Глава сорок четвертая

Глава сорок четвертая

Гитлер сформулировал свои цели. Немецкие генералы планируют переворот. Мюнхенское соглашение. СССР предвидит войну против Германии и Японии. Разбор военного конфликта с Японией на озере Хасан. Частная жизнь Сталина: дети

Пятого ноября 1937 года Гитлер решил раскрыть свои планы перед высшим генералитетом. Он неожиданно вызвал командующих тремя родами войск, главнокомандующего вермахтом Вернера фон Бломберга, начальника Генерального штаба сухопутных войск Людвига Бека, министра иностранных дел Константина фон Нейрата и, сказав, что проблемы страны можно решить только силой, предложил на рассмотрение три варианта стратегии. Первый: закончить перевооружение до 1943 года и занять наступательную позицию. Второй: с учетом внутреннего кризиса во Франции, делающего невозможным ее выступление, начать действовать против Чехословакии. Третий: если Франция будет занята войной с Италией, то не сможет воевать с Германией. Затем Гитлер заявил, что в первую очередь надо одновременно «опрокинуть» Австрию и Чехословакию, устранив тем самым фланговые угрозы для операций на Западе. На Востоке Япония будет противовесом Советскому Союзу.

Речь Гитлера произвела на присутствующих шоковое впечатление. Бломберг и командующий сухопутными войсками Вернер фон Фриче (сторонник мира с СССР) единодушно выступили против опрометчивых боевых действий, которые приведут к войне с Англией и Францией.

Гитлер хорошо помнил, что именно Бломберг выступал против введения войск в Рейнскую область, а также против вмешательства в войну в Испании. Но 5 ноября Гитлер смолчал.

Девятого ноября Нейрат, Бек и Фриче провели тайную встречу, чтобы выработать план действий. Решили, что Фриче и Нейрат должны пойти к Гитлеру и объяснить, что вермахт не готов к войне и что в случае войны немцев ждет катастрофа.

Гитлер отказался их принять.

Вскоре Бломберг и Фриче были дискредитированы.

Вдовец Бломберг в начале января 1938 года женился на стенографистке Еве Грун, на которую в криминальной полиции нашли компрометирующие сведения о ее прошлом (фотомодель для порнооткрыток и зарегистрированная проститутка). Несмотря на то что Гитлер был свидетелем на их бракосочетании, генерал был отправлен в отставку.

Фриче было предъявлено сфальсифицированное обвинение в гомосексуализме, и он был отправлен в бессрочный отпуск.

Министром иностранных дел вместо Нейрата стал посол в Англии И. Риббентроп.

Уволив Фриче, Гитлер сам стал главнокомандующим и начал реорганизацию управления армией.

Двадцатого февраля Гитлер выступил в рейхстаге и заявил, что Германия больше не связана никакими международными обязательствами и приступает к объединению в одном государстве всех немцев, где бы они ни были, — семь миллионов австрийцев и три миллиона в Судетской области.

Одиннадцатого марта Гитлер приказал занять Австрию. Несколько ранее, 12 февраля, он в беседе с австрийским канцлером Шушнигом заявил: «Англия? Англичане не пошевелят ни одним пальцем ради Австрии… Франция? Два года назад, когда мы вошли в Рейнскую область с горсткой батальонов, — в то время я рисковал многим. Если бы Франция выступила тогда, нам пришлось бы отступить… Но сейчас для Франции слишком поздно»³³⁴.

И Гитлер оказался прав. Присоединив Австрию, Германия отрезала Чехословакию от Западной Европы и получила контроль над всеми связями с юго-восточной частью континента.

Первым отреагировал Сталин. 18 марта советские послы в Париже и Лондоне передали предложение Москвы обсудить ситуацию сквозь призму договоров с Францией и Чехословакией, что подразумевало организацию коллективного отпора.

Предложение Сталина не нашло поддержки. Президент Рузвельт тоже предпочел принять аншлюс.

Однако Франция проявила большую трезвость, и 28 апреля под ее нажимом в Лондоне состоялась экстренная встреча руководителей обеих стран.

Премьер-министр Франции Даладье и министр иностранных дел Боннэ пытались добиться от англичан твердых обязательств выступить на стороне Франции в случае, если она откроет военные действия против Германии.

Как пишет советский посол Майский, Чемберлен «повел себя столь двусмысленно и неопределенно», что французы поняли, что их оставляют один на один с Гитлером. Через пять месяцев это вынудит Францию отказаться от защиты Чехословакии.

Девятнадцатого мая после громкой пропагандистской кампании о положении немцев в Судетской области Чехословакии к границе этой обреченной страны были выдвинуты несколько дивизий. Гитлер решил снова рискнуть. Теперь очередь хода была за СССР и Францией, имевших с Чехословакией договоры о взаимопомощи. Напомним, что в случае негативного развития событий Берлин получал войну на два фронта, чего крайне не желал Германский генеральный штаб.

В конце апреля на заседании Политбюро было выработано решение передать в Прагу, что СССР готов вместе с Францией принять все меры по защите Чехословакии, если будет соответствующее обращение.

