Без вины виноватый

Без вины виноватый

С некоторого времени Толстой стал подозрительно часто извиняться перед Чертковым. Сидя на двух стульях, живя двумя семьями, он естественным образом не мог выполнять всех его пожеланий, а порой и требований, как не мог выполнять всех требований жены. Но если с женой он мог ссориться, даже скандалить, угрожая уходом из семьи, как она угрожала ему самоубийством, то с Чертковым такого «горячего» общения быть не могло. В этом была принципиальная разница между «плотской» женой и «духовным» спутником.

Незадолго до истории с фотографией, в октябре 1894 года, Толстой был вынужден извиняться перед Чертковым за свой опрометчивый поступок десятилетней давности, когда из любви и доверия к «милому другу» он передал ему свой интимный дневник 1884 года.

События развивались таким образом. В марте 1894 года Толстой внимает настоятельным просьбам Черткова посетить его и Галю в их воронежском захолустье. Против этой поездки была решительно настроена С.А., и несколько раз ей удавалось отговорить от этого мужа. Тем не менее 25 марта Л.Н. с дочерью Машей уезжает на хутор Ржевск, где живут Чертковы, и «радостно» проводит там время до 1 апреля. В письме к Черткову из Москвы он рассыпается в благодарностях за теплый прием и пишет, что это время останется «одним из самых дорогих воспоминаний». У Чертковых ему понравилось решительно всё: и сам хозяин дома, и его мать (враждовавшая с Толстым из-за сына), и Галя, и сын Дима, которого, в отличие от Ванечки, не баловали игрушками.

Из Москвы он посылает для больной Гали десять фунтов спаржи, которую сам покупает на рынке. Но спаржа оказалась негодной, и Толстой, сурово отчитав купца и бесконечно извиняясь перед Чертковыми, посылает им новую порцию. В это же время, по просьбе Черткова, он ищет вблизи Ясной Поляны дачу для «милого друга» и его семьи. Почему-то предполагается, что климат Воронежской губернии губит здоровье Гали, а в Тульской ей будет хорошо. В итоге у самого Черткова в Тульской губернии вспыхнул рецидив малярии, который прекратился сразу по возвращению в Ржевск. Несколько раз в письмах Толстого к Чертковым звучит слово «послужить». Великий писатель мечтает «послужить» своим дорогим друзьям. Трудно сказать, чего тут было больше: искреннего душевного порыва или желания на практике претворять идею служения не себе, а людям.

Толстой посылает подробнейшие описания (со схемой) найденных им вариантов домов. Возмущению С.А. не было предела. Буквально застигнув мужа (вернее, его отсутствие) во время своего приезда из Москвы в Ясную, она узнает, что Толстой колесит по окрестностям в поисках уютного летнего гнездышка для Чертковых. Мало того, что это само по себе ей не нравится, но вдобавок ее любимая младшая сестра Татьяна Кузминская, узнав о намерении Чертковых, отказывается проводить с семьей лето в Ясной, что до этого делала каждый год.

И вновь С.А. пишет Черткову негодующее письмо. Оно не сохранилось, но известен ответ. «Пользуюсь этим случаем для того, чтобы высказать Вам, Софья Андреевна, как я радуюсь предстоящему нашему пребыванию вблизи дорогого нам Льва Николаевича». Чертков извиняется перед графиней, что обеспокоил графа поисками дачи, но при этом разводит руками: ведь он просил графа передать эту заботу своим дочерям.

И снова Толстой должен неловко объясняться из-за письма жены. «Она боится… что будет одинока». «Если вы спросите меня: желает ли она, чтобы приехали? Я скажу: нет; но если вы спросите: думаю ли я, что вам надо приехать? – думаю, что да».

Поставленный в ультимативное положение, Л.Н. делает выбор не в пользу жены и свояченицы. У Черткова же не хватает такта понять, что отступить следует ему, а не семье.

18 мая Чертков с семьей поселяется в деревне Деменка в пяти верстах от Ясной. Гора не пришла к Магомету, Магомет пришел к горе. Это было началом периодически повторявшегося кошмара С.А., когда ненавистный ей Чертков уже не только душевно, но и физически обживался возле ее мужа.

