ОТКЛИКИ ИЗ СВОБОДНЫХ СТРАН

ОТКЛИКИ ИЗ СВОБОДНЫХ СТРАН

Награждение Бориса Пастернака Нобелевской премией, а затем травля его правящими кругами в Советском Союзе вызвали заграницей необычайно широкий отклик. Не было ни одной газеты и журнала, которые не сообщали бы об этих событиях; всюду были напечатаны обширные статьи о Пастернаке и его творчестве, приветствия по поводу его награждения, затем– статьи и отклики, выражавшие возмущение травлей писателя. Это были редакционные материалы, письма и обращения отдельных лиц и обращения писательских и других организаций.

Охватить этот материал нет, конечно, никакой физической возможности. Ниже мы помещаем приветствия и отклики только некоторых известных писателей свободного мира. Исключение мы сделали только для ряда выдержек из статей в газетах стран Азии.

Итальянский писатель Альберто Моравиа, один из кандидатов на Нобелевскую премию в этом году:

«Я рад, что Нобелевскую премию этого года получил наиболее достойный из всех».

Датская писательница Каренн Бликсен-Финнеке, которая тоже была одним из вероятных кандидатов на Нобелевскую премию, присоединилась к мнению Альберто Моравиа.

Французский писатель Альбер Камю, лауреат Нобелевской премии за 1957 год:

«Это самый лучший выбор, какой только мог быть сделан. Я надеюсь, что Пастернак получит премию, и радуюсь от всего сердца. Произведение, удостоенное этой награды, вызывает восхищение, а автор его – один из тех людей, быть современником которого большая честь».

После отказа Пастернака от премии Альбер Камю заявил:

«Я не верю, что Пастернак добровольно отказался принять Нобелевскую премию. Я надеюсь, что этим я совершенно ясно выразил то, что думал. Я надеюсь, что советское правительство пересмотрит свое решение и поймет, что нет никакого смысла придавать политическое значение тому, что не имеет никакого отношения к политике. Эта великая книга ничего не дает какой-либо партии: она всемирна».

Французский писатель, также лауреат Нобелевской премии, Франсуа Мориак сказал:

«Книга Пастернака достойна восхищения. „Доктор Живаго“, очень возможно, представляет собой самый значительный роман нашей эпохи. Я не думаю, что жюри по присуждению Нобелевской премии решило присудить ее Пастернаку из каких-либо политических соображений: книга сама по себе заслуживает награды. Тот факт, что советский писатель оказался признанным за пределами своей страны как один из лучших писателей, уже что-то значит, – а это ускорит достижение понимания между двумя мирами».

Этот же писатель после начала травли Пастернака:

«Я принял эту новость с негодованием и надеюсь, что советское правительство пересмотрит свое решение, так как произведение Пастернака оказывает честь России на все времена».

Шведский писатель и секретарь Шведской Академии Андерс Эстерлинг:

«Роман „Доктор Живаго“ выдвинул Пастернака на вершины мировой литературы. Нобелевская премия присуждена ему исключительно за его заслуги в литературе. О политике не было даже и речи».

Этот же писатель после отказа Пастернака от премии:

«За этим чувствуется человеческая трагедия, которая нас всех волнует. Когда члены жюри остановили свой выбор на Пастернаке, они руководствовались только соображениями литературного порядка. Происходящее в настоящее время не может повлиять на вынесенное нами решение, поэтому принципиальная ценность награды остается неизменной».

Французский писатель Андрэ Моруа:

«Роман „Доктор Живаго“ написан в лучших традициях русской и европейской литературы и трудно было сделать лучший выбор в присуждении Нобелевской премии. Пастернак большой художник, и его книга большое литературное достижение. Я счастлив, что вместе с другими могу поздравить его с наградой».

Этот же писатель во время травли Пастернака:

«Исключение Пастернака представляет собой нечто невероятное, заставляющее подниматься волосы на голове. Во-первых, потому, что присуждение Шведской Академией премии обыкновенно считается за честь, во-вторых, потому, что Пастернак не может нести ответственности за то, что выбор пал на него, наконец, потому, что произвол, который допустили советские писатели, лишь увеличивает пропасть между западной культурой и русской литературой. Было время, когда такие великие писатели, как Толстой, Чехов, Достоевский, совершенно справедливо гордились престижем, который они имели на Западе».

Американский писатель Говард Фаст, лауреат Сталинской премии, недавно порвавший с коммунизмом:

«Замечательный выбор. Пастернак исключительно большой писатель, и его роман – замечательная книга».

Во время травли Пастернака:

«Мне кажется, что за все время, проведенное мною в Советском Союзе, не происходило ничего более позорного и гнусного, чем весь этот спектакль с Борисом Пастернаком».

Американская писательница Перл Бак, лауреат Нобелевской премии, о романе «Доктор Живаго»:

«Великое произведение великого писателя».

Во время травли:

«Я очень огорчена, что Пастернака вынудили отказаться от премии. Вся эта история показывает советское правительство в самом невыгодном свете».

Американский драматург Максвелл Андерсон послал телеграмму Пастернаку:

«Ваше произведение заслужило и продолжает заслуживать наивысшую похвалу».

