СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД

СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД

Вряд ли москвичи когда-нибудь с таким упоением судачили о политике, как в 1917 году. Да и можно ли не порассуждать, когда настали времена похлеще Смутного, мир вот-вот перевернется, и, глядишь, кому-нибудь выгода будет, тут не упустить бы планиды.

Первым делом до Москвы докатился из Петрограда слух, что вот кончится зима — и на всех союзных фронтах перейдут в наступление. Так что жди к осени русских в Берлине. Москвичи от хорошей вести, конечно, приосанились и наговорили ворох патриотических речей. Но вскоре пришла иная весть: что в Петрограде хлеба нет, что там революция и все министры арестованы. Ну, арестованы, и ладно, мало ли господ проворовываются. Да и хлеб подвезут, надо только с железнодорожниками построже быть. А вот что поистине потрясло жителей Первопрестольной, привыкших короновать у себя государей, так это отречение от престола императора Николая II. С ужасом спрашивали друг друга: что же теперь будет? Ведь всегда были цари… Но многие радовались, опьяненные свободой. Повсюду мелькали красные банты, красные флаги, красные полотнища. Срывали царские портреты, распевали про императора скабрезные куплеты.

Один кричит:

— Марсельезу! Марсельезу!

Другой, несмотря на пост:

— Христос воскресе!

Третий затянул многолетие Временному правительству.

Лишь протодиакон в церкви плачет, читая народу последний манифест императора. Да офицер с пустым рукавом обескуражен:

— Что же такое? Две было святыни — Бог и царь. Одной не стало… Пойду пьянствовать.

Москва высыпала на улицу, будто в Светлое Воскресенье. Группы вооруженных рабочих и студентов радостно тащили в Думу пойманных на квартирах возле своих семей городовых. На Андроньевской, Рогожской, Таганской площадях каждодневно шумели митинги, завершавшиеся шествиями к Кремлю с пением «Интернационала». Даже воры собрали свой митинг в цирке Никитина, потребовав от нового общества оказать поддержку преступнику, приобщить его к свободной и радостной жизни.

Появились доселе неслыханные словосочетания: «коренная ломка», «платформа партии», «акт рабочей тактики». Ораторы разъясняли еще вчера патриархальным москвичам, что люди делятся не на мужчин и женщин — это для революционных преобразований несущественно, а на «левых» и «правых», «социалистов» и «черносотенцев», «либералов» и «консерваторов».

— Русские — святой народ! — размахивая пуком газет, радуется профессор Московского университета. — В России великий переворот — и ни капли крови! Невиданное в истории явление!

— Товарищ, посторонись! — кричит извозчик.

— Товарищ, все позволено! — светел лицом рабочий.

— Товарищ! Россия воскресе! — отвечает на пасхальное приветствие дезертировавший с фронта солдат.

— Товарищ! Грабь награбленное! — как молитву, повторяет пьяненький мужичок.

Наступило лето 1917 года. Радость сменилась тревогой за будущее, злобой, что нет хлеба, страхом перед грабежами и насилием, предчувствием надвигающегося хаоса, царства Антихриста.

Тыловые армейские гарнизоны громили винные лавки, а фронтовые в полном составе бежали с полей сражения в Москву. В городе появились бесконечные «хвосты» за хлебом, молоком, калошами. Картофель, морковь и свекла распределялись через домовые комитеты. С каждым днем росло число притонов, домов свиданий, тайных ресторанов.

Кондукторша в трамвае, рассердившись на пьяных солдат, вопила:

— Хоть бы немец скорее пришел, показал вам, где раки зимуют!

В Хамовниках толпы народа сутками ходили за вновь явленной чудотворной иконой Божией Матери «Державная», сжимавшей в руке царский скипетр.

