Глава двадцать седьмая ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

Глава двадцать седьмая

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

В 1923 году заместитель Луначарского А. Н. Покровский отметил, что в Наркомпросе «всегда была одна из самых дружный коллегий», и объяснил это «личным характером» наркома, его умением вести дело «без сбоев» и постоянно воодушевлять коллег своим энтузиазмом. Другой заместитель — Крупская нашла для характеристики роли Луначарского в Наркомпросе свое определение. В Наркомпросе можно было работать, так как был «человек, который знает, куда надо идти». К числу безусловных ошибок Луначарского относится его стремление перевести русскую письменность на латиницу. В 1929 году Народный комиссариат просвещения РСФСР образовал комиссию по разработке вопроса о латинизации русского алфавита. Между тем ясно, что кириллица связана с глубокими традициями русской и православной славянской культуры.

Россия была во мгле Гражданской войны и разрухи. Холодный пронзительный ветер колебал, а порой задувал неяркое пламя свечи человеческой жизни. Казалось, плод сологубовской фантазии — недотыкомка серый — вторгся в жизнь, врос в ее повседневность и разрушил быт бытия. Простейшие его составляющие, элементарные условия — хлеб, тепло, кров — исчезли, разрушились.

Маяковский писал об этом коренном изменении обыденности, об изменении ценностей, о быте вне быта:

Не домой,

                 не на суп,

А к любимой

                     в гости

Две

       морковинки

                                 несу

За зеленый хвостик.

Однако навстречу этому разрушению вставала мечта о будущем, в котором грезились хлеб и свобода, солнце и счастье. Революция охватывала весь видимый мир и у горизонта сливалась с небом. И люди штурмовали небо и рвались к солнцу. Самоотвержение пролагало путь истории. Оно не предполагало отречения человека от своей личности, но требовало его отречения от эгоизма.

…Москву окутывал сумрак хмурого январского утра начала 1920 года. Луначарский вышел сегодня из дома на час раньше обычного, не дожидаясь машины, пошел в наркомат пешком. Улицы были заметены снегом, который никто не убирал, — дворники вымерли: их должность навсегда сократили, этой профессии вообще больше не существовало. Навстречу Луначарскому по заснеженному бульвару вез сани «замло». Это слово вымрет через несколько лет и сегодня нуждается в переводе на современный язык: замло — заместитель лошади. Это был неологизм эпохи Гражданской войны и разрухи. И сейчас Анатолий Васильевич проводил взглядом большие сани, в которые был впряжен закутанный в тряпье промерзший человек. Сани были нагружены, кажется, обломками последнего московского деревянного забора. Когда сани поравнялись с Луначарским, он с ужасом рассмотрел поклажу и увидел, что это обломки не забора, а рояля. Рояль на растопку буржуйки! Луначарский живо представил себе доведенного до крайней степени нужды и отчаяния музыканта, который выменяет рояль — по весу, по количеству дров — на буханку хлеба. Это было похоже на смерть быта, апокалипсис культуры, конец бытия.

Шла Гражданская война, люди убивали друг друга, все рухнуло, однако жизнь продолжалась, и все главное в ней в каком-то виде осуществлялось — люди в поте лица добывали хлеб насущный, влюблялись, женились, расходились, рождались, умирали. Все было, как всегда, коренные свойства, сущность человеческой природы оставались прежними, но менялись формы их проявлений, амплитуда личных поступков, ценностные ориентации. В глобальном бытийно-стабильном мире все было неизменно, но в смещенном революцией неевклидовом пространстве быта, обычаев, психологии, морали, миросозерцания все было по-новому. И в этом веками устоявшемся стабильном мире, где властвовали веками устоявшиеся страсти, где совершались привычные поступки и где на каждом шагу проявлялись новые, рожденные революцией формы бытия, жила Россия и жил Луначарский. Его личная семейная жизнь начиналась и складывалась еще до революции.