Седьмого мая французский и английский послы в Праге потребовали от правительства Бенеша максимальной уступчивости в отношении Германии. Однако, как вспоминает Майский, «все-таки дней 10–12 спустя Чемберлен и Даладье увидели себя вынужденными заявить Гитлеру резкий протест против его захватнических намерений». Чехословакия объявила частичную мобилизацию своей сорокадивизионной армии и выдвинула военные части к границе.

Немцы временно отступили. 23 мая Риббентроп заверил чехословацкого посланника в Берлине, что у Германии нет агрессивных планов в отношении Чехословакии. Гитлер был готов и дальше, сочетая угрозы, блеф и дипломатическую игру, отбросить «разложившиеся» западные демократии.

Германские вооруженные силы тогда были гораздо слабее вооруженных сил Великобритании, Франции и Польши. Но происходило нечто парадоксальное: сильные боялись. Они стремились к урегулированию, войне с неясным финалом предпочитая уступки. Эту линию они проводили в Испании, потом в Австрии и теперь — в Чехословакии.

Английская традиционная стратегия сохранения баланса сил на европейском континенте продолжала действовать, несмотря на то, что новая военная техника уже подготовила иные возможности, не похожие на позиционные битвы Первой мировой. Кроме того, надо подчеркнуть одно обстоятельство, которое редко приводят историки. В действиях Германии была значительная доля исторического возмездия Франции и Англии. Дело в том, что Версальский договор 1919 года нарушил условия перемирия 11 ноября 1918 года и был гораздо более унизительным и суровым, чем ожидали немцы. Страна оказалась расчлененной, ее финансы разрушены, государственная система рухнула.

Конечно, Германия, примерно так же поступившая с Россией, в Версале была абсолютно беспомощна. Но в 1938 году немцы были готовы отомстить растерянному и не понимающему что происходит Западу.

К тому же Соединенные Штаты не испытывали желания вмешиваться в европейский конфликт. Страна была настроена изоляционистски, действовал закон о нейтралитете, а президент Рузвельт поддерживал политику Чемберлена. (Хотя, как мы вскоре увидим, через некоторое время он изменит точку зрения и будет стремиться вовлечь США в войну, которая сулила огромный выигрыш.)

В известном смысле повторялся сценарий, приведший к Первой мировой. При этом нужно вспомнить, что тогда у России не было прямой заинтересованности вступать в войну, она была втянута в нее, следуя прежде всего стратегии Лондона сохранять баланс сил путем организации соответствующих коалиций. Не забудем и финансовую зависимость Санкт-Петербурга от Парижа.

Можно попробовать воспроизвести ход размышлений Сталина. Предлагаем такую версию: «Война в Испании помешала нам создать договор коллективной безопасности. Англичане и французы нас испугались и хотели бы, чтобы мы ушли с Пиренеев. И наверное, нам придется уйти. Но Германия от этого усилится, а Чемберлен, Даладье и я окажемся разъединенными. Сейчас Гитлер хочет захватить пол-Чехословакии, а то и всю целиком. Может быть, это всех нас объединит. А если не объединит? Тогда мы так и останемся без союзников».

Двадцать пятого мая 1938 года наркоминдел Литвинов предложил созвать совещание начальников генеральных штабов СССР, Франции и Чехословакии и обсудить вопросы военной помощи Праге.

В тот же день Гитлер, следуя совету англичан, заявил об отсутствии у Германии агрессивных планов в отношении Чехословакии.

(Кратко упомянем о локальном вооруженном конфликте СССР с Японией у озера Хасан 29 июля — 11 августа того же 1938 года, который завершился победой советской стороны.)

Несмотря на все усилия Сталина и его группы, положение все более обострялось. Это было зафиксировано в заявлении Майского лорду Галифаксу 17 августа, в котором подчеркивалось, что СССР разочаровывается в политике Англии и Франции, которая является слабой и близорукой и поощряет агрессора к дальнейшим «прыжкам». Сталин возлагал на Запад ответственность за «приближение и развязывание новой войны».

Впрочем, он не знал, что уже все решилось. Еще 6 августа посол Великобритании в Германии сообщил германскому МИДу, что Англия не станет рисковать из-за Чехословакии жизнью ни одного моряка или летчика и что обо всем «можно договориться» без применения силы.

Поэтому, пока Литвинов заявлял о поддержке Чехословакии, а Сталин еще надеялся на благоразумие Запада, судьба Чехословакии стала плачевной.

Черчилль пишет, что военное положение Германии не было превосходным. Для разгрома полуторамиллионной чехословацкой армии и для прорыва или обхода линии богемских крепостей понадобилось бы 35 дивизий. Укрепления Западного вала («линия Зигфрида») на границе с Францией еще не были достроены, а Франция могла бы выставить против Германии 100 дивизий. Поэтому в случае выступления Франции и СССР в защиту Чехословакии немецкая армия могла бы выставить против Франции только пять кадровых и восемь резервных дивизий.

«Разумным людям представлялось невероятным, чтобы великие нации-победительницы, обладавшие явным военным превосходством, еще раз свернули с пути, диктовавшегося им не только долгом и честью, но и здравым смыслом и осторожностью. Кроме всего этого, существовала Россия, связанная с Чехословакией узами славянства и занимавшая в то время весьма угрожающую позицию в отношении Германии»³³⁵.

