Иран – Ирак

Иран – Ирак

Зимой сорок четвертого года нас, большую группу артистов, отправили на военно-шефскую работу в Иран. Поездка длилась около двух месяцев. Впечатления бывали столь неожиданными, что хотелось запомнить, сохранить их. Начала хоть что-то записывать. Однако больше внешние впечатления. Чужая сторона, чужие люди. По-французски понимают очень немногие. Все-таки старались записать хоть что-нибудь – природу, особенности быта, в частности нашего. Ведь все время в пути. Иной раз и слова не напишешь. Ну ладно, думаешь, завтра. А на следующий день все новое, все другое. Опять разрозненные страницы! Зато начала вести записи, еще не выехав из Союза.

25 февраля

Может быть, наши потомки будут умирать со смеху над нашей техникой, но на меня производит еще некоторое впечатление возможность сесть в самолет морозным снежным утром в Москве, а в пять часов этого же дня идти по улицам Баку, любуясь морем, зеленой травой, греясь в лучах весеннего солнца.

25 февраля, вечер

Как странно! Гостиница похожа на гостиницу: чистота, теплота. После восьмичасового перелета какое блаженство – ванна, горячая вода, постель мягкая, с двумя подушками, плюшевые одеяла. После ванны ложусь, зажигаю настольную лампу и чувствую себя лордом, утопающим в роскоши. Завтра вылетаем на рассвете в Тегеран.

26 февраля

Дивное утро. Птицы поют, солнце светит. Только очень сильный ветер – просто отрывает голову. На аэродром нас доставили в невозможно красивом автобусе (для американцев?). Сев в него, сразу чувствуешь себя интуристом и с равнодушным любопытством глядишь в зеркальное окно на постороннюю жизнь, на каких-то людей, неизвестно зачем стоящих, идущих, чего-то ожидающих.

Ветер – невообразимый. Нельзя удержаться на ногах. Летчик говорит многообещающе:

– Помотает нас сегодня!

Ну хорошо хоть лететь недолго – всего полтора часа. Это без ветра. А сегодня, против ветра, – три.

26 февраля, вечер

Все обошлось благополучно, летели на большой высоте, почти не качало. Все смотрели вниз, а я взглянула только тогда, когда пролетали границу. Прилетели. Тегеран.

27 февраля

Боже мой!

28 февраля

Дайте, дайте мне скорее какого-нибудь писателя (хотя бы даже не члена Союза), пусть он опишет все – как мы мчались с аэродрома через весь этот необычайный город.

29 февраля

Я сегодня вспомнила, как в Москве решала вопрос, в чем ехать: в пальто или в шубе. Хотя большинство голосовало за шубу, я поехала в пальто. Хороша бы я была в моей шубе! Какая весна! Все цветет и благоухает. Здесь очень красивые фонтаны. Цементные водоемы наполнены водой до краев повсюду, во дворе каждого дома. Дворы – это отдельная архитектурная тема.

Была первая экскурсия в магазины. Это можно назвать именно экскурсией, так как никаких покупок сделано не было: цены на вещи таковы, что зубная щетка или пуховка стоят четверть того, что могут стоить туфли, а туфли нельзя купить, потому что они разваливаются, пока доходишь до дома. Но ведь ножи для бритья так же необходимы, как чулки. А апельсины? Но, с другой стороны, пять апельсинов – это губная помада. Но самое необходимое – это термос, красивый голубой термос. А он стоит столько же, сколько часы. И нужно, обязательно нужно попробовать ананасы. Или хотя бы халву. Но тут перед вами встают маленькие прелестные часы. И вы решаете, что прежде всего необходимо купить туфли.

