ВНЕШНЯЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

ВНЕШНЯЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

Вопреки всему тому, что я узнал ранее, контрреволюционный мятеж в Венгрии все-таки и для меня разразился неожиданно. Не исключаю, с моей стороны такое заявление может показаться невероятным, но оно соответствует истине. Одно дело знать, что аппарат, располагающий мощными средствами, работает для того, чтобы осуществить свои черные планы, и совсем другое — убедиться на опыте в том, что наше государство оказалось слабым для предотвращения такого удара.

Я говорю искренне, что отнюдь не сожалел о падении клики Ракоши. Оно было обусловлено самим ходом исторических событий. Дни периода культа личности были сочтены. Однако совершенные в тот период ошибки не могли заставить венгерский народ свернуть с пути социализма. Наш сегодняшний строй родился в крови, но мирное развитие и расцвет были для него гораздо ближе и естественнее.

Однако империалисты жаждали, чтобы в одной из социалистических стран (в данном случае в Венгрии) вспыхнул вооруженный мятеж. Они мечтали не о локальном мятеже, а о его последствиях, которые затем сказались бы как на политике, так и на морали в самом широком плане. Империалисты хотели отпугнуть страны «третьего мира» от Советского Союза, от которого те получали поддержку в своей борьбе за независимость.

Разработкой планов психологической войны занималось ЦРУ. Были выработаны всевозможные стратегические и тактические варианты, направленные на подстрекательство к вооруженной борьбе и гражданской войне, так как только в этом случае империалисты могли добиться желаемого результата.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что начало контрреволюционного мятежа в Венгрии было встречено на Западе с ликованием как со стороны официальных политических кругов, так и со стороны эмиграции.

Я старался не потерять имевшиеся у меня связи, однако никто не смог дать мне разумного ответа на то, что же на самом деле происходит на моей родине. Я оказался предоставленным самому себе, и советоваться мне было не с кем. Однако, полагаю, я не погрешу против истины, если скажу, что руководители нашей разведки некоторое время и сами не знали, как поступать в сложившихся условиях.

Руководители из группы Ракоши, на словах отличавшиеся твердостью, на деле оказались ничтожными, слабыми людьми, особенно когда надлежало проявить себя настоящими государственными деятелями.

Эмиграция бурлила. В Вене появлялись все новые и новые группы эмигрантов. Отсюда они направлялись в Венгрию. Своим резко выраженным националистическим духом они напоминали «черную гвардию». Приезжали они в гражданской одежде, но границу переходили с оружием в руках. В основной массе это были хортистские офицеры, жандармы, военные преступники. Были здесь и бывшие владельцы заводов, фабрик и поместий, бежавшие в 1944—1945 годах из Венгрии. Всех их объединяла тоска по утраченному господству и богатствам, лютая ненависть к народному строю и стремление вернуть потерянное. Большинство из них прибывали из Баварии, Мюнхена или его пригородов, где проходили специальную подготовку в шпионских и диверсионно-террористических центрах под руководством американских инструкторов.

Ракоци и Вете каждый в отдельности сообщали мне о том, что у торговца автомашинами Ференца Каши разобрали напрокат все машины. Часть машин забрал майор авиации Шандор Кестхейи, известный как агент ЦРУ, другую же часть нанял комитет «Свободная Европа». На этих автомашинах они отправляли в Венгрию подразделения и группы мятежников, оружие и боеприпасы.

«Союз венгерских борцов» — это были люди генерала Зако — перебросил свои подразделения в Дьер. После соответствующих переговоров генерал пришел к соглашению с так называемым дьерским национальным советом. У меня защемило сердце, когда я узнал, что этот совет дал согласие на превращение Дьера в базовую территорию «Союза венгерских борцов», потребовав взамен фаустпатроны.

Не менее ужасным было и второе известие, которое сообщил мне Аурель Абрани.

— Слышал ли ты о том, — начал он флегматичным тоном, — что Куци вместе с Тормаи ведут какие-то переговоры в Дьере?

(Куци — это был Кальман Конкой, венгерский редактор радиостанции «Свободная Европа», один из издателей в Мюнхене правой эмигрантской газеты «Уй Хунгария».)

