НА БОЛЬШУЮ ДОРОГУ

НА БОЛЬШУЮ ДОРОГУ

Москва встретила профессора Богомольца весенней солнечной россыпью, игравшей в зеркальцах луж, теплым ветром и капелью с крыш. В золотистой дымке красовались башни Кремля, а из Замоскворечья навстречу приезжему плыл колокольный звон.

Богомольцу, как всякому русскому, милы сутолока Китай-города и Сретенки, уют Александровского сада и панорама Кремля. Но Москва прежде всего его влечет возможностями более интенсивной научной работы.

Правда, новые коллеги Богомольца, «в большинстве порядочные старички, ревниво относящиеся ко всему новому», приняли его настороженно. Но уже после первой лекции, посвященной основам иммунитета в свете воззрений Мечникова, провожали громом аплодисментов.

«Удивительно! — записал в тот день профессор Шерешевский. — Такой сложный предмет и так просто изложен. Шел от простого к сложному, от понятного к труднообъяснимому. Порой мне казалось, будто лектор исчез, а кто-то невидимый легко ведет всю аудиторию по дорогам познанного в самом серьезном и сложном из того, что существует на свете, — живого организма с его хитрым приспособительным аппаратом. Закончил тем, что вступил в спор с природой за уйму допущенных ею ошибок».

Но экспериментировать Богомольцу пока негде. После саратовской лаборатории московская производит удручающее впечатление — пригодна только для простых опытов, да и то лишь в узком масштабе. Не удивительно, что своим помощникам он писал: «По совести говоря, я от Москвы не в восторге и серьезно подумываю о возвращении в Саратов. Если бы дали тысячи две на подновление нашей лаборатории, нам всем следовало остаться на месте».

Но с мая 1925 года дела пошли на лад: Московский отдел здравоохранения нашел средства для переоборудования кафедры. Теперь к лекциям по ведущим разделам патологической физиологии прибавились хлопоты по лабораторным делам. И хотя Богомолец устает так, что «к вечеру, кроме сна, никаких желаний не остается», настроение у него отменное: в его распоряжении появились иммерсионные микроскопы, поляризационная аппаратура, электротермостаты, автоклавы, центрифуги, счетные камеры, сушильные шкафы. Даже на импортную аппаратуру дали лицензии.

С первых же месяцев жизни в Москве Богомолец очутился в эпицентре борьбы за будущее патофизиологии как самостоятельной науки.

Бесплановость в первые годы советской власти отразилась и на подготовке научных кадров: в стране неожиданно образовался избыток ученых-патологоанатомов. А какой из них не мечтал об университетской кафедре! Наиболее предприимчивые, пытаясь добыть профессорское звание, заняли кафедры общей патологии и рьяно препятствовали осуществлению прогрессивной идеи выделения из них специальных кафедр патологической физиологии.

Богомолец отлично понимает, что болезненные изменения необходимо изучать и на трупах и в динамике — на живых организмах, как это делает в отличие от патологической анатомии патологическая физиология. На заседании комиссии Наркомпроса он пустил в ход меч своей убийственной иронии, доказывая, что обе дисциплины имеют право на самостоятельность.

Мнение Богомольца о том, что патофизиология не может быть придатком патологической анатомии, со временем разделил И. П. Павлов.

— Теперь это было бы неизвинительным анахронизмом, — говорил он. — Надо помнить, что нам принадлежит честь одним из первых отделить, и с большим успехом, самостоятельную кафедру патологической физиологии. И было бы странно, если бы мы почему-то вернулись к старинке.

И хотя большинство патологоанатомов отстаивало свое, горячая дискуссия закончилась полной победой А. А. Богомольца.

То была подлинная реформа медицинского образования.

На других кафедрах факультета учебный процесс налаживается с трудом — с перебоями и колебаниями из-за неустановившейся программы, отсутствия единой апробированной методики преподавания. На кафедре же, которой руководит профессор Богомолец, никакой лихорадки. В короткий срок он заново, притом образцово, поставил практические занятия — дополнение к его содержательным лекциям. Так что уже в середине мая 1926 года предметная комиссия Наркомпроса, заслушав отчет кафедры, вынесла руководителю благодарность.

К этому сражению профессор готовился более чем тщательно — в общей сложности лет двадцать. Свои поиски в области учения о железах внутренней секреции он начал тогда, когда природа их была чуть ли не полнейшей загадкой. С 1901 года сначала один, а позже — в Саратове — с учениками он копил экспериментальные данные, касающиеся всех этих крохотных органов — надпочечников, гипофиза, поджелудочной, шишковидной, щитовидной и прочих желез, составляющих эндокринную систему организма. Пробиваться к истине было нелегко: приходилось повторять чужие опыты, терпеливо перепроверять общепризнанное, с помощью новых экспериментов расшифровывать запутанное.

И вот теперь у него есть все основания утверждать, что эту новую многообещающую отрасль медицинской науки губит рутина. Сегодня, 29 января 1926 года, на годичном заседании Московского научного общества патофизиологов Богомолец намерен дать бой.

Тема его выступления сформулирована лаконично: «Кризис эндокринологии». Многих членов общества она буквально потрясла: как кризис?

Да, возникнув сравнительно недавно, эндокринология стала гордостью современной материалистической биологии. Да, в ее рамках родилась теория о химической регуляции жизненных функций организма при посредстве гормонов. Ею раскрыты многие внутренние причины заболеваний, раннего увядания и смерти организма, предложены новые, на редкость эффективные средства и методы лечения. А чего стоит расшифровка роли гормонов в проявлениях высшей нервной деятельности!

