ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Владимир Юльевич Визе и Николай Николаевич Зубов были значительно старше меня, они были моими учителями. Михаил Михайлович Сомов хотя и был старше меня на шесть лет, но полярную карьеру мы с ним начали почти одновременно.

Впервые встретились мы с Сомовым в Арктике на острове Диксон в августе 1938 года.

После четвертого курса Ленинградского университета я отправился на производственную практику в составе гидрографической экспедиции на небольшом судне «Иван Папанин». Экспедиция, в которой я участвовал в должности техника-гидролога, занималась промерами глубин в восточной части Карского моря в районе острова Мона. На нашем судне впервые применялись радиодальномерные устройства для определения точных координат опорных гидрографических вех, к которым уже привязывались промерные галсы.

В то лето льдов в Карском море было мало, практически мы их не видели, но штормов хватало, и нам неделями приходилось болтаться на крутой волне, а в особо бурные периоды уходить на подветренную сторону какого-либо островка и в его ветровой тени отстаиваться на якоре.

На Диксон мы пришли для бункеровки соляром и пресной водой. Войдя в обширную Диксонскую бухту, мы встали на якорь против полярной станции, расположенной на острове. Порт Диксон на материковой части бухты тогда еще только начинал строиться. Полярная станция состояла из четырех деревянных домов. В большом доме — главном здании — располагались жилые комнаты, кухня, кабинет начальника, библиотека, а в центре дома — обширная кают-компания с длинным столом из толстых досок и скамейками во всю длину стола. И небольшие домики: приемная радиостанция, метеодом, баня и гостиница для приезжающих. Между домами проложены деревянные мостки.

На северной стороне острова была передающая радиостанция и две сараюшки, выполняющие функции складов.

Группа с нашего судна высадилась на берег. Хотя это и была Арктика, но по сравнению с широтами, где мы плавали, это был юг.

В сырую пасмурную погоду среди серых камней контрастно зеленели пятна травы и яркие куртины желтых полярных маков и лютиков. Запах зелени возбуждал радостную тоску о лете на Большой земле. Диксон! Остров, о котором писали многие полярные исследователи в своих отчетах и воспоминаниях. Его бухта давала приют многим кораблям. Я много читал об этом острове и теперь расспрашивал всех, кого встречал, повторяя разным лицам однообразные вопросы «А это что?», «А это для чего?», вызывая добродушные или саркастические улыбки у старых полярных «волков».

— А это что за сарай? — спросил я у проходящего человека, показывая на темное приземистое бревенчатое сооружение с двумя небольшими окнами.

Он мне ответил:

— Это дом, где останавливаются летчики, когда прилетают сюда.

— А сейчас там кто?

— Какой-то отставший от самолета гидролог, — был ответ. «Это уже интересно, — подумал я. — Встретить опытного коллегу, да еще летающего на самолетах».

И по скрипучей небольшой лестнице поднялся в этот домик.

Постучал.

Глухой басок мне ответил:

— Входите!

Я вошел. В единственной комнате домика почти вплотную стояло восемь коек, аккуратно застланных. На крайней к двери койке лежал человек в морском кителе, положив ноги в сапогах на табуретку. Он держал в руке книгу и вопросительно смотрел на меня.

— Извините, — робко проговорил я, — я с гидрографического судна «Папанин», гидролог, вернее — студент из Ленинградского университета на гидрологической практике, впервые в Арктике, и мне сказали, что здесь живет гидролог с самолета ледовой разведки, мне бы хотелось познакомиться с ним.

Взгляд человека сразу как-то потеплел, и с грустной улыбкой он сказал:

— Этот гидролог я.

Он легко встал с койки. Это был высокий, стройный человек со светлыми вьющимися волосами, приятными мягкими чертами лица, сразу вызывающими симпатию. Протянув мне руку, он представился:

— Сомов!

Я пожал ему руку и ответил:

— Трешников!

Так мы познакомились.

— Меня интересует, — спросил я, — что делает гидролог на самолете?

Он с некоторым смущением, но прямо ответил:

— А я и сам не знаю.

И, увидев в моем взгляде удивление, рассказал:

— Я еще не летал на ледовую разведку, вот уже более месяца пытаюсь догнать свой самолет. А он базируется в другом месте — в Усть-Таймыре. Может, я и не попаду на него в это лето.

— А где вы работаете? — был мои следующий вопрос.

Сомов пригласил меня сесть на табуретку, на которой недавно лежали его ноги, а сам сел на кровать. Затем ответил:

— Работаю я в Центральном институте прогнозов, в ЦИПе, как его сокращенно называют.