— Не думаю, чтобы в этом был какой-то смысл. Зако и его сторонники уже давно получили все, чего добивались.

Признаюсь, что, говоря это, я намеренно провоцировал Абрани на ответ, хотя, зная о его чрезмерной осторожности и профессиональных навыках, на большой успех отнюдь не рассчитывал. Мне не хотелось упускать ни единой возможности для того, чтобы получить интересующую меня информацию.

Моя попытка удалась. По-видимому, Релли просто не мог умолчать о том, что знал: его так и распирало от желания поделиться услышанным со мной.

— Нет, нет, ты ошибаешься! Комитет «Свободная Европа» разработал грандиозный план. Они создают так называемый «Задунайский парламент», который провозгласит республику в Задунайском крае и потребует ее отделения от Венгрии.

Я онемел, услышав это. Новость убила меня. Я подумал, что на сей раз комитет «Свободная Европа» разработал почти сатанинский план.

— Что с тобой? — Релли уже привык к тому, что я обычно довольно быстро реагирую на услышанное, и удивился, увидев мою реакцию.

С большим трудом я взял себя в руки. Передо мной возникли две важные задачи: развеять подозрение, которое я вызвал у Релли, и одновременно узнать как можно больше подробностей об этом плане.

— Я, видимо, устал и не понял того, что ты сказал.

— Чего ты не понял?

— Логики плана. Чем же он хорош?

Аурель улыбнулся:

— Это все потому, что у тебя нет нужного опыта. Послушай меня…

И он подробно начал объяснять мне, что западные державы во что бы то ни стало желают конфронтации с Советским Союзом. Они убедились в невозможности изменения силой статуса-кво в Европе, разработанного на Ялтинской и Потсдамской конференциях. Однако если от Венгрии в ходе, так сказать, гражданской войны будет оторвана часть ее территории, а именно Задунайский край, в котором затем будет провозглашено самостоятельное государство, то это может изменить общее положение, что повлечет за собой вмешательство в дела Венгрии войск ООН, где в ту пору Запад имел явное превосходство.

В те дни я хорошо усвоил, что кроется за понятием «грязная война», которое нашло место в лексиконе ЦРУ.

Меня ужасали коварство и жестокость разработанного плана, автором которого был комитет «Свободная Европа», содержатель одноименной радиостанции, выдающий себя за общественную организацию и являющийся на самом деле своеобразным детищем ЦРУ.

Представители нынешнего молодого поколения мало что знают о той страшной локальной войне пятидесятых годов — о войне в Корее, но, к слову сказать, они много слышали о подобной войне, которую американские агрессоры развязали во Вьетнаме, о напалмовых бомбах, сжигавших города и населенные пункты и даже уличный асфальт. Они видели фотографии в газетах, на которых были запечатлены многочисленные жертвы американской агрессии.

Корейская трагедия потрясала. А в октябре 1956 года я понял, какую судьбу уготовила контрреволюция моей родине.

Мои связи с Центром сохранились. Я передавал туда сведения о надвигающейся опасности, чтобы там могли предпринять возможные контрмеры.

Долгое время это была последняя ниточка, которая связывала меня с Будапештом. Контрреволюционный мятеж нанес чувствительный удар по государственной власти, заставив оставшихся на родине товарищей на время затаиться. Затем наступил период, когда их главной заботой стали разгром контрреволюции и стабилизация внутреннего положения в стране.

Таким образом, я остался за рубежом разведчиком-одиночкой. Мне не на кого было положиться, не с кем посоветоваться. Все приходилось решать самому.

На родине, в Венгрии, многое изменилось. Маловеры бросились спасать собственную шкуру. Трусы превратились в предателей. Кому-то из коммунистов и даже функционеров показалось, что контрреволюция одерживает верх, побеждает, и это повергло их в отчаяние.

