ПЛЕН
ПЛЕН
На земле лежала ненадежная июльская ночь, короткая и душная.
Разомкнув отяжелевшие веки, Михаил увидел мерцание Большой Медведицы. Смутно стал припоминать, как истошно кричал: «Выдра», наведите меня на восток!», как пытался взять ориентировку.
Наваждение? Из неведения раздался хриплый голос:
— Живем, браток?
Рука невольно потянулась к пистолету. Кобуры не было…
— Свои, браток…
Над обрывом ямы, из опрокинутого ковша Большой Медведицы, высунулись морды немецких овчарок. Так явился фашистский плен.
— Бежим! — первое, что шепнул Девятаев соседу.
Тот, когда скрылись собачьи морды, пододвинулся ближе.
— Трое пытались… Полегли на выходе…
Ныла раздробленная нога, нестерпимо горели лицо и руки. Горечь бессилия душным комком застряла в горле. Стиснув зубы, закрыл веки.
— Летчик! — тихо позвали из темноты.
— Что? — встрепенулся всем телом.
И опять из ковша Медведицы выползли собачьи морды.
— Я тоже летчик… На «яках» да «илах» в небе героями были. А здесь? Выдержишь?
…На земле лежала ненадежная летняя ночь, короткая и душная.
День был впереди.
Первый допрос.
Летчика ввели в комнату, часовой захлопнул дверь.
За столом сидел офицер, выбритый, в чистеньком мундире. От него попахивало духами. Пытливо посмотрел на вошедшего. Положил локти на стол. Спокойно спросил:
— Фамилия, имя, отчество?
Летчик промолчал.
— Не тяни время, старший лейтенант. Мы все знаем.
В самом деле, документы, конечно, у них — карманы пустые. Что ж, если погибать, так не безымянным. Придут наши, узнают, как он вел себя здесь. Вспомнилось: «В небе героями были… А здесь? Выдержишь?» Выдержит… Надо выдержать!
— Русский?
— Мордвин.
— Что это? — офицер взглянул на переводчика, потом в какую-то бумажку: — Кличка?
— Национальность.
— Я не знаю такой. Есть узбек, татарин, грузин…
— Вы еще многого не знаете о моей стране…
Немец вскинул круглые ястребиные глаза, но тут же погасил гнев, криво усмехнулся:
— О, мы все знаем. Даже, — прищелкнул пальцами, — твою девочку.
Достал из стола карточку Фаины.
— Это моя жена.
Значит, письмо, которое он получил перед вылетом и не успел вскрыть, первыми прочли эти… И снова горечь бессилия комом застряла в горле.
— Если будешь вести себя благоразумно, расскажешь правду — будет лучше. Все зависит от тебя, — и достает еще одну фотокарточку. — Кто это?
Еще бы Михаил не узнал своего командира дивизии, того, кто помог ему снова стать истребителем! Да покажись Александр Иванович Покрышкин в небе, и то без труда узнал бы его. У него и в полете свой, покрышкинский, почерк.
— Почему молчишь? Это твой командир?
— Нет. В первый раз вижу карточку этого офицера.
— Не ври! — следователь ударил кулаком по столу. — Тебя сбили на «кобре», на них летает дивизия Покрышкина!
— Не знаю, я служил в другой части.
— Нам все известно. Но мы хотим от тебя услышать об этом Покрышкине. Расскажешь — будешь свободен!
Вон чего захотели!.. Нет, они еще не знают с кем имеют дело.
— Я служил в другой части.
В бобровском полку он еще не получил удостоверения, перед немцем было старое, «медицинское».
— Расскажи о ней.
— Я солдат, — нервы напряглись до предела, — и мне это запрещено присягой.
— Уже не солдат, война для тебя окончена. Спокойно дождешься нашей победы.
— Этого не будет.
Фашист помедлил. Закурил сигарету. Ловко выпустил серию дымовых колец, залюбовался, как они, расширяясь и переламываясь, исчезают.
«Вот и от вас это же останется», — подумал Девятаев.
— Сколько у тебя боевых вылетов?
— Сто.
— Перед нами, конечно, ничем не провинился.
— Нет, сбил лично десять самолетов, восемь в группе, — и поднял голову.
Этого немец, конечно, не ожидал. Он ждал, что пленный кинется на колени, станет умолять, доказывать свою невиновность, просить пощады.
Нет, русский летчик, пусть раненный, обгоревший, не склонит голову перед врагом даже в его стане.
И снова допрос. Наконец офицер подвел итог:
— По твоим показаниям выходит, что русские перебросили на наше направление новую летную часть. Это мы проверим. Не подтвердится — будет плохо.
…Спустя много лет Девятаев прочитал запись того допроса. Протокол был найден среди документов гестапо, захваченных нашими войсками.
«ВОПРОС. Почему вы упираетесь? Ведь мы все равно победим.
ОТВЕТ. Как же вы победите, если отступаете?
ВОПРОС. У нас изготовлено новое оружие, перед которым русским войскам не устоять.
ОТВЕТ. Германия неминуемо будет побеждена подавляющим превосходством русского вооружения».
Заключение гестаповца:
«Военнопленный производит впечатление не очень умного человека. Не заслуживает доверия тот факт, что он располагает такими небольшими сведениями о своей части, будучи старшим лейтенантом. Нельзя проверить, насколько правдивы его показания».
А позднее эсэсовец дополнил:
«Убежденный коммунист. Такого исправит только крематорий».
Записать — записал, «исправить» — не сумел.
В ту пору фашистская армия терпела одно поражение за другим. Но в диком фанатизме гитлеровцы усиленно рекламировали свое новое «сверхоружие», перед которым «русским войскам не устоять».
Что же за силу собирались применить фашисты?