Глава 8. Оскал смерти

Глава 8. Оскал смерти

Знаю, мне когда-то будет лихо,

Мне б заранее могильную плиту.

На табличке «Говорите тихо!»

Я второго слова не прочту.

За 42 года жизни Владимир Семенович Высоцкий умирал несколько раз, и по мистическим стечениям обстоятельств происходило это всегда в конце июля с разницей в несколько дней (22 июля, 24 июля, 25 июля). Судьба словно оттягивала неминуемый конец, давая ему возможность еще сделать что-то нужное для него, для окружавших его людей и для нас всех, кто будет после его смерти не одно десятилетие вслушиваться в строки его песен, смотреть фильмы и записи театральных постановок — искать и находить своего Высоцкого.

Впервые смерть показала свой оскал в тысяча девятьсот шестьдесят девятом. В Москву на кинофестиваль приехали Влади и ее три сестры с мужьями. Они хотели не только посетить историческую родину, поучаствовать в кинофоруме, но и познакомиться с Высоцким, человеком, который так очаровал их Марину. Встрече, которая была спланирована на вечер, предшествовали события, которые послужили некоторой причиной произошедшего в этот день с Высоцким.

Во второй половине дня состоялся большой официальный прием для участников фестиваля. У гостиницы «Москва», откуда автобусы повезут гостей к месту праздника, собрались все делегации. Было много народа.

Марина и Высоцкий вместе подошли к гостинице, и пока ждали отправления автобуса, она представила его своим друзьям, иностранным артистам из разных концов света. Но когда Влади прошла в автобус вместе с Владимиром и другими актерами, служба, занимающаяся проверкой документов, грубо вытолкала Высоцкого. В своей книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади так описывает сложившуюся ситуацию: «Я бросаюсь вперед, пытаясь объяснить ситуацию, но взглядом ты останавливаешь меня. Ты бледен: унижение, столь частое в твоей повседневной жизни, сейчас становится невыносимым. Ты не хочешь терять лицо перед удивленными иностранцами. Усталым жестом ты показываешь мне, что все бесполезно. Двери закрываются, автобус уходит. В окно я вижу тебя на тротуаре, маленького раненого человека, напоминающего героев Чарли Чаплина: ты ударом ноги отбрасываешь в сторону пригласительные билеты, они разлетаются по земле».

Вечером Владимир Высоцкий должен был прийти в дом Абдуловых, московских друзей Влади, Елочки и ее сына Всеволода, чтобы встретиться с сестрами Марины. Он приходит туда в час ночи бледный, шатающейся походкой, и все решают, что он очень пьян. Праздник продолжается, все веселятся, поют, и через некоторое время Марина обнаруживает, что Высоцкого нет рядом, и идет искать его по большой старинной квартире. Она находит его по стонам в ванной: у Владимира из горла идет кровь. Спазмы то проходят, то возобновляются. Гости расходятся, по совету одного из них, зовут частного врача, который прописывает Высоцкому отдых и несколько капель успокоительного. Но спазмы возобновляются, кровь уже заполняет тазик, поставленный около кровати. Высоцкий слабеет на глазах. Приезжает «скорая», два врача и медсестры констатируют факт, что помочь уже ничем нельзя, большая кровопотеря и больной при смерти. Медработники собираются уходить, но Марина загораживает им выход и умоляет, кричит, требует, чтобы Высоцкого отвезли в больницу. «После короткого консилиума, ругаясь, они уносят тебя на одеяле… — описывает Влади в своей книге произошедшее тогда. — Я сажусь в машину, несмотря на их возражения; силы мне придает мое отчаяние…»

Этот случай, когда Владимир Высоцкий впервые попал в институт Склифософского и врачи 18 часов боролись за его жизнь, дал повод Андрею Вознесенскому написать «Оптимистический реквием, посвященный Владимиру Высоцкому». С измененным названием это стихотворение поэту удалось опубликовать в «Дружбе народов». Пришлось заменить «Высоцкий воскресе» на «Владимир воскресе». И хотя заголовок был «Реквием по Владимиру Семеновичу, шоферу и гитаристу», у знавших о тяжелой болезни Высоцкого не возникло сомнений, что посвящены стихи именно ему. Валерий Золотухин также отметил произошедшее в своих дневниковых записях:

«26.07.1969. 24 июля был у Высоцкого с Мариной. Володя два дня лежал в Склифосовского. Горлом кровь хлынула. Марина позвонила Бадаляну. «Скорая» приехала через час и везти не хотела: боялась, умрет в дороге.

