ТРАГЕДИЯ ФЕРНАНДИНЫ

ТРАГЕДИЯ ФЕРНАНДИНЫ

Сразу после рождества пришла весть о конфликте в Кайо-Уэсо. Прокатившийся по Соединенным Штатам кризис достиг маленького скалистого островка, и жертвами локаута оказались восемьсот рабочих фабрики «Ла Роса Эспаньола».

Хозяева фабрики, еще недавно ратовавшие за единство кубинцев, вышвырнули рабочих — своих соотечественников — и заменили их испанцами — штрейкбрехерами, специально привезенными из Гаваны. Несколько пикетчиков оказалось в тюрьме.

Марти вспомнил слова Карлоса Балиньо: «Нет понятий более нереальных, нет союзов более шатких, нежели союз труда и капитала». Неужели Балиньо прав? Неужели никогда, никогда не смогут жить в мире рабочий и работодатель? Неужели единство кубинцев, выкованное, наконец, после стольких лет борьбы, окажется под угрозой из-за алчности фабрикантов?

— Я немедленно еду в Кайо, — сказал он Кесаде. — Почему Кармита прячет мое пальто? Я уже могу выйти на улицу, я совсем здоров…

Кесада еле уговорил его подождать новых телеграмм с юга. Наутро стало известно, что на суде интересы забастовщиков взялся защищать Орасио Рубенс, лучший адвокат Флориды.

Марти остался в Нью-Йорке, но писал в Кайо почти ежедневно. Он увещевал, советовал и просил. Многие сочли, что он беспокоится о деньгах, — восемьсот работающих табачников могли ежемесячно вносить в фонд партии не одну сотню долларов, но его куда больше волновало единство кубинцев.

Орасио Рубенс сумел доказать правоту рабочих, а клубы Кайо, отвечая на призывы Марти, постарались побыстрее выставить штрейкбрехеров с острова. Трещину удалось заделать, но надолго ли? Аресты на Кубе продолжались. Продажные газеты кричали о близких и радикальных реформах, обещанных метрополией. Янки негромко обсуждали новые проекты покупки острова. Обстановка осложнялась с каждым днем.

Марти решил, что пришло время подхлестнуть события. Следовало напасть на испанцев раньше, чем, спровоцировав новое локальное восстание, они обрушатся на революцию. Следовало также еще раз высказать свое отношение к янки, открыто поддержавшим испанцев в конфликте на «Ла Роса Эспаньоле».

27 января Марти писал в «Патриа»: «Ни народ, ни человека нельзя уважать, если сам он не заставит уважать себя. Мы живем в стране, в которой по традиции к нам относятся с корыстью и с пренебрежением. Пресса этой страны издевается и насмехается над ними, и поэтому они (янки. — Л. В.), считающие нас бессильными, должны в любое время видеть нас решительными и мужественными. Нам нужно держать себя твердо, чтобы они не смели и пальцем до нас дотронуться. С ними следует говорить на их языке, раз они нашего не понимают».

Твердость, воля к победе, энергия — Марти звал к этому всех и сам не знал ни секунды покоя. Он помогал Бенхамину Герра решать финансовые проблемы, составлял списки добровольцев, вел переговоры с лидерами в различных городах на Кубе и вне ее. За ним следили — он уже знал в лицо двух приставленных к нему испанских агентов и молодчика из пинкертоновской шайки. Но он неизменно обманывал их, делал все, чтобы скрыть интенсивную подготовку взрыва, а среди американских газетчиков распускал слухи, что ничего еще не готово.

8 апреля для обсуждения деталей и сроков в Нью-Йорк приехал Максимо Гомес с сыном Франсиско.

