17. Анна Ахматова

17. Анна Ахматова

Я разговаривала с Ахматовой по телефону. Минимум необходимых слов. Очень холодно.

Н. В., приехав в Ленинград, зашла к Ахматовой передать привет из Москвы и письмо. Она была принята так, что, неловкая и смущенная, поспешила удалиться.

Раиса Гинцбург[186] давала свой сборн[ик] «Звезды всюду» на прочтенье Ахматовой. Ахматова отозвалась: «Поэтично. Мы должны помогать». Слова все хорошие, но тон — ледяной.

О книге стихов Надежды Львовой, покончившей с собой после разрыва с Брюсовым, Ахматова сказала: «Я верю ей, как человеку, который плачет»[187].

Б. В., знавший Ахматову подростком, говорил: «Отчаянная озорница».

Ахматова отличалась гибкостью танцовщицы. Острая, легкая фигура.

Говорили, что Ахматова — хороший товарищ.

Г. Ч.: «Уезжая во Францию, я сказал Ахматовой полушутя: „Приезжайте, Анна Андреевна, к нам в Париж“. — Она тихим голосом ответила: „Хорошо, я приеду“. — Как-то я сидел в парижском кафе, оглянулся, — входит она. В Париже Ахматова ходила в белом платье и в шляпе со страусовым пером, которое Гумилев привез ей из Африки. Такая интересная».

Говорила Бабанова[188]: «Мы все, эвакуированные во время войны в Ташкент, были настроены по-волчьи. Одна Ахматова сидела, затворившись в своей комнате, и писала».

Когда Ахматова подверглась нападениям прессы и была лишена продкарточек, ей их присылали во множестве со всех сторон. Она их аккуратно сдавала в карточное бюро, пока ей, наконец, не выдали полагающиеся в общем порядке.

Когда Лев Николаевич уехал во второй раз в ссылку[189], Ахматова сказала: «Это уже не Шекспир, а Эсхил!»

«У ней руки прекрасные».

Как-то в поезде к Ахматовой очень настойчиво пристал соседний пассажир. Он был коммунист. Тогда Ахматова сказала, что она верующая. Настроение пассажира сразу соскочило, и он стал горячо корить ее и упрекать за устарелые предрассудки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.