«Нестандартный» корреспондент

«Нестандартный» корреспондент

Впервые мне довелось встретиться с Джоном Кеннеди еще в 1945 году на конференции в Сан-Франциско. Он, пользующийся популярностью корреспондент, обратился ко мне с просьбой дать ему интервью. Я согласился. Встреча состоялась в отеле «Сан-Фрэнсис», где остановилась советская делегация. И сегодня помню обстоятельность его вопросов, которые относились главным образом к положениям разрабатываемого устава новой организации.

Беседа, содержание которой публиковалось в печати США, оставила у меня положительное впечатление. Мне показалось, что собственные суждения Кеннеди, которые он высказывал наряду с постановкой вопросов, созвучны взглядам Франклина Рузвельта.

Во время беседы я обратил внимание на то, что Кеннеди в вопросах внешней политики ориентировался хорошо. О мнении Рузвельта по соответствующим проблемам он говорил со знанием дела. Так мог говорить только человек, связанный с Белым домом либо с людьми, которые стояли близко к президенту.

По ходу беседы я даже полушутя заметил:

— Не принимали ли вы участия в формулировании предложения Рузвельта по ООН для Крымской конференции?

В ответ Кеннеди сказал:

— Я такого участия, конечно, не принимал, но с окружением президента у меня хорошие связи и к тому же мой отец является другом Рузвельта.

Это многое прояснило.

Манера разговора, высказывания взглядов у будущего президента отличались своеобразием. Почти ни по одному вопросу он не сказал ничего такого, что расходилось бы с нашей принципиальной позицией в вопросах Устава ООН. Даже в тех случаях, когда позиции СССР и США считались противоположными, Кеннеди ограничивался тем, что выслушивал меня, не вступая в полемику. В некоторых случаях он даже высказал понимание наших мотивов.

Разумеется, я знал, что собеседник представляет семейство мультимиллионеров. Но он, как, впрочем, и семейство в целом, включая погибшего впоследствии также от пули убийцы брата Роберта, был настроен в пользу поддержания между двумя великими державами отношений, основанных на взаимопонимании. В этом он видел и смысл договоренности по вопросу о «вето», принятой в Ялте.

Кеннеди-корреспондент вел себя не назойливо. Вопросы ставил в форме как бы собственных рассуждений. Затем делал паузу и скорее глазами спрашивал: нет ли у меня каких-либо комментариев по затронутому вопросу? Мне нравилась такая манера. Да Кеннеди, собственно, в какой-то степени сохранил ее и в последующем.

При первой нашей встрече в Белом доме после избрания Кеннеди президентом он вспомнил о беседе, состоявшейся в Сан-Франциско. Я заметил:

— А знаете, господин президент, у меня тогда сложилось мнение, что вы были корреспондентом нестандартным.

Кеннеди добродушно рассмеялся.

В ходе встречи в Белом доме Кеннеди познакомил меня со своей семьей — женой Жаклин и двумя детьми. Состоялось знакомство на хорошо ухоженной лужайке перед Белым домом до начала беседы, которая происходила в помещении, где к нам присоединились А. Ф. Добрынин и Г. М. Корниенко.

Для многих было почти непостижимо то, что Кеннеди в своей речи, произнесенной 10 июня 1963 года в Американском университете, обратился непосредственно к народу, желая получить его поддержку для оказания сдерживающего воздействия на военно-промышленный комплекс США. Не только в США, но и за рубежом общественное мнение расценило речь президента как смелый шаг и своеобразный вызов этому военно-промышленному чудовищу, которое в период карибского кризиса заставило даже самого политически флегматичного американского обывателя несколько по-новому подойти к оценке международной обстановки и отношений с Советским Союзом, стряхнуть с себя в какой-то степени стереотипы «холодной войны».