Американский поэт Арчибальд Меклиш:

«Пастернак исключительно подходящий кандидат, и мы можем благодарить Бога, что он получил Нобелевскую премию. Это замечательная награда одного из лучших, когда-либо существовавших».

Шведский писатель, академик Олоф Лагеркрантц:

«Пастернак – первый русский писатель, живущий в Советском Союзе, которому присуждена Нобелевская премия. Своим необыкновенным мужеством он выявляет лучшие стороны своего народа. Присуждение Пастернаку Нобелевской премии должно воодушевить всех, кто в его произведениях слышит голос живых и свободных, – а таких в России, наверное, сотни и тысячи».

Американский писатель Ван Вик Брукс:

«Восхищаюсь гением и мужеством Бориса Пастернака».

Чилийский поэт Пабло Неруда, лауреат Сталинской премии:

«Я счастлив, что Нобелевская премия присуждена писателю из Советского Союза. Этим ставится точка в международной дискриминации. Пастернак принадлежит к тем великим, которые создают мировую литературу».

Американская писательница Катрин Анна Портер, в послании Пастернаку:

«Дай Бог, чтобы Ваша родная страна чувствовала бы, как это чувствуем все мы, что мировая литература обогатилась таким замечательным произведением, как ваш роман. Вы даете нам возможность надеяться на еще более великую и лучшую литературу. Примите мои наилучшие пожелания и уверения в моем восхищении».

Американский критик Альфред Казин, в связи с награждением Пастернака:

«Для нас Пастернак и его прекрасная книга – событие вовсе не политическое, а прежде всего литературное и духовное. Вся мощь русской литературы 19 века снова проявилась в этой книге, и мы, люди западной культуры, которые столь многому научились у Толстого, Достоевского, Гоголя и Герцена, опять должны быть благодарны русской литературе. Для нас „Доктор Живаго“ – не революционная книга, не книга на злобу дня: это произведение, затрагивающее самые глубины человеческой совести».

Канадский критик Андрэ Фонтэн:

«Поражает удивительная человечность и теплота романа. У Бориса Пастернака исключительный талант. В романе „Доктор Живаго“ герои настолько живы и естественны, что, прочтя книгу, хочется ее перечитать. Пастернак независимый художник и жил в стороне от борьбы. Но вполне возможно существование и более молодых Пастернаков в России, тем более, что влияние этого автора на советскую молодежь должно быть сильным».

Американская общественная деятельница Элеонора Рузвельт:

«Русские должны быть гордыми тем, что Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе».

Американский критик Эдмунд Уилсон:

«Шведы не могли сделать ничего лучшего, чем присудить премию Пастернаку. Пастернак заслуживает этой награды: он большой писатель».

Исландский писатель левого направления Халдор Лакснес, лауреат Нобелевской премии 1955 года, отправил Хрущеву следующую телеграмму:

«Ваше превосходительство, я обращаюсь к Вам с призывом, чтобы Вы как глава правительства использовали свое влияние и ограничили нападки догматиков на старейшего из современных русских писателей, Бориса Пастернака, который заслуживает общего признания. Почему Вы хотите возбудить против СССР писателей, интеллигенцию, социалистов? Избавьте друзей Советского Союза от этого совершенно непонятного скандала».

Редакция лондонской газеты «Ньюс Кроникл» 27 октября отправила Хрущеву телеграмму с просьбой оградить Пастернака от преследования. По поводу этой телеграммы ряд английских писателей заявил следующее:

«Дж. Б. Пристли: „Это очень хорошее послание и я полностью с ним согласен. Этот шаг советских писателей ужасен“.

Юлиан Гексли: «Я полностью подписываюсь под вашей телеграммой, я просто пришел в ужас, услышав об исключении. „Доктор Живаго“ – очень большое произведение».

Аллан Герберт: «Я присоединяюсь от всего сердца к вашей телеграмме. Мне было бы еще приятней, если бы это было высказано в более резкой форме». Стефан Спендер: «Исключение Пастернака – позор для цивилизации. Это означает, что он в опасности. Его надо защитить»».

Английские писатели, философы, ученые: Т. С. Эллиот, Бертран Рассел, – оба лауреаты Нобелевской премии, – Грахам Грин, Олдус Гексли, Сомерсет Могэм, Дж. Б. Пристли, Е. М. Форстер, С. П. Шоу, Ребекка Уэст, Л. М. Боур, Райт-Джонсон, Роза Моколэй, Герберт Рэд, Стефан Спендер 29 октября отправили председателю Союза советских писателей следующее письмо:

«Мы глубоко взволнованы судьбой одного из самых больших поэтов мира Бориса Пастернака. Мы рассматриваем его роман „Доктор Живаго“ как волнующий человеческий документ, а отнюдь не как политическое произведение. Мы обращаемся к вам во имя великой русской литературной традиции, которую вы представляете, чтобы вы ее не порочили, преследуя писателя, высоко чтимого всем цивилизованным миром».