«Мы долго совещались, — записывал в дневнике генерал — и нашли, что фондов недостаточно. Необходимо, чтобы Марти еще раз объехал все пункты, где можно было бы пополнить казну. Это особенно необходимо теперь, потому что установлены непосредственные отношения с кубинцами на острове, где нас ждут. Марти просит оставить Панчо[57], он хочет взять его с собой в поездку. Я считаю, что это пойдет мальчику на пользу. Мы решили, что когда наступит решительный час, корабль со спущенным флагом и без огней причалит к определенному, предусмотрительно выбранному месту на острове (Санто-Доминго. — Л. В.) и примет на борт меня и других кубинцев и доминиканцев, чтобы привезти нас на земли, которые мы предполагаем освободить».

С Гомесом был согласован и план вторжения в целом. Серафин Санчес и Карлос Ролоф — «этот русский храбрец», как сказал о нем Гомес, — возглавят два сформированных во Флориде отряда, которые высадятся на побережье центральной Кубы. Масео вместе с Флором Кромбетом и отрядом экспедиционеров из Коста-Рики поднимет Орьенте.

В эти дни Марти был переизбран делегадо на третий срок. Эмигранты, знавшие об успешных переговорах лидеров, понимали, что час близок.

4 мая, убедившись, что в Нью-Йорке сделано уже все, Марти вместе с Панчо Гомесом выехал на юг. И снова его встречали Тампа, Джеконсвилл, Окала, Кайо, Сэнт-Питерсберг. 30 мая он уже выступал в Нью-Орлеане, а спустя два дня поднялся на борт парохода, отходившего в Коста-Рику, где ждал Масео.

Братья Масео и Флор Кромбет одобрили разработанные в Нью-Йорке планы.

— Только скорее, скорее! — воскликнул Кромбет, и Масео кивнул коротко остриженной головой.

— Суда выйдут из маленького порта Фернандина, — сказал Марти. — Может быть, нам так и назвать план?

После Коста-Рики Марти и Панчо Гомес побывали в Панаме и на Ямайке. Они вернулись в Нью-Йорк 7 июля, и Марти, едва войдя в кабинет на Фронт-стрит, стал просматривать стопу нечитаных кубинских газет.

Вести с острова и огорчали и радовали. Испанская канонерка захватила баркас с контрабандным грузом патронов для патриотов Пуэрто-Принсипе. Аресты не прекращались, хотя, казалось, все мамби уже давно за решеткой.

С другой стороны, грызня дельцов и министерская чехарда в Мадриде привели к замене курса «реформ» на курс «слияния с матерью родиной». Разочарованные кубинцы потянулись в подпольные клубы.

Письма с призывами не упустить время шли из Коста-Рики, с Ямайки, Кубы, из Тампы и Кайо. Комнатка на Фронт-стрит стала центром, куда стекались эти огненные импульсы, мозгом, четко координирующим незаметные внешне усилия повстанцев.

Все, все, казалось, было готово: владелец трех зафрахтованных кораблей ждал сигнала, из разных концов Соединенных Штатов во Флориду уже прибыли ящики с надписями «Сельскохозяйственный инвентарь», добровольцы отточили мачете.

Но Гомес считал, что центральная Куба еще не готова. К тому же оружия для всех не хватало. Марти снова отправился в путь, на этот раз в Мексику.

Там его встретили Мануэль Меркадо и Хусто Серра. Они отдали ему все, что смогли собрать, но — увы! — сумма, значительная для них, была ничтожной для кубинской революции.

Он вернулся в Нью-Йорк в августе, злой и настолько усталый, что, едва войдя в дом Франсиско Каррильо, уснул в рабочем кресле друга.

Ему пришлось опять выслушивать упреки в медлительности от некоторых ветеранов, не различавших понятия «хорошо» и «быстро». Он мог бы уничтожить их иронией или фактами, но возражал вяло. Задержка мучила его самого.

Масео настойчиво просил денег на оружие, и Герра разводил руками, показывая Марти пустой сейф. Положение Гомеса было не лучшим, он записывал в дневнике: «Меня постигло глубокое разочарование, ибо только кубинцы-бедняки идут на самопожертвование. Я посылал секретные письма с просьбой о денежной помощи самым богатым кубинцам, но… только один человек прислал мне пятьдесят песо».

