Глава шестнадцатая ТЮРЬМА ПРЕТОРИИ
Глава шестнадцатая
ТЮРЬМА ПРЕТОРИИ
Я — заместитель директора контрразведки ЮАР генерал-майор Бродерик, — объявил мужчина в черном костюме с переднего сиденья машины, не поворачиваясь к Отто. — Ты арестован по закону о терроризме, статья девятая. По этой статье тебе не обязаны сообщать причину ареста. Ты не имеешь права на адвоката, на общение с внешним миром и на получение любой информации!
— Требую консула Западной Германии, — твердо повторил Отто.
Он помнил, что находится в стране апартеида, и что здесь круглые сутки происходят совершенно непредсказуемые вещи. Генерал в ответ промолчал.
Отто проехал почти все горячие точки Африки, кое-что испытал на собственной шкуре и не паниковал раньше времени. Тем более, что обвинение в терроризме выглядело по отношению к нему совершенно идиотским.
Машина ехала, визжа на поворотах и превышая скорость настолько, что обычного человека за подобную езду лишили бы водительских прав на всю оставшуюся жизнь. Вспоминая облеты страны с Уго, Отто прикинул, что его везут не в сторону Йоханнесбурга, а в сторону Претории. И оказался прав.
Поездка была долгой, и он вежливо спросил:
— Джентльмены, надеюсь, вы не возражаете, если я немного посплю?
Военные, сидевшие слева и справа от него, и бровью не повели. Отто закрыл глаза и заснул, несмотря на наручники и прочую странность своего положения. Ведь он почти не спал сегодня, чтобы не пропустить утренний клев. А антураж путешествия подсказывал, что в его интересах восстановить силы.
Машина остановилась, и мужчина справа пихнул его. Открыв глаза, Отто понял, что они уже за забором тюрьмы. В темноте было сложно разглядеть подробности.
Его отвели в полупустую комнату и велели раздеться до трусов. Вещи унесли. Отто усмехнулся про себя — видимо, контрразведчики планировали найти в его спортивной одежде бомбу или пистолет, обосновывающие статью «Терроризм».
Однако когда одежду не вернули после обыска, он перестал усмехаться и понял, что запеченная Проджети рыба будет съедена без него.
В кабинет зашел высокий мужчина лет тридцати пяти в штатском и сонным голосом представился:
— Полковник Глой. Я — твой следователь.
— Объясните хотя бы, где я? — попросил Отто.
— Это внутренняя тюрьма полиции безопасности, — ответил полковник. — Только от тебя зависит, сколько времени ты проведешь здесь.
— Я попросил бы вас вернуть одежду, обращаться на «вы» и немедленно вызвать консула! — потребовал Отто. — У вас будут огромные неприятности, я — гражданин Западной Германии!
— Одежду ему, — приказал полковник.
Один из охранников ответил:
— Слушаюсь, сэр! — И быстро вышел из комнаты.
— Статья «Терроризм» освобождает нас от необходимости вызывать консула, — пояснил Глой. — Надеюсь, ты это понимаешь?
— Я не знаю законов вашей страны. Но не понимаю, в чем именно меня обвиняют? — Отто все еще надеялся на то, что ему предъявят обвинение в сочувствии к черным или в нарушении закона о коммерческой деятельности.
— Ты — немецкий шпион, собирающий информацию на территории ЮАР, и тебе придется в этом сознаться или сгнить в нашей тюрьме заживо, — без всяких эмоций сказал полковник.
И в подтверждение этого в комнату вернулся охранник и бросил на колени Отто выцветшую серо-синюю арестантскую робу.
— Сними наручники, пусть оденется, — сказал Глой, и охранник отпер наручники на запястьях Отто.
Отто брезгливо взял в руки ношеную-переношеную, хотя и стираную одежду, и с отвращением оделся. Его тело привыкло к тонким рубашкам и пригнанным по фигуре дорогим костюмам. Грубая ткань робы раздражала кожу и давала ощущение, что он вырядился для карнавала.
— Руки и ноги, — щелкнул пальцами полковник.