И при всем этом докладчик утверждает, что эндокринология — это отрасль нормальной и патологической физиологии, в которой больше всего переплелись «самые блестящие достижения с априоризмом и даже средневековой схоластикой».

Мало этого. Принимая болотные огоньки домыслов за подлинный свет знаний, врачи часто причиняют больным вред. Вот почему он, Богомолец, считает своей обязанностью предостеречь коллег от возможных роковых для пациентов ошибок.

Примеры? В целом ряде работ о гипофизе на одной странице говорится, что после удаления его неизбежно наступает смерть, а на следующей в качестве единственного спасительного средства рекомендуется именно его удаление.

Докладчик перечитал свыше двух тысяч так называемых «научных трудов» по биохимии поджелудочной железы. Но какой невероятный сумбур возник бы в процессах обмена, подчинись эта железа хотя бы на мгновение всем велениям авторов и осуществи все приписанные ей функции!

И так — без конца. Богомолец сталкивает гипотезы, сопоставляет выводы своих предшественников, и под огнем его беспощадной по логике и убийственной по своей неопровержимости критики, как игрушечные домики, разваливаются еще вчера общепризнанные утверждения крупных научных авторитетов.

Многие ученые рассматривают эндокринную систему как нечто замкнутое, изолированное, с антагонистическими взаимоотношениями между железами внутри системы. В их представлении все проявления жизнедеятельности человека и животных преимущественно результат работы эндокринных желез.

Новые данные биологии и физической химии постепенно лишают эндокринологию ореола таинственности, очищают ее от путаницы.

Сам Богомолец со своими помощниками еще в Саратовском университете много успел сделать для развенчания ошибочных представлений. Концепции об обособленности и антагонизме желез он, непоколебимо исповедующий представление о целостности организма, расценивает как идеалистические, механистические. Что же касается влияния гормонов на физиологические реакции в организме, то Богомолец уверен: оно обусловливается свойствами не только их самих, а и тех клеток, на которые действуют продукты внутренней секреции.

— Чтобы стать здоровой, — считает Богомолец, — эндокринологии прежде всего необходимо освободиться от переживаемого маниакального состояния, эмансипироваться от врывающихся в нее вихрей фантастических гипотез, отказаться от догматизирования часто плохо проверенных экспериментальных, и особенно клинических, наблюдений и распространительного толкования их значения. В общем современная эндокринология должна заново критически пересмотреть свое содержание.

Когда организм крепок и молод, врач с нетерпением, но без страха ждет кризиса у постели больного. Современные эндокринологи также могут без боязни глядеть в будущее своей науки. Освободившись от наслоений, которые так часто вызывают тягостное недоумение, она прочно займет подобающее ей почетное место в главе физиологии и патологии обмена…

Большинство врачей согласны с Богомольцем. Они считают его доклад самой интересной за последние десять лет критической работой, научной удачей, поворотным пунктом для эндокринологии.

Богомолец засел за монографию на тему своего доклада. В оригинальной форме, на редкость просто и одновременно глубоко и смело ученый доказал ошибочность многих утверждений своих предшественников.

Выходом в свет «Кризиса эндокринологии» завершился целый этап исследований ученого в области гормональной системы. Книга сыграла серьезную роль в освобождении отечественной медицинской мысли от слепого увлечения западными авторитетами, вошла в ее историю, как важный этап на пути самостоятельного развития советской эндокринологии, приобретшей благодаря труду Богомольца более определенное направление и научный характер.

За тридцать пять лет, прошедших после выхода в свет этой книги, ученые мира успели многое познать в химической структуре гормонов, степени их участия в обмене веществ, научились синтетически добывать гормональные препараты и с помощью их блестяще лечить ряд заболеваний.

В этом процессе значительная часть утверждений Богомольца из книги «Кризис эндокринологии»,

которую сам он называл «книжицей», получила блестящее подтверждение, многие же — о взаимоотношениях между гормонами, ферментами и ионами, между эндокринными органами, нервной системой и обменом веществ и т. д. — и поныне представляют большой интерес.

— Мы слышали о вас как о великом отгадчике сокровенных тайн природы. Помогите и нам, — просит А. А. Богомольца начальник отдела рысистых испытаний Московского государственного ипподрома А. Н. Пейч. — В нашей практике встречаются так называемые бесконцовые лошади. По всем данным, быть им среди самых лучших рысаков. Но, блестяще начиная скачки, они не выдерживают длительного быстрого бега и к финишному столбу приходят одними из последних, сильно утомленными.

Ученый внимательно слушает рассказ о бесконцовых рысаках. Проблема слишком быстрой утомляемости скакунов заинтересовала его.

— Пожалуй, я займусь этим вопросом, — соглашается Богомолец. — Сегодня проблема нервно-мышечного утомления — это проблема рысистых испытаний, а завтра — научной рационализации труда людей, профилактики преждевременного истощения человеческого организма.

Первые поисковые работы в специально созданной на ипподроме лаборатории взял на себя преподаватель Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева А. С. Солун. Затем подключилась еще группа ассистентов Богомольца.

Кровь многие считают зеркалом организма. На самом же деле благодаря действию различных компенсаторных и регулирующих приспособлений она обычно очень слабо отражает процессы, протекающие в тканях. Поэтому так постоянен ее состав. Увидеть в крови яркую картину происходящего в организме можно только в случаях особенно сильного напряжения. Бега для такого рода наблюдений идеальны.