Первой женой Луначарского была сестра философа социал-демократа Богданова Анна Александровна Малиновская (1889–1959). Она была писательницей-фантасткой. Около двадцати лет от роду она вышла замуж за преследуемого полицией молодого революционера, будущего наркома просвещения в первом советском правительстве. В 1911 году, когда ей было 22 года, она, находясь вместе с мужем в эмиграции во Франции, родила сына Анатолия. Близкие звали его Тото.

В 1921 году Луначарский разошелся с Анной Александровной, Тото в это время было десять лет. Отец и его образ сильно повлияли на формирование личности Анатолия.

Сын унаследовал некоторые способности отца и, когда ему исполнилось 17 лет, начал заниматься журналистикой и литературной деятельностью. А в двадцать лет, в соответствии с традициями и гражданско-патриотическими представлениями начала 1930-х годов, уехал в совхоз «Зерноград», где стал работать трактористом. Эта работа дала молодому литератору жизненный материал, который позволил написать ряд рассказов. Они были напечатаны в 1933 году в журнале «Красная новь». Отец в последние месяцы своей жизни успел порадоваться первым литературным успехам сына, который упорно продолжит искать свое место в жизни.

На самом входе в самостоятельную жизнь Анатолий (ему было 22 года) потерял отца. Он остро ощутил эту потерю, хотя последние десять лет и жил без него. Красавец Анатолий Луначарский и его мать Анна Александровна стояли в скорбном молчании, опустив головы, перед закрытым гробом, в котором покоился первый нарком просвещения Советской республики.

После смерти отца Анатолий ведет социально активную, достойную жизнь. В 1936 году он едет на Дальний Восток, где работает на студии кинохроники. Затем пробует свои силы то в газете, то как переводчик (переводит с туркменского языка пьесу Т. Эсеновой «Дочь миллионера»). Пишет фельетоны, иллюстрируя их своими карикатурами. Анатолий Васильевич мог бы гордиться своим сыном. В первые дни Великой Отечественной войны Анатолий Анатольевич Луначарский уходит на фронт. Он старший лейтенант, военный журналист, работает в многотиражке 7-й бригады морской пехоты Черноморского флота и во флотской газете «Красный черноморец».

В канун 1942 года была проведена Керченско-Феодосийская десантная операция, заставившая вермахт приостановить второй штурм Севастополя. Анатолий Луначарский откликается на это событие большой статьей в газете «На страже Родины». В феврале 1943 года А. А. Луначарский на канонерской лодке «Красная Грузия» участвует в десанте на Малую Землю. Командир канонерской лодки Г. Катунцевский и его заместитель П. Епанещников дали А. А. Луначарскому рекомендацию в партию: «Тов. Луначарский… показал себя как человек, способный мобилизовать краснофлотские массы в бой и в нужный момент поднять боевой дух и настроение командного состава и краснофлотцев. Во время боя т. Луначарский все время находился в опасных местах, проявляя мужество и бесстрашие».

Коллега Анатолия по фронтовой журналистской жизни Петр Сажин писал: «Корреспонденты не обязаны ходить в атаки, и на войне они должны пользоваться своим традиционным оружием — пером и фотоаппаратом… Но на войне как на войне, и корреспонденты гибли не реже командиров батальонов — они шли в огонь, подчиняясь долгу и чести».

«Письмо допишу после боя…» — писал Анатолий Анне Александровне. Он уцелел и исполнил это обещание — после боя дописал письмо: «Мечтаю о встрече и верю, что это уже не за горами… Для этого нужны две победы: победить немца и самого себя… Ах, как ярка жизнь, могуче, многогранно!»

Бойцы 6-го дивизиона сторожевых катеров, с которыми Анатолий не раз ходил на Малую Землю, стали героями его повести «На катерах-охотниках», завершить которую помешала героическая смерть автора во время очередной боевой операции. Это произошло 12 сентября 1943 года в битве за Новороссийск. А 15 сентября лейтенант Анатолий Анатольевич Луначарский был посмертно награжден орденом Отечественной войны II степени. Его могила неизвестна. В Новороссийске одна из улиц названа именем журналиста Анатолия Луначарского.