Наблюдая за всем этим из Вены, я понимал — общая картина ужасна. Каких только слухов я тогда не наслушался — о коммунистах, повешенных на деревьях за ноги головой вниз, о замученных до смерти сотрудниках органов безопасности и полиции, о массовой истерии, о существовании каких-то подземных тюрем! А встречи с «борцами за свободу», которые так и рвались скорее попасть на родину и многие из которых откровенно говорили о том, что они сделают с представителями старого режима, когда те попадут им в руки! Я с трудом сдерживал отчаяние, видя слегка завуалированные приготовления ряда западных стран, которые, собственно говоря, лишь ждали подходящего момента, чтобы грубо вмешаться во внутренние дела Венгрии.

Оценивая собственное положение, я не рисовал себе радужного будущего, понимая, что многого я никак не смогу сделать в одиночку, идя против течения. Мне казалось, что Венгрия, а с нею вместе и вся Европа находятся перед историческими переменами.

И в голове моей на миг появилась мысль, а не сбежать ли и мне? Не поискать ли где-нибудь на свете уголка, где бы я мог чувствовать себя в безопасности и покое?

Я решил, что напишу откровенную книгу, в которой не будет места лжи. Не скрою, меня охватил страх, страстно захотелось сбежать куда-нибудь подальше, тем более что деньги и возможности для этого у меня были. Вообще-то по характеру я человек не очень смелый, не из тех, что не ведают страха.

Почему же я все-таки остался? Почему подавил в себе внутренний голос, который звал меня дезертировать, что в тот период казалось вполне разумным?

Вероятно, я обладал некоторыми качествами, благодаря которым меня выбрали для выполнения специального задания руководители разведывательных органов социалистической Венгрии, приблизив к себе и поверив в меня. Я очень тверд и последователен, и уж если я начал вести борьбу, то ни за что не отступлюсь от своего. Я любил и люблю свою родину, где живут мои родные и близкие, я верил и верю в то, что, идя по пути строительства социализма, моя родина обретет счастье.

Все это и привело меня к твердому решению, которое, не стану отрицать, родилось отнюдь не легко: я останусь на своем месте и сделаю для блага родины все, что от меня зависит.

Теперь меня часто спрашивают, во что же я тогда верил? Какое наивное чувство, представление или инстинкт руководили мной, когда я вдруг мысленно решил, что способен на все? Один, в окружении врагов?

Разумеется, я не знал, что ждет меня впереди, и тем более не был тогда способен дать ответ на вопрос, смогу ли я сделать что-либо полезное. Но я по-настоящему верил в себя, в свою способность быстро оценивать ситуацию, в свой опыт. В конце концов и в среде разведчиков удача бывает не только у суперменов. Но можно ли было сделать что-либо, идя пусть даже с оружием в руках против сил, которые способны были сокрушить власть государства хотя бы на какое-то время? Мысленно я принял бой. Мое упорство и воля были моими верными помощниками, а также сознание того, что я служу правому делу, хотя мое положение казалось мне тогда безнадежным.

Первая возможность предоставилась мне тогда, когда я получил приглашение от герцога Ласло Эстерхази, старейшины венгерской аристократии, проживавшего тогда в Вене. Он пригласил меня побеседовать в кафе «Фрелих».

Это приглашение заставило меня задуматься. Кафе это было излюбленным местом встреч местной аристократии. Я почти год жил в Вене, но еще ни разу не побывал в нем.

«Чего же они от меня хотят?» — ломал я себе голову, охваченный любопытством. В конце концов я пришел к выводу, что причина, видимо, очень важная, раз меня решили пригласить в такое место и такое общество.

Оказалось, что речь шла о том, чтобы венгерские эмигранты, находившиеся в Вене, выказали бы солидарность с венгерскими мятежниками.

— Мы организуем демонстрацию протеста! — заявил один барон с отвислыми усами, который выдавал себя за чистокровного венгра, а на самом деле его предки получили в свое время имение от Габсбургов как раз за то, что изменили венгерскому народу.

— Все на демонстрацию! Все на демонстрацию! — подхватили престарелые отпрыски голубых кровей чуть ли не со студенческим воодушевлением.

— Ну-с, господа, — проговорил усатый барон, обращаясь к давно переселившимся в Вену венгерским чиновникам, торговцам и промышленникам, — завтра мы продемонстрируем большевикам свою силу. Надеюсь, все вы явитесь! Мы должны продемонстрировать единство, господа! Это очень важно!..