Володя лежал без сознания, на иглах, уколах. Думали: прободение желудка, тогда конец. Но, слава Богу, обошлось. Говорят, лопнул какой-то сосуд. Будто литр крови потерял, и долили ему чужой. Когда я был у него, он чувствовал себя «прекрасно», по его словам, но говорил шепотом, чтобы не услыхала Марина. А по Москве снова слухи, слухи… Подвезли меня до Склифосовского. Подошел сдавать кровь на анализ. Володя худой, бледный, в белых штанах с широким поясом, в белой, под горло, водолазке и неимоверной замшевой куртке: «Марина на мне…» — «Моя кожа на нем…»

Алла Демидова спросила Высоцкого после его первой клинической смерти, что он чувствовал — и тот ответил: «Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету. Просвет ближе, ближе, превращается в светлое пятно: потом боль во всем теле, и открываю глаза — надо мной склонившееся лицо Марины».

Другой случай произошел за год и день до смерти Владимира Высоцкого. Было это 24 июля 1979 г. Друг Владимира Семеновича, актер Всеволод Абдулов, также как и в первый случай оказался рядом.

За день до произошедшего. Небольшой город Кызылкум. Шестьдесят градусов жары. Идет пятое выступление Высоцкого в день. В. Абдулов видит, что певцу плохо, и просит его:

— Володь, пожалуйста, я не приказываю халтурить. Но ты все-таки можешь поменьше спеть, побольше рассказывать. Ты очень вымотан…

Высоцкий долго слушал и молчал.

— Чего молчишь?

— Ты знаешь, что я так не могу…

По воспоминаниям друзей, бывших на последних выступлениях Высоцкого, его каждое последующее выступление было гораздо сильнее первого, потому что ему были очень важны люди, перед которыми он выступал, и у него было ощущение какой-то вины перед зрителями. Скажут, пятое выступление, устал, халтурит. Нет, пятое было еще мощнее, еще лучше, он пел больше и насыщеннее.

На следующий день была Бухара, где Высоцкому стало плохо и наступила клиническая смерть на восемнадцать минут. «Мы готовились к выезду на очередное выступление, он схватился за сердце, и я нему бросился, — вспоминает Всеволод Абдулов. — Слава Богу, рядом с нами был товарищ-реаниматор, который пытался вывести его из этого состояния всеми возможными способами. Дальше он сделал крайнее, что только можно: сделал укол в сердечную мышцу. Мы свернули гастроли — у нас было там несколько еще выступлений, и уехали в Москву…»

Лечиться Высоцкий не считал нужным. Через два дня после клинической смерти он уже встречал в аэропорту тех, кто вернулся из Бухары с концертным атрибутом и другим грузом.

Год 1980, високосный, начался для него трагически. Первого января он и несколько друзей встречали новогодний праздник на даче под Москвой. Надо было отвезли в столицу Янкеловича и Абдулова, который на следующий день играл в спектакле. Высоцкий вызвался сделать это. Выехали поздно и потому в Москве оказались около десяти часов вечера. Высоцкий всегда гонял как сумасшедший. Обычный для этого времени года гололед и скорость «Мерседеса» 160–180 км/час привели к сильнейшей аварии на Ленинградском проспекте. Владимир Высоцкий выбивает головой лобовое стекло и отделывается ушибами, а два его друга попадают с травмами в больницу. «Он каждый день бывал у нас в безумном совершенно состоянии, — вспоминает Всеволод Абдулов, — потому что он считал себя виновным». Переживания из-за друзей усугублялись еще тем, что было заведено уголовное дело по факту аварии. Высоцкого и раньше пытались втянуть в судебные процессы над его администраторами, а тут был очевидный повод привлечь его к ответственности. И как он пел — «обложили меня, обложили»:

…Я — на гору впопыхах,

Чтоб чего не вышло, —

А на той горе ольха,

Под горою вишня,

Хоть бы склон увить плющом —

Мне б и то отрада.

Хоть бы что-нибудь еще…

Все не так, как надо!..

(Моя цыганская. 1967)

Друзья видели, что он погибает.

По воспоминаниям Абдулова, когда он выписался из больницы и пришел к Высоцкому, был дикий скандал. Вадим Туманов кричал: «Ты должен сейчас же лечь в больницу. Ты должен прийти в себя. Отдохнуть». «Да ладно, перестаньте», — переводил Володя все это в шутку. «И наконец, когда я почувствовал, что все кончено, что говорить уже больше не о чем, — рассказывал позже об этом времени Абдулов: «Володя, я был рядом с тобой в самый страшный момент. Сейчас я… Я понимаю, что уже ничем не могу помочь. Ты не хочешь лечь в больницу, не хочешь заняться своим здоровьем. А быть рядом и смотреть, как ты умираешь, я не могу. Поэтому, до свидания. Я ухожу. Нужно будет — позвони». И я хлопнул дверью…»

Друзья для Высоцкого очень много значили. Как им было понять, что он уже давно предчувствует и не может предотвратить свою гибель.