Десятки, сотни проб крови взяты у рысаков до и после заездов. Ученого интересуют процессы углеводного обмена у лошадей во время работы. Наконец лаборатория в состоянии дать объективную характеристику напряжения, с каким бегают рысаки.

— Ваш Аристотель — симулянт! — говорит Богомолец наезднику после анализа многочисленных проб крови лошади. — Его кровь — с большим щелочным запасом, необходимым для нейтрализации образующихся при мышечной работе вредных веществ. Поэтому он может преотлично бегать. «Лечите» рысака кнутиком!

Ученый поделил лошадей на три группы — по степени потери щелочного запаса, повышения содержания в крови сахара и накопления молочной кислоты. Каждая из групп получила соответствующие названия «кислой», «нейтральной» и «щелочной». Лошади первой группы отличаются самой большой утомляемостью.

Богомолец считает: чтобы уменьшить самоотравление молочной кислотой и другими продуктами мышечного обмена, животным нужен соответствующий пищевой режим, при котором в мышцах и крови создавался бы достаточный запас кислорода, необходимого для их удаления. По его совету у бесконцовых рысаков незадолго до соревнований из рациона стали исключать кровяную муку и овес, вторых — кормили полноценными белками с фосфатами, а третьих — мелассой с пивными дрожжами. Это уже было вмешательство человека в ход обмена веществ в организме!

Что оно даст на сегодняшнем, единственном в году конном празднике? Он всегда выглядит неповторимо: новая блестящая сбруя, новые качалки, камзолы на наездниках. Балконы до отказа забиты публикой. Наконец колокол над судейской ложей возвестил начало заездов: пошли бесконцовые. Зрители сперва в недоумении подались вперед, потом стали вскакивать с мест.

Вчера еще слабосильные рысаки без малейших признаков усталости возглавляли бег.

Теперь можно рискнуть — потягаться и на международных состязаниях с лучшими скакунами Европы.

По обычаю заездам на Мариендорфском ипподроме предшествовал парад. К советскому по виду не больно казистому рысаку берлинская публика отнеслась равнодушно. Белогвардейская газетка «Руль» постаралась: изобразила его истощенным, подпертым палками. С места Петушок пошел хорошо — к первому повороту обогнал пять лошадей. Но вдруг сорвался, вежливо пропустил всех соперников и вздыбился. Но потом, будто передумав, неожиданно перешел на рысь. Да как! От радости наездник даже присвистнул. Публика насторожилась: из пыльной дымки вдруг вынырнул орловский рысак. Обошел одну, вторую лошадь! Поворот к финишу. О, как кричат на трибунах, как хлещут своих лошадей наездники! А Петушок делает еще рывок — и последний противник позади. Финиш!

Экстренные выпуски газет кричали: «Советская лошадь — лошадь столетия!», «Чемпион с феноменальной резвостью!»

А на берлинском телеграфе дежурный оператор недоумевал. В телеграмме, адресованной в Москву профессору Богомольцу, говорилось: «Петушок прямом смысле догнал и перегнал. Спасибо за дрожжи».

Новым представлением об обмене веществ у работающей лошади и регулировании углеводного обмена с помощью специального пищевого режима заинтересовались в Турции, Италии, Германии. Из Берлинского института труда Богомолец получил письмо, полное восхищения. «Поверьте, — говорилось в нем, — это одна из самых ярких работ в области научного обоснования физического труда за последнюю четверть столетия».

Уже в Киеве Богомолец с группой учеников продолжит поиски в области интимных физико-химических тонкостей механизма мышечной работы и в области взаимосвязей систем, принимающих, участие в возврате переутомленного организма к норме — так называемой восстановительной фазе. Его будут интересовать и причины «неутомляемости» сердца, и значение психического фактора в обмене веществ (а значит, и утомляемости!), и скорость возврата из состояния переутомления в нормальное. Но основное внимание своего коллектива он сосредоточит на изучении компенсаторной роли печени и почек в развитии утомления при физической работе.

Эти исследования дадут ученому право уже в 1931 году написать: «Наука о динамогенных процессах имеет не только будущее, но и настоящее. На основании этого настоящего уже можно строить на твердом научном фундаменте профилактику и терапию утомляемости и осуществить там, где особенно необходимо, общение науки с практикой».

Вместе с клиницистами он установил, что переутомление после мускульной работы очень отражается на состоянии многих систем человеческого организма. И если в здоровом организме появившиеся изменения после отдыха бесследно исчезают, то при поражении почек, печени, недостаточности сердечно-сосудистой системы они остаются надолго. Значит, необходимо систематически следить за состоянием быстро утомляющихся рабочих, чтобы относительная почечная, печеночная или сердечно-сосудистая недостаточность не превратилась у них в тяжелое заболевание.

Под постоянным наблюдением врачей должны находиться рабочие горячих цехов, занятые в забоях, на сахарных, стекольных, керамических заводах. Под руководством Богомольца в Донбассе бригада ассистентов изучала механизм самоотравления организма от действия высоких температур и разработала приемы индивидуальной профилактики рабочих.

Исключительное значение ученый придавал и социально-психическим условиям. «Рабские условия труда, — говорил он на одной из встреч с избирателями, — один из факторов, которые чрезвычайно утомляют, именно потому, что они рабские, тогда как свободный творческий труд вдохновляет и часто заставляет не замечать уже наступившего утомления. Проблема утомляемости — это такого рода вопрос, который нуждается в совершенно новом подходе ученых — медиков, биохимиков, физиологов и других представителей биологических дисциплин».

