Глава IV. История

Глава IV. История

Как самостоятельная наука история осознала себя лишь в конце XVIII в.: именно тогда филология распалась на несколько дисциплин, и этот распад был осмыслен как кризис, угрожавший самому ее существованию48.

«Отделение» истории от филологии, впрочем, до сих пор, и особенно интенсивно в 1960—1990-е гг., когда влияние поструктуралистской критики было особенно сильным, заинтересованно обсуждается как «методологическая» проблема, и продолжаются споры о том, наука ли история.

Не подлежит сомнению, во всяком случае, что история стала и остается наукой именно постольку, поскольку сохранила свою связь с филологией, усвоив филологический метод и частные приемы критики источников, совершенствовавшиеся на всем протяжении XIX века49.

Но кризис филологии был обусловлен и другими причинами: бурное развитие литературной критики привело к частичному забвению представлений о границах между наукой и творчеством; под туманным названием «литературоведения» укрылись и стали бурно развиваться критика социологическая, религиозно-философская, формальная, психоаналитическая, марксистская, постмодернистская, гендерная и проч.

Поэтому в настоящее время принципиальное значение приобрела необходимость размежевания истории литературы и литературной критики, и не потому, что одна хороша, а другая плоха, а потому, что у них разные цели и разные средства к их достижению. При этом именно литературная и философская критика заинтересованы в проблематизации историзма и дискредитации возможностей научного познания истории: для них это едва ли не единственная форма мотивации собственного существования, приобретшая дополнительные смысловые оттенки в «эпоху постмодерна».

Другое дело, что литературная и философская критика остается важным объектом историко-литературных исследователей, и в этом качестве она, с одной стороны, приравнивается к изящной словесности, а с другой – рассматривается как механизм влияния на литературное пространство, способного корректировать представления о смысле, формах, направленности литературного процесса, обобщать расхожие представления о характере его связей с «духом эпохи», с идеологией, общественной жизнью, политикой, религией. Естественным образом изучение критики сочетается с изучением журналистики, ориентированной на «злобу дня» и при этом вполне способной к пропаганде различных образов истории и концепций времени.

Отвлекаясь от этой проблематики, которую здесь только обозначаем, отметим, что связь истории и истории литературы является глубоко закономерной и необходимой: обе эти дисциплины базируются на изучении текстов. Историю интересуют факты, о которых сообщается в тексте, и она занимается критикой текста прежде всего потому, что стремится установить степень его достоверности. Историю литературы, помимо всего прочего, занимают тексты и произведения как элементы литературной эволюции.

Но при этом изучение взаимодействия исторического и литературного контекстов в самом изучаемом тексте оказывается условием его понимания50.

В самом деле, любой текст соотнесен одновременно с исторической действительностью, и нужно понять, каким именно был механизм отбора фактов (= свидетельств об исторических событиях и исторических лицах), и с литературной традицией, и нужно понять, каким именно был механизм отбора текстов-источников:

Л ? ф ? Т ? ф ? Д

(здесь Т – текст, Л – литературная традиция, Д – историческая действительность, ф – фильтр [= актуальный механизм отбора фактов и текстов-предшественников]).

Проблема, однако, в том, что к реальности данная схема приложима лишь условно и требует целого ряда дополнений и корректив. Ведь каждый текст-предшественник данного, в свою очередь, связан с иными текстами и иными историческими фактами, а каждый исторический факт точно так же связан с иными фактами и текстами, количество которых может быть огромно или безгранично, как и количество форм и уровней взаимодействия между ними:

…Д***, Д**, Д* + Т***, Т**, Т*? ф ? Т ? ф ? Д ? Д*, Д**, Д*** + Т*, Т**, Т***….

И каждый раз, при обнаружении новых связей, возникает вопрос о механизме отбора фактов и текстов и отношениях между ними, подчас сложных и запутанных.

В результате картина все время меняется, образ прошлого всегда в динамике, постоянно уточняется: в этом смысле история и история литература ничем не отличаются от других наук, все время уточняющих свои представления об объекте изучения, например физики или астрономии.

Но постоянно уточняются и границы между историей и историей литературы: заранее никогда точно не известно, какой именно литературный факт найдет свое место в исторических исследованиях, как не известно заранее и то, какой именно исторический факт а) установлен вполне достоверно и б) откроется историку литературы со стороны своего влияния на литературные произведения.

Поэтому одной из основных сфер постоянного взаимодействия истории и истории литературы является изучение литературной жизни во всем многообразии ее форм и культурных фунуций51.

***

Литературная жизнь обычно понимается как исторически изменчивая совокупность социальных институтов, оказывающих прямое или опосредованное влияние на литературу и другие виды искусства52.

Эти институты различаются, во-первых, по степени регламентированности их деятельности, во-вторых, по степени удаленности от государственной власти, в-третьих, по социальному составу. К числу наиболее влиятельных относят цензуру (придворную, духовную, светскую, ведомственную), литературные, артистические, политические, мистические общества, салоны и кружки, редакции журналов и газет.

Литературная жизнь по-разному влияет на литературу: в одних случаях опосредованно, через систему эстетических приоритетов, в других – непосредственно, обуславливая и литературные репутации, и порождение конкретных текстов. Простейшая форма влияния – прямой заказ, сложнейшая – формирование литературного мировоззрения.

Литературная жизнь – явление позднее: русское средневековье ее не знало, как не знало и понятия «художественная литература».

Ранний этап формирования литературной жизни в России связан с придворным бытом (вторая половина XVII – первая половина XVIII в.); в екатерининскую эпоху начинается постепенное, но последовательное перемещение литературной жизни в салоны, поначалу немногочисленные.

В первой половине XIX в. литературные салоны оказываются основной формой дворянского литературного быта, двор все больше уступает им влияние на литературу, хотя и не теряет его совершенно. Во второй половине XIX в. ситуация резко осложняется: разночинный мир начинает претендовать на ведущую роль в культуре, и на первый план выдвигаются редакции влиятельных журналов, стремившихся влиять на духовную сферу в целом.

От придворного быта к салонному и разночинному – такова основная тенденция в смене ориентиров русской литературной жизни.

На протяжении литературной биографии писателя его отношение к литературной (и, шире, общественной) жизни может неоднократно меняться: от активного участия в ней до отрицания ее значения. Подобного рода изменения обычно обуславливаются целой совокупностью причин и следствий (психологических, идеологических, эстетических, религиозных), уяснение которых необходимо для правильного понимания эволюции его литературной позиции, но, конечно, не всегда возможно.

Но меняется и отношение литературного сообщества к писателю: в одних случаях выраженный интерес к его литературной деятельности сменяется равнодушием, в других, наоборот, автор, которого ранее не замечали, выдвигается на авансцену литературной (подчас и общественной) жизни. Разумеется, литературная репутация зависит не только от собственно литературных факторов, но и от идеологических, социальных, от изменения литературных вкусов, от конкурентной борьбы и проч. Так, например, удаление А. П. Сумарокова от двора привело к резкому снижению интереса к его сочинениям со стороны культурной элиты и литературных кругов. Не менее известный эпизод из истории русской литературы: успех «южных поэм» А. С. Пушкина (прежде всего «Кавказского Пленника») предопределил падение читательского интереса к его произведениям конца 1820-х – 1830-х гг., создававшихся на совершенно иных эстетических основаниях: вкусы и ожидания публики остались прежними.