Прошла почти четверть века со дня гибели Анатолия Луначарского, и в 1966 году в 78-м томе «Литературного наследства» (книга 4-я) были опубликованы его стихи, а вскоре в журнале «Москва» (1967, № 5) напечатана его неоконченная повесть «На катерах-охотниках». Еще через три года издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу «Анатолий Луначарский. За право на счастье», где было собрано небольшое литературное наследие Анатолия — повести «Ловцы живого серебра», «На катерах-охотниках», письма жене Елене Ефимовне и матери Анне Александровне, отрывки из фронтового дневника. Имя Анатолия Луначарского увековечено на беломраморной плите в московском Доме литераторов рядом с именами других писателей, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.

Однако вернемся к нашему главному герою. Он был погружен в самую гущу художественной жизни и был подвержен всем соблазнам театральной среды. Хлестаков говаривал: «С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу». Иван Андреевич явно хвастался, а по отношению к Анатолию Васильевичу сие высказывание было сущей правдой.

В 1921 году 46-летний Луначарский оставил первую семью и женился на актрисе Малого театра Наталье Александровне Розенель. Нельзя сказать, что она была очень талантливой актрисой, но женщиной была безусловно красивой. Ее называли «ненаглядным подобием» Наркомпроса. С новой женой Анатолий Васильевич обрел падчерицу Ирину, которую удочерил и к которой относился как к родной. Семья Луначарских поселилась в Левшинском переулке в большой квартире, обставленной антикварной мебелью, конфискованной у «бывших». Видимо, Анатолий Васильевич был по-настоящему очарован Розенель. В его «водевильчиках» — пьесах, которые ставились в театре, все главные роли по его настоятельному желанию отдавались ей. Предание говорит, что однажды Розенель вышла на сцену, украсив себя бриллиантами из царского Алмазного фонда. Известен скандальный случай, ставший предметом и фельетона в газете, и анекдотов. Как-то Наталья Александровна должна была возвращаться с мужем из Ленинграда в Москву. Она опаздывала на поезд «Красная стрела». По указанию наркома Луначарского поезд на полчаса задержали. Это, кажется, был единственный случай с опозданием отправления «Красной стрелы». Луначарский получил выговор, сведения о котором опубликовала газета «Известия». Высокое положение мужа (в терминологии того времени — «ответственного работника») создавало для нее исключительные возможности.

Наталья Александровна встречалась со многими выдающимися отечественными и зарубежными деятелями культуры. У нее были литературные способности. Она написала и издала мемуарную книгу «Память сердца», в которой поделилась с читателями воспоминаниями о Маяковском, Брюсове, Южине, Брехте, Остужеве, Марджанове, Андреевой.

В первые недели и месяцы после Октября трудно было найти сотрудников для Народного комиссариата просвещения из-за саботажа интеллигенции. По количеству работников наркомат был в десять раз меньше прежнего Министерства просвещения. Так было легче экономить фонд зарплаты, но трудно работать, и все-таки наркомат успевал делать очень много. Однако уже к концу 1920 года по количеству работников Наркомпрос превосходил старое министерство в десять раз, а чуть позже — и в пятнадцать. Для этого было много причин: сближение большей части интеллигенции с новой властью и прекращение саботажа, отсутствие четкой структуры нового государственного аппарата, радость Луначарского и других партийцев-наркомпросовцев по поводу прихода многих интеллигентов на советскую службу. Не последнюю роль играло желание наркома снабдить бедствующих литераторов, художников, ученых, специалистов скудными пайками и ордерами. В разных отделах Наркомпроса в эти годы работают многие как молодые и еще безвестные, так и знаменитые писатели, театральные деятели, научные работники.

Когда после мытарств на Кавказе в 1921 году Михаил Афанасьевич Булгаков добрался до Москвы, он отправился разыскивать Литературно-театральный отдел Наркомпроса.