Собравшиеся проголосовали за проведение демонстрации. Я ужо собрался уходить, жалея в душе о том, что попусту потерял время, как вдруг совершенно неожиданно меня вежливо взял под руку элегантно одетый господин — это был герцог Ласло Эстерхази.

— Господин депутат, соблаговолите почтить своим вниманием наш узкий дружеский круг, — вежливо проговорил он и настоятельно потянул меня в небольшой уютный зал.

В зале оказалось всего несколько человек. После взаимных представлений пожилой седовласый мужчина обратился ко мне. С заметным акцентом, выдающим в нем трансильванца, он сказал:

— Уважаемый господин депутат, мой дорогой младший брат! Ни для кого не секрет, что между нами существуют разногласия, выражающиеся в том, что мы с вами по-разному смотрим на мир. Сейчас у каждого честного венгра должна быть одна воля, одни стремления, направленные на процветание нашей милой родины. С людьми вашего толка и так называемым средним сословием мы взаимопонимание найдем, а вот с обитателями лагеря эмигрантов вам нужно будет потолковать самому.

— Прошу прощения, дорогой старший брат, — стараясь поддержать стиль обращения, начал я, — но я чего-то недопонимаю. Что касается демонстрации, то мы ведь уже все решили.

— Демонстрация — это только повод, дорогой младший брат и депутат. Мы должны захватить венгерское посольство в Вене.

— Захватить посольство?! — изумился я.

— Да, захватить, — поддержал пожилого мужчину герцог. — Пресса, кинохроника и телевидение уже извещены об этом. Примеру Вены, без всякого сомнения, последуют и другие европейские столицы.

— Это будет великолепной политической демонстрацией! — воскликнул пожилой мужчина.

— Не говоря уже о том, что мы захватим секретную переписку посольства! — с воодушевлением проговорил еще кто-то.

— Патриотически настроить соотечественников из лагеря — это уже ваша обязанность! — С этими словами герцог протянул мне руку.

Выйдя из кафе, я сразу же свернул в ближайший переулок. Я еще не знал, что мне делать, и, чем больше думал об услышанном, тем яснее чувствовал, какую серьезную опасность представляет планируемая акция, не говоря уж о том, что вслед за ней может прокатиться волна террористических выступлений против наших представительств в других западных странах.

Требовалось что-то срочно предпринять, но никакой связи с Центром в тот момент у меня не было, и я чувствовал себя беспомощным.

Побродив четверть часа по городу, я пришел к твердому убеждению, что должен действовать. У меня оставался один-единственный способ, прибегать к которому решительно запрещалось данной мне ранее инструкцией. Но поскольку положение было слишком опасным, я все же рискнул нарушить инструкцию.

Когда решение пришло, я прежде всего постарался выяснить, нет ли за мной «хвоста». Убедившись, что за мной не следят, я на какой-то небольшой площади под прикрытием полумрака подошел к телефонной будке, и набрал номер телефона венгерского посольства.

Услышав голос телефонистки, я, приложив ко рту носовой платок и изменив голос, чтобы ввести в заблуждение подслушивавшего, если таковой был, попросил:

— Соедините меня, пожалуйста, с офицером контрразведки.

— Такого у нас нет.

— Тогда с товарищем Пуйей.

— Сожалею, но господина посла нет в здании.

Я, разумеется, понимал, что вот так, из уличного автомата, вряд ли смогу поговорить с кем-нибудь из ответственных сотрудников посольства, но я непременно должен был сделать это.

— Тогда передайте, пожалуйста, товарищу Пуйе, что такой то… — я назвал свой псевдоним, — сообщил: завтра во время демонстрации на посольство будет совершено нападение с целью захвата здания.

— Что вы говорите?! — воскликнула телефонистка.

— Поймите же вы наконец: готовится нападение! На вас будет совершено нападение!

Повесив трубку на рычаг, я поспешно вышел из будки с чувством растерянности. Меня могли опознать, и тогда я пропал. Стоило ли так рисковать?

