В. Н. КОЗЛОВ, журналист, старшина II статьи запаса ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

В. Н. КОЗЛОВ,

журналист, старшина II статьи запаса

ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

В праздничные дни челябинские почтальоны доставляют ей много писем и открыток — буквально пачками она достает их из почтового ящика. С Первомаем и Днем Победы поздравляют родственники и друзья — близкие люди, чей почерк хорошо знаком.

Однако этот конверт поначалу ни о чем не говорил: из Запорожья писала какая-то Ксендзова. Все встало на свои места через несколько первых строчек.

«Здравствуй, дорогая Сашенька Коренная, а теперь уважаемая Мария Егоровна Панова!.. Быть может, ты не забыла агронома, который в 1943 году с женой и мальчиком квартировал в Новом Буге у Лукерьевны. Тот мальчик теперь главный инженер на заводе в Запорожье, а я, его мама, живу у него. Недавно ездила в Новый Буг, зашла к приятельнице — директору музея. Когда она в разговоре обмолвилась о двух девушках-радистках с Березовской улицы, то я сразу поняла, о ком речь. Это же ты с подругой! Взяла твой адрес, решила написать…»

Вот ведь какое дело… Мария Егоровна до сих пор считала, что во временно оккупированном фашистами городке о них, радистках, не знал никто, кроме хозяйки домика да Талки, ее 14-летней дочери. Перед ними пришлось раскрыться, так как без помощи местного населения обойтись было бы трудно.

Для нее эта заброска в тыл врага была второй. Готовились вместе с Анной Калачевой. Согласно несложной легенде, Мария по документам именовалась Александрой. Фамилию оставила свою — Коренная. Обе выдавали себя за беженок из Кривого Рога.

Сброшенные с военного транспортного самолета они приземлились в ночь на 6 ноября у деревни Александровки, расположенной километрах в тридцати от Нового Буга. Зарыли в стогу две свои радиостанции с комплектами питания к ним, три пистолета и почти целый мешок денег — 180 тысяч немецких марок плюс десять тысяч рублей. В город отправились утром. Они были похожи на горожан, бредущих проселочными дорогами с одним желанием — обменять на еду что-либо из вещей. Дошли до аэродрома. Отсюда и начиналась та самая Березовская улица.

Многие отказались пустить их на квартиру, прежде чем девушки постучали к женщине, которую соседи называли Лукерьевной. Та и рада бы помочь бедолагам, да тоже боится оставить у себя без разрешения полиции.

Сходив к властям, просительницы расплакались: мол, за вами же идем с тех пор, как вы стали выравнивать фронт. Им позволили подселиться на время.

Теснота на небольшой русской печке, где надлежало спать, девчат не смущала. И даже хорошо, что на койке, с трудом вместившейся в эту клетуху-комнатуху, располагались еще хозяйка с дочкой. Значит, здесь не захочет жить никто.

В другой комнатке была семья агронома. А в третьей… Ох, и натерпелись они страха утром, увидев на четверых своих соседях форму солдат полевой жандармерии! Зато потом поняли пользу столь «милого» соседства: и подозрений будет меньше, и своеобразная охрана от шатающихся по домам солдат обеспечена.

На следующий день побывали с хозяйкой на базарчике. Продавали и покупали там за немецкие марки, но тайное хождение имели и рубли. К великой радости Лукерьевны, купили утку для общего стола. Но самих интересовало другое: что тут в городе и как?

После завтрака взяли две корзины, мешки и отправились якобы к дальней родственнице за вещами. На обратном пути им повезло. Уже незадолго до комендантского часа мимо аэродрома их подвез на арбе с сеном какой-то старик.

Только стали подходить к дому — обратили внимание: за ними идет унтер-офицер. Не догоняет и не отстает. Теперь руки-ноги дрожали не от одной лишь усталости, но и от страха. Что делать? Как выстрел сзади хлопнула калитка. Девушки в сени, а за спиной голос:

— Мамка! Нам квартира!

— Нету квартиры! Нету! Жандармы живут! — затараторила с порога хозяйка.

Потом, когда наконец оправились от страха, Мария принялась развязывать мешки. Пристально глядя на Лукерьевну, она медленно проговорила:

— Вы ведь были красивой…

— Ты-то почем знаешь?

— Нам показывали вашу фотографию в Москве. Оттуда к вам и послали. Велели помочь, коль нуждаетесь в чем. А вы покажете, где спрятать радиостанцию. И оружие дали. Так что в случае чего… В общем, сами понимаете.

Рацию спрятали в камышовом настиле чердака, куда попасть можно было из сарайчика по приставной лесенке. Обычно в 14 часов, как только начинался сеанс радиосвязи, Талка убирала ее и играла во дворе с собакой.

12 ноября дали первую радиограмму: «Добрались благополучно», а 8 марта, сразу после взятия городка 57-й стрелковой дивизией, отстучали последнюю: «Ждем вас». А между этими телеграммами было еще более двухсот сообщений.

О принимаемых нашим командованием мерах иногда они узнавали в тот же день. Однажды отправили донесение о прибывшем на вокзал составе с танками, а через несколько часов слушали, как бомбили его налетевшие самолеты.

В конце декабря девушек поздравили с представлением их к правительственной награде. Какой? Это оставалось неизвестным.

Ничего не сказала о ней и встреченная ими связная Галина Дейнека. Той памятной зимой на явочной квартире ее встречала Анна Калачева. Поглядывая из окна на улицу, гостья взялась самостоятельно определить вторую радистку. И не ошиблась. «Вон, — говорит, — идет Саша. Одна рука прижата, другой размахивает. Голову держит внаклон, будто под ноги смотрит. Точь-в-точь, как описывал ее походку наш батя, майор Липатов».

Тот провожал их в тыл врага. Встречал другой майор — Д. И. Хорошевский. После вручения им орденов Красного Знамени он еще раз поздравил своих помощниц и строго предупредил: «Нигде никогда не фотографироваться до самой победы. Такая уж у нас профессия».

Профессия у них действительно была особая — разведчики. Они дрались с врагом не в атакующих цепях боевых товарищей, а далеко за линией фронта, в глубоком тылу фашистов. Не то, что неверный шаг — даже один какой-то взгляд мог стать причиной провала операции, задуманной командованием. О фотографиях же и думать-то не разрешалось!

И все-таки, когда Мария и Анна — каждая при новеньком ордене во всей своей парадной форме — оказались на улицах освобожденной, ликующей Одессы, удержаться от соблазна не нашлось сил. Приняв необходимые, по их разумению, меры предосторожности, двумя тенями скользнули за двери какой-то фотомастерской…

Об этом они рассказали Хорошевскому через много лет после войны, в одну из встреч в День Победы. И неожиданно услышали его добрый смех:

— А знаете, девчата, иногда это хорошо, что нарушаются приказания старших. По крайней мере не только в сердцах наших, но и в фотодокументах память о тех днях осталась.

И вправду, славная память. О боях-пожарищах. О друзьях-товарищах.