Так, переводя с халвы на манишки для фрака и обратно на финики, все сводишь к часам. Но ведь не может же человек покупать все время часы. Я промучилась некоторое время (его у нас очень мало, так как играем два-три концерта в день), успокоилась совершенно и смотрю на все как на кинофильм, в котором я только зритель. Между прочим я решала вопрос, почему у нас у всех такая жажда покупать (нам хочется все: и подтяжки, и пылесос, и штопку для чулок). И я поняла, в чем дело: каждому человеку отпущено в организм вместе с гемоглобином и лейкоцитами какое-то количество покупательных способностей. Но так как в нашей трудной жизни мы почти никогда не покупали, а всегда доставали или получали, эти способности, накапливаясь, вроде кислот или солей, причиняют организму некоторый ущерб, и он, как беременная женщина на соленое, накидывается на покупки. Поэтому я стараюсь терпеливо относиться ко всем бесконечным разговорам и соображениям: что купить? (Купила банку ананасов – назло!)

1 марта

Концерты проходят хорошо, но не отлично, так как составлены неправильно (по жанрам), не говоря уже о том, что без конферансье всегда чувствуются все шероховатости.

У меня со дня приезда испортился голос, и я массу времени трачу на электризацию и доктора. Черт бы меня побрал!

3 марта

Ездили на машине в горы. Шахская дорога (раньше простым людям нельзя было по ней ездить). Километры прекрасной асфальтовой дороги, аллеи тополей в два ряда. Шимран – дачные резиденции шаха и миллионеров. Снежные горы, водопады, живописные нищие. Вообще нищие невообразимы тоже, как в кино.

4 марта

Прием в нашем посольстве для англичан и американцев. Концерт принимали восторженно.

5 марта

Все что-нибудь купили. Масса переживаний. Все ходят вместе, советуются, выбирают. У меня не хватает терпения. Я купила очень противные на вид туфли в какой-то лавочке (было 40 минут, чтобы успеть на машину), заведомо зная, что дрянь.

6 марта

Прием у американцев. Очень славные люди. Простые и приятные в обращении. Ужин а-ля фуршет. То есть я опять не могла есть и нервничала, чтобы не пропустить самое вкусное. Русский человек не создан для а-ля фуршет. Я люблю сидеть за столом, чтобы мне все подавали.

«Блистала» знанием английского и французского языков. Мои товарищи совсем не знают ни слова. Зоя Гайдай просит меня перевести сидящему рядом с ней офицеру, что она «по-английски ни в зуб ногой». Моих знаний для перевода такой идиомы не хватило.

7 марта

Выехали в Семнам. Едем по стране. Слава богу, не надо смотреть в окно – пустыня и пустыня! Очень похоже на Среднюю Азию, даже такыр. Только вокзалы новенькие, чистые, приятной архитектуры.

8 марта

Международный День женщины. Сроду не думала провести 8 Марта в Семнаме! Сижу на плоской крыше, смотрю на дивные горы. Миндаль кругом цветет. Ем финики (кто-то угостил). А с другой стороны, если повернуть голову, – пустыня.

Утром были в бане при советской больнице. Девочки-медсестры от умиления чуть не плакали. Действительно, трудно было им представить, что 8 Марта у них будет выступать эта Рина Зеленая.

Были потом на базаре. Боже мой! Запишу завтра.

9 марта

Боже мой! – это означает, что у меня днем нет времени записать сильные впечатления. В данном случае в такое состояние меня привел восточный базар. Сводчатые коридоры, то темные, то залитые солнцем. В куполах специально – огромные отверстия разных форм. Уж нечего говорить о лавках, товарах, купцах, ремесленниках, ребятишках, женщинах.

После бесконечных переходов по узким лабиринтам, довольно темным, я вышла, вдруг ослепленная, на залитый солнцем внутренний двор старой мечети. Восхитительный ансамбль необычайной мозаики!

Купила финики (в первый раз со дня приезда). В Тегеране они обычно рассыпаны на лотках и прилавках, а здесь это огромные прессованные жернова (вроде кругов сыра), сияющие цветом сотового меда, вкусом уносящие человека в нездешние края.

Я с суеверным ужасом смотрела на огромные мешки хны, за ложечку которой любая женщина из моих знакомых в Москве отдаст все.

10 марта

Приехали в Шахруд, сели на машины, поехали далеко в горы. Холодно. Горы необычайно красивые и суровые.

Нравы здесь трогательные и смешные. Было очень смешно вчера, когда уезжали из Семнама. Мы шли к нашим вагонам, но перед нами стоял другой состав.

