II. Новая реальность
II. Новая реальность
«Обращаюсь и к правым, и к левым…
Это была попытка собрать все силы общества и объединить их вокруг правительства Керенского. Совещание назначено на 14 августа в Москве, где для него предоставляется Большой театр.
Большевики, также получившие приглашение, отказались участвовать в совещании, подтвердив тем самым, что имеют свои особые цели.
Они снова провозгласили снятый после 3 июля лозунг «Вся власть Советам!», надеясь завоевать большинство в Советах, где преобладали меньшевики и эсеры.
Анархист Кропоткин был приглашен на совещание в составе «группы русской истории», состоявшей из оставшихся в живых первых народников, зачинателей революции, увенчавшейся, наконец, победой. В «группу истории» вошла и Екатерина Брешко-Брешковская, судившаяся во «процессу 193-х», и находившаяся на каторге и в ссылке почти те же сорок лет, что Петр Алексеевич прожил в эмиграции. Вместе с Кропоткиным они - старейшие среди участников совещания, немногим их моложе Николай Морозов, Вера Фигнер, Николай Чайковский, Герман Лопатин, Георгий Плеханов.
Петру Алексеевичу было приятно встретиться с давно знакомыми учеными. От высших учебных заведений приглашены академики: медик Владимир Бехтерев, историк Евгений Тарле, биолог Михаил Мензбир. От научных учреждений и обществ - географ Дмитрий Анучин, художник Леонтий Бенуа, химик Иван Каблуков. Географ и ботаник Владимир Комаров и океанолог Юлий Шокальский присутствовали как представители русского географического общества. Но основная масс приглашенных - промышленники, купцы, банкиры, высшие армейские чины. Они тоже за революцию, во всяком случае, против реставрации самодержавия.
На вечернем заседании 14 августа выступил самый знаменитый русский банкир Павел Рябушинский. Он сказал: «Тогово-промышленный мир приветствовал свержение презренной царской власти и никакого возврата к прошлому, конечно, быть не может…»
Возврата быть не может - тут большинство согласно. Но куда же идти? Очень многие видят спасение в диктатуре, которая противостояла бы стихийность народного движения, как всегда именуемой страшным словом «анархия». Когда председательствующий Керенский обратился к верховному главнокомандующему Лавру Корнилову: «Ваше слово, генерал!», зал встал, апплодируя. В левом же секторе продолжали сидеть. Справа послышались возмущенные крики: «Хамы! Встаньте!» Правые уже сейчас требовали покорности будущему диктатору. Слева в ответ летело: «Холопы!» Наконец все затихли. Генерал Корнилов произнес речь, в которой заверил собравшихся, что с анархией в армии ведется беспощадная борьба и она будет подавлена, что необходимо поднять престиж офицеров и принять решительные меры…
Этот красивый стройный генерал недолго будет скрывать свои планы: уже через неделю он двинет на Петроград войска под знамением с эмблемой смерти: черепом и костями. Но ему не удастся захватить власть, и он войдет в русскую историю как «несостоявшийся диктатор». В борьбе с корниловщиной на короткое время объединятся все социалистические партии, и мятеж будет подавлен. Но консолидация сил, ради которой и было создано Государственное совещание, сохранялась недолго.
Второй день совещания был отмечен выступлениями «левых». От «Группы истории» первой вступила Брешко-Брешковская. Она, как и все (или почти все) участники совещания, говорила о необходимости защитить родину от наступающих германских армий, продолжив войну, но как социалистка, просила правительство обратить самое энергичное, самое строгое внимание на внутренних врагов России - капиталистов и торговцев.
Речь вступившего вслед за ней вроде бы еще более «левого» революционера (куда дальше - анархиста!») Кропоткин удивила своей умеренностью: «Граждане и товарищи!- начал он. - Позвольте и мне тоже присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца… Если бы немы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну - одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело - это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…»
Справа зашумели - трудно поверить в эти «начала», особенно сейчас…
«Да, да, - как бы согласился Кропоткин. - Мы все неопытные в деле общественного строительства… Мы многое не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть… - оратор обратился с сидящим справа, - я не говорю про ваши капиталы - у вас есть то, что важнее капитала, знание жизни. Вы знаете жизнь, вы знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините и то, и другое и приложите их к строительству новой жизни…»
Призвав присутствующих сделать все возможное, чтобы «уменьшить размеры назревающей братоубийственной гражданской войны», Кропоткин обратился к собравшимся с такими словами: «Мне кажется, нам в этом Соборе русской земли следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!… Пообещаем же, наконец, друг другу, что мы не будем более делиться на левую часть этого театра и на правую. Ведь у нас одна родина».
Возгласы «браво!» и буря оваций были ответом зала на речь Кропоткина.
К тем, кто призывал довести войну до конца, до победы, присоединился и выступивший вслед за Кропоткиным Георгий Плеханов, полагавший, что только отношение к войне может объединить все силы общества.
Под бурную овацию всего зала и критики «Да здравствует революция!», «Да здравствует Керенский!» совещание уже глубокой ночью1.
1ГАРФ, ф. 1129, оп. 1., ед. хр. 734.
Возможно, чествования Керенского не понравились тогда Кропоткину, относившемуся отрицательно к попыткам возвеличивать отдельную личность до королевского уровня, и он подумал, что дальнейшее развитие революции должно выдвинуть других людей.
В сентябре разразился очередной кризис внутри правительства. Опять произошла смена министров. Новый состав назвали «правительством спасения революции», а его председателя Керенского наделили «чрезвычайными полномочиями». При этом предполагалось развитие демократии. Наконец, были назначены выборы в Учредительное собрание, создан Временный Совет республики (предпарламент) под председательством Николая Авксентьева. В состав совета вошли Николай Чайковский и Марк Натансон, тот самый, с которым Кропоткин отправился в эмиграцию в 1876 году. Оба - из старшего поколения революционеров, из тех, кто начал в России дело революционной пропаганды. То, что они возглавили победившую революцию, было естественно. Но Кропоткина не оставляла мысль, что наверху власти происходит не совсем естественный процесс: демократию пытаются совместить с диктатурой, в то время как основные массы народа в систему власти никак не вовлечены. Революция опять, как во времена Александра II, идет «сверху».
В газетах все чаще мелькают призывы к твердой и сильной власти. Все чаще говоря и пишут о большевиках, популярность которых очень быстро растет среди рабочих и солдат.
Но то, что 25 октября (7 ноября) власть в Петрограде перешла к Военно-Революционному комитету Петроградского Совета, сформированному в основном из большевиков, для многих оказалось неожиданностью. Правительство Керенского, кроме его председателя было арестовано. Его место заняло Временное рабоче-крестьянское правительство, объявившее себя органом власти до созыва Учредительного собрания. Оно состояло из народных комиссаров, образующих Совет (Совнарком). Второй Всероссийский съезд Советов, собравшийся на следующий день после переворота, утвердил первые декреты новой власти, которая стала называться советской.