Семейные будни и праздники
Семейные будни и праздники
Медовый месяц в Одессе оказался не таким счастливым, как в Феодосии. Хотя увеселительные заведения работали исправно, тревога и беспокойство витали над городом. Как вспоминал позже Леонид Осипович, даже синее одесское небо стало каким-то другим. И это объяснимо — ежедневно горожанам прибывали похоронки. Не менее страшным явлением были раненые, которым не хватало мест в госпиталях, и они буквально валялись на центральных улицах города, выпрашивая милостыню. Взамен убитых и искалеченных молох войны требовал новых жертв. Освобождению от армии подлежало все меньшее количество людей. Утёсову, правда, «белый билет» не грозил — он был полон сил и атлетически сложен. И вот однажды в Треугольный переулок, где по-прежнему жила семья Вайсбейнов, пришла повестка. Утёсова призывали в армию. О том, чтобы уклониться от службы, в доме даже не думали. «Не возвращаются только с того света, — говорил Иосиф Калманович. — Хорошо, что ты нам привел Леночку. До Одессы война не дойдет, а ты скоро вернешься — я верю в это».
Впрочем, Утёсову повезло — служить ему довелось в тыловой части, расположившейся в деревне неподалеку от Одессы. В душе он понадеялся, что хоть иногда сможет приезжать домой. Армия стала малоприятной, но поучительной страницей в жизни Утёсова, который писал в воспоминаниях: «Читатель, если тебе не довелось служить в то время, ты не знаешь, что такое старая царская армия. Что такое унизительное положение солдата, пренебрежительное отношение офицера и затаенная взаимная вражда. Ты не знаешь и самого страшного для солдата — фельдфебеля…» Фельдфебель Утёсову достался беспощадный. Это был простой неграмотный солдат, оставшийся на сверхсрочную службу. Свою службу он нес с чрезмерным рвением и измывался над солдатами крайне изощренно. Утёсова он назначил проводить занятия с новобранцами, которые не только не слушались неопытного «командира», но и путали правую сторону с левой. Не все даже понимали русскую речь. Утёсову никак не удавалось обучить их выполнению простейших команд. Урок ему преподал тот же фельдфебель Назаренко. Однажды, подойдя к правофланговому, он взял его за правое ухо и выкручивал его до тех пор, пока не выступила кровь. После этого он подвел краткий итог: «О цэ правэ вухо. Направо — сюды вертайся». После его команды: «Напра-аво!» — отделение повернулось и зашагало в нужном направлении. «Бачишь, артыст? От тоби уся наука».
Фельдфебель так был увлечен службой, что большую часть жизни находился при солдатах. Была у него жена — необыкновенной красоты хохлушка. «Высока, фигурна. Прямой пробор разделяет черные волосы. Они зачесаны на уши и стянуты в крепкий узел на затылке. Глаза карие, а белки отливают синевой. Чудной формы нос и рот с жемчужными зубами. Писаная красавица, честное слово». Однажды около казармы Утёсов заметил ее и не смог удержаться от соблазна познакомиться. Поравнявшись с красавицей Оксаной, он вытянулся и, щелкнув каблуками, гаркнул: «Здравия желаю, госпожа подпрапорщица!» Женщина смутилась и протянула руку. Не растерявшись, Утёсов взял ее руку и нежно поцеловал. Оксана покраснела и, вырвав руку, быстро убежала. Надо ли говорить, что об этом донесли Назаренко? Вскоре, увидев Утёсова, фельдфебель сказал: «Шо вы тут делаете? У вас же у городе жинка. Мабуть, скучае». Утёсов ответил, что ехать к жене на один день — «гусей дразнить». Проявив неожиданную доброту, Назаренко предложил дать ему увольнительную на целую неделю. Вскоре Утёсов догадался, что пропуском для него является Оксана. Позже он вспоминал: «Я торжествовал победу, а Оксане, наверное, влетало. Я был молод и этого не понимал. Сегодня я бы этого не сделал. Ах, бедная Оксана! Ей так хотелось, чтобы ей целовали ручку! А от Назаренко разве этого дождешься! Только и слышишь:
— И чего тебе издеся надо? А ну, марш отседова!
Ах, Оксана, Оксана!»