Однако руководство Франции испытывало сильную тревогу и попыталось повлиять на позицию Англии. В некоторой степени это ему удалось. 10 сентября министр иностранных дел Франции Боннэ прямо спросил английского посла, как поддержит его правительство Францию, если та после нападения Гитлера на Чехословакию объявит мобилизацию.

Ответ был получен: в первые шесть месяцев Англия отправит на помощь союзнице две немоторизованные дивизии и 150 самолетов. Черчилль саркастически замечает: «Нужно признать, что, если Боннэ искал предлогов для того, чтобы покинуть чехов на произвол судьбы, его поиски оказались небезуспешными»³³⁶.

Двенадцатого сентября накануне встречи с Гитлером в Берхстесгадене Н. Чемберлен так определил перспективу: «Я сумею убедить его, что у него имеется неповторимая возможность достичь англо-немецкого понимания путем мирного решения чехословацкого вопроса. Обрисую перспективы, исходя из того, что Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами против коммунизма, и поэтому необходимо мирным путем преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России»³³⁷.

Еще в середине августа Политбюро приняло решение сконцентрировать на границе с Польшей и Румынией до тридцати пехотных и десяти кавалерийских дивизий, чтобы продемонстрировать готовность защитить Чехословакию. Предполагалось, что Польша не пропустит войска, но Румыния при соответствующей позиции Лиги Наций — пропустит.

Сталин делал все возможное, чтобы удержать ситуацию. Однако после встречи британского премьера с фюрером 15 сентября в Берхстесгадене на совещании английских и французских министров в Лондоне был выработан план «разрешения чехословацкого вопроса».

Вот его основные пункты: Судетская область передается Германии, новые границы Чехословакии определяет международная комиссия, договоры Чехословакии с Францией и СССР аннулируются, но взамен Чехословакия получает международную гарантию с участием Англии и Франции.

Девятнадцатого сентября план был передан Бенешу. Чехи возмутились.

Двадцатого сентября чехословацкий посланник в Москве З. Фирлингер запросил, готова ли Москва оказать «незамедлительную и действенную помощь, если Франция останется верной пакту». Ответ был утвердительным. Сталин еще питал надежду.

И Прага отвергла предложенный план.

В ночь на 21 сентября Чемберлен связался с Даладье и направил Бенешу ультиматум: либо Чехословакия принимает план, либо остается без защиты в случае германского нападения.

Двадцать первого сентября чехословацкое правительство дрогнуло.

В дальнейшем еще произошли встреча Чемберлена с Гитлером, споры и согласования, но, по существу, дело было закончено. Как писал Майский, Запад купил себе мир «за счет третьей стороны».

Для подтверждения того, как влияла национальная стратегия на ситуацию 1938 года, обратимся к свидетельству советского посла в Великобритании. Майский телеграфировал в МИД: предыдущий премьер Болдуин посетил Чемберлена и сказал ему: «Вы должны избежать войны ценой любого унижения»³³⁸.

Что касается унижения, то Чемберлен признал «закономерность колониальных требований Германии».

Тем временем германские генералы все же решили воспрепятствовать разжиганию Гитлером войны, которая, как они считали, окончится трагически. В заговор вошли начальник Генерального штаба Л. Бек, заместитель начальника Генерального штаба и первый обер-квартирмейстер Франц Гальдер (который и разработал план военного переворота), главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич, генералы Отто фон Штюльпнагель, Гаммерштейн-Экворд, Эрвин фон Вицлебен, Эрих фон Брокдорф-Алефельд, командир 1-й дивизии генерал-майор Хопнер, а также президент Рейхсбанка Ялмар Шахт, офицеры разведки и полиции.

Общественное настроение в Германии достигло тревожного уровня. Немцы поддерживали Гитлера, пока шел интенсивный рост экономики, но терпеть военные невзгоды не желали. Они не понимали, почему надо проливать кровь за Северную Богемию.

Переворот намечалось провести одновременно с началом операции «Грюн» против Чехословакии.

Двадцать второго сентября была приведена в боевую готовность артиллерия в Берлине и на чехословацкой границе.

Двадцать четвертого сентября была закрыта граница с Францией.

Двадцать седьмого сентября Гальдер получил телефонограмму о приведении в готовность войск на чешской границе.

В тот же день войска командующего 3-м военным округом генерала Вицлебена (участник заговора) по приказу Гитлера прошли в полной боевой выкладке по улицам Берлина. Публика вместо восторгов мрачно молчала.

Двадцать восьмого сентября Гальдер отдал приказ о перевороте. Но тут выяснилось, что Чемберлен и Даладье выезжают в Мюнхен для подписания соглашения. Война откладывалась. Предполагаемый арест Гитлера как военного преступника не мог состояться. Теперь он был не преступник, а триумфатор.

Двадцать девятого сентября в Мюнхене было подписано соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией «относительно уступки Судето-Немецкой области». Его подписали Гитлер, Даладье, Муссолини, Чемберлен.

Тридцатого сентября Англия и Германия заключили соглашение о ненападении и консультации. Тогда же было признано право Польши и Венгрии на «территориальное урегулирование» с Чехословакией. Все подписавшиеся не думали, что открывают ящик Пандоры и отныне государственные границы, в том числе и их собственные, могут быть перекроены. Лживый Версаль породил порочный Мюнхен.

Шестого декабря была подписана декларация о ненападении между Францией и Германией.