Булгаков и от белых, и от красных скрывал свое медицинское образование, дабы не быть втянутым в Гражданскую войну даже в роли врача. Молодой литератор, разыскивая ЛИТО, рисует в своем воображении это учреждение так: комната устлана огромным ковром, письменный стол и шкафы с книгами. Торжественная тишина. Известный писатель сидит за столом секретаря. Дверь в кабинет заведующего. В кабинете в глубоком кресле сидит или Горький, или Брюсов, или Белый. Больше кому же?

Наконец Булгаков нашел ЛИТО в помещении огромного шестиэтажного здания бывшего акционерного общества «Россия». В здании — коридоры в коридоры, в коридорах — двери и муравейник людей. Булгаков путешествует по этому зданию и входит в кабинет, где предполагает увидеть заведующего ЛИТО. В комнате писатель видит старика в папахе и рваной солдатской шинели, на ногах у него обмотки и белые лакированные туфли с бантами. Он представляется как заведующий ЛИТО А. П. Готеррид. Рядом сидит его заместитель В. С. Богатырев.

— Я хотел бы получить место в ЛИТО, — сказал Булгаков.

ЛИТО имело функции наблюдения за литературным процессом и руководства им, постановку литературного слова на службу интересам молодой республики. По стратегии Луначарского, направленной на спасение интеллигенции, ЛИТО как подразделение Наркомпроса выполняло негласную функцию — спасать литераторов от голода. Почти каждый писатель мог поступить на работу в ЛИТО, где получал скудную зарплату и паек и тем самым обретал возможность существовать и даже заниматься творческой работой в голодной Москве.

Булгаков сразу же написал прошение о приеме на работу и тут же получил благожелательную резолюцию. Вскоре вслед за Булгаковым в ЛИТО поступают всегда печальный и тихий литератор Георгий Петрович Штром и кудрявый, румяный и жизнерадостный поэт Иван Иванович Старцов. Видимо, широкий прием интеллигентов на работу в Наркомпрос в начале 1920-х годов был еще и своего рода победным актом, компенсирующим отказ большинства деятелей культуры сотрудничать с новой властью в конце 1917-го и в 1918 году.

Булгаков, как и другие сотрудники ЛИТО, ходит на службу по вольному расписанию и, придя в послеобеденное время — что не значит после обеда! — начинает культурно-организаторскую деятельность, например сочиняет лозунги для Помгола. В комнате, где работает Булгаков, стоят деревянный стол с чернильницей, пустой шкаф, в углу лежит ножками кверху маленький трехногий столик.

После трех часов работы — перерыв. Булгаков со своими коллегами отправляется в Милютинский переулок в дом окон РОСТА и спускается в подвал этого дома. Там помещается столовая, ублажающая наркомпросовцев картофельным супом и картофельными котлетами. Пообедав, наркомпросовская братия возвращается в свои неуютные апартаменты. Булгаков живет первые месяцы в Москве по чужим углам, иногда у знакомых и решает написать руководителям Наркомпроса — Луначарскому и Крупской. Вскоре удалось выхлопотать для Булгакова 18-метровую комнату на Садовой улице. Жить стало легче, хотя бесконечные трудности остались.

Итак, в 1921 году в литературном отделе недолгое время работает (а может быть, вернее сказать — спасается от голода) тридцатилетний человек с русыми волосами и интеллигентным, одухотворенным лицом. Этот человек позже составит славу русской литературы XX века. Он насмешлив, жив в своих реакциях, изобретателен в шутках и мистификациях. Михаил Афанасьевич Булгаков стал третьим сотрудником ЛИТО. В этом кабинете не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек. Однако все же жизнь шла, и даже творческая жизнь: проводились консультации начинающих рабоче-крестьянских писателей, давались рекомендации к изданию, оказывалась материальная помощь писателям и деятелям культуры. Порой избранные или случайные счастливцы получали паек, а то и ордер на вязанку дров.