Знакомство с Оксаной обеспечивало увольнительные на весьма короткий срок, а Утёсову хотелось большего. Однажды он тайком пробрался в комнату командира части, подпоручика Пушнаренко, и стащил бланк увольнительной. Приложив бланк к оконному стеклу, он перевел на него с какого-то приказа подпись подпоручика, выписав себе десятидневный отпуск (по тринадцатое число текущего месяца).
Оказавшись в Одессе, он так увлекся свободой и семьей — уже подрастала маленькая Дита, — что не заметил, как быстро наступило роковое «тринадцатое». Но в военное время молодым людям без формы было рискованно ходить по городу, и все произошло, как и должно было случиться. Однажды Утёсова остановил патруль и, изучив его увольнительную, пришел к выводу: «Очевидная подделка». «Преступника» повели в комендатуру под конвоем двух пожилых ополченцев с Молдаванки. Из комендатуры солдата, разумеется, отправили в часть к тому же Пушнаренко. К счастью, подпоручик оказался любителем театра и освободил Утёсова от неизбежного и весьма сурового наказания.
И вновь потянулись солдатские будни с их неизбежными проблемами. «Сам я, конечно, питался в полку, — вспоминает Леонид Осипович, — а Леночка с Дитой, естественно, дома, на 32 копейки. Регулярно приносить им солдатский борщ и кашу при системе увольнительных записок было затруднительно. Их осунувшиеся лица терзали мне сердце…»
Он любил жену искренне и по-настоящему. Часто влюбляясь, порой теряя голову, Леонид Осипович так же мгновенно приходил в себя. После очередной любви он снова влюблялся в Елену Осиповну, а от ушедшего романа порой не оставалось даже воспоминаний. О любви же Елены Осиповны к Утёсову, о ее безмерной преданности ему слагались и легенды, и анекдоты. Вот история, рассказанная Леонидом Бабушкиным: «В одной из песен, которую написали Исаак Дунаевский и Лебедев-Кумач, а исполнял Леонид Утёсов, были такие слова:
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь.
Любовь нагрянула, как гром среди зимы, в холодной и голодной Москве. В женщине были необычны и внешность, и образование. Она окончила Высшие Бестужевские курсы по историко-филологическому отделению, кроме того, драматические курсы Петербургского театрального училища по классу пения. Была обладательницей сильного низкого тембра голоса и блестящих сценических данных. Кроме перечисленных достоинств — красива и прекрасно сложена. В совершенстве владела искусством цыганского пения и мастерством драматической актрисы.
Эти данные побудили артистку выйти за рамки императорского Александрийского театра. Она решила, что помимо оперы может одновременно посвятить себя водевилю и оперетте. Имя Елизаветы Ивановны Тиме появилось в заглавных ролях оперетт „Сильва“ и „Прекрасная Елена“. Роль Бони исполнял Леонид Утёсов. За всю свою жизнь артист играл эту роль не менее семисот раз. Но именно она помогла сделать Бони более искренним, лиричным и тонким. Эта пара играла и в „Прекрасной Елене“. Она — Елена, он — Менелай…»
Здесь прервем повествование Леонида Бабушкина, ибо едва ли его рассказ достоверен. Во всяком случае, женщиной, о которой он пишет, никак не могла быть Тиме. Елизавета Ивановна прожила почти всю жизнь в Петербурге-Ленинграде, а не в Москве. С Утёсовым у нее действительно был роман, но это случилось уже после его переезда в город на Неве. А сейчас снова обратимся к рассказу Бабушкина. Он важен не для восстановления биографии Утёсова, а, скорее, для характеристики Елены Осиповны:
«Сутки делились на несколько периодов. Днем — репетиции, вечером — спектакль, ночь — в неотапливаемой комнате. Утром — долгая, почти рыночная торговля, кто должен встать первым, чтобы согреть чайник. Это игра-торговля у обоих партнеров вызывала некоторое раздражение. Она считала, что он, как джентльмен, должен встать первым. Он, в свою очередь, считал, что первой должна вставать хозяйка.
Еще совсем недавно ему казалось, что этот бурный „роман века“ никогда не кончится. С безоглядностью молодости бросился в поток страсти, забыв о жене и дочке. Многовековая мудрость гласит, есть два тирана — время и случай. Время и споры создали трещину в добрых отношениях. А случай? Как много в жизни зависит от случая. Случай не заставил себя долго ждать.