Почти каждый день посещая Ясную, он получает исключительное право входить в кабинет Толстого во время работы, право, которым не обладали ни дети, ни жена. При этом в бытовом отношении он оказывается таким же беспомощным, как и его учитель. Он забывает подтяжки во время купания в пруду и запиской просит Толстого и его семью их разыскать. Подтяжки пропали. Он просит Толстого нанять ему в яснополянской деревне коляску, чтобы не ходить пять верст пешком. Толстой радостно всё исполняет.

Но именно в Деменке Чертков допускает ошибку, которая едва не лишила его доверия Л.Н. В Деменке он продолжает переписывать дневник Толстого. Вместе с тем он привозит с собой уже имеющиеся у него копии дневников, в том числе и дневник 1884 года, оригинал которого хранится у полицмейстера Трепова.

В Деменке Чертков тяжело болел, настолько тяжело, что жена Толстого однажды помчалась в Тулу, чтобы привезти ему врача. Уезжая обратно в Ржевск в августе и опасаясь своей смерти, В.Г. передал свой чемодан с рукописями Толстого Марии Львовне на временное хранение. Посмотрев содержимое чемодана, Маша увидела тот злосчастный дневник 1884 года, разгара духовного кризиса отца, и, найдя там резкие высказывания против матери и брата Сергея, показала это отцу.

И Толстой испугался.

Его письмо к В.Г. в связи с этим дневником еще раз доказывает, что с началом дружбы с Чертковым Толстой постоянно находился в двусмысленной ситуации. С одной стороны, он корит себя за то, что десять лет назад отдал этот дневник В.Г., не просмотрев внимательно его содержание. С другой – в пределах одного письма он несколько раз меняет решение: возвращать этот дневник В.Г. или нет.

«Я вырвал дневник и оставил у себя, – пишет Толстой. – Когда вы пришлете оригинал, который верно у вас (он не знает, что оригинал у Трепова. – П.Б.), уничтожу этот список. Те дневники, которые у вас, пожалуйста, не давайте переписывать, а, выписав мысли общего содержания, пришлите их мне. Сколько у вас тетрадей? – Опять передумал: посылаю вам дневник, но прошу истребить его».

Поведение Л.Н. не поддается здравой логике. Оно доказывает, что Толстой явно находится в зависимости от Черткова, причем не только практической, но и душевной.

Положение, в котором оказался Чертков, сделавший тайное явным, было крайне щепетильным. Не признаться Л.Н., что дневник размножен и оригинал его хранится у третьего лица, он не мог. Боясь навсегда потерять доверие Толстого, В.Г. в ответном письме рассказывает всю правду, не называя только имя Трепова, заменив его на «надежного друга». Чертков бесконечно кается за свою оплошность, просит прощения, обещает быть осторожным и, наконец, высказывает главное опасение:

«Признаюсь вам, Лев Николаевич, что кроме угрызений совести за огорчение, мною вам причиненное, я сейчас еще мучим опасениями, не потеряете ли вы вообще вашего всегдашнего доверия ко мне по отношению к вашим бумагам? И не воспрепятствуете ли вы тому, чтобы Марья Львовна, согласно своему намерению, прислала мне последнюю из хранящихся у нее тетрадей дневников, отданных вами ей на сохранение?»

Из этого можно сделать вывод, что в архиве Черткова были уже все поздние дневники Толстого, за исключением самых последних записей, которые он не успел скопировать из-за болезни и вынужденного отъезда. Между тем под ним горит земля. На квартирах Бирюкова и Попова проводятся обыски. Вскоре будут обыскивать и его и через три года вышлют в Англию.

Чертков был храбрым человеком. Он нелегально распространял запрещенные сочинения Толстого, печатал их за границей. Но в октябре 1894 года скончался император Александр III, благоволивший к Черткову, в отличие от Победоносцева. Чертков торопился с копированием дневников еще и по этой причине. Вдали от России и Толстого единственной возможностью оставаться в непосредственной близости к учителю был бы его архив.

Толстой принимает компромиссное решение. «Дубликат, списанный, уничтожьте, а те, которые вам не нужны, пришлите мне».