Румыния же, единственный европейский поставщик нефти, подписала с Берлином новое, благоприятное для него соглашение, поднявшее долю поставок нефти в Германию до огромной величины в 45 процентов. Надо сказать, что Румыния, видя дипломатические маневры Лондона и Парижа, балансировала между великими государствами и к СССР была настроена враждебно, так как захват ею Бессарабии в 1918 году не признавался Москвой.

В англо-германской декларации говорилось, что принятое соглашение символизирует желание двух народов «никогда более не воевать друг с другом» и что «метод консультаций» станет основой для устранения «возможных источников разногласий». В реальности это предвещало новые «Мюнхены».

Принципиальный противник соглашения приводит убедительное свидетельство:

«Мы располагаем сейчас также ответом фельдмаршала Кейтеля на конкретный вопрос, заданный ему представителем Чехословакии на Нюрнбергском процессе:

Представитель Чехословакии полковник Эгер спросил фельдмаршала Кейтеля: „Напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?“

Фельдмаршал Кейтель ответил: „Конечно, нет. Мы не были достаточно сильны с военной точки зрения. Целью Мюнхена (то есть достижения соглашения в Мюнхене) было вытеснить Россию из Европы, выиграть время и завершить вооружение Германии“»³³⁹.

А что же Советский Союз и Сталин? Их как будто и не было вовсе.

Получалось, что все жаждали мира, а Сталин хотел воевать со всей Европой.

Более того, на следующий день после подписания Мюнхенского соглашения Польша предъявила Чехословакии ультиматум, требуя передачи себе Тешинской и Фриштатской областей в районе Силезии. Как писал советский полпред в Чехословакии С. С. Александровский, «выступление Польши является гитлеровской провокацией».

Черчилль же оценил действия поляков еще системнее: «Народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие огромные недостатки почти во всех аспектах своей государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя; гнусность и позор в период триумфа»³⁴⁰.

Но на кого могли опираться поляки? Они поставили на победителя Гитлера, отвернувшись от своего французского патрона, проигравшего, пусть и бескровно, свою главную битву XX века.

После Мюнхенского соглашения Генеральный штаб РККА провел подъем войск по боевой тревоге в Киевском и Белорусском особых военных округах.

Состояние Вооруженных сил убеждало Сталина в том, что, несмотря на очевидный проигрыш, создавшееся положение можно рассматривать как осложнившееся, но далеко не катастрофическое.

В ноябре 1937 года Комитетом обороны был утвержден мобилизационный план на 1938–1939 годы. Срок его полной отработки был назначен на май 1938 года.

К тому времени намечалось развернуть: «В сухопутных войсках: стрелковых дивизий — 170, кавалерийских дивизий — 29, легких танковых бригад — 27, тяжелых танковых бригад — 4, бронебригад — 3, мотострелковых бригад — 4, артиллерийских полков корпусных — 57, артиллерийских полков РГК — 43, отдельных артдивизионов большой мощности — 8, химических бригад — 3.

В авиации: авиационных бригад всех видов (включая морские) — 155 с наличием в них 11 000 боевых самолетов»³⁴¹.

Вероятными противниками были названы: на Западе — Германия, Италия и их сателлиты; на Востоке — Япония. К непосредственным противникам относились Германия и Польша. Их силы оценивались соответственно: 96 пехотных, 5 кавалерийских и 5 моторизованных дивизий, 30 танковых батальонов, 3 тысячи самолетов; 65 пехотных дивизий, 16 кавалерийских бригад, 1450 танков и танкеток, 1650 самолетов.

Япония, занятая войной в Китае, имела 43 пехотные дивизии, 4 охранные, 4 механизированные, 6 кавалерийских бригад, 1553 танка, 1420 самолетов.

Доклад начальника Генштаба Шапошникова предполагал готовность СССР к войне на два фронта.

Предложения Генерального штаба были одобрены Главным военным советом, в состав которого входили высшие военачальники и Сталин.

Показательно, как на заседании Главного военного совета 31 августа 1938 года прошел разбор конфликта у озера Хасан. Сталин был возмущен действиями командующего Краснознаменным Дальневосточным фронтом маршала Блюхера: тот проявил самоуправство и практически оспорил приказы Сталина.

По официальной версии конфликта, японцы попытались захватить сопки Заозерная и Безымянная, по которым проходила государственная граница. В середине июня советские пограничники заняли вершины сопок и стали сооружать там брустверы из камней. Японцы же считали, что граница проходит по берегу озера и, соответственно, обе сопки — это их территория.

Пятнадцатого июля 1938 года посол в Москве Сигэмицу предъявил ноту с требованием очистить высоты у озера Хасан. Перед Сталиным встал вопрос: уступить или принять вызов? Он решил не уступать. Японцам ответили, что данная территория принадлежит СССР.

Тогда в ночь на 29 июля рота японских солдат захватила Безымянную. Начались ожесточенные боевые действия, в которых приняли участие и армейские части с обеих сторон. Японцы ввели до двух полков 19-й пехотной дивизии, советское командование — 40-ю стрелковую дивизию, а затем (после неудачной атаки) еще 32-ю стрелковую дивизию и 2-ю механизированную бригаду, входившие в 39-й стрелковый корпус. К исходу 9 августа советская территория была очищена. 11 августа обе стороны договорились о прекращении боевых действий.