Американский Комитет защиты свободы культуры, объединяющий более трехсот писателей, художников, артистов, – в этот Комитет входят такие писатели, как Джон Стейнбек, Торнтон Уайлдер и другие, – 30 октября выступил с обращением, из которого приводим две выдержки:

«Объединенные в общей борьбе со всякого вида тоталитаризмом, вторгающимся в сферу свободного мышления и творчества, мы поздравляем советского писателя Бориса Пастернака по случаю присуждения ему Нобелевской премии. Мы выражаем нашу готовность горячо поддержать его в благородной борьбе за свободу мышления, за свободу духа. Повсюду в демократическом мире общественное мнение возмущено той подлой кампанией клеветы и опорочения, которой подвергается Борис Пастернак, лауреат Нобелевской премии, в его собственной стране».

Французский писатель Жюль Ромэн:

«Я готов протестовать, но я уверен, что это беспредметно, так как люди, которые могут вести себя так, как они вели себя в Венгрии, вряд ли обратят внимание на такую мелочь, как мой протест».

Английский философ Бертран Рассел, лауреат Нобелевской премии:

«Я не могу скрыть своего отвращения по поводу того, что советское руководство пошло по такому пути. Может быть, Пастернак отказался от Нобелевской премии добровольно, однако очевидно, что добровольность эта лишь номинальная. Слишком уж грязная работа».

Шведский писатель Пер Вестберг:

«Отказ Пастернака от премии – наказание его за мужество не лгать. Это говорит о том, в каком положении в действительности находится Пастернак. Единственное во всем этом положительное – то, что его произведение выросло в значительно большую силу, чем это многие предполагали».

Французский писатель Анрэ Шамсон:

«То, что случилось, – ужасно, и мы еще не можем судить обо всех последствиях этого события. Я всегда считал Пастернака самым выдающимся из современных русских поэтов. Его роман еще увеличивает его славу».

Французский писатель и ученый Жорж Дюамель:

«Исключая Пастернака из своих рядов, советские писатели еще раз показали, что они отказались от той подлинной свободы, которая делает труд писателя великим».

Шведский писатель, активный член «Всемирного совета мира» Ивар Харри обратился к Илье Эренбургу с открытым письмом. В нем он пишет, что награждение Пастернака заслуженной им Нобелевской премией превратилось в трагедию.

Бразильский писатель, лауреат Сталинской премии Ж. Амаду:

«Исключение Пастернака из Союза советских писателей доказывает, что сектантские и догматические элементы все еще доминируют в Советском Союзе; они еще пытаются связать литературное творчество и навязать единую школу мышления, – точно так же, как было в сталинский период. Литература и искусство не могут развиваться без наличия различных школ мышления».

Левый бразильский писатель Анибаль Мичадо:

«Дело Пастернака останется в памяти людей, как позорный для человеческого достоинства эпизод, как случай, вызывающий чувство грусти».

Бразильский писатель Эмилиано ди Кавальканти:

«Я поклонник Советского Союза. Именно поэтому я поражен отсутствием умственного чутья у Союза советских писателей и Союза переводчиков, которые выступили против Пастернака».

Бразильский поэт Мануэль Бендейра, член бразильской Академии литературы:

«Преследование Пастернака говорит о том фанатизме, который царит в Советском Союзе».

Японский писатель Таками Джун:

«Высоко ценя творчество Пастернака, сказал, что его вклад в литературу не может быть скрыт „клеветой и оскорблениями, которыми осыпают его ограниченные в своем мышлении его товарищи по перу“».

Итальянский писатель Джованни Батиста Анджиолетти:

«Как писатель, высоко ценящий произведение Бориса Пастернака, я не могу не быть пораженным и угнетенным той позицией, которую Союз советских писателей занял по отношению к одному из своих членов».

Японский писатель Татцуцо Исикава, председатель Союза писателей Японии, выразив сожаление по поводу исключения Пастернака из Союза писателей, заявил:

«Но я этим решением не удивлен. Ведь Союз советских писателей не представляет собой независимой организации и должен служить интересам правительства. Это не то, что наши союзы».

Саллан Арвидсон, председатель объединения писателей Швеции:

«Надо полагать, Шведская Академия предвидела комментарии западной печати, однако она имела доверие к советскому обществу. Каждый писатель имеет право критиковать то, что происходило или происходит в его стране. Он может ждать критику своей критики, а не репрессий».

Шведская писательница и художница Молли Фаустман:

«Нам кажется почти невероятным, что в какой-либо стране можно подавлять свободу слова. Трудно представить более отвратительную пропаганду для нации, чем та, которую делают эти советские джентльмены».

Ганс Гайберг, председатель левого крыла Союза норвежских писателей:

«Это просто позор, что Союз советских писателей исключил Бориса Пастернака. Писатели всего мира с напряженной озабоченностью следят за происходящим в советском мире, где уязвленный престиж большой политической силы счел правильным проявить себя тем, что пошел на „литературное убийство“, которое войдет в историю мировой литературы».

Шведский писатель Эйвинд Йонсон:

«Это ужасная история. Странно, что Союз советских писателей исключил его теперь, спустя три года после того, как он написал „Доктора Живаго“. Нобелевская премия была присуждена ему за лирические и прозаические произведения, чтобы они говорили. И они же сами считали его одним из самых больших своих поэтов».