– Расцепить! – приказал начальник, и состав, как библейское Чермное море, раздался перед нами.

Мы сели в вагон, а этот железнодорожный начальник пошел в буфет с нашим актером. Они сидят, пьют что-то и вот видят, что поезд уходит.

– Вернуть! – закричал начальник, и мы вдруг чувствуем, что наш поезд ползет назад и становится обратно на свое место.

11 марта

Опять мы в своем купе. Возвращаемся в него уже как домой. Стояли всю ночь. Утром тронулись (если к моему почерку прибавить тряску поезда – это уже бедствие).

Едем целый день. Приходится смотреть в окно, потому что очень интересно и красиво. Какие-то невероятные голубые и зеленые горы (такой камень, без леса). Приносят горячий крепкий чай в чистом стакане и омлет. Как это мило. На остановке в окошко вижу на фоне гор, как два человека, немного отойдя от поезда, опускаются на колени и молятся (очень похоже на зарядку). Потом моют лицо, руки водой из маленького медного кувшина и возвращаются в свой вагон.

12 марта

Сегодня прямо замучилась, даже записать некогда: целый день бегаю от одного окна к другому. Такая экзотика, так живописно кругом, что некогда дух перевести. Смотрю на громады гор, в которых прорыт туннель. Горы меняют окраску и форму каждую минуту. Те голубые, что я видела вчера, содержат медную руду (это я сегодня узнала), а другие – красные, в них железо. Среди этих красных гор бежит зелено-голубая речка, быстрая, чистая. Горы то налезают на поезд, так что не видно из окна, где они кончаются, то отступают, открывая долины и дальние вершины.

Лезем все выше и выше. Три паровоза тащат состав: два впереди и один сзади. Они гудят друг другу, передавая распоряжения. Снежные горы все ближе, ближе, и вот уже снег валяется прямо около вагона. Кто-то давно тому назад сказал мне как-то (это было в Алма-Ате), что он не любит горы, что они совсем не красивы. Это просто морщины на лице земли. Это почему-то меня ужасно расстроило, и я долго не могла забыть эти идиотские слова.

Как прекрасен мир, черт побери! Даже отвратительные туннели (их от Тегерана до Бендершаха – 96), с дымом и копотью, не могут погасить мой восторг. Какое счастье, что судьба позволяет мне видеть все это!

13 марта

Всю ночь спускались вниз. Зрелище неповторимое: внизу, в пропасти, виден пройденный нами путь и огни станций.

Утром очутились в цветущей долине – деревья, цветы, сады, вода, тепло, как в июне в Москве. Ночью стояли на какой-то станции. Слушали, как шакалы давали концерт гиенам.

14 марта

Приехали бог знает куда. Просто на деревьях растут золотые огромные апельсины (при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это померанцы). Это настолько прекрасное зрелище, что не веришь глазам своим. (А апельсины растут отдельно, в корзинах, и продаются только сотнями.) Местность эта называется Сари.

16 марта

Уезжали из вагона. Сели на машину и поехали за сто сорок километров. Было смешно с нашим приездом: несмотря на то что нас очень ждали, поместили всех на местную гауптвахту. После небольших скандалов перевели в нашу же гостиницу. Изумительная нахалка, не здороваясь, задом открыла дверь в номер. Все же удалось умыться.

Город похож на другие, но чем-то отличен. Возвращались в вагон на другой день ночью. Шакалы, убегая от света фар, тают в темноте.

17 марта

Опять уезжали. Были в Ашрефе. Очень страдала от красоты. Неприятно знать, что все, кого ты любишь, этого никогда не увидят. Смотрела замок, из которого «шурави» Стенька Разин украл княжну («шурави» – значит советский, объяснил мне иранец).