В один прекрасный день, вернувшись на новое местожительство, расположенное недалеко от трех вокзалов, он увидел во дворе, возле входной двери в квартиру, целый воз аккуратно сложенных, распиленных и наколотых дров. В дужке амбарного замка, которым обычно запирали квартиру, белела сложенная бумажка. Текст был весьма лаконичен: „Не экономьте. Топите. Не простудите Ледю“. Записка была подписана инициалами Е. О. Но, если бы даже не было подписи, он бы моментально узнал почерк и эту вечную заботу о его здоровье и голосе.
Спазмы сжали горло. Сразу вспомнилось, что его жена отказалась от профессии актрисы, чтобы стать настоящей женой, сосредоточившей все свое внимание на муже, доме, семье. Она никогда не стала бы спорить, кто должен вскипятить чайник. Она бы просто вскипятила, заварила, налила в чашку и подала бы чай. Недолго думая, Леонид Осипович собрал свой скарб в небольшой чемоданчик и вернулся к семье».
Очень похожую по содержанию, но более правдоподобную новеллу рассказывает сам Утёсов по воспоминаниям Глеба Скороходова: «Если бы вы знали, как Елена Осиповна мудро поступила, когда узнала о моей измене! Нэп, двадцать первый год, на редкость морозная зима. Я работал в Театре оперетты, играл Бони в „Сильве“, царя Менелая в „Прекрасной Елене“ и безумно увлекся нашей примадонной. Увлекся настолько, что несколько ночей не приходил домой, чего раньше со мной не случалось. И вдруг ранним утром раздается стук в дверь домика, где я ночевал, — это там возле Тверской, за нынешним театром Ермоловой. Открываю дверь — на пороге возница, за ним — подвода, полная дров. И возница говорит:
— Елена Осиповна просила передать эти дрова вам. Она очень беспокоится, что здесь в квартире холод и вы ненароком заболеете.
— И вы знаете, — закончил Утёсов, — в тот же вечер я уже был дома».
Я неслучайно воспроизвел две эти новеллы, дабы продемонстрировать, как живут и развиваются легенды об Утёсове.
Но все эти истории едва ли хоть сколько-нибудь полно отражают полувековой роман под названием «Утёсов—Ленская». Он пережил все романы любвеобильного Леонида Осиповича, вечно окруженного поклонницами. Пережил даже появление в семье Антонины Ревельс, которая с середины 1960-х годов постоянно присутствовала в доме Утёсовых в роли домоправительницы, подруги, а фактически — «младшей жены». Сложность отношений двух женщин не мешала их взаимному уважению. По словам Антонины Сергеевны, «Елена Осиповна была женщиной мудрой, доброй и с твердым характером. Несмотря на свой очень небольшой рост, она умела не теряться. Красивая, с седой прядью в темных волосах, которая придавала ей какую-то царственность. Она вела дом, и на ее плечи ложилось много забот. Утёсов занимался почти исключительно творческими делами и в домашние не вмешивался».
Досужие сплетни о личной жизни Утёсова не должны заслонять того факта, что его отношения с женой всегда были полны взаимной нежности и обожания, пусть и с оттенком иронии. Нередко говорят, что хорошие, талантливые дети рождаются только в настоящей любви, и это подтверждает пример Диты — единственной дочери супругов.
* * *
Почему дочь назвали Эдит? Говорят, что прабабушка новорожденной девочки, мать отца Утёсова, умершая незадолго до рождения Эдит, носила имя Эдя — уменьшительное от «Этла». Об этом напомнил Леониду Осиповичу его отец — Иосиф Калманович Вайсбейн. Существуют и другие версии появления необычного имени. Вот как Утёсов объяснил его происхождение актеру Евгению Дуднику:
«Когда родилась Дита, я пошел в синагогу записывать ее. Мне очень нравилось имя Эдит, Дита. Где-то я вычитал это имя. Я попросил, чтобы ее так записали. Шамес-писарь раскрыл свою книгу, где были записаны все еврейские имена, и говорит:
— Нет такого имени. Возьмите Сару или Ревекку. Чем плохие эти имена?
— А я хочу Эдит.
— А что это за имя?
— Это норвежское имя.
— А где находится эта Норвегия?
— В Америке, — ляпнул я.
— Ну, если в Америке, то пусть будет Эдит.
Так и записали».