12 ноября на Фронт-стрит доставили срочную телеграмму из Коста-Рики: Масео ранен в спровоцированном испанцами столкновении у театра в Сан-Хосе. Марти схватился за голову. Хвала святой Марии, ранение легкое, но если Мадрид доберется и до Максимо Гомеса, кто поведет повстанцев? Нужно было спешить.

Нервно шагая из угла в угол, Марти перебирал в памяти решенные и нерешенные проблемы восстания. Во все ли провинции Кубы назначены уполномоченные партии? Да, Антонио Масео, Гильермо Монкада, Сальвадор Сиснерос-и-Бетанкур, Рафаэль Портуондо Тамайо, Бартоломе Масо, Хулио Сангили. Руководит подпольем Хуан Гомес. Эти люди не подведут. Связи? Шифровки идут в адреса бедных негритянских семей. В Гаване Хорхе Эррера прячет их с фантастической ловкостью. Как умен и храбр этот темнокожий восемнадцатилетний юноша! С тайными поручениями ездили майор Кастельянос и простой табачник Хуан Диос Барриос… Все, как будто все. Оружие закуплено и спрятано в Фернандине, припасы провизии на двадцать пять дней — тоже. Денег нет, но, кажется, основные расходы позади…

Морозным днем в Нью-Йорк приехал взбудораженный Энрике Кольясо. Он сразу отыскал Марти:

— Хосе, никто не осуждал тебя так, как я, и никто не говорил тебе таких грубостей. Но теперь никто не любит тебя больше и никто не восхищается тобой больше, чем я! Ты столько сделал…

Спустя несколько дней прибыл личный посланец Максимо Гомеса генерал Хосе Майя Родригес. 8 декабря Кольясо, представлявший патриотов западной Кубы, Родригес и Марти выработали инструктивный план восстания — единое руководство для повстанцев острова и сил вторжения.

План «Фернандина» оставался неизменным. Три быстроходных судна — парусники «Амадис», «Лагонда» и пароход «Баракоа» должны были принять на борт «сельскохозяйственный инвентарь» и «рабочих». Серафин Санчес и Карлос Ролоф отправлялись на «Лагонде» в Кайо-Уэсо, а оттуда, забрав отряд экспедиционеров, — к берегам провинции Лас-Вильяс. «Амадис», забрав в Коста-Рике братьев Масео, Флора Кромбета и других повстанцев, должен был идти в одну из бухт Орьенте. Высадка с «Баракоа» Марти, Кольясо, Родригеса и Гомеса, за которым нужно было еще зайти в Санто-Доминго, планировалась в Камагуэе. Десанты и восстание конспиративных групп по всему острову должны были начаться одновременно в один из дней второй декады января.

Дополнительные параграфы к плану касались основ успеха борьбы:

«§ 1. Целесообразно обеспечить доброжелательное отношение или нейтралитет испанцев, которые постоянно живут на Кубе.

§ 2. Необходимо уважать всякую собственность и не требовать, вплоть до новых распоряжений, никаких взносов деньгами, а только лишь оружием, боеприпасами и провизией.

§ З. Следует бороться с кубинцами, которые с оружием в руках выступят против революции либо будут оказывать ее врагам поддержку и материальную помощь».

Примерно в эти же дни конгресс США, «идя навстречу пожеланиям свекловодов Луизианы», вновь, как и в 1890 году, установил высокие пошлины на кубинский сахар-сырец.

Кубинский экспорт сахарного песка, достигавший уже почти миллиона тонн, мгновенно упал. Десятки тысяч людей оказались без работы и были готовы на все ради миски постного горячего риса. Заводы закрывались один за другим. Грозный вал экономической катастрофы катился по острову, толкая обездоленных под знамя восстания. И люди откапывали из-под пальм завернутые в тряпье «винчестеры», «ремингтоны» и «пибоди», разыскивали друзей и командиров по Десятилетней войне, перековывали лошадей.