Еще смотрела дворец шаха. Боже мой! Но что пленило мою душу (кроме несказанной красоты парка, где с гор мчится навстречу вам водопад, закованный в гранит, бросается под дворец, вылетает оттуда снова, и, когда вы ничего не понимаете, он у ваших ног вновь уходит под землю), меня пленило то, что там не было ни одного человека – ни одиночек, ни экскурсий. Ни надписей. Мы ходили, рвали розы (считается, что роз нет: зима, но какие-то розы этого недопонимают – распускаются и цветут). И лимоны все сняты с деревьев, но все же, если вы хотите, можно сорвать лимон, забытый на ветвях. А левкои, герань, лакфиоли, которые тоже не считаются (они остались от зимы), цветут как сумасшедшие. И миндальные деревья, на которых нет ни листочка, начинают цвести. Розовые цветы на фоне темно-зеленых кипарисов приводят в состояние восторга.

18 марта

Уехали из вагона навсегда. С оседлой жизнью все кончено: мы в машине.

Бобольсер – курортный городок. Прелестно и красиво. Живем в немыслимо роскошной гостинице. Вестибюль – как из заграничных журналов. А ванная – хочется плакать. Натюрморт на столе: букет роз и левкоев, огромные померанцы, два лимона, фиалки в стакане (каждая фиалка с чайную ложку). Сколько стоит номер – страшно подумать.

Ходили по торговым улицам. Тут же на улице, среди лавок, делают всё. Здесь мастерские, где шьют шапки. Кузница, где при вас делают подковы и подковки для вашего ослика. Какой-то дядька тянет длинные золотые нитки, надевает их на гвоздь и снова тянет, и так без конца. Это, оказывается, будут конфеты. А рядом гончар. А тут пекут хлеба невозможного фасона. А дальше чеканят медные кувшины и блюда. И тут же куры, и маленькие барашки, и лаковые туфли, и мясо висит – огромные туши, и ковры на тротуаре, и не надо их обходить, а надо идти по ним: оказывается, они от этого делаются лучше.

А какие здесь хорошие дети – верх деликатности и прелести. Я их никогда не забуду. И вообще никто не говорит грубо. Нищие тоже очень хорошо себя ведут. Хотя они говорят:

– Мадам, давай деньги! – но эта императивная форма далека от просительной интонации, и они скоро сдаются, видя ваше отчужденное выражение лица. Это очень профессионально. Они не теряют на вас времени и не сердятся. Нищенство – такая же профессия, как и другие.

Концерты идут хорошо.

20 марта

Сижу, как ни странно, у камина. Одна в маленькой комнате. Без конца подкладываю дрова. Я очень люблю огонь и камин. Мы в курортном пансионе. Моя дверь выходит прямо в сад. Для меня слово «сад» означает все лучшее в мире. Все мои мысли, стремления, мечты о доме, о счастье – в этом слове.

Этот сад подходит мне как нельзя лучше. Огромный, запущенный, несмотря на то что он слишком южный и что за оградой вместо реки (как у меня в мечтах) здесь море. Розы без счету. Яблоня рядом с банановой пальмой, лимонами, вишнями, апельсиновыми деревьями. Дом с балконом, просторный, светлый, и (о чем я никогда не думала) – свое кладбище в саду.

22 марта

Чалуз. Маленькая курортная гостиница. Очень элегантная архитектура и обстановка. Лучше всего – директор с дивными усиками и шевелюрой. Вчера я его приняла за горничную: когда мы ввалились полумертвые от усталости и переезда, он сам постилал постели. Я еще подумала: как я люблю мужскую прислугу. Он улыбается все время, сколько бы раз в день вы на него ни взглянули, прекрасно говорит по-французски. Сообщил мне, что сезон начнется в мае, что те господа, которые сейчас в отеле, приехали провести здесь Новый год (я и не подозревала, что тут у людей празднуют 1323-й Новый год).

Вечером уезжали очень далеко в горы, на концерт. Дорога – боже мой! Очень похоже на Теберду, но еще великолепнее. И страшнее: внизу не видно конца пропастям.

Приехали еле живые. Слышно, как в ресторане смеются и хохочут господа, встречающие Новый год.