И продолжал:

— В Арктике я оказался как-то неожиданно. В прошлом году я закончил Московский гидрометинститут, а в ЦИПе мне поручили создать морской сектор для гидрологических прогнозов на морях. В качестве объекта своих научных интересов я приглядел Азовское море. Тепло и сухо. Однако мои планы недавно внезапно нарушились. Дирекция ЦИПа в довольно категорической форме предложила мне изменить южную ориентацию на 180 градусов и забыть на время о существовании Азовского моря, а заняться исследованиями ледового режима арктических морей. Я пытался сопротивляться, но мой учитель, Николай Николаевич Зубов, уговорил меня и рекомендовал заняться составлением ледовых прогнозов для Северного морского пути. После некоторых колебаний я подчинился. А потом по рекомендации того же Зубова согласился полетать на ледовой авиаразведке.

Чувствовалось, что Сомову хотелось поговорить со мной основательно, он предложил погулять по острову.

Во время этой прогулки я ему рассказал о наших работах в море, о штормах и некоторых результатах наблюдений. Он с интересом слушал меня и сам рассказывал, как плавал на рыболовных судах в Японском и Охотском море еще до поступления в Гидрометинститут.

Мы долго бродили тогда по берегам бухты, бросая в воду камешки, наблюдая за полетом чаек. Погода была тихой, стоял полярный день, временами моросил дождь, низкие серые облака висели над островом и бухтой. Мы так разговорились, что не хотелось расставаться. Сомов пригласил меня переночевать в домике, в котором он был пока единственным обитателем. Я получил разрешение от начальника экспедиции остаться на берегу до завтрашнего дня.

В тот раз Сомов мне подробно рассказал о своих мытарствах. Когда его назначили в ледовую разведку, ему пришлось ехать в Красноярск, где он должен был встретить самолет, перелетающий с какой-то черноморской авиационной базы.

— Я, конечно, не знал, да и сейчас не знаю, что я должен делать на самолете, — с обезоруживающей откровенностью признался он, — кроме самых общих советов наблюдать за льдами, записывать и зарисовывать свои наблюдения по возможности тщательно. Мне не удалось найти ни одного человека, который собственными глазами видел бы лед с самолета. Сам я никогда до этого не летал на самолете.

Прибыв в Красноярск, в так называемую Енисейскую авиагруппу, Сомов узнал, что самолет под командованием пилота Махоткина, с которым он должен был лететь в Арктику, еще не прилетел. Кроме Сомова, в Красноярск прибывали и другие гидрологи из Ленинграда, из Арктического института. Их самолеты прилетали и улетали на север, а самолета Махоткина все не было.

— Представь себе мое отчаяние, — рассказывал Сомов, — когда, случайно развернув московскую газету, я прочел в ней коротенькое сообщение о том, что самолет, пилотируемый полярным летчиком Махоткиным, первым вылетел из Архангельска на ледовую разведку в Карское море. Это сообщение было двухнедельной давности. Я решил возвратиться в Москву. Но однажды в Красноярске появился гидросамолет другого полярного летчика, Сырокваши. И он доставил меня сюда, на Диксон. Сырокваша на следующий день улетел по своему заданию, а я вот сижу и жду Махоткина.

— Наш дом, — продолжал Сомов, — сокращенно называется «дог», что означает: дом отставших гидрологов. Только вчера двое гидрологов, которые здесь жили со мной в этом «доге», улетели. И я вот жду. Из Усть-Таймыра сегодня сообщили, что завтра Махоткин собирается быть на Диксоне, — закончил он свой рассказ.

На другой день утром за мной пришла шлюпка. Сомов проводил меня до берега, пожелал счастливого плавания. Мы договорились встретиться в Москве или в Ленинграде в неопределенном будущем. «Странно, — думал я, — вчера еще мы не знали ничего друг о друге, а сегодня расстаемся друзьями».

Каким-то симпатичным показался мне этот гидролог. В его словах и поведении покоряющая простота, обезоруживающая откровенность, доброжелательность и теплый юмор.

Такова была наша первая встреча. Тогда, конечно, мы не знали, что продолжением ее будет дружба на всю жизнь.

Наше судно покинуло бухту Диксон к вечеру. Днем я видел, как на спокойную поверхность сел небольшой самолет типа «Дорнье-Валь».

«Наконец Сомов нашел свой самолет», — подумал я и мысленно пожелал ему успеха и благополучия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.