Потери советской стороны — 408 убитых и 2807 раненых, японской — в три раза больше.

Эта маленькая война показала кремлевскому руководству, что армия плохо подготовлена.

Как говорится в протоколе заседания ГВС РККА, начальствующий состав фронта оказался на недопустимо низком уровне. Действия Блюхера приравнивались к «сознательному пораженчеству».

И вот что удивительно: Блюхер «подверг сомнению законность действий наших пограничников», послал свою комиссию, которая обнаружила нарушения маньчжурской границы на три метра и установила нашу «виновность в возникновении конфликта». Блюхер телеграммой Ворошилову потребовал немедленного ареста начальника погранучастка за провоцирование конфликта с японцами. Маршал явно не понимал, чего хочет от него Москва.

В протоколе есть поразительный фрагмент разговора Сталина с ним по прямому проводу: «Скажите, т. Блюхер, честно, — есть ли у Вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у Вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание — я бы считал, что Вам следовало бы выехать на место немедля»³⁴².

Сталин почувствовал, что контроль уходит у него из рук. Пьянствующий или невесть чем занятый командующий, которого разыскивали для разговора трое суток, становился опасным. Поэтому он был отстранен от должности, а Дальневосточный фронт переформирован в две отдельные армии, подчиненные непосредственно наркому обороны. Видно, тревога Сталина была так велика, что он пошел на ликвидацию фронтового управления на важнейшем и совершенно самостоятельном театре войны. (Спустя год он вернулся к прежней организации.)

Но несмотря на негативный опыт, Сталин считал, что достиг поставленной цели: японцы получили острастку, а Запад увидел решимость Кремля.

Вообще 1938 год был отмечен не только Мюнхеном и Хасаном. Все заметнее становились новые командиры, бесстрашные, дерзкие, спортивные, с кругозором узких специалистов, готовые на подвиг. Порой они приводили Сталина к грустным размышлениям. У него перед глазами был его сын, семнадцатилетний сорванец, о котором он в письме учителю В. В. Мартышину высказался так: «Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (типа скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких „руководителей“, нередко нахал, со слабой — или вернее — неорганизованной волей».

Бывший охранник Сталина А. Рыбин называет Василия «ухарем», тот никого не боялся, кроме отца.

Когда Василию было 12 лет, он сказал отцу, что, когда закончит военное училище, пойдет воевать и устанавливать советскую власть в других странах. В ответ Сталин улыбнулся: «А захотят ли этого народы тех стран? Сначала надо сделать так, чтобы они завидовали нашей хорошей жизни» (А. Ф. Сергеев в интервью автору).

В 1938 году Василий стал курсантом Качинской школы под Севастополем.[23] Приемный сын Сталина, Артем, — курсантом артиллерийской школы, старший, Яков, — Артиллерийской академии.

Он готовил их для войны и, значит, — к жертве. А вместе с его детьми десятки тысяч юношей и девушек стали проходить военную подготовку в артиллерийских и санинструкторских классах средних школ.

На заседании Главного военного совета 16 мая 1939 года перед Сталиным эта проблема «скифов с неорганизованной волей» встала в обобщенном виде. В повестке дня был вопрос о мерах борьбы с летными происшествиями и катастрофами.

Обмен репликами во время доклада начальника ВВС А. Д. Локтионова дает яркое представление о качестве авиационных кадров.

«Ворошилов. Бьются, товарищ Сталин, не на сложных заданиях, а на дурацких вещах…

Локтионов. Был случай, когда командир три раза заставлял техника исправлять дефекты в машине, а последний после каждого раза докладывал — машина исправна, а на самом деле машина не была исправна.

Сталин. Что это за человек, где он, это, может быть, сволочь, он же подведет. Такие техники могут подвести, а им летчики доверяют машину. Когда летчик садится в машину, он сам проверяет ее или полагается на совесть техника?

<…>

Мехлис. Там, где свыше 100 человек, нужно дать одного освобожденного политработника.

Сталин. Он поможет комиссару?

Мехлис. Он поможет в партийной работе.

Сталин. При чем здесь партийная работа? Летчик не хочет признавать законов физики и метеорологии… Только за конец 1938 и первые месяцы 1939 г. мы потеряли 5 выдающихся летчиков, Героев Советского Союза, пять лучших людей нашей страны: т. Бряндинского, Чкалова, Губенко, Серова и Полину Осипенко»³⁴³.

Безусловно, Сталин понимал, что за этим стоит. Он сам провозгласил, что нет таких крепостей, которых не могут взять большевики. Он проводил ускоренную индустриализацию, которая и вызвала к жизни героев, считавших себя сильнее смерти. Но что-то не то было в замечательном молодом поколении, ведь мало одной отваги, нужна и культура.

Думая о молодежи, он форсировал работу над «Кратким курсом истории ВКП(б)», над которым трудился лично 14 дней в августе 1938 года.

Наверное, летчики, большинство которых он не знал, были похожи на его сына Василия. Этот юноша его поражал. Например, он был непосредствен, как дикарь, ругался матом в присутствии сестры и вообще при женщинах. Приехав в Качу, Василий, как докладывал Берия, хитроумно заявил комиссару школы, что «папа должен приехать отдыхать» в Крым и, вероятно, «заедет на Качу».