24 марта

Порт Пехлеви. Только мы не в самом порту, а в гостинице в пригороде. Чтобы попасть в город, надо перейти через мост или переехать на лодочке. Наконец-то можно отдохнуть от красоты. Дрянная улица, пыль, вонь, шум. Окна выходят на маленькую площадь. Машины идут непрерывно (путь Решт – Пехлеви), гудят, рычат. Ночью шум, крики и гудки не прекращаются ни на минуту. Если к этому прибавить, что за тонкой перегородкой какой-то капитан ругался, по-видимому, отборной бранью и два раза по ошибке врывался к нам в номер по дороге из сортира (двери здесь никогда нигде не запираются), можно сказать, что ночь прошла бурно и оживленно. Завтра едем в Решт.

25 марта

Сегодня мы ехали на двух машинах. Дорога узкая, автомобили летят очень быстро, фары слепят. Даже смотреть страшно, как на вас несется какая-нибудь махина. Наша прошла благополучно, а другая машина, в которой ехали Ирина Тихомирнова, Зоя Гайдай и певец Платонов, столкнулась со «студебеккером». Как они остались целы, нельзя понять, взглянув на кузов машины: он пробит, смят, искорежен. Все – без единой царапины. Сегодня за ужином пили их «день рождения» – 25 марта 1323 года.

26 марта

Решт. Вчера въехали сюда ночью. Много света, освещенные магазины, хорошие улицы. Днем город тоже красив – похоже на Тегеран, только беднее.

27 марта

Там же. Живем на круглой площади против ратуши с часами. Большое здание (бывшая гостиница) приведено в состояние идеального беспорядка. Женщина, которая должна убирать, не показывается никогда. Пыль. Ужасно неудобные кровати. Все бесприютно и запущенно.

Огромная зала ресторана (столовая) обслуживается в этом же роде. После того как вы долго умоляете о чае, приносят что-то мутное в грязном стакане. Просьба о ложке встречается с недоумением. Но ваш каприз все же исполняется: ложка через некоторое время приносится вместе с сообщением, что сейчас дадут сахар – вешает кладовщик. Когда через двадцать минут все уже на столе и вы, положив в стакан этот сахар, начинаете мешать ложкой, становится заметно, что ложку не мыли с позавчерашней яичницы. Нисколько не растерявшись, вы вынимаете ее из стакана и, так как она уже отмокла, легко вытираете все ненужное уголком скатерти.

Уж не стоит говорить о том, что повар прилагает все усилия, чтобы испортить имеющиеся у него продукты с таким расчетом, чтобы это как можно больше напоминало ту харчевню, где он работал еще при царе Горохе. Здесь, где вокруг лимоны, травы, зелень, вы никогда ничего такого не увидите на столе.

Насплетничала про все начальству. Может быть, поможет. (Не забыть записать отдельно о чае, который здесь во всех чайханах невероятно вкусен, и об обстановке чаепития, о дороге Чалуз – Пехлеви, о гостинице в Ромсаре, о птицах, которые летели вместе с нами 250 км, об американцах, о детях еще и еще, об этих прелестных детях, которые не кричат, не носятся, как ошалелые, не грубят, а ходят степенно и смотрят своими миндалевидными черными глазами, о базарах, о коврах, о рассеянном шакале, который чуть не угодил под колеса, об асфальтовой дороге, об аистах, о персиянках, о концертах для населения.)

29 марта

Казвин. Фу-фу! Ну и дорогу мы проделали: Решт – Казвин. Долго говорить не могу. Девять часов в грузовой машине. Через перевалы. Не говоря о том, что это вообще довольно трудно: в нашу честь природа устроила добавочный эффект – буран в горах. Это уж, конечно, описывать я не буду, но тот, кто попадал в самум, легко может себе это представить. Ветер девять баллов, холод, который забирается в кишки. Потом вдруг через два километра за горой начинает душить немыслимым зноем, засыпая глаза, уши горячей пылью, в лицо бьют мелкие камушки. Тучи клубятся до самого неба, только они сделаны не из воды, а из пыли. Дорога идет на головокружительной высоте. Внизу летит, как бешеная, какая-то желтая река. Разъехаться на поворотах невозможно. Караван осликов прижался к скале, животные не могут идти в тучах этой пыли.