На следующий день во время демонстрации особая группа террористов, готовая совершить акцию, встретила перед зданием посольства усиленный полицейский заслон. Я был удовлетворен.

Моя встреча с Андрашем Зако также запечатлелась в моей памяти.

В то время в Вене по адресу Целинкагассе, дом 12, квартира 3 жил эмигрант-инженер Тибор Бойя. Это был живой, энергичный человек, имевший связи с самыми различными организациями. Он не особенно интересовал меня, так как я считал его человеком не очень для себя важным. Одно занимало меня: в чем же заключается секрет, почему различные по духу, почти враждующие люди и группы в равной степени используют в качестве партнера для переговоров именно его.

И вот однажды вечером Бойя пришел ко мне.

— С тобой хочет говорить этот тип, — сказал мне секретарь Янош Ракоци, который почему-то терпеть не мог Бойю.

— Миклош, не сердись, но мне обязательно нужно поговорить с тобой с глазу на глаз! — С этими словами Бойя вошел в мой кабинет.

Возможно, антипатия моего секретаря передалась и мне, потому что я довольно сухо спросил:

— Настолько доверительно, что этого не должен слышать даже мой друг?

Бойя был человеком понятливым и сразу же оценил ситуацию. Тихо, но твердо он повторил:

— Да, с глазу на глаз, Миклош. Если только можно…

Мне ничего не оставалось, как выслушать его, тем более что и меня начало разбирать любопытство. Я открыл дверь, которая вела во вторую комнату, и предложил:

— Прошу, проходи и садись.

Сесть он отказался и вообще вел себя, как всегда, немного загадочно.

— Благодарю, но я ненадолго, тем более что у меня самого нет времени.

— Нет времени? Для чего? — удивленно уставился я на него.

Он стоял совсем близко от меня, но тут подошел еще ближе и, с опаской оглядываясь на дверь, прошептал:

— Тебя ждут. Речь пойдет о самой большой акции эмигрантов.

— Ждут? Кто ждет? О чем ты вообще говоришь?

Он еще больше заволновался, и тут я понял, что, видимо, для него это очень важное дело.

— Сейчас ты все узнаешь сам. Услышишь от него…

Он настолько заинтриговал меня, что я нетерпеливо спросил:

— От кого услышу? Будь добр, говори яснее!

Сделав многозначительную паузу, он вдруг назвал мне имя, при упоминании которого мое сердце забилось быстрее.

— Тебя ждет дядюшка Банди!.. Зако!..

Я молчал — частично от изумления, частично из тактических соображений.

— Ну и что? — спросил я после паузы.

«Что понадобилось от меня Зако? Не разнюхал ли он что обо мне? Нет, тогда бы он не приглашал меня, а просто приказал бы арестовать. А если это ловушка? Что ему здесь надо? Как он попал сюда из ФРГ?..» Все эти вопросы теснились у меня в голове.

— Ну так как? — спросил Бойя.

— А что ему нужно от меня?

— Это он сам тебе скажет. Он ждет тебя к пяти часам. — Бойя посмотрел на часы. — Нам уже пора идти.

В душе у меня неуверенность соседствовала со страхом, любопытство разведчика с чувством долга. Видимо, от этого голос мой дрогнул, когда я воскликнул:

— Я не потерплю, чтобы мною командовали!

Бойя с изумлением посмотрел на меня, а затем заискивающе проговорил:

— Ты меня не так понял. Он не командует, а просит… Дело-то больно важное.

Какой бы опасной ни оказалась эта встреча, меня мучил вопрос: что понадобилось Зако в Вене?

— Ладно, пошли, — сказал я. Распахнув дверь, я пропустил Бойю вперед себя, а когда он поравнялся с Вете, я бросил на ходу: — Извини, я сейчас догоню тебя — и вернулся в свой кабинет. Достав из стола пистолет, я дослал патрон в патронник.

— Меня пригласили на беседу, — быстро сказал я Вете. — Дюсика, ты нас не подбросишь?

Вете посмотрел на меня. Я, как бы поправляя пиджак, провел по груди так, чтобы он догадался, что во внутреннем кармане у меня лежит пистолет. Умница Вете сразу же понял меня.