Чту Фауста ли, Дориана Грея ли,

Но чтобы душу дьяволу — ни-ни!

Зачем цыганки мне гадать затеяли?

День смерти уточнили мне они…

Ты эту дату, Боже, сохрани —

Не отмечай в своем календаре или

В последний миг возьми и измени,

Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли

И чтобы агнцы жалобно не блеяли,

Чтоб люди не хихикали в тени, —

От них от всех, о Боже, сохрани —

Скорее, ибо душу мне они

Сомненьями и страхами засеяли!

(Две просьбы. 1 июня 1980 г.)

В этом стихотворении ответы на все вопросы об отношении Высоцкого к своей смерти. Он знал, что это может случиться в любую минуту, но умереть не хотел, потому что любил жизнь и как человек своего времени до конца не верил в Бога… Когда его спрашивали, как там, на том свете, часто отшучивался: «Врежу там — и на этом, врежу здесь — я на том». После скандала с друзьями Высоцкий сделал то, что от него уже и не ждали, — лег в больницу и попытался лечиться от наркомании. Потом он поехал к Влади. И Марина его положила в очень дорогую больницу. Были тяжелейшие «лом-ки», и все чувствовали, что конец вот-вот может случиться. Сам Высоцкий говорил друзьям: «Приготовьтесь, я скоро умру. Я готов, вы приготовьтесь!» И в то же время как жизнелюбивый сильный человек строил разные планы.

Уже после похорон, вернувшись из Москвы домой, Марина Влади нашла его последнее письмо, написанное до 11 июля 1980 года.[24]

«Мариночка, моя любимая, я погружаюсь в неизвестность. Мне кажется, что скоро сумею найти выход, хотя сейчас я чувствую себя неуверенным и слабым.

Возможно, мне необходима атмосфера, в которой я чувствовал бы себя нужным, полезным, не больным. Больше всего я хочу, чтобы ты мне оставила надежду и чтобы ты не принимала это за разрыв, ты — единственная, благодаря кому я могу вновь встать на ноги. Повторяю, я тебя люблю и не хочу, чтобы тебе было плохо. В конце концов все встанет на свои места, мы поговорим и будем жить счастливо.

Ты.

В. Высоцкий».

Подпись «Ты», по словам Марины Влади, они часто использовали во время переписки после того, как услышали индийский рассказ о влюбленных.

В день свадьбы невеста, по обычаю, закрылась в новом доме, построенном для молодоженов. С наступлением ночи муж стучится в дверь. Она спрашивает: «Кто там?» Он отвечает «Это я». Она не открывает. Так продолжалось несколько дней. Наконец, однажды вечером муж вновь стучится в дверь. Она опять спрашивает: «Кто там?» Он отвечает: «Это ты». Она открывает ему свою дверь и свое сердце.

Летом 1980 г. Владимир Высоцкий остался в Москве только из-за Олимпиады, чтобы сыграть несколько спектаклей «Гамлета» в Театре на Таганке. Любимову он не мог отказать. Последний спектакль состоялся 18 июля. Роль Гамлета стала для Высоцкого не просто ролью — судьбой! Он не играл, а жил на сцене. Гамлет взрослел вместе с ним. В семидесятых — это был герой, для которого не существовало «не быть». Только быть! А закончил эту роль Высоцкий как грустный философ, познавший жизнь с ее извечным вопросом «быть или не быть?».

23 июля Владимиру Семеновичу стало плохо. Вызвали врачей из клиники Склифософского. Но не было свободного бокса, и решили забрать Высоцкого 25-го утром.

Вечером состоялся его последний разговор с Мариной Влади. Они были в ссоре, и он словно хотел помириться с ней, объяснить, что она, несмотря ни на что, самая главная, любимая для него, и словно хотел ее заранее утешить. Из книги «Владимир, или Прерванный полет»:

— …Ты еще хочешь видеть меня? У меня билет на двадцать девятое.

— Приезжай, ты же знаешь, что я тебя жду.

— Спасибо, любимая.

Как часто раньше я слышала эти слова, теперь — вот уже очень давно — ты не шепчешь их мне. Я верю им, сейчас я вновь чувствую тебя близким и доверчивым. Два дня я нахожусь во власти радости, готовлю целую программу встречи с тобой, думаю, как ободрить тебя, делаю запасы, покупаю цветы, прихорашиваю себя.