А наш «студебеккер», рыча, лезет все выше и выше. Уши болят, как в самолете, и к тому же забиты пылью. Тент наполовину разорван, отчасти встречной машиной, отчасти ветром, который срывает и уносит все. А зажмуриться нельзя – глаза у всех красные, распухшие. Уже даже Ирина Тихомирнова стерла тушь. А к тому же надо еще смотреть кругом, потому что красота.

Снова чертов холод, о котором только что мечтали, снова дрожим. И так без конца. Ах, вот что еще я забыла записать! Перед отъездом мы выступали в ремонтных мастерских. Количество сломанных машин, которые стоят бесконечной лентой, неисчислимо.

– Это еще не все, – гордо говорит майор, – там, дальше, еще несколько тысяч.

– А где же это они так? – спрашиваем мы с нездоровым любопытством.

– А на перевале. Вот завтра поедете и увидите. Там ведь катастрофы ежедневно. Такое, знаете, дело…

Все-таки майор нас успокоил, сказав, что не каждая машина разбивается. И действительно, очевидно, через одну, потому что мы доехали.

И вот мы в Казвине. Но как сюда мог приходить Чингисхан – вот этого я себе не могу представить (не забыть спросить у К.Т.Т.). Я уже не говорю об Александре Македонском.

30 марта

Вот и всё: весь восток уже объехали, завтра едем в Тегеран и оттуда, кажется, на юг.

Здесь когда-то стоял русский гарнизон. Все ужасно трогательно, особенно маленькая церковка, как игрушечная (в ней – парикмахерская, но кресты не сняты). Имеется дом культуры, офицерское собрание, столовая. Вчера была на казвинском базаре – боже мой! Но меня беспокоит местная экономика: здесь все всё продают и никто ничего не покупает. Мне кажется, если бы не я, ни одной сделки не было бы совершено. Я купила дивное украшение из кожи, голубых бирюзовых бус и зеркальца – шлея для ослика (зеркальце приходится как раз под хвостом), до сих пор она висит в моей квартире.

Кстати, об экономике. Все время я отгоняла от себя эти мысли, но неумолимое время ставит передо мной вопрос: что кому купить??? «Когда я начинаю думать о том, что не могу купить, у меня резко портится характер», – сказала мне утром Ирина Тихомирнова. Поэтому нужно думать только о том, что можно купить. Но тут тоже столько вариантов! И вот снова: если я делаю себе костюм, о котором так мечтала, то нельзя сделать куртку для Сандро. А с другой стороны, К.Т.Т. нужны тоже штаны. Я уже не говорю о том, что нужны чулки, а чулки стоят столько, что на эти деньги можно купить туфли для Татули и Женечки. А мама должна получить юбку. А как же быть с моим бельем? Но если допустить, что можно без него обойтись, то я имею право купить термос (красный! в плетеной обертке!). Но он стоит столько же, сколько отрез на костюм или хотя бы чулки (ведь без них я тоже не могу!). А подарки???!!!

А денег так мало, а кругом еще гранаты, апельсины, халва, чай (три стакана – губная помада!).

Здесь все невообразимо дорого и несообразно для нас. Тетради, краски, бумага, перья – все это недоступно. Все местное очень плохое и все равно дорого. Все заграничное – недосягаемо. Единственно, что можно купить, – хна! (Вчера видела лошадь – обычно им красят ноги и хвосты, – а тут она была белая, в яблоках из хны.) Но если ее (хну, а не лошадь) и можно купить, то нельзя везти через таможню. А я вообще хочу пылесос. Он стоит столько, что даже мечты о нем являются кощунством.

2 апреля

Снова Тегеран. Вот теперь окончательно видно, насколько это красивый и прелестный город. Сегодня праздник – тринадцатый день нового года. В общем, они еще празднуют Новый год, но в этот день все уезжают за город до трех часов. Я выяснила, что по их обычаю установлено, что в этот день несчастье приходит в дом, поэтому все и уезжают за город, на траву, и оно, несчастье, никого не застав, уходит.

На улицах нарядные люди, машины, девицы разодеты и намазаны. Мужчины так и лоснятся бриллиантином, несут цветы, коробки конфет. На улице так интересно, как в кино. Завтра улетаем в Басру.