В канун рождества Марти отправил в Фернандину, в адрес коммерсанта и судовладельца мистера Бордена, поздравительную открытку с видом Парижа. Мистер Борден не удивился подобной невнимательности — Нотр-Дам вместо обязательного рождественского Санта-Клауса. Напротив, он даже ждал этого условного сигнала. В темную праздничную ночь его «Амадис» без огней вышел из бухты Фернандины и, проскользнув под дулами пушек сторожевого форта Клинч, взял курс на Коста-Рику.

Утром 10 января Марти отправился в кабинет на Фронт-стрит, чтобы закончить очередную статью для «Патриа». Через час после его ухода почтальон вручил Кармите телеграмму из Фернандины. Мистер Борден сообщал, что испанский консул узнал об экспедиции и обратился с протестом к федеральным властям Соединенных Штатов. Госдепартамент немедленно дал указание об аресте судов, экипажей и пассажиров, а также о конфискации грузов.

Когда Кармита принесла телеграмму на Фронт-стрит, Марти там уже не было. Он вернулся домой лишь к вечеру и, взяв взаймы пятьдесят долларов, смог уехать в Фернандину только с утренним флоридским экспрессом.

«В чем дело? — думал он, зябко ежась в углу пустого купе. — Оплошность? Предательство?»

В Фернандине, в дешевеньком отеле «Тревеллерс», записав в книге портье вместо своих первые пришедшие в голову фамилии, Марти, Кольясо и Родригес обсудили создавшееся положение. «Амадис» был арестован сторожевиком янки у самой границы территориальных вод; ничего не подозревавший капитан «Баракоа» сам привел свой корабль в лапы береговой охраны; а экипаж «Лагонды» героически утопил в море свой груз оружия, не обращая внимания на угрозы капитана американской канонерки расстрелять парусник в упор. Команды судов и экспедиционеры сидели в тюрьме, а конфискованное оружие уже хранилось в форте Клинч. Пятьдесят восемь тысяч песо, собранные по крохам рабочими-табачниками, пошли прахом.

Марти был в отчаянии. Сопоставив все обстоятельства, он понял, что провал не мог быть случайностью. Революцию предали.

Теперь ему было ясно, почему на ящиках с винтовками не всегда закрашивалась надпись «Военное снаряжение», почему бывали напутаны адреса на тюках с медикаментами, почему порой загнивали продукты. Оплошность, неопытность — так думал он раньше…

Да, революцию предали. Кто-то из кубинцев предпочел золото свободе родины. Но кто? Предать мог лишь человек, знавший все детали плана, а таких было немного…

Резко рванув дверь, вошли Гонсало де Кесада и Орасио Рубенс.

— Есть полторы тысячи долларов, все, что можно было продать, продано, — быстро сказал Кесада. — Мистер Рубенс уверен, что сможет добиться возвращения оружия, которое вез «Баракоа», — корабль не выходил из территориальных вод. Суд должен будет согласиться, что это обычная коммерческая перевозка. Кроме того, моя милая теща решилась дать нам взаймы. Мы можем освободить арестованных под залог…

— Я уверен в успехе, Марти, — сказал адвокат. — В законах янки столько лазеек для контрабандистов! Наденем на пару дней косынку вольного корсара. Янки издавна предпочитают бандитов повстанцам.

Хосе Майя Родригес обнял Марти за плечи.

— Тебе тяжелее всех, Марти, мы знаем. Ты один сделал больше, чем все мы за много лет…

Марти поднял голову.

— Как хорошо, что мы вместе, и ты, Кольясо, и ты, Родригес, и Кесада, и Рубенс. Я уверен: хоть в ореховых скорлупках, но мы доставим оружие на Кубу и победим!