Охранники пихнули Отто на стул. Один запер наручники на руках, другой завинтил кандалы на короткой цепи на щиколотках.
— Я не смогу так ходить, — обратился Отто к Глою. — Верните мне сигареты.
— А тут недалеко, — усмехнулся Глой. — В камеру его!
И охрана поволокла Отто по обшарпанным коридорам. Цепь позволяла идти только маленькими шажками, это было сложно и унизительно. Так семенят японские и китайские красавицы, которым в детстве уродуют ноги.
Отто видел этих несчастных в Азии с богатыми мужьями, и каждый раз ужасался тому, что красивого эти мужья находят в изуродованных стопах? Женщины покачивались при ходьбе и неуверенно делали крохотные шажки, чтобы не упасть. Сейчас Отто передвигался той же походкой.
Охранники остановились возле одной из дверей, отперли ее и толкнули Отто так, что он влетел внутрь камеры и грохнулся на бетонный пол, еле успев сгруппироваться. Один из охранников нагнулся, отпер и снял наручники и кандалы.
Дверь захлопнулась. Отто огляделся в темноте. Немного света проникало в окно, немного — в глазок на двери. Камера была просторной одиночкой. На единственных нарах лежали матрас и одеяло.
Подушки и постельного белья не было. Но был туалет. Воспользовавшись им, Отто отметил, что спускаемая вода сливается очень долго — минут семь.
В высоком зарешеченном окошке светлело. И Отто стал прикидывать, сколько же сейчас времени. Причаливали к берегу перед ужином, потом долго ехали в Преторию, потом он сидел в комнате для допросов в одних трусах…
Арестовывать его приехал аж генерал контрразведки, а полковник-следователь был вызван в тюрьму ночью. Видимо, они считают Отто акулой терроризма. Хозяин химчисточной фирмы, когда узнает, будет смеяться до колик.
Надо было ему внимательнее прислушиваться к словам старого Джона и покойного Уго, когда они подчеркивали:
— Пойми, это ЮАР! Здесь может случиться все, что угодно!
Очень хотелось курить. Отто лег на нары и долго не знал, как положить щеку на сальный и вонючий от чужого пота матрас. Положил под щеку ладонь, которую можно было вымыть в раковине.
Матрас оказался жестким и пах так, что Отто подташнивало. К тому же очень хотелось есть, его ведь арестовали как раз перед долгожданной запеченной рыбой. Со злостью подумал о том, что чертов консул дрыхнет сейчас на шелковых простынях, обняв свою фрау.
И завтра Отто непременно выскажет ему, что, получая солидную зарплату из налогов западных немцев, он обязан решать их проблемы в любое время суток. Ведь ни для кого не секрет, что в стране апартеида с иностранцем могут сделать все, что угодно, и консула предупреждали об этом, назначая в ЮАР.
Отто попробовал задремать, но тут раздался женский крик, от которого он подскочил с матраса, как ошпаренный кипятком. За первым раздалась целая серия новых криков, стонов и хрипов пытаемой женщины. Отто заметался по камере, но понял, что звуки идут не из-за стены, а из спрятанного под потолком динамика.
Он начал бить кулаками в дверь, но никто на это не отреагировал. Снова лег под эту вынимающую душу какофонию и, забыв об антисанитарности одеяла, намотал его на голову, чтобы приглушить крики с магнитофонной пленки.
— Спать! — велел он себе. — Надо уснуть, завтра придет консул и вытащит из этого ада!
Но какое там «спать»? Женщина кричала и кричала, и приспособиться к этой психической атаке было невозможно. Отто заставил себя расслабить каждую мышцу, каждый кусочек тела, каждую клеточку. И начал напевать детское:
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Wie treu sind deine Bl?tter!
Du gr?nst nicht nur zur Sommerzeit,
Nein, auch im Winter, wenn es schneit.
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Wie treu sind deine Bl?tter!
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Du kannst mir sehr gefallen!
Wie oft hat schon zur Winterzeit
Ein Baum von dir mich hoch erfreut!
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Du kannst mir sehr gefallen!