В ходе нэпа, когда денежно-экономические отношения стали обретать значимость, несколько раз проводилось сокращение управленческого аппарата. В одно из таких сокращений в декабре 1921 года Булгаков с сожалением покинул ЛИТО. Однако долго еще будет строиться новая государственная машина, Луначарский в пробах и ошибках, в смелых экспериментах и осторожных решениях будет участвовать в строительстве новой государственности в самой сложной сфере — в культуре.

Бедствия Гражданской войны, голода и разрухи особенно больно ударили по интеллигенции. Книги и мебель часто шли на растопку буржуек или обменивались на толкучке на скудную еду. Жизнь обрела много степеней сложности. Специалистам трудно было найти применение своим знаниям. Ряд профессий потерял не только свою престижность, но и жизненную необходимость. Даже работающий по своему профилю человек культуры не получал достаточных для существования средств и продуктов.

Еще 25 сентября 1918 года Сергей Федорович Ольденбург специально приехал в Москву, нанес официальный визит в Наркомпрос и вручил письмо, в котором остро ставился вопрос о необходимости преодоления бедственного положения ученых. В этом официальном послании говорилось: «Люди умственного труда находятся в особо тяжелом положении. Они поставлены в наихудшие условия относительно питания и привлекаются часто к трудовой повинности, а квартиры их не свободны от случайных постоев, библиотеки — от разгрома и конфискации. В их среде наблюдается, по заключению врачей, особо сильное физической истощение, а ряды их быстро тают вследствие болезней, многочисленных смертей и отъездов за границу. От имени Академии отмечена желательность принять следующие меры: прекратить походы против людей умственного труда и охранять властью их безопасность; освободить их от добавочной трудовой повинности; обеспечить безопасность их жилищ и рабочей обстановки от случайных вторжений; принять срочные меры для обеспечения лучшего питания».

Луначарский предпринял энергичные действия для облегчения общего положения и бытового устройства интеллигенции, однако переломить ситуацию ему не удалось.

Летом 1919 года академик Иван Петрович Павлов написал письмо в Совет народных комиссаров Бонч-Бруевичу, полное негодования, глубокой грусти и великого достоинства. В письме вновь говорилось о бедственном положении ученых. Бонч-Бруевич с этим письмом пошел к Ленину.

Войдя в кабинет, Владимир Дмитриевич подошел к письменному столу, за которым сидел Ленин, и молча подал ему письмо академика Павлова. Ленин быстро прочел письмо и сказал:

— Да, академик Павлов совершенно прав! Он написал изумительно честно и откровенно. Мы должны особо ценить таких людей. Правительство примет все возможные меры к улучшению положения ученых. Сейчас же обдумайте практические шаги. Сегодня же вечером подробно обсудим этот вопрос. Срочно по прямому проводу вызовите Зиновьева и передайте ему мою просьбу, под личную его ответственность, немедленно обеспечить Павлова, его помощников, его лаборатории всем необходимым. Отметьте особенно, что академик находится в преклонном возрасте. Наши могут этого не знать…

— Да, Владимир Ильич, когда я прочитал письмо академика Павлова, я подумал: неужели настало такое время, когда нас начнут покидать и такие люди, как Павлов?

— Надо оповестить Павлова и всех ученых, что мы дадим им все — от личной обеспеченности до самых лучших лабораторий, библиотек и научных кабинетов. Мы добьемся расцвета науки так, как нигде в мире. А пока постараемся сделать все возможное для Павлова, но приходится терпеть: кругом война… Ответьте Павлову, я сам написал бы, но вы видите, что у меня. — Ленин обвел широким жестом стол, заваленный шифрованными телеграммами, письмами, докладами, и продолжал: — Просите академика Павлова не уезжать из России. Только напишите осторожно, вежливо…

Вскоре в кабинет Владимира Ильича в Кремле вошел Алексей Максимович Горький. Ленин отложил в сторону бумаги, встал из-за письменного стола и, улыбаясь, пошел навстречу Горькому.