Шведский поэт Эрик Линдегрен:

«Когда слушаешь членов Союза советских писателей, этих марионеток, которых совершенно открыто дергают за шнурок, чтобы они плясали, когда видишь, как они единодушно, однообразно, лицемерно, немужественно, неженственно и несказанно безобразно выражают свое осуждение, невольно хочется пожелать одного: увидеть их всех летящими на луну, вместо межпланетных лаек, в следующей ракете».

Шведский писатель и художник Стеллан Мернер:

«Темнота всех саванов опустилась на наши головы. Ни один художник не может жить и творить, не зная, что то, что он считает своей миссией, упадет на плодородную почву, что его произведение будет рассматриваться, как продукт доброй воли. От имени всех нас я огорчен историей с Пастернаком».

Английская писательница Сторм Джемсон, председательница международного объединения ПЭН-клуба:

«Это ужасно. Самая большая правда заключается в том, что Пастернак единственный гениальный русский писатель – и что они с ним делают!».

Швейцарский писатель Эмиль Арнольд, бывший коммунист:

«Я протестую против этого вульгарного унижения писателя. Литературные цензоры, выступающие в качестве аппаратчиков государственной бюрократии, поносят человека только за то, что он стоит не на той платформе, на которой стоят они. Борис Пастернак никогда не был марксистом-социалистом, как мы, но он сам заявил, что он русский и не может быть отделен от своего народа, от своей родины».

Французский писатель Луи Мартен-Шоффье:

«Советская реакция, которую ничем нельзя оправдать, обескураживающа и мучительна».

Норвежский писатель Рагнар Форбех, лауреат Ленинской премии:

«Если бы я обладал каким-нибудь влиянием, я просил бы советское правительство дать Пастернаку возможность получить Нобелевскую премию, приехать для этого в Стокгольм и потом вернуться в страну, которую, по его словам, он так любит. Я просил бы проявить терпимость и доброту в интересах мира, в интересах той работы, которая ведется, чтобы способствовать миру и развитию дружбы между народами».

Шведский писатель Артур Лундквист, лауреат Ленинской премии 1958 года:

«Я решительно протестую против фантастических обвинений, предъявляемых Борису Пастернаку».

Шведский поэт Гарри Маттисон:

«Поведение советского правительства – верх бесстыдства!»

Студенты и преподаватели Йельского университета (США) на общем собрании приняли резолюцию-письмо и отправили ее Хрущеву. В этом письме они в частности заявляют:

«Мы просим Вас ходатайствовать о том, чтобы Пастернак вместе с другими советскими лауреатами Нобелевской премии поехал в Стокгольм, где он будет чествован всем миром; чтобы, по возвращении, Пастернак был тепло встречен советским правительством и продолжал свое творчество на родине, где он черпает свое вдохновение, и которой он принес такую славу».

Канадский писатель Лорандо:

«Это целое событие. Конечно, трудно высказать все чувства, пробуждаемые этим романом, но я думаю, что два слова объяснят все: величие и человечность. Тот факт, что Пастернак при создавшихся обстоятельствах был вынужден отказаться от Нобелевской премии, у каждого из нас вызывает чувство оскорбления. Я могу сказать о реакции рядовых канадцев, не литературных критиков: они нашли в романе глубокую человечность».

Вице-президент Индийской республики др. Сарвапалли Садхакришнан, председатель Всеиндийского центра ПЭН-клуба, послал Союзу советских писателей следующую телеграмму:

«Индийский центр ПЭН глубоко потрясен известием об исключении Пастернака. Огорчен его отказом от премии. В его лице оказана честь советской литературе. Призываем всех уважать свободу писателя и отнестись к Пастернаку по-братски».

Писатели индийского штата Керала, находящегося под управлением коммунистов, обратились к Неру как председателю индийской Академии наук с просьбой пригласить Пастернака в Индию. Они заявили, что «верят в свободу писателей и в право интеллигенции на творчество и на свободное распространение истины».

28 писателей Австрии опубликовали следующее обращение:

«Мы, австрийские писатели, приветствуем своего великого русского товарища по перу Бориса Пастернака в часы его одиночества, на которые осудил его террор правителей его страны против интеллигенции. Мы протестуем против ограничения личной и творческой свободы пользующегося мировой известностью писателя, только что удостоенного Нобелевской премии. Мы призываем всех деятелей искусства, ученых и культурные организации Запада присоединиться к нашему протесту и поставить условием будущих контактов с советскими деятелями искусства и учеными полную реабилитацию Бориса Пастернака как гражданина и писателя».

Ассоциация датских писателей направила протест Союзу советских писателей, в протесте говорится, что советские писатели «поддались политическим соображениям, критикуя безусловно заслуженную их товарищем награду».

Французский «Союз писателей правды» в письме Союзу советских писателей протестовал против «оскорбительных и необоснованных обвинений Бориса Пастернака».

Ассоциация голландских писателей обратилась к советскому правительству с телеграммой, призывая сделать получение Нобелевской премии возможным для Пастернака.

Заместитель председателя Академии Непала Балчандра Шарма обратился к советским писателям с просьбой пересмотреть их решение считать Пастернака «изменником». Шарма считает преследование Пастернака агрессивным и ограничивающим личную свободу писателя, пользующегося уважением во всем мире.

Ассоциация писателей Непала на митинге протеста против преследования Пастернака выразила надежды, что принятые против него меры будут отменены.