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Dein Kleid will mich was lehren:
Die Hoffnung und Best?ndigkeit
Gibt Mut und Kraft zu jeder Zeit!
О Tannenbaum, о Tannenbaum,
Dein Kleid will mich was lehren!
В этой грязной, душной камере-одиночке, доверху налитой отчаянным женским криком, трудно было придумать что-нибудь более нелепое, чем распевание песенки про елочку. Но так становилось легче. Даже показалось, что скоро получится отгородиться ею от крика и подремать.
Но через некоторое время динамик смолк так же внезапно, как и включился, в двери повернулся ключ, и в камеру вошел сержант с двумя охранниками.
— Встать! — заорал сержант, недовольно глядя на то, как Отто нехотя сполз с матраса и принял вертикальное положение. — Проверка. Все нормально?
Отто посмотрел на него с интересом и спросил:
— В каком смысле?
— В смысле комфорта, — безразлично уточнил сержант. — Жалобы есть?
— Я хочу спать, — сказал Отто и показал глазами на потолок, скорее машинально, чем рассчитывая на помощь. — Пожалуйста, отключите это! Это не дает мне спать.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил сержант у одного из охранников без тени насмешки, скорее по долгу службы.
— Ничего не слышу, господин сержант! — замотал головой охранник тоже без тени насмешки и тоже по долгу службы.
— И я ничего. Мы зайдем с проверкой через час.
Они вышли, дверь заскрежетала ключом. И на Отто снова обрушился водопад криков и стонов из динамика. Он снова начал искать тишину, заматывал голову одеялом, засовывал ее под вонючий матрас, но эффекта не было.
Потом воткнул в уши свернутые в спираль ободки рукавов робы, сверху замотал голову одеялом, а на него положил матрас. Его уже не волновал запах матраса, он готов был спрятаться от женского крика хоть в выгребную яму.
Спать все равно не получалось. Он снова вспомнил о ногах японских и китайских женщин. И удивился, что задумался об этом только сейчас, когда самому пришлось преодолеть путь от комнаты допроса до камеры походкой красавицы с изуродованными стопами.
Отто поражали глубина и изящество японской и китайской миниатюры. Изображенные женщины, как правило, демонстрировали ступни, похожие на обглоданные обрубки. И он относился к этому как к экзотическому лирическому образу.
На лекциях по искусствоведению рассказывали об истории бинтования женских ног, и Отто с его энциклопедической памятью мог хоть сейчас повторить содержание.
Моду на это насилие над женщинами завел в Китае император Ли Юя. Он построил золотой помост в форме лотоса, инкрустированный драгоценными камнями, на котором танцевала его наложница с крохотными изуродованными ступнями, бинтуемыми с детства шелковыми шарфами.
Семенящая походка считалась эротичной, а уродливые стопы были сексуальным фетишем. Постоянная боль при ходьбе и напряжение мышц из-за отсутствия нормальной опоры на ступню приводили к резкому сужению влагалища. И потому нищие семьи с детства бинтовали девочкам ноги, чтобы продать их в наложницы богатым извращенцам.
Один китайский аристократ даже описал любовные игры, главная роль в которых отводилась изуродованным женским ступням, и составил каталог из шестидесяти видов уродования ног, носящих поэтические названия «новая луна», «гармоничная радуга», «побег бамбука».
Самая востребованная форма калечения называлась «золотой лотос» и подразумевала ступню длиной десять сантиметров. В одних районах Китая пальцы ног для этого сжимали и ограничивали рост ноги, а в других для получения «золотых лотосов» пальцы ломали в пятилетием возрасте, подгибали к подошве и затягивали бинтами.
Часто на ступнях начинались нагноение, гангрена, паралич. Огромное количество девочек умирало от экзекуции. А выжившие не могли всю жизнь даже отправлять естественные потребности без прислуги, ведь на десятисантиметровых ступнях невозможно присесть на корточки.
После революции родителей, продолжающих садистскую традицию, начали сажать в тюрьму. Но они все равно тайно калечили дочерей и продавали за границу.