3 апреля

Прилетели куда-то. Боже мой!!

6 апреля

Абадан. Если до сих пор мне удавалось хоть как-то изложить свои впечатления, то теперь я сдаюсь. Все то, что я видела до сих пор, померкло, и даже странно, что это казалось экзотикой.

Наше жилище в пустыне, где глаз не найдет ни одного зеленого пятнышка травы или листьев, комфортабельно и не похоже ни на что на свете. Этот прекрасно оборудованный лагерь сделан целиком американцами – все, от посуды до специальной тропической одежды. На земле лежит громадная труба с дверью. Входишь – там комната. Только потолок круглый, как в тюбинге метро.

Наверху – вентилятор (без него сразу можно было бы задохнуться), дверь – сетка. Кровати, столы – все американское. И уже нисколько не удивляешься, когда входишь в маленькую пристройку – ванную комнату, где ванна с горячей водой, умывальник, кувшин, тазы – все белое, удобное и простое. Спим на американском, едим американское.

Столовая, как и все домики, похожа на наш, только большая, как кают-компания на пароходе. Тарелки, кружки толстые, фаянсовые, аппетитные, удобные. Никогда не пробованные странные кушанья, которые ежедневно прибывают самолетом из Америки. Соки апельсина, клубники, грейпфрута стоят в огромных кувшинах, пленяя вкусом и прохладой. Мы ели за время нашего путешествия хорошо и плохо: иногда вкусно, иногда – бурду и сухой сорный рис. Но о том, что и как едят здесь, не приходилось даже слышать. Все быстро привыкли к огромным кружкам ароматного какао, к каким-то кремам и желе, к ослепительно белому пышному хлебу. И никто не удивляется сливочному мороженому, прилетевшему сегодня из Америки.

Но нельзя привыкнуть к тому, что, сев на «виллис», через десять минут вы влетаете в лес финиковых пальм по асфальтовой дороге и со скоростью 40 миль в час (65 км) въезжаете в арабский городок. Вся обстановка, люди – из детских арабских сказок. Одежда, лица, женщины в старинных платьях до пят, очень высокого роста, с повязками на головах, которые при ближайшем рассмотрении оказываются мужчинами. Ни одной обычной европейской одежды, если не считать американских военных в шортах, в рубашках с короткими рукавами, в темных очках и пробковых шлемах. Браслеты на ногах женщин; необыкновенно завязанные, с огромным гребнем наверху чалмы индусов. Реки с океанскими пароходами; узкие длинные лодки с причудливой резьбой на загнутом носу и корме. И пальмы. Пальмы везде и всюду, огромные и маленькие, прямые, кривые – совсем не похожие на пальмы в пивных и ресторанах. Здесь они дома, и никто не обращает на них внимания, пока не начнется сбор фиников.

Все так красиво и нереально.

8 апреля

Басра. Все предыдущее, что я видела в мире интересного, больше не существует. Я брожу по улицам целый день и не могу поверить, что это правда.

Здесь все как до Рождества Христова. Я не могу оторвать глаз и нетактично впиваюсь в лица. Идут индусы в военной форме – в коротких штанах и дамских шляпах с полями и перьями. Арабы совсем другие, чем в Хормшахре: поверх платьев они надевают бурнусы – белые, серые, черные, а плечи и ворот золотые; на головах поверх длинного, необычайно повязанного платка-шали лежит черный жгут, два раза, как змея, обвивая голову; на ногах тисненные золотом сандалии; походка такая, что каждый из них мог бы поступить царем в любую страну.

Все шумит, движется, кварталы чайханэ заполнены – сегодня Пасха. Причудливые одежды и лица поражают воображение. Проносится машина с шофером – на голове платок со змеей. Другую останавливает араб в длинном платье, в золотом плаще; открыв дверцу, садится в машину. На велосипеде проезжает юноша в длинном дамском платье, в платке, с сигарой в зубах; он едет вдоль канала. Пальмы отражаются в воде; ступени домов спускаются в канал.

Индус в коротких штанах, с черными коленками, садится в баляму, араб везет его, с помощью шеста управляя лодкой. Каналы везде. И вблизи воняют, как и полагается.