Но в школе и без обещания приезда грозного ревизора знали, кто такой Василий. Тем не менее из его характеристики от 17 февраля 1939 года видно, что командование школы относилось к нему объективно: «Политически грамотен. Предан делу партии Ленина — Сталина и нашей родине. Живо интересуется и хорошо разбирается в вопросах международного и внутреннего положений. Хороший общественник, активно участвует в общественно-комсомольской организации звена. Самокритичный, несколько резковат в быту с курсантами. Вообще с курсантами уживчив и пользуется хорошим авторитетом.

Теоретическая успеваемость хорошая. Может учиться отлично, мало оценивает теоретическую учебу, особенно систематическое изучение предмета. Любит учить «залпом» — сразу, не усидчивый. Летным делом интересуется. Летать любит. Усвоение отличное, закрепление хорошее, недооценивает «мелочей» в технике пилотирования, вследствие чего допускает отклонения в полете, которые после серьезного, решительного замечания изживает и не допускает в последующих полетах.

Воинская дисциплина хорошая, имел ряд нарушений в начале обучения: опаздывание в Учебно-летное отделение, выход на полеты небритым, пререкание со старшиной группы, стремился оправдать их объективными причинами. В последнее время резко улучшилась дисциплина, откровенно признает и охотно изживает недостатки.

Общая оценка техники пилотирования ОТЛИЧНАЯ… Пилотаж любит и чувствует себя на нем хорошо. Осмотрительность в полете отличная. Пилотирует энергично, свободно. В полете инициативный, решительный. На контрольных полетах несколько волнуется.

На неудачи в полете реагирует болезненно, внутренняя досада на себя, особенно в элементах полета, которые уже делал хорошо.

Считаю, что курсант т. Сталин к самостоятельному вылету готов»³⁴⁴.

Артем Сергеев («Томик») вспоминает о сыне Сталина и говорит о принципиальных для поколения вещах: «Материально Василий был абсолютно бескорыстным. Всегда старался товарищам подарить что-то, хотя ему и самому эта вещь нужна. „За друга своя“ он готов был „живот положить“. Будучи школьником, много дрался со старшими после какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому, но никогда с теми, кто был слабее его или меньше. Ему доставалось, его колотили крепко, но он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться. У Василия была по отношению к товарищам ласковость. Он был шалуном: придумывал, разыгрывал… Василий с детства любил животных. Из Германии лошадь раненую привез и выходил, собак даже приблудных держал. Хомяк был у него, кролик. Как-то я к нему пришел на дачу, он сидит рядом с грязным псом, гладит его, целует в носик, из своей тарелки дает есть. Заметив мой недоуменный взгляд, ответил на мое недоумение: „Не обманет, не изменит“.

Он всегда был щедр и бескорыстен. Больно читать статьи о его богатстве, о манто каких-то. Да не было у него ничего! Получка в армии 15-го числа, все к нему шли — стол накрыт для друзей. Дней через 10–15 к нему приходили со своим — у него уже шаром покати.

Был большой новатор. Создал замечательный узел связи, когда был командующим ВВС Московского округа. Штаб авиации тогда находился там же, где штаб округа, — на улице Осипенко. Василий перевел его на аэродром: центральный аэродром перестал действовать как центральный, и он туда перевел штаб. „А то там половина штаба не слышали мотора самолетного. Эти штабные, которые всю войну просидели на улице Осипенко, географию не знают, им надо ее поучить по дальним гарнизонам“. Отправил их служить по стране, а к себе брал летчиков — инвалидов летной работы. Ему говорили: мол, что это за штаб?! Он отвечал: „Пока они не все знают, но как воевать — знают, работают с полной отдачей и желанием“»³⁴⁵.

После отъезда Василия в авиашколу Сталин иногда испытывал горькие минуты одиночества. Его привязанность к детям была велика, особенно — к дочери. (Светлана Аллилуева: «Но его ласку, его любовь и нежность ко мне в детстве я никогда не забуду. Он мало с кем был так нежен, как со мной, — должно быть, когда-то он очень любил маму».)

Девочка взрослела, ей уже не хотелось писать ему шуточные приказы, на которые он охотно откликался, подписывая их так: «Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин». Он называл ее «моя воробушка».

Один случай из взаимоотношений «хозяйки» и «бедняка» передает горечь его одиночества: «Иногда летом он забирал меня к себе в Кунцево дня на три, после окончания занятий в школе. Ему хотелось, чтобы я побыла рядом. Но из этого ничего не получалось, так как приноровиться к его быту было невозможно: он завтракал часа в два дня, обедал часов в восемь вечера и поздно засиживался за столом ночью, — это было для меня непосильно, непривычно. Хорошо было только гулять вместе по лесу, по саду; он спрашивал у меня названия лесных цветов и трав, — я знала все эти премудрости от няни, — спрашивал, какая птица поет… Потом он усаживался где-нибудь в тени читать свои бумаги и газеты, и я ему уже была не нужна; я томилась, скучала и мечтала поскорее уехать к нам в Зубалово, где была масса привычных развлечений, куда можно было пригласить подруг. Отец чувствовал, что я скучаю возле него и обижался, а однажды рассорился со мной надолго, когда я спросила: „А можно мне теперь уехать?“ — „Езжай!“ — ответил он резко, а потом не разговаривал со мной долго и не звонил. И только когда по мудрому наущению няни я „попросила прощения“ — помирился со мной. „Уехала! Оставила меня, старика! Скучно ей!“ — ворчал он обиженно, но уже целовал и простил, так как без меня ему было еще скучнее»³⁴⁶.