Международный центр ПЭН-клуба в Париже послал Союзу советских писателей телеграмму, подписанную председателем центра Андрэ Шансоном и секретарем Давидом Карвеном:

«Международный ПЭН-клуб взволнован сообщениями относительно Пастернака и просит вас защитить поэта, во имя свободы, сохраняя свободные условия творчества. Писатели всего мира братски думают о нем».

Союз писателей Швеции послал Союзу советских писателей письмо с просьбой к советским коллегам изменить свое отношение к присуждению Нобелевской премии Пастернаку и позаботиться о том, чтобы Пастернак мог приехать в Стокгольм для получения премии. В письме говориться: «Шведская Академия присудила Пастернаку премию, чествуя его литературные заслуги».

В Югославии, сохраняющей в известной мере свободу мнения, писатели также выступали c протестом против травли Пастернака. Наиболее показательно, может быть, отношение молодежи. В югославском журнале для молодежи «Водечи», в ноябрьском номере, напечатано письмо Милоша Стамболича; приводим его выдержки:

«Защитите Пастернака

Письмо советскому современнику

Я обращаюсь к вам как к моей последней надежде, хотя и не знаю, аплодировали ли вы «от всего сердца» пресловутому Семичастному, когда он истерически плевал в лицо человеку и писателю Борису Пастернаку. Я сожалею, что голоса моего советского современника давно уже не слышно из-под сталинской пирамиды. Я призываю советского друга разобраться в таких вопросах: зачем нужно советскому народу искать воображаемых врагов? И можно ли допускать, чтобы с высокопорядочными, честными людьми обращались, как с сорной травой? Допустимо ли аплодировать примитивной, грубой брани по адресу писателя потому, что его похвалили за подлинное литературное произведение иностранные критики? Допустимо ли, чтобы его за это называли «изменником», «врагом», «свиньей»?.

Ведь это же возвращение к произволу сталинского времени. Достаточно повешено людей от Праги до Будапешта, от Софии до Москвы! Я не обвиняю вас в этом. Но если вы, мой советский современник, присоединяетесь теперь к аплодирующим, то тогда, действительно, можно ждать, что завтра люди снова начнут качаться на виселицах. Как долго будете вы довольствоваться ролью пассивного наблюдателя, а то и соучастника неправых и жестоких дел? Разве, выступив в защиту Бориса Пастернака против тех, кто его травит, вы не выступите тем самым на защиту своего собственного человеческого достоинства?.. »

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПЕЧАТИ СТРАН АЗИИ

Индия

Газета «Таймс оф Индия», 4 ноября:

Какой позор! Неужели нельзя было оставить в покое пожилого человека, который вновь окрылил русскую литературу? До какого же предела доведено унижение поэта, все преступление которого заключается лишь в том, что он посмел прервать свое молчание и поведать свету о любви, выношенной им в сердце и затаенной годами? Что можем сказать мы о хаме, осмелившимся в присутствии 12.000 человек сказать, что Борис Пастернак «хуже свиньи, так как он гадит там, где он ест и живет, чего свиньи не делают!». Мы можем лишь закрыть себе руками лицо от стыда. Позор ложится не на молодежь, которую нельзя винить за малокультурность и нечувствительность к поэзии, а на грубость того общества, в котором такие непристойности не только допускаются, но еще и передаются по телевидению. Ужас положения заключается не в брани борзописца, а в молчании тех, которые отдают себе отчет в истинном положении вещей, но не смеют выступить в защиту Бориса Пастернака.

Возможно, что произведение Пастернака и было использовано некоторыми в целях пропаганды холодной войны. Но ведь так же был использован и секретный доклад Хрущева. Почему же, в таком случае, обвинять в клевете одного Пастернака? Ответ может быть только один: потому что обвинители Пастернака – трусы! Хрущев может ответить ударом на удар – Пастернак не может. Поэт слишком слаб, он беззащитен. И он слишком честен, чтобы отрекаться от своих мыслей, или искажать их, когда ему грозит опасность.

Должны ли мы верить, что новый человек, созданный якобы социалистическим обществом, не имеет сомнений и не знает колебаний? Что отчаяние ему недоступно? Должны ли все душевные переживания нового человека точно соответствовать «кривой» выработки стали? Или новый человек не должен иметь понятия о сложности и конфликтах человеческой судьбы; о том, что любовь может перейти в ненависть. И что человек может достигать иногда результатов, диаметрально противоположных тем, которые он хотел достичь? Должны ли мы считать гидрой каждого, кто не хочет поклоняться будущему, зная, что «настоящее есть будущее прошлого»?

С точки зрения интеллектуальных кругов, позор заключается не в том, что некоторые фанатики захотели выбросить Пастернака из страны, к которой он так привязан, а в том, что этого добиваются литературные критики! Клеветник не Пастернак. Клеветники те так называемые «литературные критики», которые в прошлом молчаливо одобрили убийство ряда своих собратьев по перу, не высказав ни слова протеста против расправы с ними. Вот кто теперь клевещет на Пастернака. Как могло случиться, что после 40 лет социализма Пастернак не смог освободиться от «язвы» мелкобуржуазных предрассудков? Почему, в таком случае, не приписать все ужасы тридцатых годов «мелкобуржуазным предрассудкам» Сталина? Уж лучше бы критики молчали, если они не могут говорить правды. Это было честнее.