В годы, когда понятие «стимуляция» в современном смысле было еще чуждо медицине, в уста марсианина — героя «Красной звезды» — писатель-фантаст Александр Богданов вложил свою заветную мечту о коллективной борьбе за повышение жизнеспособности людей с помощью обмена крови между соответствующим образом подобранными субъектами. Богданов — по образованию врач — не считал свою идею совершенно беспочвенной. Этот неугомонный человек добился создания специального института гематологии и переливания крови, который сам и возглавил.

— Я уверен, — сказал Богомольцу нарком здравоохранения, — институт сможет дать людям больше, чем об этом думает даже сам организатор его. Только поиски надо поставить по-серьезному, — и предложил ему занять пост научного руководителя института.

Изучая возможности стимуляции жизненно важных функций человеческого организма, Богомолец давно обратил внимание на описания благотворного действия перелитой крови. А тут представилась возможность глубже вглядеться в эту проблему. Правда, идею романа Богданова он считает поистине марсианской. Но на то ему и предлагают быть научным руководителем, чтобы поставить исследования на строго научные рельсы.

Богданов при встрече со своим заместителем спешит оговориться:

— Идея моего романа — это схема. Изменения в организме, которому влили чужую кровь, не сводятся только к указанным в «Красной звезде». В жизненной динамике они наверняка многообразнее. Все это надо исследовать.

Через несколько лет сюда, в старинный особняк на Якиманке, придут журналисты и, выслушав профессора Богомольца, напишут: «Советские ученые установили… открыли». А пока что многим создание специального института гематологии и переливания крови представляется неоправданной затеей. Сыплются остроты:

— Богомолец работает в институте переливания из пустого в порожнее.

— А у нас нет института для измерения температуры?

Богомолец не отвечает на шутки: время и факты — лучшие оппоненты в таких «дискуссиях».

Издревле «жизнь» и «кровь» человечество интуитивно воспринимало как понятия, неразрывно между собой связанные. Поэты древности именовали кровь «соком особого рода». История медицины запечатлела множество мертворожденных, кощунственных и просто изуверских попыток использовать кровь в качестве средства продления жизни. Конец этому положило открытие системы кровообращения, а еще позже — групп крови. Многовековые атаки на тайны, окутывавшие возможности, скрытые в крови, принесли первые завоевания. Преждевременных смертей от обильных кровотечений и связанного с ним шока становилось все меньше.

Но на пути к широкому применению переливания крови в лечебной практике еще масса помех и неясностей. Далеко не совершенна техника переливания — ее надо упростить и обезопасить. Пора разгадать и биологическую загадку судьбы перелитой крови в организме, произвести переоценку ее омолаживающих возможностей. А главное — понять сложный механизм действия перелитой крови донора на организм реципиента.

Среди врачей было распространено мнение, что кровь следует вливать главным образом в тех случаях, когда больному недостает собственной. Но секрет благотворного действия влитой крови не только в том, что она восполняет кровопотери. Она способна, по словам покойного А. А. Богданова, «возвращать энергию и гибкость жизненных проявлений, повышать умственную и физическую работоспособность, ослаблять старческое увядание». Правда, и Богданов склонялся к мысли, что дело здесь в простом увеличении количества крови в организме.

Богомолец же на первый план выдвигает качественное, стимулирующее действие ее.

Причина старения и умирания организма, по представлениям Богомольца, заключается в том, что клеточная протоплазма постепенно теряет способность к возрождению: в ней накопляются видимые под микроскопом зерна пигмента — продукты перерождения плазмы.

Постепенно развивающийся процесс старения приводит к блокаде клетки ее же собственными постаревшими частицами значительно раньше, чем полностью исчерпается способность клетки к биохимическим реакциям. От этих инертных частичек клетка не может освободиться собственными силами.

Сопоставив стимулирующий эффект переливания крови с полученными в лаборатории данными, Богомолец высказал предположение, что в основе стимулирующего действия перелитой крови лежит явление коллоидоклазического шока, приводящее к разрушению в плазме клеток наиболее старых и потому наименее стойких частичек. Благодаря такой биологической «встряске» организм освобождается от балласта, как бы становится моложе.

Богомолец позже писал: «Мечников мечтал о цитолитическом омоложении человека. Эта мечта до известной степени осуществима с помощью переливания. крови, помогающего организму, обеспечивая его недостающим пластическим, полностью совместимым материалом и одновременно стимулируя биохимическую регенерацию клеток».

Пока что это всего-навсего предположительное толкование, гипотеза. Судьбу ее решат предстоящие опыты — целая серия кропотливых поисковых работ в двух отделах института — экспериментальном и клиническом. С годами факты сомкнутся в надежное кольцо, подтверждающее правоту А. А. Богомольца.

Но тогда охота за доказательствами только начиналась.

Врачи Н. Б. Медведева, А. А. Багдасаров, И. А. Леонтьев, Н. Л. Стоцик, Н. А. Федоров изо дня в день сообщали Богомольцу все новые данные, говорящие в пользу его гипотезы.

Как нет совершенно одинаковых по биологическим, психическим качествам людей, так даже в случаях самого тщательного подбора донора и реципиента нельзя достичь полной совместимости их крови. Если чужеродный, то есть несовместимый, белок грубо действует на организм получателя, вызывая тяжелые явления, то в случае столкновения индивидуально совместимой крови реакция бывает несравненно мягче. Но обязательно бывает! Падение содержания белков в крови подопытных собак и кроликов и одновременное трех-четырехкратное нарастание остаточного азота — продукта распада выпавших в осадок белковых частиц — во всех анализах в течение нескольких дней после переливаний было налицо.

