Московские будни и праздники
Московские будни и праздники
Осенью 1807 года Пушкины сняли деревянный дом с двумя флигелями и хозяйственными постройками на Поварской улице и зажили как обычно – открыто и хлебосольно. Родители и гости теперь чаще говорили о политике, горячо обсуждали Тильзитский мирный договор, подписанный 8 июля 1807 года государем Александром Павловичем и Наполеоном Бонапартом после тяжёлых военных поражений, понесённых Россией и её союзниками. По этому договору Россия была вынуждена признать завоевания Франции в Европе, оставить Молдавию и Валахию, отвоёванные у Турции, прекратить торговлю с Англией, своим главным партнёром. Россия и Франция обязались помогать друг другу во всякой наступательной или оборонительной войне. Унизительные условия Тильзитского мира уязвляли национальные чувства россиян. Вечера у Пушкиных проходили на патриотической волне интереса к родной истории, литературе, искусству. На Сашу и Олю всё это производило неизгладимое впечатление.
Русский язык, Закон Божий и арифметику детям теперь преподавал Алексей Иванович Богданов, студент последнего курса Московской духовной академии. Нового учителя рекомендовали Сергею Львовичу его тётушки Варвара, Анна и Мария Васильевны Чичерины. Алексей Иванович служил в церкви Симеона Столпника на Яузе, где прихожанками были престарелые сёстры.
Богданов умел быть и мягким, и требовательным с детьми, и они полюбили его уроки. Раньше бабушка никак не могла втолковать основы арифметики Саше, особенно деление. Сколько из – за него было пролито слёз! А молодому учителю удалось поправить положение.
На занятиях Саша порой отвлекался и сочинял стихи. Богданов относился к этому снисходительно, в отличие от нового гувернёра Руссло, сменившего графа Монфора. Сутулый и лысоватый, Руссло внешне являл противоположность своему предшественнику. Оле и Саше он преподавал французский язык и латынь. Гувернёр хорошо знал французскую литературу. Особенно преклоняясь перед Вольтером, он и сам недурно сочинял стихи, примеры из которых приводил ученикам на уроках наряду с цитатами из классиков. Руссло придерживался высокого мнения о своём творчестве, но для брата и сестры Пушкиных разница между его сочинениями и произведениями великих французских авторов казалась очевидной. Педантичный преподаватель строго спрашивал на уроках, не спускал малейшей невнимательности ученикам. Особенно доставалось Саше, но его спасала прекрасная память: не уча задания, он мог совершенно правильно его ответить вслед за сестрой. Слова и речевые обороты он легко запоминал прямо на занятиях. Дети недолюбливали Руссло за строгость и заносчивость, но учителем тот считался хорошим не зря. Успехи Оли и Саши по французскому языку и латыни скоро заметили все.
Уроки фортепиано девочке теперь давал немец Гринвальд. При Монфоре она обожала играть, с удовольствием постигала нотную грамоту и разучивала новые упражнения. С приходом Гринвальда, неудавшегося танцмейстера, всё изменилось. Немец требовал совсем иной манеры игры – громкой и резкой. Сам он нещадно барабанил по клавишам старых ганнибаловских клавикордов. Ученицу, если она делала что – то, по его мнению, не так, он мог ударить линейкой по рукам. Однажды Оля не стерпела и воскликнула:
– Мсьё Гринвальд, вы делаете мне больно!
– А кто Вам сказал, что я не хочу сделать Вам больно! – грубо ответил немец.
Скоро она возненавидела уроки фортепиано, и охота заниматься у неё пропала. Родители не слушали жалоб дочери, принимая их за обычные капризы. Девочка выполняла заданные учителем упражнения без всякого энтузиазма. Лишь иногда в его отсутствие Оля садилась за клавикорды и разучивала произведения любимого композитора Моцарта в той мягкой манере игры, которую привил ей Монфор. Единственным её благодарным слушателем был Саша. Музыка вдохновляла мальчика, и он порой сочинял стихи, записывая их в тетрадь, положенную на колени. Рядом обыкновенно дремала на мягкой подушке стареющая Жужу, тёмная мордочка которой уже начинала седеть. У камина на коврике сладко спал кот Тришка, свернувшись калачиком. Для брата и сестры это были счастливые часы.
Иногда после уроков или воскресного богослужения Оля и Саша с дядькой Никитой Козловым отправлялись на прогулки по Москве, а по праздникам выезжали с родителями и слугами на популярные народные гулянья.