В пылу шумихи, поднятой вокруг «Доктора Живаго», многие забыли, что Пастернак прежде всего поэт. Они, по-видимому, не заметили самого главного в произведении Пастернака – его возврата, перед лицом нынешней ненависти и жестокости в отношениях между людьми, к христианским духовным ценностям. Подобный же смысл в свои произведения могли бы вложить и Толстой и Ганди, если бы они жили в советском обществе и писали о катастрофических событиях 1917 и последующих годов. Говорить о свиньях, или о псах, или о шимпанзе (Гадаев однажды назвал творчество Т. С. Эллиота творчеством шимпанзе) – это значит унижать человеческую речь, это значит нарушать самые элементарные правила человеческого поведения....

Пастернак стремился быть верным самому себе, хотя он знал, что это может быть для него опасным. Все ли писатели смогут это сказать о себе?

Газета «Трибьюн оф Амбала», 4 ноября:

Эпизод с Пастернаком пролил яркий свет на слабость тоталитарной системы. Он показал, что в тоталитарном государстве нет места для творческой литературы, что писатель там может «творить» только в том случае, если он целиком отождествляет себя с интересами правящей касты и того социального строя, который эта каста создала. Письмо, которое Пастернак направил Хрущеву, показывает, какой страх режим еще внушает русской интеллигенции. Режим этот терпит только льстецов и подхалимов. Нынешние руководители менее круты в своих методах обращения с интеллигенцией, но они не менее нетерпимы по отношению к независимым мыслителям и творческим художникам.

Мы видим в Советском Союзе резкий контраст, контраст между экономическими и научными достижениями и убогостью в сфере духовного творчества, в области духовной жизни. Русский искусственный спутник земли является большим достижением, но таким же достижением является и роман Пастернака «Доктор Живаго». Почему же советская власть гордится первым и презирает второго? Почему она награждает ученых и одергивает писателей?

Советский Союз может догнать свободный мир и даже достичь замечательных успехов в области производства материальных благ и научных исследований. Но свободный мир переживает все тоталитарные режимы и деспотичные системы, потому что его культура и цивилизация основаны на моральных ценностях, и жизнь в свободном мире поэтому бесконечно выше и богаче жизни при тоталитаризме».

Газета «Ананда Базар Патрика», выходящая на бенгальском языке, 3 и 4 ноября:

Еще и сегодня в СССР положение таково, что достаточно власть имущим нахмурить брови, чтобы все затрепетало, и слова застыли на устах, если они хоть на йоту неприятны правителям. А администрация в этой стране всячески мешает естественному развитию искусства и литературы. Однако поразителен тот факт, что через сорок лет после установления советской власти режим еще недостаточно окреп для того, чтобы выдержать самую легкую критику!

В своем романе Пастернак критикует советское общество и советский режим. Это все, что он сделал, но этого достаточно было для того, чтобы вызвать ярость советского руководства, которое не переносит критики. В результате началась дикая травля писателя-критика. Это было выше сил Пастернака. В предыдущие годы было ликвидировано немало крупных и талантливых писателей, которые накликали на себя гнев советских правителей своей неосторожностью.

Помня участь этих людей и опасаясь за свою судьбу, Пастернак отклонил премию, которую он сначала с радостью принял. Таким образом писатель должен был отказаться от награды, так высоко ценимой в литературном мире.

Совершенно ясно, что то, что Пастернак описал в своей книге, он описал совершенно искренне, а не по чьему-нибудь наущению. Если бы его побеждала ненависть, он, подобно многим другим, эмигрировал бы в чужую страну и писал бы там. Никому в здравом уме не могло бы придти в голову оставаться в Советском Союзе и вести пропаганду против режима. Поэтому он описал в своей книге то, что он видел своим артистическим глазом. И описал он это в интересах страны, которую он так сильно любит.

Газета «Локсатта», выходящая в Бомбее на маратхском языке. 4 ноября:

Взаимоотношение между литературой и общественной жизнью с давних времен было объектом спора. Спор этот теперь принял новый оборот. Причины, побудившие русского писателя Бориса Пастернака отказаться от Нобелевской премии, бросают яркий свет на истинную сущность коллективизма.

Анализируя законы общественного развития в своих экономических трудах, Маркс учил, что отражением экономических процессов в обществе является культура. А культура выражается в литературе, искусстве, этике, философии. Именно эта теория раздавила Пастернака. Власть рабочего класса считается наиболее прогрессивной формой «отражения» экономических процессов в обществе. Всякая литература, которая не «отражает» этой власти правильным (то есть угодным для руководителей) образом, считается «реакционной» и «антиобщественной». И автор, создающий такую литературу, не только не подлежит награде, но наоборот – он подлежит наказанию.

Газета «Праджавани», выходящая в Бангалоре на каннарском языке:

Акция против Пастернака на самом деле направлена на то, чтобы сломить сопротивление писателей, чтобы окончательно лишить их свободы. Политическая власть уничтожила свободу писателя. Это большой удар по чистоте и свободе литературы. Долг защитников свободы мышления заключается в том, чтобы выступать с протестом всегда, когда проявляются такие тенденции.