Под влиянием перелитой крови организм получателя, его активные клетки как бы испытывают встряску, которая вышибает из всех клеток наиболее состарившиеся, сработанные, потерявшие полноценность, а значит, наименее стойкие белковые частицы — этот своего рода балласт, тормозящий жизненные процессы. Не случайно же после переливания у животных повышается желчевыделение, кровь обогащается сахаром, щелочной резерв увеличивается, повышается фагоцитарная активность лейкоцитов. Сходство экспериментальных данных с предполагаемыми результатами оказалось настолько разительно, что кто-то из сотрудников сострил:

— Не начитались ли наши кролики Богомольца?

Исследования врачей клинических отделений института, где действие перелитой крови под руководством профессоров С. И. Спасокукоцкого и М. П. Кончаловского изучалось на людях, дали аналогичные результаты. Истории болезни пестрят записями: «Улучшился сон, аппетит… Прошла усталость… Исчезли головные боли…» Многим людям врачи вернули жизнь и здоровье.

В клинику поступил шофер, ослепший от помутнения стекловидного тела глаз. Профессор Богомолец посоветовал офтальмологу Архангельскому при лечении воспользоваться вливанием крови. Не окажет ли она и здесь свое благотворное действие?

Оказала!

До вливания крови передняя часть стекловидного тела глаз, прозрачная у здоровых людей, у шофера была мутно-белой, туманообразной. С помощью офтальмоскопа хорошо было видно, как перелитая кровь первым делом рассосала равномерную муть, собрала мельчайшие частички ее в крупные колонии— хлопья. Потом началось их растворение. Постепенно стекловидные тела обоих глаз прояснились, приобрели прежнюю прозрачность, и к человеку вернулось зрение.

Профессор М. П. Кончаловский по поводу редкого случая записал: «Я был свидетелем стирания еще одного «белого пятна» в человечьем естестве. Гумбольдт говорил: «Природа раскрывает свои тайны и свою красоту перед теми, кто способен понимать ее». Что касается Александра Александровича, то это воистину так… Каким же тонким предвидением нужно обладать, чтобы несколько лет назад, на основании немногих и не особенно выразительных данных так проникнуть в глубину сокровенных явлений и так удачно объяснить их!»

Разгадка происходящего при встрече двух белков крови в организме была огромной, мирового значения научной удачей Богомольца. Вместо тьмы и тумана неведения в большой научно-практической проблеме свойств перелитой крови засиял всепроникающий свет научного обоснования механизма ее обновляющего целебного действия.

Теория коллоидоклазического шока Богомольца позволила намного шире и сознательнее использовать таящиеся в переливании крови возможности, в частности при инфекционных болезнях, для профилактики рецидивов рака после удаления опухоли. Повторные переливания крови показались ученому многообещающими и в борьбе с преждевременным старением людей.

Хотя экспериментальное отделение в институте имени А. А. Богданова существовало всего два года, советские гематологи во главе с А. А. Богомольцем почти на десятилетие опередили своих западных коллег. Их открытия в сумме обещали предотвращение многих преждевременных смертей.

С доктором Богдановым работать очень интересно. Это человек огромной эрудиции. Природа щедро одарила Богданова искрометным умом и недюжинным талантом. Правда, воображение фантаста то и дело уводит его, по словам Богомольца, «с грешной земли в заоблачную высь». У Александра Александровича же бесценное для ученого умение строить прогнозы сочетается с деловой практичностью научных поисков. Богданов и Богомолец — очень удачное сочетание полета фантазии с трезвостью научного расчета.

Но очень скоро институт лишился своего основателя. Доктор Богданов, увлекшись обменными переливаниями, пал жертвой эксперимента на самом себе.

К Богомольцу — теперь директору — сходятся нити всех идей, родившихся в институте. Здесь царит подлинная поэзия коллективного творчества, так любимая ученым. Кто-то окончил опыты, кто-то озадачен неожиданными результатами — для каждого у профессора есть и доброе слово и дельный совет. Он умеет двумя-тремя фразами внести ясность в, казалось бы, безнадежно запутанный вопрос. Бывает, отрицательные результаты после разговора с учителем оказываются интереснее, чем предполагаемые положительные.

— Все имеет свое объяснение, и мы его найдем! — любит он говорить.

С приходом Богомольца в институт многим пришлось пересмотреть свои привычные представления о нагрузке: профессор не терпит вялости в работе.

— Науку надо любить, как невесту! — напоминает он часто.

Сам он науку любит преданна и горячо и того же требует от подчиненных. Очевидно, поэтому не признает принуждения. В руководимых им отделах и лабораториях нет табелей, никто не следит за приходом и уходом ассистентов, но люди работают самозабвенно, часто уезжая домой последним трамваем. В институте почти нет служителей, и ассистентам самим приходится мыть лабораторную посуду, ухаживать за животными. И никто не сетует. Ибо там, где трудится Богомолец, царит атмосфера подлинно бескорыстного служения науке.

У него своя стройная система «становления молодежи на ноги», редкостная способность обнажать человеческий потенциал. Часто при первой же встрече определит, на что способен новый помощник, потом подберет дело, обстоятельно объяснит его значение для общих поисков и предоставляет свободу: разворачивайся! А сам незаметно, но пристально следит, деликатно помогая еще неоперившимся осмысливать раздробленные результаты опытов.

