IV
IV
Утром 22 мая он снова увидел крутые шиферные крыши старой Праги и встретился с сыном, трехлетним бутузом, женой и матерью. В Праге Набоковы провели несколько дней, гуляя по холмам запущенного парка Стромовка и стараясь наверстать прожитое врозь время, а потом отправились в Франценсбад, где Вера, уже год страдавшая ревматизмом, собиралась брать лечебные ванны. Они остановились в отеле «Эгерлендер»: поля с одной стороны, парк с фазанами и зайцами — с другой30.
В Чехословакии для Набокова образ Гуаданини ярко сиял где-то за горизонтом, тогда как чувство вины и необходимость лгать омрачали ближнюю перспективу. Он тайно писал Ирине, признаваясь, что четырнадцать лет, которые они с Верой прожили вместе, были безоблачно-счастливыми (ни в одном из писем любовнице он не сказал о жене ни слова осуждения), что они знают друг о друге каждую мелочь и что теперь все это погибло. Вера получила анонимное письмо, в котором по-русски, но латинскими буквами подробно, на четырех страницах, описывался роман ее мужа. Набоков все отрицал, но ему мучительно трудно было притворяться, будто семейное счастье, как прежде, незыблемо. «Неизбежная пошлость обмана, — писал он Ирине. — И вдруг совесть ставит подножку и видишь себя подлецом». И все же, не в силах порвать с Гуаданини, он просит ее писать до востребования на имя В. Корфа в Прагу, где мать организовала его выступление31.
Поезд, на котором он ехал из Франценсбада, сломался, и он едва не опоздал на собственный литературный вечер. Остановившись у матери в ее двухкомнатной квартире, он играл с ней в карты и разговаривал ночи напролет. 23 июня, пробыв в Праге пять дней, он навсегда простился с матерью и отправился к Вере в Мариенбад, куда она приехала встречать Анну Фейгину, благополучно вырвавшуюся наконец из Германии32.
На следующей неделе, в Мариенбаде на вилле «Буш», он написал «Облако, озеро, башня» — рассказ-притчу, который не без основания имеет вполне конкретные время и место действия — Германия, год 1936–193733. Впечатлительный русский эмигрант выигрывает на благотворительном балу увеселительную поездку. На обратном пути в Берлин его спутники, здоровяки немцы, которых он раздражает уже тем только, что на них не похож, бьют и мучают его.
Рассказ можно прочитать по-разному: как обвинительный приговор немецкому духу, который способен привести Гитлера к власти; как критику нацистской программы «Через радость — к силе»; как исследование всемирной пошлости; как конфликт между стремлением к индивидуальному счастью и жестокостью навязывания собственного представления о счастье другим; как восхищение миром, созданным для счастья; как скорбь по миру, осужденному историей на страдания. «Облако, озеро, башня» находится на полпути между «Приглашением на казнь» (именно так герой рассказа называет свое путешествие) и более поздним романом «Под знаком незаконнорожденных». Кругу, герою этого романа, страдающему от пыток, которым подвергается его сын, облегчение приносит лишь приходящее в безумии осознание того, что сын его — только один из персонажей некоего романа. В «Облаке, озере, башне» неожиданный авторский голос называет протагониста «один из моих представителей» и заканчивает рассказ так:
По возвращении в Берлин он побывал у меня. Очень изменился. Тихо сел, положив на колени руки. Рассказывал, повторял без конца, что принужден отказаться от должности, умолял отпустить, говорил, что больше не может, что сил больше нет быть человеком. Я его отпустил, разумеется34.
Вероятно, это означает смерть, конец истории персонажа. Однако образ автора-рассказчика в «Облаке», как и в романе «Под знаком незаконнорожденных», предполагает существование некоей потусторонней творческой силы, выступающей на стороне героя, униженного историей. Этот короткий рассказ, один из самых любимых писателем, станет первым произведением, переведенным им на английский по приезде в Америку.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.