Указанное выступление говорило о том, что Кеннеди заглядывал дальше, чем делали это капитаны военного бизнеса и Пентагон. Пожалуй, то выступление можно назвать заметной страницей в его президентской жизни. Выстрел убийцы, прогремевший 22 ноября 1963 года в Далласе и заставивший смертельно раненного Кеннеди беспомощно склонить голову на плечо Жаклин, этой страницы не уничтожил.

Глубокий след в моем сознании оставила последняя беседа с Кеннеди. Она имела место в Белом доме за два месяца до гибели этого человека от руки убийцы.

Войдя в кабинет президента, я встретил его улыбающимся, казалось, в хорошем настроении, как обычно. Это была наша уже по крайней мере пятая встреча, если вести отсчет от первой — в Сан-Франциско, в 1945 году.

Теперь же президент сказал:

— Не стоит ли нам выйти на короткое время на террасу и поговорить один на один, без переводчиков?

Я, разумеется, согласился. Мы вышли из кабинета на открытую террасу.

Сразу же Кеннеди заговорил о внутренней обстановке в США. Он заявил:

— Эта обстановка оказывает влияние и на внешние дела. Вас, конечно, интересует прежде всего ее воздействие на советско-американские отношения. И это вполне понятно. Меня также оно весьма интересует.

Дело в том, — продолжал президент, — что в США есть две группы населения, которым всегда не по душе смягчение и тем более улучшение отношений между нашими странами. Одна группа — люди, которые по соображениям идейного порядка противятся улучшению этих отношений. Их контингент довольно устойчивый. Другая группа — люди «определенной национальности», которые считают, что всегда и при всех условиях Кремль будет поддерживать арабов и будет противником Израиля. Эта группа располагает эффективными средствами, способными создавать большие затруднения на пути улучшения отношений между нашими странами. Говорил он уверенно и четко:

— Такова реальность. Но я думаю, что развивать и улучшать отношения все же возможно. Хочу, чтобы Москва знала мою точку зрения.

Кеннеди приостановился. Он явно ожидал моего комментария в связи с его высказыванием. Я ответил так:

— Хочу подчеркнуть прежде всего ту мысль, что, по нашему глубокому убеждению, обе группы населения, о которых вы говорили, не отражают мнения народа вашей страны в целом. Разве он выступает за напряженность в отношениях между Советским Союзом и США? Он — за добрые отношения. Много фактов говорит об этом. Не только советский народ, но и американский одобрил договоренность по кубинскому вопросу. А личный вклад президента в достижение этой договоренности хорошо известен.

Остановился, посмотрел на президента. Он ожидал, что будет дальше. Я продолжил:

— А что касается ближневосточных дел, то разве Советский Союз не внес в свое время предложение о создании на территории бывшей Палестины двух самостоятельных государств — арабского и еврейского? Наши страны одновременно внесли одинаковые предложения. Об этом следует напомнить всем. Поэтому нет оснований ни у той, ни у другой группы населения, о которых вы говорили, выражать по нашему адресу недовольство. Если, конечно, исходить из принципов справедливости, то на базе этих принципов и надо искать решения ближневосточных дел, а оккупированные Израилем арабские земли вернуть арабам.

Кеннеди в заключение этой части беседы сказал:

— Я просто хотел проинформировать вас о тех сложностях, с которыми встречается президент США при решении некоторых вопросов советско-американских отношений.

Беседа в целом была интересной, дружественной. Но я обратил внимание на то, что Кеннеди держался как-то скованно, явно не скрывал своей озабоченности и даже тревоги. Это чувствовалось по всему.

Никаких фотографов не было. Мы от них были изолированы. Затем беседа продолжалась с участием других лиц и уже в кабинете президента.

Не знаю почему, но как только наше телеграфное агентство передало сообщение об убийстве Кеннеди, то я мгновенно подумал о высказывании президента на террасе Белого дома. Прежде всего о его словах о том, что в США есть противники его политики. Вспомнил я и его озабоченный вид во время нашего последнего разговора.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.