Но почему он сам не уничтожил копию, когда она оказалась в его руках? Почему не заставил Черткова немедленно вернуть оригинал? Почему, вымарывая из дневников нелестные отзывы о жене и детях, он то же самое предлагал делать В.Г., доверяя ему такие интимные вещи? Больше чем дружба Для Черткова интриги против С.А. и ее детей становятся обычным делом. Наябедничав Л.Н. на его дочь Машу в сентябрьском письме 1892 года за ее отказ выполнять секретарские обязанности не только для отца, но и для него, он в январе 1895 года пытается внести раскол между отцом и Татьяной. Не прощая ей историю с фотографией, он пишет Л.Н.: «Я был неправ… Но этот грех не мог или во всяком случае не должен был расстроить Татьяну Львовну, сознательно, непрерывно и хладнокровно пользующуюся для своих удобств и удовольствий вашим участием в разделе между вашими детьми той собственности, которую вы не признавали вашей. Это было действительной, а не воображаемой ошибкой с вашей стороны, которую вы сознательно признали и признаете таковой, которая будет служить, когда она станет известной людям, действительным соблазном для многих и многих искренних людей, и тем не менее продолжать ежеминутно участвовать в которой Татьяна Львовна находит возможным, потому что это ей выгодно».

«Получил ваше холодное письмо, милый друг, но всё-таки был очень рад ему, потому что давно не знал ничего про вас», – отвечал Толстой.

В том же 1895 году Чертков посылает Толстому курточку, не новую, со своего плеча. «Посылаю вам свою теплую курточку, которую мы ремонтировали домашними средствами. (Привезенная моей матерью по моей просьбе из-за границы, совсем не такая, несмотря на то, что Вас. Алекс. Пашков очень хлопотал о ней, узнав, что она для вас.) К тому же эта моя старая будет вам больше по вкусу, именно как поношенная. Она вам теперь осенью пригодится для велосипеда (Толстой в это время учился ездить на велосипеде. – П.Б.) и верховой езды; и мне приятнее, чтобы она была на вас, чем на мне».

И Толстой в ответ нежно благодарит В.Г. и Галю: «Спасибо за чудесную курточку, буду носить ее и поминать вас обоих…»

Конечно, XIX век был сентиментальным столетием, и многое в поведении людей того времени нам непонятно. Но слишком уж часто Чертков оставлял в Ясной Поляне материальные свидетельства своего и своей жены существования: от курточки до подтяжек и от часов до портретов. В конце жизни Толстой писал самопишущей английской ручкой, подаренной Чертковым, – куда уж символичнее! Апофеозом этих вещей и вещиц стали… подштанники Черткова, которые надели на тело Толстого в Астапове, перед тем как положить в гроб.

В октябре 1895 года В.Г. предложил Л.Н. стать его, Черткова, «духовным душеприказчиком». Он выразил пожелание, чтобы Толстой собирал в отдельную папочку (специально высланную) письма Черткова, а также выписки из его, Черткова, дневников, которые он будет ему посылать. Эта папочка предназначалась для «Димочки», сына В.Г. Всё это предлагалось делать в условиях «тайны». «На папке этой я надписал просьбу, чтобы никто, кроме вас, не читал ее содержимого. Это для того, чтобы я мог писать как письма к вам, так и дневник, свободно, без оглядки, как перед Богом. Так вы уже всю папку никак не давайте никому читать».

И опять Толстой ни словом не упрекнул Черткова за навязывание очередной «тайны», не попытался поставить своего помощника на его законное место. «Получил ваше заказное письмо, и всё, что? вы там пишете, исполню», – пишет Толстой.

1895 год – самый страшный в жизни семьи с начала ее существования. В феврале умирает Ванечка, и у С.А. появляются явные признаки душевной болезни, которая с этого времени будет прогрессировать. Л.Н. превращается из сильного пожилого мужчины в седого, сгорбленного старика. С.А. прямо называла начало старости Толстого – 1895 год. Она видит, что смерть мужа не за горами. И, что простительно для писательской жены, начинает думать о своей репутации после его смерти.

В апреле С.А. едет к младшей сестре в Киев, чтобы поплакаться. В письме к мужу из Киева она 6 раз (!) упоминает покойного сына. После возвращения начинается ее страстное, болезненное увлечение музыкой и… Танеевым. Л.Н. видит, что с женой происходят ненормальные вещи, объясняя это смертью Ванечки. Но оказывается, что есть и еще причина.

С.А. продолжает безнадежную войну с Чертковым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.