Эдит родилась 14 марта 1915 года. Обожаемая не только родителями, но и бабушкой, дедушкой, дядями и тетями, она с детства отличалась красотой и редким обаянием. Когда вместе с родителями она гуляла по Одессе, ее нередко брали на руки чужие люди, чтобы просто обнять или даже сфотографироваться. Начав разговаривать в годовалом возрасте, она в три года уже сочиняла стихи. Поэтому неудивительно, что в десять лет стихи ее уже вызывали восхищение не только родных, но и других людей, знавших толк в поэзии. Хочется верить, что когда-нибудь будет издан сборник ее стихов, ибо Леонид Осипович бережно их собирал, и они до сих пор хранятся в его архиве.
Образование Эдит получила домашнее, а затем театральное: училась в Ленинградском хореографическом училище имени Вагановой. Ей было двадцать с небольшим, когда отец взял ее солисткой в свой оркестр, где она работала с небольшими перерывами около двадцати лет. Но еще до этого Леонид Осипович решил дать Эдит полноценное театральное образование — «я уверен, что в ней сидит мой талант драматического актера». Он обратился к старому своему другу Рубену Николаевичу Симонову, руководителю театра Вахтангова. В день, когда дочери исполнилось 18 лет, он сказал ей: «Пора, как говорят в Одессе, прибиваться к берегу. Мы с мамой хотим отправить тебя в Москву в училище при театре Вахтангова». Эдит зааплодировала от радости — она стремилась в Москву, как все три чеховские сестры, вместе взятые.
Романтическая натура Диты провоцировала ее на увлечения, доставлявшие немало беспокойства семье. Одним из них стала безответная влюбленность в Исаака Дунаевского. Нежно любя дочь, Утёсов в стихотворном послании ей не удержался от шуток по поводу ее бесконечных влюбленностей, а заодно и склонности Елены Осиповны к полноте:
Лена, Лена, погляди ты —
Волга-матушка река.
Ведь влюбленность нашей Диты
Заливает берега.
Сирень цветет,
А Ледя поет:
Ах, Дита! Грудь больно.
Влюбляться довольно!
Не сравнить ее с зефиром,
Волга-матушка река.
Ведь у нашей Лены жиром
Заливает берега.
Сирень цветет,
А Ледя поет:
Ах, Лена! Грудь больно,
Жирела — довольно.
В день 18-летия дочери Леонид Осипович написал письмо Рубену Симонову (к сожалению, в архиве Утёсова его нет). Вскоре он получил ответ: «Дорогой Л. О., получил ваше письмо. Я очень тронут вашим доверием ко мне как к художнику, и от вас слышать это для меня особенно радостно и ценно. Сделаю все от меня зависящее по отношению к вашей дочери и надеюсь воспитать в ней хорошую актрису для своего театра. Думаю повидать вас в Ленинграде, куда едет театр Вахтангова на гастроли в мае месяце. Жду вашей новой работы, о которой слыхал (от Виктора Самойловича) очень много хорошего. Жму ваши руки, дорогой и любимый Л. О. Ваш Рубен Симонов, 17.04. 1933 г.».
Летом того же года Эдит уехала в Москву и была принята в театральное училище, которое сегодня носит имя Бориса Щукина. Училище она по каким-то непонятным причинам не окончила, но вскоре Утёсов со своим оркестром приехал в Москву, и Эдит оказалась в оркестре отца. Этот оркестр она покинула не по своей воле в конце 1950-х годов под предлогом «семейственности». Никто не посчитался с тем, что в спектакле Утёсова «Темное пятно» на музыку И. О. Дунаевского она блистательно сыграла главную роль. О ее игре в этом спектакле высоко отозвались и сам Дунаевский, и другой популярный композитор — Никита Богословский. Но это не тронуло московских чиновников от культуры, давно относившихся с подозрением к чересчур популярному Утёсову и его оркестру.
Антонина Ревельс вспоминала: «Однажды Утёсову позвонили из Министерства культуры и велели Диту из оркестра уволить. Это был для Леонида Осиповича страшный удар. Он долго думал, как это сделать безболезненно для дочери. И придумал. Он сказал ей: „Диточка, знаешь, давай мы поступим так. Ты уйдешь из оркестра и создашь свой маленький джаз. И увидишь, все сразу успокоятся, исчезнут эти несправедливые рецензии“. Дита так и сделала. И действительно, рецензии стали совсем другими, травля прекратилась. Ее джаз пользовался большим успехом».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.