Вскоре и дочка должна была улететь.

Вообще родственное окружение мало радовало его. 2 ноября 1938 года комиссар Автобронетанкового управления Наркомата обороны Павел Аллилуев, шурин Сталина, скоропостижно скончался на другой день после возвращения из отпуска. Причина смерти осталась неизвестной, родня подозревала, что он был отравлен собственной женой Евгенией. Павел был связующей фигурой между Сталиным и всей аллилуевской родней.

Одна из версий о кончине Павла Аллилуева: его устранили по приказу Берии. Версия имеет два объяснения. Первое, новый замнаркома расчищал пространство вокруг вождя. Второе, П. Аллилуев на заседании Главного военного совета летом 1938 года совместно с начальником Автобронетанкового управления РККА Ф. Г. Павловым поддержал в присутствии Сталина и Ворошилова выступление военкома Артиллерийского управления РККА Г. К. Савченко, объяснявшего низкую дисциплину и снижение порядка в армии непрекращающимися арестами всех категорий командного состава. Обе версии сомнительны.

Двадцатого ноября, через 18 дней после смерти Павла Аллилуева, был арестован Станислав Реденс, муж Анны, сестры Надежды Аллилуевой. Реденс занимал должность наркома внутренних дел Казахстана. Владимир Аллилуев, сын Реденса, рассказывает, что свояченица Сталина, Анна Сергеевна, встретилась с вождем, и он предложил разобраться во всем, пригласив Молотова, Сергея Яковлевича Аллилуева (тестя), саму Анну Сергеевну и Реденса. Сталин уважал тестя.

Но в последнюю минуту Сергей Яковлевич почему-то категорически отказался ехать к зятю.

Сын Реденса предполагал, что Сергея Яковлевича могла остановить «прямая и недвусмысленная угроза» Берии расправиться со всей его семьей.

Действительно, отношения Берии и Реденса давно были испорчены.[24]

Здесь необходимо пояснение. 8 октября 1938 года вышло закрытое постановление Политбюро «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Создавалась комиссия в составе: Ежов (председатель), Берия, Вышинский, Рычков (нарком юстиции СССР), Маленков. Ей ставилась задача в десятидневный срок разработать проект постановления ЦК, СНК и НКВД «о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Речь шла об усилении контроля за НКВД. Чистки и репрессии, начатые в 1937 году, планировалось закончить в четыре месяца.

Четырнадцатого ноября на места ушла директива ЦК «Об учете и проверке в партийных органах ответственных сотрудников НКВД СССР». Это означало чистку в рядах чекистов.

Пятнадцатого ноября «строжайше приказывалось» приостановить рассмотрение всех дел в «тройках», военных трибуналах Военной коллегии Верховного суда СССР, направленных туда в упрощенном порядке.

Семнадцатого ноября было закончено назначение новых руководителей аппарата НКВД.

В этот день вышло постановление ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем говорилось о продолжении беспощадной борьбы «со всеми врагами СССР» и «об извращении советских законов, массовых и необоснованных арестах», проводимых «врагами народа» и шпионами, засевшими в органах НКВД: отныне запрещались массовые аресты и выселение («лимиты»), ликвидировались «тройки», усиливался контроль прокуратуры.

Двадцать третьего ноября Ежова вызвали в Кремль, где Сталин, Молотов и Ворошилов в течение четырех часов вели с ним тяжелый разговор. Ежов написал заявление об увольнении с должности наркома внутренних дел.

В ноябре 1938 года закончилась «ежовшина». Поэтому арест Реденса, пришедшийся на это время, объясняется не кознями Берии, а общим ходом дел. Свояк Сталина принадлежал к уходящему политическому поколению.

Характерна запись в дневнике Марии Сванидзе от 5 марта 1937 года, касающаяся родственников: «Жаль И. Подумать, полоумная О. Е. (теща Сталина. — С. Р.), идиот Федор (брат Надежды Аллилуевой. — С. Р.), слабоумный Павел и Нюра, недалекий Стах (Реденс. — С. Р.), ленивый Вася, слабохарактерный Яша»³⁴⁷.

Почему же «жаль» Сталина? Повод для этой сентенции — женитьба Якова Джугашвили на Юлии Мельцер. («Она хорошенькая, старше Яши — он у нее — 5-й муж, не считая иных прочих, разведенная особа, не умная, малокультурная, поймала Яшу, конечно, умышленно, все подстроив».) Кстати, бывший муж Юлии, О. П. Бесараб, был чекистом и помощником Реденса. Конечно, дочь одесского еврея-торговца, окрутившая старшего сталинского сына, была чужой в сванидзе-аллилуевском клане, но Сталин распорядился выделить молодым двухкомнатную квартиру. В 1938 году у Юлии родилась дочь Галина, внучка Сталина. Да и сама Юлия понравилась свекру.