Кремль, Арбат, Замоскворечье, Немецкая слобода, Сокольники. Лефортово… Сколько в православной Москве замечательных мест, от которых веет седой стариной! С давних времён любят хлебосольные москвичи праздники и умеют от души повеселиться.
Накануне Вербного воскресенья, в Лазареву субботу, едут со всего города кареты на Красную площадь на большое детское гулянье и вербную ярмарку. Длинный ряд экипажей тянется по Волхонке до собора Василия Блаженного и Лобного места. Саша, Оля и Лёвушка глядят по сторонам – конца нет этой веренице. Вдоль кремлёвской стены напротив гостиных рядов расставлены палатки и столы, где торгуют вербами, детскими игрушками и красным товаром: тканями, лентами, галантереей, недорогими украшениями. Торговцы предлагают с лотков пироги, калачи, бублики, зазывают детей попить чайку к самоварам, кипящим на столах, а взрослых – напитки покрепче. Пушкины выходят из экипажа и присоединяются к нарядно одетым горожанам, выбирающим подарки для детей и покупающим вербы к великому празднику. Тут же балаган с кукольным представлением. Лёвушка идёт за руку с Сашей и няней. Увидев детскую карусель, малыш начинает проситься туда:
– Каюселька, каюселька!
Мать протягивает Саше монету:
– Иди, покатай Лёвушку! Только, смотри, крепче держи!
Пока родители с Олей ходят по торговым палаткам, выбирая вербы и подарки, мальчики с няней идут к карусели и глядят, как дети на деревянных слониках и лошадках катятся по кругу, который с помощью специальной передачи вращают два крепких мужика.
– Каюсельку хочу! – хнычет Лёвушка.
– Обожди маленечко, – уговаривает его няня.
Вот карусель остановилась, и маленькие «всадники» слезли со «скакунов». Ожидавших своей очереди ребят, наконец, пустили занимать места. Лёвушка выбрал самого большого слоника. Саша посадил его перед собой, крепко ухватившись руками за скобу впереди седла. Брат оказался сидящим как бы в креслице с «подлокотниками» из Сашиных рук – нипочём не упадёт! Карусель закрутилась сначала медленно, а потом побыстрее. Лёвушка выхватил деревянный меч из холщовых ножен и, размахивая им, закричал:
– Уйа! Впеёд!
– Держись крепче, Лайон, – с напускной строгостью наказал брату Саша.
Поплыли перед глазами кремлёвские стены и башни, маковки церквей и торговые ряды. Весело кататься на карусели! Но вот она стала замедлять ход и совсем остановилась. Саша снял брата со слоника. Мальчики сошли с круга, а навстречу уже и Оля с родителями. Девочка протягивает братьям по пирогу с капустой. А у тех на свежем прохладном воздухе аппетит разыгрался, вкусными показались простые пироги!
Выпив чайку из самовара и посмотрев короткое кукольное представление в лубочном балагане, Пушкины возвращаются домой на Поварскую, покидая Красную площадь через Иверские ворота с двумя шатровыми башенками, на которых блестят двуглавые орлы.
На третий день Пасхальной недели Оля и Саша с дядькой Никитой идут в Кремль, гуляют в Тайницком саду, заходят в Успенский собор к мощам московских святителей и забираются наконец на звонницу Ивана Великого.
Ещё не отдышавшись после подъема по крутой винтовой лестнице со стёртыми ступеньками, Саша прильнул к перилам кованой решётки: «Оля, Никита, какая красота! Ух! Вся Москва как на ладони!»
С высоты хорошо видны золотые купола и белые закомары кремлёвских храмов, старинные государевы терема, кирпичные кремлёвские стены с башнями, голубая лента Москвы – реки… Вот изящный Пашков дом с бельведером и колоннами, окружённый ещё не распустившимся садом с пустыми пока чашами фонтанов и гуляющими по аллеям нарядными господами, которые с высоты кажутся лилипутами. Вот широкий Каменный мост через Москву – реку, по которому букашками ползут экипажи. На востоке недалеко от Спасской башни вырисовывается сонм ярких узорчатых куполов собора Василия Блаженного.
От Кремля тянутся во все концы змейки московских улиц с каменными особняками богачей и деревянными усадьбами менее состоятельных горожан, с монастырями и приходскими церквями. Отовсюду слышится беспорядочный звон колоколов: в пасхальную неделю разрешается звонить всем, кому хочется. Город словно обнимает кольцо садов, где на фоне ещё голых деревьев золотятся цветущие ивовые кусты. Кое-где в низинах до сих пор лежит осевший снег.