— Разумеется, — кивнул он. — Идите, я вас догоню, только возьму из другого костюма ключ от машины…

Мы сели в автомобиль и поехали по неровной дороге, которую нам показывал Бойя. Возле какого-то перекрестка наш проводник приказал остановиться.

— Вот мы почти и приехали, — проговорил он и добавил: — Будет лучше, если дальше мы пойдем пешком…

Когда мы только отъехали, Вете так установил зеркальце заднего обзора, что я мог видеть в него такси, на котором следом за нами отправились наши парни из охраны. Я чувствовал себя надежно и спокойно, когда они были рядом.

После трех-четырех минут ходьбы мы оказались перед отелем «Кайзерхоф».

— Вот мы и пришли, — заметил мой провожатый.

Согласившись на эту встречу, я, собственно, был готов ко многому. Однако заметив в холле гостиницы, в стоящих по обе стороны от входной двери старомодных массивных креслах двух здоровенных мужчин в галифе и сапогах, я испугался. При одном взгляде на них нетрудно было догадаться, что это за люди и зачем они здесь. Гостиничный холл, из которого шел длинный коридор, был слабо освещен. И эти подозрительные типы… И сама атмосфера… Я сразу же понял, что нахожусь в маленьком отеле, в котором расположились бандиты из какого-то карательного отряда.

От всего этого мне стало так страшно, что мороз прошел по коже.

Комната, в которую мы вошли, напоминала штаб, который осенью 1944 года располагался на улице Каплони.

Я почувствовал на себе мрачные взгляды собравшихся в помещении людей.

— Куда ты меня привел? — нервно спросил я Бойю.

— Теперь-то уж я могу это сказать: в штаб-квартиру «Союза венгерских борцов». Я тебе уже говорил, что дядюшка Банди желает с тобой поговорить.

— Только ты не сказал, что он ждет меня с целой армией!

На пороге одной из дверей появился мужчина лет сорока. Военная выправка выдавала в нем офицера. Остановившись передо мной, он слегка поклонился мне:

— Мы вас ждем. Я капитан генерального штаба Ференц Адони-Народи, адъютант господина генерала.

Я взял себя в руки и даже улыбнулся.

— Начальник генерального штаба «Союза венгерских борцов»? Приветствую вас, господин капитан.

В лице капитана что-то дрогнуло.

— Выходит, вы знаете меня…

Открыв дверь в соседнюю комнату, он пригласил меня:

— Проходите!

Когда я вошел, из-за стола поднялся пожилой мужчина с выразительным лицом. Подойдя ко мне и протянув руку, он коротко отрекомендовался:

— Генерал-майор Зако!

— Миклош Сабо.

— Господин депутат знает меня, — с особым ударением заметил адъютант.

— Вот как? — Генерал с любопытством вскинул голову.

— Я считаю, что эмигранту-политику нужно знать эмигрантов-военных.

— И наоборот… Знаете ли вы о том, что наши части уже сражаются на территории Венгрии?

Я не спешил отвечать. Надо было еще разобраться, что бы могло означать это неожиданное сообщение, сказанное в ходе знакомства. Однако не успел я ни до чего додуматься, как на меня обрушилось следующее сообщение:

— Самую важную часть своей цели мы уже выполнили. В Дьере и в Будапеште в наших руках оказались документы органов госбезопасности. — Просверлив меня взглядом, он спросил: — Что вы скажете на это?

У меня потемнело в глазах. В голове билась лишь одна мысль: «Знают ли они о том, кто я такой?»

Мысленно я постарался успокоить себя: «Вряд ли знают. Если бы знали, то не разговаривали бы со мной… А каким бесцветным тоном он задал этот вопрос! Нет, все это отнюдь не случайно…» И в душе у меня снова начали расти неуверенность и сомнение.

Собрав все свое хладнокровие, я выдавил из себя:

— Удивительно, господин генерал, но мне это известие кажется вполне хорошим.

— Вот как! — Это восклицание капитана снова не на шутку перепугало меня.