Ему претит торопливая погоня за фактами, не оставляющая времени, чтобы по достоинству оценить добытое.

Малейшее пренебрежение общим делом раздражает профессора, и сотрудники, как черных бурь, боятся неожиданных в таких случаях вспышек.

Если обидевшийся сотрудник приносит заявление об уходе с работы, Богомолец вскипает еще сильнее.

— Вы больше ничего не придумали, как уподобиться горничной? Рюмку разбила, с хозяйкой поссорилась и тут же: «Дайте расчет!»

— На моем месте так поступил бы всякий!

Профессор вне себя.

— Но вы ведь не «всякий»! Вы научный сотрудник!

В память о безвременно ушедшем из жизни докторе Богданове Богомолец начал серию исследований возможностей его схемы о «восполнении недочетов и выравнивании крайностей» с помощью вливаний здоровой крови. К примеру — что они могут дать при различных видах эндокринной недостаточности (в частности, при базедовой болезни, вызываемой расстройством функций щитовидной железы, и в случаях удаления околощитовидных желез).

Правда, результаты не укладываются в прямолинейные схемы А. А. Богданова. Но зато полученные данные можно перенести прямо в клинику для лечения больных.

В первую мировую войну мирились со всеми неудобствами процедуры прямого переливания крови непосредственно из сосудов донора в сосуды пострадавших и с неизбежным при этом круглосуточным дежурством доноров в больницах. Теперь помощники Богомольца под его руководством разработали новую технологию консервирования крови.

Заинтересовал ученого и парадоксальный факт: потеряв кровь, организм как бы не торопится тут же пополнить ее. Мало того, спустя три-пять дней количество гемоглобина и эритроцитов у донора продолжает уменьшаться. Куда же они деваются?

До Богомольца это объясняли тем, что в первое время после взятия крови кровотворные органы просто не успевают восстановить утраченное. А организм между тем выбрасывает в сосуды тканевую жидкость.

Такое объяснение ученый нашел несостоятельным. Он установил, что в действительности часть эритроцитов оставшейся крови разрушается. Этот процесс сопровождается образованием своего рода катализаторов, способствующих полному и быстрому возмещению всех потерь.

Так развеяно опасение, не вредна ли донору дача крови, не разовьется ли у него малокровие. С того времени число доноров в стране стало быстро расти.

— Гематологи во главе с профессором Богомольцем, — сказал на заседании Ученого совета нарком здравоохранения Н. А. Семашко, — сделали столько, что пока еще сделанное невозможно как следует оценить. На это нужно время — большое лучше видится издалека.

Редко, чтобы в одном научно-исследовательском учреждении, как один коллектив, трудились представители двух научных школ. Богомолец же в Институте мозга с учениками И. П. Павлова работает в полном контакте.

С директором института — доктором Д. С. Фурсиковым — его сблизили и сдружили бескорыстная научная заинтересованность и взаимные личные симпатии. Противниками они бывают только на городошном поле.

Фурсиков высоко ценит проникновенное мышление, железную логику Богомольца-теоретика, редкую дотошность и добросовестность Богомольца-экспериментатора. Ему известно, что ученый всегда рассматривал организм как единую биологическую систему. Такой подход давно уже вынудил его к поискам механизмов, связывающих отдельные органы в целое. Среди различных систем, обеспечивающих согласованное взаимодействие тканей и органов и определяющих характер реакции организма на болезнетворные агенты, внимание ученого привлекли сначала эндокринный аппарат, а теперь нервная система.

В монографиях «Учение о конституциях и диатезах» и «Кризис эндокринологии» Богомолец сделал первые попытки проанализировать состояние теоретической разработки одного из самых сложных в биологии и медицине разделов — нервной системы, и в первую очередь ее вегетативного отдела.

«Как известно, — писал он в статье «Основные направления моих работ», — вегетативной нервной системой называют ту часть нервной системы, с функциями которой связывают регуляцию деятельности внутренних органов».

Вегетативная неврология с некоторых пор стала самой модной среди биологических наук — с ней не может конкурировать даже эндокринология. Но она остается малоразработанной в деталях, поверхностной и путаной.

Научиться управлять вегетативной нервной системой, защищать ее от вредных внутренних и внешних влияний Богомолец считает одной из ближайших и существеннейших задач научной медицины. Возможно, разрешение ее даст врачам новый способ борьбы против таких врагов нормального долголетия, как склероз, гипертония, нарушение обмена веществ, а может быть, и против рака.

Ученый кропотливо копит факты. Работа идет успешно. Уже получены интересные данные о функциях гипофиза, влиянии нарушений иннервации на работу желез обмена» в частности печени.

Вот Эппингер и Гесс твердят, что составные части вегетативной нервной системы — симпатическая и парасимпатическая — действуют по принципу: где одна возбуждает, там другая угнетает. Их сравнивают с весами, где на одну чашу падает влияние симпатической, а на другую — парасимпатической системы, или с канатом, за один конец которого тянет в свою сторону симпатическая, а за другой — парасимпатическая система. Все эти сравнения подчинены идее, согласно которой между симпатической и парасимпатической системами существует определенный антагонизм в их влиянии на внутренние органы.

В глазах Богомольца эта концепция антагонизма не выдерживает критики. Его взгляды значительно отличаются от утвердившихся в физиологии. «По моему мнению, — писал он, — между симпатической и парасимпатической системами существует не антагонизм, а синергизм»[4].