– Вон Поварская и наша Борисоглебская церковь, – Оля показала брату на шпиль колокольни и купол храма, возвышающиеся над особняками. – А вон чуть ближе и правее церкви наш дом! Видишь?
– Да. Какой он крошечный отсюда! Никита, а где Новинское?
– Посмотрите, вон левее и дальше речка Пресня впадает в Москву – реку и пятиглавая церковь Введенская стоит. Там раньше Новинский монастырь был. Рядом на площади в пятницу будет гулянье.
– А мы туда поедем?
– Конечно.
Налюбовавшись московской панорамой, Оля и Саша подходят к звонарю. Тот позволяет им ударить в два небольших колокола.
– Оль, давай разом!
– Давай! Три – четыре!
Разом не получается: сестра запаздывает. Всё равно здорово!
В пятницу 9 апреля Пушкины с домочадцами едут на Новинское гуляние. Здесь такие же шатры, палатки и балаганы, как на Красной площади в Лазареву субботу, но товару и народу, пожалуй, больше. Всюду поют песни, играют на балалайках. Весело! Вдоль площади устроен длинный ряд круглых качелей с выкрашенными в разные цвета кабинками.
В семье Пушкиных очень любят эту забаву. В каждую из четырёх кабинок садятся по двое: Оля с мисс Белли, Арина Родионовна с маленьким Лёвушкой на коленях и Стёпкой, Надежда Осиповна с Сергеем Львовичем, дядька Никита с Сашей. Три мужика начинают вращать механизм, и качели крутятся всё быстрее. Кабинки то взлетают вверх, то опускаются вниз. Дух захватывает! Старшие дети смеются, Левушка визжит, ухватившись за няню, у мисс Белли испуганные глаза… Но вот качели замедляют ход, и все поочерёдно выходят из своих кабинок, слегка покачивающиеся и довольные.
Лёвушка снова тянет Сашу к детской карусели – не отстанет, пока не накатается. Остальные глядят, как братья на деревянной лошадке проносятся по кругу мимо, и весело машут им. Потом все вместе идут гулять по площади, дешёвый красный товар у коробейников выбирают, народные песни слушают.
Талантлив московский люд, песни слагает красивые, задушевные! Вот две девушки – мещаночки, опрятные и нарядно одетые – по всему видать, из Немецкой слободы, слаженно поют, а парень, на старшую из них лицом похожий, на гитаре подыгрывает да той, что помладше, подмигивает:
Вдоль по улице по Шведской
В слободе было Немецкой,
Генерал – от немец ходит,
За собою девку водит.
Водил девку, водил немку,
Молодую иноземку.
Девка немцу говорила:
Говори, радость, со мною,
Мы одни теперь с тобою,
Ещё третий – высок терем.
Как поедешь, мой любезный,
Во царскую службу,
Заезжай, моя надёжа,
В калинову рощу,
Ты сорви, мой друг, покушай:
Какова горька калина,
Таково житьё за старцем.
Каково житьё за ровнем?
Какова сладка малина,
Таково житьё за ровнем!
Домой на Поварскую к позднему обеду дети и взрослые возвращаются счастливые и голодные, несмотря на уйму съеденных на гулянье сладостей…
На Радоницу, 13 апреля 1808 года, Надежда Осиповна и Сергей Львович идут со старшими детьми на открытие нового деревянного театра у Арбатских ворот, построенного знаменитым архитектором Росси. Со всех сторон здание окружено стройными колоннами, образующими галерею, по которой можно подъехать прямо к дверям. Площадь перед театром заново вымощена. В зрительном зале всё сверкает, от женских нарядов рябит в глазах. Труппа, усиленная хорошими танцовщиками из Петербурга, на премьеру даёт пьесу Сергея Глинки «Баян» с хорами и балетом. Спектакль о славном русском песнопевце древнейших времён по душе патриотическим настроенным москвичам.
Вернувшись из театра, Саша берёт тетрадь, влезает с ногами на кресло в гостиной и сидит, притихнув. Впечатления последних дней овладевают его воображением, но стихи о Москве на французском языке пока не складываются.
* * *
Придёт время, и юный поэт воспоёт город своего детства, обращаясь к нему:
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горестей и бед…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.