Отто пытался вспомнить хоть одну китайскую или японскую марку, хоть одну историческую кинокартину, в которой бы фигурировала традиция бинтования ног. Не получилось. Китайцы и японцы стыдливо закрыли эту тему, она осталась только в антиквариате.
На лекции говорили, что нынче государственная цензура не пропускает тему «золотых лотосов» ни в произведениях современного искусства, ни в исторических исследованиях.
Отто вспомнил, что первые почтовые марки Китая ему посчастливилось видеть на выставке, кажется, во Франции. Управление Шанхайской таможни напечатало в 1878 году три марки с симпатичным пятилапым драконом на фоне волн и облаков.
Чтобы чем-то занять себя, Отто решил полистать по памяти любимые страницы альбомов с марками. Он помнил их наизусть и переворачивал страницу за страницей, хотя женский крик словно набрасывал на эти страницы черную ткань.
Странно, что только здесь и сейчас в невыносимо звучащей и вонючей камере он задумался о женской боли. Вспомнил, что, когда жена была жива, они жили в Алжире и много путешествовали по Африке. И, приезжая в новый город, она подолгу болтала с местными женщинами, а вечером рассказывала об услышанных ужасах.
Все, кто жил на континенте, конечно, знали о чудовищной исламской традиции женского обрезания. Операция проходила по трем выкройкам, часто маленькой девочке срезали все, что отличало ее от мальчика, и зашивали так, что оставалось только маленькое отверстие для мочеиспускания.
Чтобы родить после этого ребенка, женщина нуждалась в специальных надрезах мышечной ткани, а после родов ее снова зашивали до маленького отверстия, «чтобы доставить мужчине больше удовольствия в течение общения». И так при каждых родах.
Количество смертей от осложнений, кровоизлияний, болевого шока при операции, столбняка и заражения крови никого не интересовало, так же как и количество бесплодных после подобной экзекуции. Обрезание ставило своей целью освободить девочку от сексуальности, сделать ее удобной, фригидной рабыней.
Но варвары придумали не только обрезание, они калечили женщин разнообразными способами. В одних местах им оттягивали уши; в других — вставляли в нижнюю губу тарелку; в третьих — заставляли после смерти родственника рубить фаланги пальцев; в четвертых — надевали на шею удлиняющие ее металлические кольца, после чего начиналась дистрофия шейных мышц; в пятых — татуировали губы до голубого цвета; в шестых — наносили на лицо и тело шрамы; в седьмых — удлиняли лица, привязывая к щекам деревянные бруски; в восьмых — сажали в клетку и насильно кормили до нездоровой полноты.
«Звери! Дикари! Варвары!» — отчаянно думал Отто.
— Звери! Дикари! Варвары! — эхом отзывался на непонятном языке женский крик из динамика.
Крик снова замер на полуслове, ключ в двери повернулся, и в камере снова появился сержант с двумя охранниками.
— Встать! Смирно! Проверка! — заорал он бодрее, чем в первый раз.
Отто не пошевелился. И тогда один из охранников грубо встряхнул его и поставил в вертикальное положение.
— Нет ли у вас каких-нибудь жалоб? — бесцветным голосом спросил сержант.
— Никаких, — сказал Отто, презрительно глядя ему в глаза.
— Отлично, — кивнул сержант без всякого интереса. — Следующая проверка через час.
Они вернулись в тюремный коридор, а крики вернулись в камеру. Еще через какое-то время в двери открылось окно, и на него поставили миску с баландой и лепешкой. Но Отто уже не хотел есть, он уже ничего не хотел.
Он понимал, что теперь сержант с охранниками будет появляться через каждый час, как кукушка из часов, и надо набраться сил, чтобы не броситься на него и не получить наказание за сопротивление… кому? сотруднику тюрьмы? полиции? разведки? контрразведки?
Впрочем, какая разница, главное дотерпеть до приезда консула. Ведь уже утро, и если в консульство официально не сообщат об аресте, это непременно сделают Джон или Тиана.
А женщина все кричала и стонала, и через некоторое время Отто уже даже начал спрашивать ее:
— Милая, ну чем я могу тебе помочь?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.