На Западе концепцию Богомольца встретили в штыки. Но еще при его жизни представление о разобщенности, антагонизме отделов вегетативной нервной системы было окончательно признано несостоятельным.

Блеском остроумия, беспощадно едкой, уничтожающей критикой полна новая работа Богомольца «О вегетативных центрах обмена» — вторая после «Кризиса эндокринологии» работа, посвященная вопросам регуляции обмена веществ в организме.

Согласно особенно распространенной гипотезе промежуточный мозг представлялся вместилищем вегетативных центров различных видов обмена углеводного, жирового, белкового, минерального, водного, теплового со специфической чувствительностью к изменениям химического состава крови.

Утверждение немецких физиологов о безграничной власти этих центров над организмом не было доказано. Между тем оно противоречило представлению об организме как целом.

Богомолец считает, что соответствующие участки промежуточного мозга являются регуляторами деятельности целых органов, а не отдельных их функций.

Пройдет всего несколько лет, и один из учеников А. А. Богомольца, профессор Н. Н. Сиротинин, обнаружит в продолговатом мозгу сосудодвигательный центр почек.

В новой работе Богомолец развил также свои взгляды на значение рефлексов с периферии (рабочих клеток органов) в регуляции обмена веществ. По его убеждению, вегетативные центры играют только исполнительную роль, а, так сказать, «законодательная» принадлежит периферии. Возникнув в рабочих клетках, раздражение передается в вегетативные центры. Получив с периферии импульсы раздражения, они только координируют их деятельность.

Проблемы нервной системы занимали ученого до самой смерти. Он ей отводил исключительную роль и в учении о физиологической системе соединительной ткани и происхождении преждевременного старения. Но здесь, по его признанию, он «сам не вышел из стадии предварительной разработки вопросов… (это обязательно нужно, прежде чем привлекать к исследованию сотрудников). Проблема эта очень сложная, и мне с моими сотрудниками придется много поработать, раньше чем можно будет окончательно подтвердить правильность высказанного мной взгляда на взаимоотношения различных частей вегетативной нервной системы.

На этом пути придется выдержать большую борьбу со взглядами, пустившими уже глубокие корни в современной физиологии. Не исключено, что часть наших представлений во время экспериментальной проверки окажется неправильной. К этому должен быть готов каждый, кто идет нелегким путем научно-исследовательской работы».

Уже тяжелобольной, академик разработал план предстоящих поисков, но заняться реализацией их ему не было суждено…

Книга Богомольца «О вегетативных центрах обмена» произвела на читателей не меньшее впечатление, чем «Кризис эндокринологии».

Вслед за ней одна за другой появились новые работы ученого: «Отек», «Артериальная гипертония», «Учение об иммунитете и аллергии».

Еще в Саратове — сначала в виде осторожного предположения, «с некоторым опасением быть обвиненным в ереси», позже — опираясь на ряд фактов, Богомолец перечислил многообразные обязанности соединительной ткани в жизни организма.

Это был рубеж, определивший крутой поворот в научных поисках его школы. Сейчас ученого интересуют функциональные изменения в физиологической системе соединительной ткани при различных заболеваниях. Он подозревает, что многим из них предшествует, а потом сопутствует угнетение ее. О первых данных, добытых с помощью АЦС врачами Варшамовым, Леонтьевым и Нейманом, он уже доложил Всесоюзному съезду патологов. Теперь возьмет в осаду сам рак.

Великий немецкий ученый Пауль Эрлих отдал проблеме рака пятьдесят лет своей жизни, но не смог продвинуться ни на йоту. Он пришел к неутешительному выводу, что это бесплодное занятие для ученого.

Богомольцу известно, что в своем пессимизме Эрлих был не одинок — история борьбы разума против злейшего врага человечества действительно полна трагизма и безнадежности. Правда, с начала XX века усилия ученых Европы и Америки постепенно рассеивают туман неведения, окутывающий жестокую болезнь. Но все еще в то время в драме, именуемой «рак», был известен только последний акт.

Рак — один из главных врагов на пути достижения человечеством нормального долголетия. Статистика говорит, что ежегодно на земном шаре от него умирает до полутора миллионов человек. Из семи человек, доживших до пятидесятилетнего возраста, одного обязательно уносит в могилу рак.

Анализируя отношения, складывающиеся при развитии заболевания между клетками раковой опухоли и организмом, Богомолец высказал положение: «Рак не может развиться в организме, соединительная ткань которого сохранила нормальную реактивность».

Действительно, многочисленные экспериментальные данные и клинические наблюдения показали, что развитие рака — злокачественного для всего организма процесса — предшествует и всегда сопутствует глубокое угнетение всех функций физиологической системы соединительной ткани. Понижается обмен веществ, весь организм ослабевает, а вместе с ним и его защитные функции.

Не случайно раковые новообразования чаще возникают там, где по какой-то причине соединительная ткань ослабела: в местах хронических язвенных процессов, всяких стойких воспалений, раздражений слизистой оболочки. Чаще всего раком болеют люди пожилые, у которых с возрастом общее ослабление соединительной ткани особенно заметно.

В онкологической лаборатории Московского отдела здравоохранения уже завершена первая серия опытов, задуманных ученым. Расчет экспериментаторов прост: АЦ-сыворотка в зависимости от дозы в состоянии активизировать или угнетать соединительную ткань, то есть благоприятствовать или мешать приживлению пересаженных опухолей.