Газета «Фри Пресс Джорнал», выходящая на тамильском языке в Мадрасе:

Этот случай показал миру, что писатель в России все еще не имеет права писать то, что не по вкусу правителям.

Цейлон

Газета «Динамина», издающаяся на сингалезском языке:

В условиях тоталитарного режима нет места ни критике, ни комментированию. Критика рассматривается, как измена. Остается только одно: следовать высочайшим повелениям, как буйволы следуют поводырю.

Индонезия

Газета «Таймс оф Индонезия»:

В то время, как во всем мире Пастернака восхваляют, как корифея современной литературы, в своей собственной стране он не нашел признания.

Таиланд

Газета «Занзери», издающаяся в Бангкоке:

Потому, что русский писатель осмелился написать правду и поведать ее миру, его исключили из Союза советских писателей.. Пример с Пастернаком является убедительным доказательством того, что в Советском Союзе не знают, что такое свобода. Книга Пастернака разоблачает давление и насилие над чувствами и мыслями русского народа и ту жестокость, с которой советское правительство обращается с русским народом. Это доказывается тем фактом, что русские люди не имеют даже права видеть. Человек, например, видит птицу, а ему приказывают говорить, что он видит змею.

Сингапур

Газета «Страйтс Таймс»:

Ничто не бросает такого яркого света на слабость коммунизма, как инцидент с Пастернаком и его награждением Нобелевской премией. Пастернак верит в ценность человеческой личности, и в то, что личность надо уважать. Он пострадает за эту веру. Возможно даже, что жизнь свою положит за это. Но книга его сможет открыть глаза многих тысяч на жестокую, тираническую сущность коммунизма.

Газета «Наньянь Сянь Бао», выходящая на китайском языке.

Тот факт, что советская власть не может допустить выхода крупного литературного произведения, является не только личной трагедией Пастернака, но и всей нашей эпохи.

Пакистан

Газета «Таймс оф Карачи»:

Лишив Пастернака возможности получить Нобелевскую премию, советское правительство помешало ему лишь формально стать нобелевским лауреатом. Писатель сохраняет весь свой престиж и его произведения продолжают быть ценнейшим вкладом в мировую литературу и в ту сферу человеческого знания, которой особенно боятся тираны и те, кто стремиться закрепостить человеческое мышление. На фоне презренного поступка с Пастернаком широко разрекламированный Ташкентский съезд писателей стран Азии и Африки выглядит совершенным фарсом.

Газета «Науа-и-Уакт», выходящая в Лагоре на языке урду:

Если еще существуют заблуждающиеся интеллигенты, думающие, что свободное общество может существовать при коммунизме, пусть случай с Пастернаком послужит для них уроком. Этому писателю не позволили принять общепризнанное международное отличие.

Япония

Газета «Майничи Шимбун», Токио:

Не может быть и спора о том, какое искусство выше: то ли, которое служит только государству, или то, которое обращается ко всему человечеству. Даже если награда была отклонена, это не меняет факта награждения, факта всеобщего признания. «Доктор Живаго» несомненно является высоким произведением искусства, которое привлечет к себе множество читателей. Репрессивные меры, предпринятые советским правительством против автора, еще больше поднимут репутацию его произведения.

АФРИКА

Марокко

Газета «Аль Алам», орган партии Истиклал, Рабат:

Под давлением советского правительства и писательских кругов, Пастернак вынужден был отказаться от награды, присужденной ему Стокгольмской Академией. В чем тут смысл? Смысл в том, что советское правительство стремится подчинить мысль заранее установленным формам, хочет заставить мысль служить заранее определенным целям, заставить ее не видеть фактов, которые не соответствуют этим формам и целям. Мы это называем искажением и порабощением мысли, закрепощением человеческого духа и интеллекта.

ОТКЛИКИ РУССКИХ ЗАРУБЕЖНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

Русская зарубежная пресса широко откликнулась на присуждение Борису Пастернаку Нобелевской премии и на его травлю правящими кругами у нас на родине. Газеты, журналы печатали по этому поводу статьи и сообщения; ряд изданий поместил и продолжает помещать стихи Пастернака, его рассказы, отрывки из «Доктора Живаго» и из других произведений.

Отношение русской зарубежной литературной общественности к творчеству Бориса Пастернака и к травле его можно видеть из нескольких выступлений, которые мы помещаем ниже. Мы приводим в этой брошюре: выступление по радио старейшего русского писателя, одного из немногих оставшихся представителей «серебряного века» Бориса Константиновича Зайцева, и его передовую статью в парижской газете «Русская мысль» – «Изгнание». Затем – «Открытое письмо советским писателям» зарубежного литературоведа Марка Слонима (напечатанное в газете «Новое русское слово», Нью-Йорк); статью представителя русской послевоенной зарубежной литературы Г. Андреева «Еще одна Голгофа» (из журнала «Свобода», издательство ЦОПЭ) и телеграмму, отправленную им и тоже послевоенным русским писателем А. Кашиным в Москву председателю Верховного Совета СССР.