Что же касается попыток семейного клана влиять на Сталина, то из этого мало что получалось. Даже в случае с Реденсом.

Письмо Василия Сталина Н. С. Хрущеву от 19 января 1959 года дает представление о том, как велась борьба за контроль каналов информации вождя и как аппарат одержал победу над семьей:

«Вообще, если проследить за ходом карьеры Маленкова и Берия, то легко заметить, как они друг друга тянули и выручали. Вот довольно характерный факт их взаимного сотрудничества на заре их обоюдной карьеры еще до войны. Речь идет о С. Ф. Реденсе, одном из старейших чекистов-дзержинцев. Я его хорошо знал, ибо он являлся мужем сестры моей матери А. С. Аллилуевой. Когда Берия назначили в НКВД, Реденс был для него помехой на должности Нач. упр. НКВД Москвы, ибо Реденс знал Берия по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к т. Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берия, и казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но, как было ни странно для меня, — Берия был поддержан Маленковым, Маленков сказал, что знает Реденса по работе в Москве и поддерживает мнение Берия о аресте. Сейчас я не помню, кем работал в то время Маленков, но, кажется, он имел отношение к кадрам партии, ибо хорошо помню слова т. Сталина: „Разберитесь тщательно в кадрах с товарищами в ЦК, — я не верю, что Реденс — враг“. Как провел в ЦК этот разбор Маленков — я не знаю, но факт, что Реденса арестовали. После ареста Реденса по наушничеству Берия вход в наш дом Анне Сергеевне был закрыт, но по ее просьбе я просил т. Сталина принять ее. Мне за это посредничество попало и было сказано: „Я не поверил Берия, что Реденс враг, но работники ЦК тоже самое говорят. Принимать Анну Сергеевну я не буду, ибо ошибался в Реденсе. Больше не проси“»³⁴⁸.

Постепенно Сталин все глубже погружался в свое одиночество. Но оно было очень своеобразным: он как бы растворялся в государственных задачах, его личность огосударствлялась. Вспомним, как он сказал сыну Василию: «Я не Сталин. Сталин — это СССР». Это фантастически трагическое признание человека, которого хочется назвать несчастным. Но вот вопрос: ощущал ли он себя таковым?

Думается, иногда ощущал, и очень остро. Отсюда — постоянное заполнение его пространства коллективными ужинами, коллективными просмотрами фильмов и посещением театров.

В его жизни появилась русоволосая, румяная Валентина Истомина, выпускница медучилища, которую Светлана Аллилуева описывает так: «Молоденькая курносая Валечка, рот которой целый день не закрывался от веселого звонкого смеха». Она была подавальщицей на даче в Зубалове, с 1938 года — в Кунцеве, где стала сестрой-хозяйкой, то есть экономкой.

Эта женщина оставалась со Сталиным до самой его смерти и никогда не пыталась повлиять на его решения. Она незаметно для посторонних глаз была с ним и на международных конференциях в Ялте и Потсдаме.

Позднейшие разговоры о любовницах Сталина — певицах Вере Давыдовой и Наталии Шпиллер, балерине Ольге Лепешинской — это пустая молва. Он действительно с ними любезничал после спектаклей и концертов, словно испытывая на них свое природное мужское обаяние, но — не более того. Пуританину не были нужны любовные победы.

В мае 1938 года кунцевскую дачу перестроили, что внесло некоторое обновление в сталинскую повседневную жизнь. Построенная пять лет назад, одноэтажная деревянная дача («распластанная среди сада, леса, цветов» — С. Аллилуева) превратилась в кирпичную. Ранее здесь уже были построены электростанция, баня с бильярдом, служебный домик, складское помещение с погребом, оранжерея с котельной, пруд.

«Отец жил всегда внизу, и по существу, в одной комнате. Она служила ему всем. На диване он спал (ему стелили там постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы; большой обеденный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему накрывали поесть, если никого не было больше. Тут же стоял буфет с посудой и с медикаментами в одном из отделений. Лекарства отец выбирал себе сам, а единственным авторитетом в медицине был для него академик В. Н. Виноградов, который раз-два в год смотрел его. В комнате лежал большой мягкий ковер и был камин — единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец признавал и любил. Все прочие комнаты, некогда спланированные Мержановым в качестве кабинета, спальни, столовой, были преобразованы по такому же плану, как и эта. Иногда отец перемещался в какую-либо из этих комнат и переносил туда свой привычный быт»³⁴⁹.

Единственное его увлечение — сад и парк. За все время его жизни в Волынском было высажено 60–70 тысяч деревьев: яблони, вишни, виноград, тук, липы, березы, клены, сосны, ели, жасмин, калина, крыжовник, шиповник. Он любил ландыши, фиалки, левкои, вербену, петунии, гелиотропы, кудрявые гвоздики Шабо, канны, сирень. Он всегда любил цветы. Еще когда не умел ходить, его мать, показывая цветы и маня ими, поощрила малыша сделать первые шаги.

Вот так было заполнено пространство этого 59-летнего человека. Его власть была огромной, но лично ему требовалось немного. Наверное, обрезая секатором засохшие ветки деревьев, он ощущал беспредельность своего внешнего мира и адекватность ему своего внутреннего. Здесь обе ипостаси, диктатора и человека, находились в гармонии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.