340 мышам доктор И. М. Нейман привил одну и ту же опухоль, обычно неотвратимо губящую их. Потом части животных еще ввел и АЦС в разных дозах.

Удачно выбранные дозы препятствовали развитию опухоли. Благодаря этому в ряде случаев опухоль вообще не привилась, в других — рост ее был замедлен. Наконец, с четырьмя мышами произошло просто чудо: привившиеся опухоли огромных размеров, никогда ранее самопроизвольно не исчезавшие, рассосались.

Позже профессор Р. Е. Кавецкий с бесспорностью установил, что при попытке вызвать рак у кроликов с помощью дегтя развитию опухоли предшествует резкое угнетение физиологической системы соединительной ткани.

«Вывод из всего этого может быть один, — заключил А. А. Богомолец. — Одним из важнейших слагаемых предрасположения организма к развитию в нем рака является пониженная реактивность физиологической системы соединительной ткани. Следовательно, борьба против рака, как лечебная, так и профилактическая, должна быть прежде всего борьбой за нормальную, здоровую реактивность физиологической системы соединительной ткани».

Так был определен совершенно новый путь борьбы с раком — минуя непосредственное воздействие на опухоль.

Факт «возможности активизировать ту реакцию, которая ограничивает рост опухоли и, может быть, в некоторых случаях приводит к ее ликвидации», не был лишен практического смысла: под руководством ученого началась усиленная подготовка к применению АЦС в клинике. Наконец в начале 1929 года А. А. Богомолец возвестил:

«Я беру на себя смелость стимулирующее действие сыворотки сравнить с действием спички, от которой разгорается пламя гигантского костра жизни. Результаты наших опытов настолько ободряющие, что сейчас настоятельно показано в повестку дня поставить испытание стимулирующих доз цитотоксической для человека сыворотки, в первую очередь — в терапии рака».

Из Парижа от ученика И. И. Мечникова — Александра Михайловича Безредки Богомолец получил восторженное письмо. «Рад успехам дорогих соотечественников, счастлив за человечество! Трудно, нет — просто невозможно — преувеличить роль фактически Вами научно обоснованной патогенетической терапии. Казуальная и симптоматическая терапии — бог с ними! — пусть существуют! А вот новая, направленная на оказание помощи натуральным силам организма для изменения хода болезней применением удачных биологических стимуляторов — чудо!

Столетиями она была мечтой ученых. А Вы претворили ее в жизнь. Замечательно, воистину замечательно! Теперь нужно, чтобы все врачи поняли, что применение самых лучших средств не может дать нужного эффекта при условии пониженной реактивности организма, и чаще стали прибегать к помощи АЦ-сыворотки.

Просто, как все гениальное!»

Отныне школа Богомольца, верная своему обыкновению за лабораторией видеть клинику, наступление на рак поведет в двух направлениях. Первый прорыв сделает профессор Н. Б. Медведева. Изучая типичные особенности обмена веществ у раковых больных, она предложит новый метод ранней диагностики заболевания.

И. М. Нейман по совету Богомольца сосредоточил свои усилия на борьбе с рецидивами и метастазами — одними из самых жестоких проявлений болезни.

В опыте были две группы мышей. Из десяти животных, получивших после операции сыворотку, метастазы были обнаружены только у одного и лишь в одной доле легких. В контрольном же десятке они оказались у семи мышей и во всех пяти долях легких.

Позже объективная статистика засвидетельствовала: раковые больные, леченные АЦС после оперативного удаления опухоли грудных желез и желудка, живут дольше, чем нелеченные, а у многих рецидив вообще не наступает. В Уманской городской больнице хирурги наблюдали случаи полного исчезновения метастазов в лимфатических узлах.

Война прервала эксперименты. Но Богомолец не прекращал настойчивой пропаганды добытых им данных «ввиду того, что именно рецидивы обесценивают хирургические операции, — писал он в 1944 году, — я настаиваю на самом широком применении повторных инъекций АЦС. Сыворотка может продлить жизнь и избавить от многих месяцев мучений и не подлежащих операции больных».

Последнее время Александр Александрович стал молчаливее, и в его взгляде появилась усталость. «Преимущества Москвы, — пишет он своему учителю Н. Г. Ушинскому, — несомненны. Важно, что есть средства для работы. Но с другой стороны у меня здесь бесконечное количество всяких ученых дел, замечательная особенность которых — чем больше выполнишь, тем больше новых всплывает. За ними не видишь жизни. К тому же изрядно треплют нервы женоподобные мужчины. Бузить стали все, кому не лень, иногда усматривая в этой «бузе» едва ли не основную свою общественную функцию».

Последнее время кое-кто стал завидовать растущей славе научной школы Богомольца. Иных раздражает его резкая критика общепризнанных авторитетов.

Первые столкновения произошли на заседаниях редколлегии Большой Советской Энциклопедии. Богомолец разошелся с коллегами в толковании ряда медицинских терминов. Потом нашлись и такие, кто стал препятствовать переизданию учебника по патофизиологии. Поклонники всего иностранного, метко прозванные профессором «приказчиками чужеземных лавочников», демонстративно замалчивали его заслуги в медицине. Побывав в Германии на съезде патологов, один из них, захлебываясь от восторга, говорил:

— Патофизиологи Запада обогнали нас. Они изучают взаимоотношения соединительной ткани с опухолью!

После смерти Д. С. Фурсикова изменилась обстановка в Институте мозга, который временно оказался в руках интриганов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.