Полицейский в ослепительно белом кителе с золотыми шнурами и черными обшлагами рукавов, в белом кивере с черным шишаком, в длинной юбке и черных ботинках улыбается ослепительно белыми зубами.

Вообще зубы здесь очень приняты. Негры, индусы, египтяне, персы – все кругом сверкают зубами.

Стою на мосту через канал два часа и боюсь открыть глаза шире – вдруг я проснусь, и все исчезнет.

9 апреля

Ужасно стало трудно передавать впечатления: не хватает прилагательных.

Была в раю между Тигром и Евфратом. Это там, где жили Адам и Ева. Очень неинтересное место: так же, как и везде, – река, пальмы, песок. Дерево, с которого Ева сорвала яблоко, представляет собой жалкое зрелище, торчит из земли еле-еле: женщины-арабки приходят и отрезают по кусочку (есть поверье, что оно помогает от бесплодия), так что от дерева почти ничего и не осталось.

А потом… потом мы были в настоящем раю. Дорога среди пальмовых бесконечных рощ. Видны глиняные жилища арабов (как в учебнике географии). Виноградники под пальмами. Мосты, река, балямы, нагруженные пальмовыми ветвями (пальма – кормилица: она дает и финики, и топливо, и строительный материал).

Снимались в лодках, лазали на пальмы, как обезьяны, ели финики и мчались дальше, как нечистая сила, – с безумной скоростью (научилась править джипом), бросали мелочь арабчатам – они устраивали безумную свалку. Чувствовали себя миллионерами, путешествующими для собственного удовольствия.

10 апреля

Уезжаем, уезжаем! Бесконечный путь на машинах холодной ночью, длинный-длинный бесконечный путь. Холодно. Все тело затекло. До одурения хочется спать. Но спать еще хуже – совсем замерзаешь.

Наконец-то всё позади: переехали на пароме реку. Аэродром. Уже утро. Солнце восходит. Холод. Садимся в самолет, летим. Холодно. Погода ужасная. Забираемся на невообразимую высоту, больше пяти тысяч метров. Все равно качает, и валимся в ямы. Холод такой, что чувствуем приближение смерти – летим все время над снежными вершинами. Какие они страшные сверху! Какой смертный холод излучают! В кабине самолета двадцать градусов мороза. Укрыться нечем. Ноги уже отмерзли – пора ампутировать. Хорошо, что я почти без чувств и ничего не понимаю.

Бесконечно долго летим и наконец, когда уже все равно, садимся на аэродром.

Снова Тегеран. Боже мой, какой неинтересный город! Ни пальм, ни арабов, ни каналов – просто Малаховка. Как это еще недавно могло мне нравиться?

13 апреля

Было три открытых концерта для населения города. Успех вообще, и мой в частности, – невообразимый. Один мрачный миллионер, наверное эмигрант, который за все время не вымолвил ни слова, подошел ко мне после моего выступления и равнодушным голосом мрачно произнес:

– Поразительно. Ничего подобного никто не мог себе представить. О вашем исключительном таланте говорит весь город. – И, не взглянув больше на меня, пошел куда-то.

14 апреля

Была чудесная встреча у генерала К. По дороге в Москву пролетала миссия югославских партизан. Мы были приглашены на прием – давали для них маленький концерт, потом ужинали вместе. Какие это мужественные, отважные и простодушные люди!

17 апреля

Должна улетать в Москву, самолет будет девятнадцатого.

20 апреля

Летим, летим. Скоро Баку. Качает, но не очень.

21 апреля

Ночевали в Баку на аэродроме, в гостинице. Летим уже три часа, а впереди не видно Москвы. Сказали, будем лететь семь часов без посадки. Собираю все свое терпение. Читать нечего: все журналы, английские и французские, оставила на аэродроме, потому что сказали – нельзя везти.

Летим очень спокойно. Совсем не качает. Облака внизу редкие, небольшими группами…

Проходит еще бесконечных четыре часа. Оказывается, слишком сильный ветер, лететь еще далеко…

После девяти часов полета показалась Москва. Всё. Садимся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.