Борис Зайцев

Пастернака помню еще в Москве 1921 года. Большой, нескладный, несколько угловатый, с крупными чертами лица. Не весьма они правильны, но мужественны, слегка даже грубоваты – оставили в памяти хороший след: простоты, подлинности, чего-то располагающего к себе. В стихах его тогдашних никакой простоты не было. Напротив, скорее хаос. Наворочены глыбы, а что с ними делать – и сам автор, может, не знает. Но все это рождено стихией, подспудным, не всегда находящим выражение. Отсюда некое косноязычие.

Сам он мне нравился как раз нескладностью своею и «лица необщим выраженьем». Держался скромно. Принадлежал к более левому крылу писателей тогдашних, типа Маяковского. Но ко мне приходил. При большой разнице возрастов некие точки соприкосновения были. Касались они прозы, а не стихов.

Он приносил кое-что из своих писаний, в рукописи. Про Урал, воспоминания детства на заводе – очень интересная проза, ни на кого не похожая, но совсем не заумная. Крупнозернистая и шершавая, и сам почерк ее широкий.

По-видимому, это были главы из «Детства Люверс» – книга вышла в России много позже, я ее не читал и даже никогда не видел.

Годы же шли. Ничего я о нем не знал здесь, в эмиграции, то есть что он там пишет «для себя». Для заработка – переводы, это я читал. Из Шекспира. Отлично по-русски выходит, видно, что писал художник. И от прежнего косноязычия – ничего. После войны кое-что стало появляться: стихи, перепечатывались и здесь. Совсем не то, что писал раньше. Конечно, это Пастернак. Но манера другая, хотя широкий внутренний почерк и остался. Развитие классическое: буря и натиск молодости, с годами большее спокойствие и равновесие. Из раннего хаоса, часто невнятного, выходит более ясное, однако вполне своеобразное.

Но главное-то оказалось – роман, обошедший теперь весь мир «Доктор Живаго». В нем тоже есть и стихи, эти стихи просто замечательны, стихи на евангельские темы, из советской России. И с великим благоговением к Евангелию и Христу! Возглашено зычным голосом, трубным. Или колокольный звон, но умиляющий (по глубине чувства, внутренней взволнованности автора). Мы давно такого не слышали.

Роман по-русски я только что получил, успел прочесть несколько десятков страниц. Впечатление хорошее. Ни на кого не похоже. Иностранцам некоторым кажется, что «в русле Толстого». Не правда. Прием свой, силами изобразительными с Толстым никто меряться не может, о сравнениях говорить нечего, но наверно роман выдающийся.

Получил Нобелевскую премию. Вот это отлично. Пастернака приветствую сердечно, рад, что русское свободное художество получает мировое признание. Так и надо, так и надо.

Изгнание

Чашу с темным вином

Подала мне богиня печали.

Бунин

Если не ошибаюсь, Союз писателей в Москве помещается в том же доме Герцена, на Тверском бульваре (недалеко от памятника Пушкину), что и в 1921—22 годах. Айхенвальд и Бердяев, Осоргин, Шпет, Эфрос, все мы заседали в Правлении, иногда устраивали литературные вечера. Революция была уже победоносной, но нас еще не прижали. Удивительно это было. Айхенвальд прочел, например, нечто о Гумилеве, весьма похвальное, как бы надгробное слово по недавно расстрелянном поэте. Троцкий отозвался статьей: «Диктатура, где твой хлыст?» – и ничего ни Союзу, ни Айхенвальду не было.

Времена, значит, еще младенческие. А позже Троцкий и Каменев устроили высылку заграницу всей этой группы писателей и ученых (1922 г.) – великое благодеяние для них.

Теперь много, наверно, изменилось даже во внешности дома Герцена, где некогда принимали мы полуживого Блока. Но может быть тот бюст Пушкина, что подарила мне Марина Цветаева (мы прятали в его пустоту советские деньги, почти ничего не стоившие), может быть этот бюст, отданный мной Союзу, и посейчас стоит на книжном шкафу, с белых своих высот наблюдая за заседаниями Правления.

Если это так, то за последние дни гипсовый Пушкин не без изумления выслушал, как «единогласно» исключили из Союза Бориса Пастернака. Повод удивительнейший. Получил Нобелевскую премию. А Союз (не Россия!) преспокойно выгоняет его за это на улицу. Печать советская называет деяния Пастернака позором, бесчестием, его самого Иудой, и что его ждет еще впереди, неизвестно. Что же: остался в России, испил с ней до конца чашу, сам не присоединился к требованиям «смертной казни» для других, в горькой жизни написал отличную и глубокую книгу – своего «Доктора Живаго», а теперь над ним самим занесен меч и неведомо, чем все это кончится для него.

До Нобелевской премии его терпели. А теперь оказывается, что он чуть ли не враг народа – изгнан, изгнан. Если моего Пушкина нет сейчас в Союзе, то другой, задумчивый, с памятника на Тверском бульваре смотрит на этот «Союз», на «единогласие» каменным взглядом:

Поэт, не дорожи любовию народной. Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум.

Во времена Пушкина было значительно легче. Но вряд ли сейчас каменный взор изображает нечто иное, чем глубокое презрение.

Марк Слоним

Открытое письмо советским писателям

Данный текст является ознакомительным фрагментом.