ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как часто горькое и доброе ходят рядом. Только что Фелька проводила Яшин поезд в дальний неведомый Казахстан, шла с вокзала, и грусть ее перемешивалась с радостью. Скоро она распростится с надоевшей столовой и придет в цех, к токарному станку. Есть твердое обещание — первого июля ее ставят ученицей к старому токарю Андрею Петровичу Грязнову. Завод, которого она побаивалась в раннем детстве из-за грохота, дымов и огненных сполохов, теперь возьмет ее в свою семью. Теперь она сможет кое-чего добиться. Пусть пройдут годы, но все когда-нибудь узнают о ней. Узнает и Яша, и его мать…

А город Тагил, эта старая вотчина Демидовых, неузнаваемо изменялся каждый день. Летом тридцать второго года газеты писали о создании новой большой строительной организации — Государственного управления по строительству и эксплуатации Ново-Тагильского завода, короче, треста Металлургстрой. На строительных площадках собирали новые экскаваторы и подъемные краны, похожие на одноногих и длинношеих журавлей. На всех окраинах шипели огни газосварочных аппаратов. И все яснее проглядывались очертания будущих стен, труб и бесчисленных улиц, рабочих поселков, которые уже загодя именовали торжественно и необычно — социалистический город, а ласково — соцгородок.

На станции Сан-Донато, названной так в честь последнего отпрыска владельцев старого завода, Демидова, купившего себе княжеский титул у обедневшего итальянского аристократа, на станции, имя которой было оставлено советской властью, как память о проклятом прошлом, — стояли длиннющие составы с шамотным и динасовым кирпичом, с огромными ящиками стекла, гвоздей, с платформами бревен, досок, брусьев, шпал, металлических конструкций, с вагонами, в которых была всякая всячина — от дорогих, купленных за границей на золото станков, до ивановского ситчика на платья ударницам-комсомолкам…

В жерле рудного карьера горы Высокой задымил первый паровоз, тянувший думпкары с рудой.

Через год в Тагиле состоялось торжество. На стройплощадку приехал сам нарком тяжелой промышленности, любимец рабочих и гроза нерадивых Георгий Константинович Орджоникидзе. Товарищ Серго. К этому времени была пущена электроподстанция первой очереди в двадцать пять тысяч киловатт. Между старой частью Тагила и строительством металлургического гиганта начали бегать автобусы. Готовились к сдаче в эксплуатацию первые цехи огнеупорного завода. Теперь не надо будет возить издалека и за большие деньги огнеупоры, сталеразливочный припас для будущих доменных и мартеновских печей.

На Гальянке появилась «Ударная бригада журналистов». Они ходили из дома в дом и записывали воспоминания старых горняков, доменщиков, прокатчиков и другого работного люда. Седые деды и бойкие старушки взялись за неслыханное дело — по ночам, склоняясь над столом, скрипели перьями, описывали свою жизнь. Они становились на склоне лет писателями. С благословенья самого Максима Горького начала создаваться первая книга о рабочих, написанная руками самих рабочих. На собрании авторов будущей книги ее решили назвать «Были горы Высокой».

…В механическом цехе кончилась смена. Прозвучал гудок, но никто не пошел к выходу. Молодежь и старики, парни и женщины — все столпились у станка секретаря партячейки Василия Евстафьевича. Сегодня после смены нужно было всем цехом выходить на угольный двор, выбирать из мусора куски угля и возить его на тачках к дверям углепомолки. Без этого остынут котлы, замрет вся работа. Кто-то не позаботился в свое время об угле для механического цеха, и вот теперь…

Но выбирать уголь из мусора не пришлось. Прибежал посыльный от железнодорожников. Заводу прислали эшелон угля из Кузбасса.

Вот так, просто, задолго до официального провозглашения произошла встреча руды Урала с углем Кузбасса. Правда, пока без речей, аплодисментов и музыки. Да, собственно, аплодировать было рано. Рейс был еще длинный, тяжелый и дорогой.

А Фаина Шаргунова как раз рассчитывала на свободный вечер. Поэтому и надела свое светлое выходное платье. И если в нем еще можно было выбирать уголь из мусора, то разгружать вагоны уже никак невозможно… Но переодеваться уже некогда.

Да! Почему Фаина, а не Фелька, не Фелицата? Дело в том, что Яша перед отъездом взял с Фельки слово, что она переменит свое имя. Это было несложно, и, к тому же, в те годы какое-то поветрие шло по перемене имен, фамилий. Решительно порывая с прошлым, строя новое, люди не хотели идти в будущее с именами, навязанными попами. Вот и Фелька заплатила требуемую сумму и стала уже не Фелицатой, а Фаиной.

…Совковая лопата, если берешь ее в руки первый раз, кажется страшно тяжелой и неудобной. А в совок надо еще набрать угля как можно больше и кинуть как можно дальше. Хорошо еще, что Василий Евстафьевич дал свои рукавицы. С каждым броском Фаина набирала совок все полнее. Экономя силы, широко отводила локоть назад и бросала уголь в проем двери.

Было жарко. А если налетал легкий ветерок, он поднимал облака угольной пыли. Мелким порошком она сыпалась с ресниц в глаза, щекотала уши, противно скрипела на зубах. Очень скоро все перемазались не хуже кочегаров. Пот лил по лицу, оставляя на щеках светлые промоины. Фаина не хотела и думать о своем светлом выходном платье.

Все участники субботника смеялись друг над другом, сверкая белокипенными зубами да голубоватыми белками глаз. Впрочем, особенно смеяться было некогда. Завтра к вечеру состав должен быть выгружен. Если нет, то его подадут под разгрузку в другой цех, где от угля тоже не откажутся…

Платье прилипло к спине, но бросать работу никак нельзя было. И пусть шуток становилось все меньше, но ритм движения лопат не затухал.

У Фаины от непривычной работы ныла спина, казалось, ее уже никогда не распрямить. Хотелось разорвать стягивающий грудь лифчик, чтобы дышать посвободнее. Но разве она позволит себе остановиться, когда другие работают не разгибаясь? Ни за что в жизни!

Василий Евстафьевич швырнул лопату из вагона, и она зазвенела, скатываясь вниз по куче угля. Он тяжело вздохнул и отер лицо тыльной стороной ладони.

— Кажется, на сегодня хватит. Завтра еще по вагону — и уголь наш. Пугают, что увезут завтра… Кончайте, ребята. Девки тут заметут, и по домам.

Фаина, ощущая предельную усталость, в то же время испытывая новое глубокое чувство удовлетворения и даже гордости, побрела к сестре, домой, на Гальянку.

А вскоре, выбирая делегатов на заводскую профсоюзную конференцию, Василий Евстафьевич предложил кандидатуру Фаины Васильевны Шаргуновой, и все согласились. Она пришла на конференцию в белой кофточке, в темно-синей юбке. На голове алела косынка, о которой она еще недавно только мечтала. Платье, светлое выходное платье, сшитое по последней моде, на полторы четверти ниже колена и с поясом по бедрам, годилось теперь разве что для работы по дому.