— Вот приехал по безотлагательному делу. Может быть, раньше нужно было вас потревожить, Владимир Ильич, однако пока не допекло, не решался отвлечь от работы. Владимир Ильич, я разрешу себе перечислить хотя бы некоторые фамилии выдающихся деятелей науки и искусства, которые в невыносимых условиях, сложившихся в Петрограде, погибли… Я разрешу себе перечислить тех видных деятелей культуры, которые стоят на берегу гибели… Большие ученые и литераторы решительно не приспособлены к борьбе за кусок хлеба.

— Алексей Максимович, вы нарисовали трагическую картину. Однако история сможет сегодня предложить интеллигенции лишь разделить трудную и героическую судьбу народа. Вы хорошо знаете, что речь идет не о бедствиях интеллигенции, а об общенародных бедствиях в результате войны и разрухи. Я прошу вас лично стать во главе дела помощи и спасения научной и художественной интеллигенции. Давайте создадим комиссию улучшения быта ученых (КУБУ — новая аббревиатура! — Ю. Б.), которую вы и возглавите. Держите связь со мною. Обещаю твердую поддержку. О всех затруднениях сообщайте Бонч-Бруевичу.

Ленин обернулся к Бонч-Бруевичу и попросил его:

— Владимир Дмитриевич, сообщите, пожалуйста, о нашем решении в Петроград, председателю исполкома. Мы, Алексей Максимович, начинаем борьбу за хлеб, за самое простое человеческое существование.

Борьба за хлеб и условия жизни и работы писателей и ученых охватывает не только конец 1910-х, но и начало 1920-х годов. Хлеб и другие необходимые продукты являлись в эти годы теми высшими ценностями, скудные запасы которых были централизованы. Поэтому такие ведущие представители интеллигенции, как Горький или руководители Академии наук Стеклов и Ольденбург, обращались именно в советское правительство по поводу проблемы тепла, света и пищи для терпящей бедствие интеллигенции.

27 января 1921 года Горький с группой ученых, в которую входили С. Ф. Ольденбург, В. А. Стеклов, начальник Военно-медицинской академии В. Н. Тонков, были приняты Лениным.

Стеклов сказал:

— Академия и академики нуждаются в вашей помощи, Владимир Ильич. Нужны новые ассигнования на научные исследования. Необходимо позаботиться об улучшении материального положения ученых. Мы просили бы произвести национализацию имения покойного академика Шахматова в Саратовской губернии на предмет создания там дома отдыха для научных работников, необходимо возобновление научных связей… По поводу этих и других подобных вопросов мы подготовили ряд документов и хотели бы передать их в правительство.

Ленин ответил:

— Все ваши пожелания, все поставленные вами вопросы будут внимательно изучены и, по возможности, безусловно, удовлетворены. Я прошу вас понять и передать это вашим коллегам, что мы хотели бы сделать для ученых гораздо больше того, что можем пока сделать. Но когда народ голодает, мы не можем даже для самых ценных и нужных нам людей сделать больше, чем для других.

Ленин на минуту замолчал, а потом, улыбаясь, продолжил:

— Необходимо, чтобы вы, старые работники, жили дольше, и необходимо, чтобы вы не жалели сил и времени на подготовку новых научных кадров.

Ленин проводил академиков до дверей кабинета, а Горького попросил остаться. Обращаясь к писателю, сказал:

— Вот — умники! Все у них просто, все четко сформулировано, сразу видишь, что хорошо знают, чего хотят. С такими людьми работать — одно удовольствие.