В четыре часа утра 25 июля просыпаюсь в поту, зажигаю свет, поднимаюсь и долго смотрю на красный след на моей подушке — я раздавила огромного комара. Как в каком-то беспамятстве, пустыми глазами я гляжу на это цветное пятно. Проходит мгновенье, и вдруг я слышу, как звонит телефон, и уже знаю, что услышу не твой голос…

— Володя умер…»

Число 25 в жизни Владимира Семеновича имело мистически-роковое значение. 25 января он родился, и 25 января Ю.П. Любимов был утвержден режиссером Театра на Таганке, где Высоцкий состоялся как всем известный актер и автор песен, 25 июля была свадьба с Людмилой Абрамовой, и 25 июля он умер во сне. Говорят, что такая смерть наиболее легкая и давно подмечено — чаще всего умирают так сильные, жизнелюбивые люди: они уходят несуетливо, спокойно, словно переселяясь в другой ими познанный во сне мир.

28 июля Москва хоронила своего Владимира — «владыку мира», актера и певца, завоевавшего любовь миллионов людей, зрителей и слушателей его песен. Толпа, собравшаяся на площади перед театром, была разнолика. Все стояли удивительно тихо, терпеливо сносили жару и тесноту, некоторые забирались на крыши домов, универмага, киосков, выглядывали из окон. Из взятых с собой магнитофонов звучали его песни. Кроме близких и родных пришло около тридцати тысяч, и еще около пяти тысяч милиционеров, которые в тот день умело охраняли Высоцкого. И столько людей пришло тогда, когда олимпийская столица была закрыта, а о смерти певца не сообщили ни советское радио, ни телевидение. 25 июля вышла только короткая заметка в «Вечерней Москве», где было всего несколько строк: «с глубоким прискорбием… артист Театра на Таганке…» Не поэт, не певец и даже не заслуженный и не народный артист — просто артист! А утром 26-го радио «Голос Америки» крайне бестактно сообщило: «Умер известный менестрель Владимир Высоцкий, муж известной в Советском Союзе французской киноактрисы Марины Влади», — но при информационном голоде советские люди не слышали, чей муж и какой актрисы — ловили главное: Высоцкий умер! Скорбная весть в несколько часов пронеслась по всей стране. 27 июля в «Советской культуре» появилось сообщение о смерти и похоронах Владимира Семеновича.

Это были народные похороны. Грузовики с мешками песка устойчиво перегородили близлежащие улицы и заставили народное море войти в строгую очередь. Все хотели проститься с Владимиром Высоцким. Сцена была затянута черным бархатом, юпитеры направлены на гроб. Одна из последних фотографий, огромная, черно-белая, на которой Высоцкий, скрестив руки, серьезно смотрит в объектив, висела над сценой. Прощание длилось четыре часа, затем кто-то решил, что этого достаточно, и доступ в Театр на Таганке прекратили. Милиция оттеснила основной поток собравшихся на площади в переулки, и обманутые обещаниями люди еще долго стояли там, в надежде проститься со своим кумиром.

Траурный автобус ехал по цветам, которые бросали тысячи и тысячи рук: красные, розовые лепестки застилали дорогу — в этом были признание и любовь народа, который воспринял смерть Владимира Высоцкого как национальную потерю. Еще долго в последние июльские дни в Театр на Таганке приходили телеграммы-соболезнования. По ним можно было изучить географию. Институты, школы, воинские части, заводы и фабрики. Известные и никому не известные имена. Люди всех возрастов и специальностей. Единственный спектакль, который был отменен в эти дни, — «Гамлет», 27 июля. Никто не вернул билетов. Эта постановка Ю.П. Любимова больше никогда не шла в Театре на Таганке.

Похороны состоялись на Ваганьковском кладбище. Сначала место захоронения для Высоцкого нашлось на окраине города, но друзья Владимира Семеновича посчитали, что его могила должна быть там, где он родился — в центре города. Они отправились к директору Ваганьковского кладбища, но их разговор опередил певец Иосиф Кобзон. Он приехал сам по себе и, едва директор кладбища пригласил его в свой кабинет, расстегнул свой пиджак, показал пачку сторублевок и сказал: «Нужно место для Высоцкого».

В волнении, со слезами на глазах директор кладбища проговорил:

— Как вы могли подумать, что я возьму деньги… Я плачу вместе с вами. Россия потеряла одного из своих больших поэтов. Я дам вам не какое-нибудь место, я дам лучшее место, на площади у входа, чтобы люди могли прийти к нему и приветствовать его, как он того заслуживает.

Так и случилось. В течение многих лет нескончаемый поток людей тянется к могиле В. Высоцкого, и у его памятника всегда есть цветы.

На гражданской панихиде было много восторженных речей, но говорили о Владимире Высоцком в основном как об артисте и певце. Разговор о нем как о поэте состоялся намного позже. Только через семь лет придет официальное признание его таланта и народной славы. По всей России в крупных городах, начиная с этого времени, спонтанно будутустанавливаться памятники и памятные доски Владимиру Высоцкому, и этот процесс продолжится и по сей день.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.