Послышался негромкий стук в дверь. Я приготовился к тому, что сейчас войдут охранники и заберут меня с собой. Возможно, что читателю, читающему эти строки, мой тогдашний страх покажется смешным, но пусть в меня первым бросит камень тот, у кого, окажись он в подобной ситуации, не дрогнуло бы сердце.

Адъютант поспешил к двери и, высунувшись из нее, начал с кем-то шептаться, но через несколько секунд закрыл дверь и, нахмурив лоб, подошел прямо ко мне.

— Господин депутат, вы сюда один приехали? — строго спросил он.

Мне вдруг почему-то захотелось позлить их.

— Почему же один, господин капитан? Я приехал с инженером Бойей.

Адони-Народи явно нервничал.

— Видите ли, вокруг отеля наша охрана заметила какое-то подозрительное движение.

— Успокойтесь, господин капитан. Эти люди — мои телохранители…

Услышав мои слова, молчавший до этого генерал Зако оживился и воскликнул:

— Браво! Вы сразу же выросли в моих глазах!

Я снова успокоился, хотя и понимал, что опасность, угрожавшая мне, не миновала.

— Спасибо! Приятно услышать такую похвалу из уст самого лучшего солдата эмиграции… — Сказав это, я подумал, что мне во что бы то ни стало нужно обрести уверенность, и продолжал: — Если вы разрешите, господин генерал, то я бы хотел, чтобы господин капитан разъяснил мне, что он собирался до этого сказать.

— Сначала давайте присядем. — Генерал показал в угол, где стояли стулья и столик.

Капитан заговорил, как только мы уселись:

— Я высказался вполне ясно, господин депутат. В попавших в наши руки документах содержатся имена многих коммунистических агентов. Разве это плохо?!

Я чувствовал себя так, будто находился возле пылающего костра, который вот-вот опалит меня. Надо было довести дело до конца, и я очень вежливо, но сдержанно спросил:

— И об этом вы пожелали сообщить мне?

Зако громко засмеялся, затем лицо его снова сделалось серьезным. Он на удивление хорошо владел собой.

— Мне стало известно, что вы пользуетесь особым доверием премьер-министра Ференца Надя.

С сердца у меня словно камень свалился, и я почувствовал себя легко и свободно.

— Да, это так.

— У меня есть предложение к господину премьер-министру.

— Слушаю вас, господин генерал.

— Видите ли, у нас на родине сейчас идет вооруженная борьба с большевиками. Наши части, как я уже говорил, принимают самое активное участие в этой борьбе. Однако наше положение было бы совсем иным, если бы мы выступали не в качестве так называемых добровольцев, а в качестве частей регулярной армии.

Если до сих пор я волновался только за себя самого, то теперь забеспокоился за тех, кто остался на родине. Опасность этого плана генерала была очевидной.

— Извините, но я не совсем понял вас.

Генерал недоверчиво взглянул на меня, а затем спохватился и сказал:

— Да, да, конечно, вы же не военный. Короче говоря, если Ференц Надь как последний законный премьер Венгрии заявил бы перед Западом, что мы, «Союз венгерских борцов за свободу», не что иное, как законная армий венгерского правительства, то это сразу же дало бы нам возможность для получения соответствующего вооружения и боеприпасов, это во-первых; а во-вторых, в этом случае бои в Венгрии рассматривались бы не как мятеж, а как война, которую ведут войска законного венгерского правительства против русских и их союзников.

— Теперь я вас понял.

— Ну-с, и что вы на это скажете?

Адони-Народи сверлил меня взглядом, но я уже не обращал на него внимания и разговаривал только с генералом:

— Господин генерал, между вами и нами имеются мировоззренческие расхождения…

— Это сущее недоразумение. В настоящий исторический момент интересы нации требуют нашей консолидации. Кроме того, — тут он сделал паузу, видимо, для того, чтобы произвести соответствующее впечатление, — если мы победим, то тоже окажем поддержку Ференцу Надю у нас на родине.

Я, естественно, заверил генерала Зако в том, что вполне согласен с ним, и пообещал о нашем разговоре сообщить Ференцу Надю, прибавив, что план «спасения нации» произвел лично на меня довольно сильное впечатление.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.