В числе многих походов в высшие инстанции во имя создания быта и условий для работы интеллигенции существенно и посещение в 1922 году Владимиром Андреевичем Стекловым Луначарского. По поручению президиума Академии наук Стеклов приехал в Наркомпрос и высказал наркому тревогу по поводу состояния помещений академии. За долгие годы германской и Гражданской войн плохо отапливавшиеся и неремонтировавшиеся здания пришли в аварийное состояние. Стеклов сказал:

— В Российской академии сосредоточены лучшие научные силы страны. Правительство всегда прибегало к помощи академии. Теперь академия вынуждена прибегнуть к помощи власти. В свое время Ломоносов жаловался на множество неудобств, которые приходится претерпевать работникам академии, однако от отсутствия воды, света и тепла они не страдали. Здания были новые, крыши не протекали, выгребные ямы вычищались регулярно, типография печатала все, что нужно. Мы же живем в страхе, что не сегодня-завтра здание академии развалится. В зоологическом музее (второй в мире после Британского, а по необработанным материалам его превосходящий) портятся коллекции. В музеях этнографии, антропологии, Азии ценнейшие манускрипты покрываются плесенью, коллекции портятся, экспонаты разрушаются. Водопроводные трубы лопаются, заливают ценнейшие книги и рукописи. За четыре года академия не имела возможности ни разу вычистить выгребные ямы. Несколько раз нечистоты выступали и подмачивали драгоценное имущество книжного склада. В этих невыносимых условиях академия вела и продолжает вести огромную государственно важную работу и в связи с планом ГОЭЛРО, и по обеспечению обороны государства, и по исследованию Курской магнитной аномалии.

Луначарский снял пенсне, протер его платком, вновь надел и сказал:

— Я доложу правительству обо всем, что вы мне сказали. Я сам подключусь к решению этих вопросов. Будут приняты самые решительные меры.

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

Интеллигент — российское понятие. На Западе есть копфарбайтеры, белые воротнички, образованные люди, интеллектуалы, работники умственного труда, интеллектуальная элита общества, но это не интеллигенты. У интеллигента ряд особенностей: приоритет совести; сосредоточенность на метафизических проблемах бытия (их приоритет по отношению к практическим вопросам); преданность идее мировой справедливости; отсутствие вертикали в межличностных отношениях и их построение исключительно по горизонтали; чувство ответственности за мир и все происходящее в мире; гуманность.

* * *

Бытие интеллигенции России многие десятилетия протекает вне быта. Вне быта жили и работали Хлебников, Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Бахтин, Лосев — несть числа русским гениям. Вся их жизнь, все силы их духа сосредоточивались на глобальных проблемах бытия. Западному интеллектуалу трудно отдать все силы метафизическим вопросам. Он может поехать в Париж, на Багамские острова, да и собственный дом полон заманчивых благ современной цивилизации. Лишь пограничная ситуация — между жизнью и смертью — побуждает западного интеллектуала обратиться к метафизическим проблемам. Не случайно само понятие «пограничная ситуация» появилось в западной философии (у Ясперса). В России же интеллигент всю жизнь проводит в пограничной ситуации, и поэтому ему ничего не остается, кроме как сосредоточиться на высших метафизических проблемах. Для размышлений о фундаментальных проблемах бытие вне быта благотворно — не зря Диоген забирался в бочку.

В мире существует разделение труда. Есть страны, специализирующиеся на выращивании кофе, табака, сахарного тростника, на производстве электроники. Россия может производить и продавать фундаментальные метафизические идеи. Однако мы недостаточно осознаем эту возможность, а мировое сообщество не доросло до острой потребности в этом «товаре». Впрочем, достаток лишил бы Россию питательной почвы метафизики — бытия вне быта.

* * *

Преподаватель Темкин решил уйти от жены. Жена пожаловалась в партком. Темкин объяснил свое намерение неверностью жены. Партком поручил преподавателю Оголтелову изучить обстоятельства дела. Через неделю Темкин, вернувшись с работы домой, застал Оголтелова в постели своей жены и обвинил его в моральном разложении. Оголтелов объяснил парткому, что изучал моральный облик жены Темкина. Ему объявили выговор. Он сказал, что это первый случай в истории партии, когда коммунист получает выговор за самоотверженное выполнение партийного задания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.