В Церкви, как и во всем государстве, было тоже неспокойно, начался разлад среди церковного клира и мирян. Новым обер-прокурором Святейшего Синода стал В. Н. Львов, заявивший, что демократия и социализм ничем не отличаются от христианства. Он объявил свою персону «центром религиозного и общественного движения» и разослал секретарям духовных консисторий распоряжение следить за архиереями и доносить ему об их поведении. Шесть архиепископов, присутствовавших в Святейшем Синоде, и среди них владыка Тихон, не посчитали для себя возможным потакать политике «обер-милиционера» Львова и выступили с заявлением:

«Временное правительство в лице своего обер-прокурора В. Н. Львова 4 марта в торжественном заседании Св. Синода объявило нам о предоставлении Св. Православной Российской Церкви полной свободы в ее управлении, сохраняя за собой лишь право останавливать решения Св. Синода, в чем-нибудь несогласные с законом и нежелательные с политической точки зрения. Св. Синод во всем пошел навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению правительства, для успокоения умов. 7 же марта г. обер-прокурор объяснил, что Временное правительство считает себя облеченным всеми прерогативами прежней царской власти в церковных делах, он же, обер-прокурор, и представитель и участник в ней и уже, помимо Синода, получил от нее поручение выработать проект церковных преобразований. Таким образом, в Св. Синоде обер-прокурор не только остается фактическим хозяином и начальником, как при прежнем режиме, но, как член Исполнительного комитета, оказывается на неопределенное время до созыва Собора и безапелляционным вершителем церковных дел. Ввиду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви, нижеподписавшиеся не считают себя вправе, без особых полномочий от российской иерархии, брать на себя ответственность за все мероприятия, какие Временное правительство или единолично г. обер-прокурор найдут нужным провести в церковном управлении, и потому нижеподписавшиеся не считают для себя возможным, без таких полномочий, оставаться присутствующими в Св. Синоде, сохраняя, конечно, к нему сыновнее послушание и должное повиновение Временному правительству.

8 марта 1917 г. Св. — Троицкая Александро-Невская лавра. Петроград.

Подписали: Сергий, архиепископ Финляндский; Тихон, архиепископ Литовский; Арсений, архиепископ Новгородский; Михаил, архиепископ Гродненский; Иоаким, архиепископ Нижегородский; Василий, архиепископ Черниговский».

В отместку архиепископам Львов сам подобрал и сам утвердил новый состав Святейшего Синода. Более двадцати «консервативных» архиереев он лишил кафедр и бросился в центр русской святости Москву искать поддержки «в борьбе против старого состава Святейшего Синода и епископата Русской Церкви».

Львов стремился то ли уничтожить, то ли надсмеяться над православием. Его детище — газета «Московский церковный голос» устами протоиерея А. И. Введенского советовала переходить в богослужении с церковно-славянского на русский язык. Устами епископа Вельского Серафима ужасалась, что московское духовенство не отметило праздничными богослужениями «праздник свободы» 1 мая по новому стилю. Устами священника М. Смирнова призывала «сбросить рясы»: «Не потому ли мы так и обособились в какую-то замкнутую классовую касту, что слишком разнимся от всех своей злосчастной рясой? А ведь согласитесь, что такая замкнутость — огромный тормоз в нашем деле. Не потому ли и миряне так обидно сторонятся нас, что слишком чужды мы для них своим внешним видом?.. А всему причиной — та же несчастная ряса. Снимите ее, оденьтесь, как все, и то же общество примет вас как своего; вы уже не станете посмешищем, а будете просто и даже с почтительным оттенком: «священник-гражданин»…»

Но как ни митинговал «обер-милиционер», Москва, этот милый каждому россиянину город, не допустила анархии и разрухи в Церкви, оставаясь верной древлеотеческому православию. Первопрестольная устала от безвластия и новшеств авантюристов и потому, отказавшись от ставленников Львова на Московскую кафедру, направилась 29 июня, в день первоверховных апостолов Петра и Павла, к Спасским воротам Кремля встречать нового своего архипастыря — владыку Тихона.

«Европейски просвещенный архиепископ Тихон, — сообщал о выборах московского архипастыря «Богословский вестник», — на всех местах своего епископского служения проявил себя независимым деятелем высокой честности, твердости и энергии и одновременно человеком большого такта, сердечным, отзывчивым и чрезвычайно простым и доступным как в деловых, так и в частных отношениях к людям. Замечательно, что при всей эмоциональности, которую иногда принимало обсуждение кандидатов на избирательном съезде, никто не мог бросить даже и тени чего-либо компрометирующего на личность архиепископа Тихона».

И, как и в былые годы, многие сотоварищи владыки Тихона связывали его деятельность с восстановлением патриаршества.

«29 июня 1917 года. Одесса.

Высокопреосвященнейший Владыка!

До нашей далекой окраины докатилась великая славная весть, что Вы избраны Собором духовенства и мирян Моcквы и Московской епархии на кафедру великих российских святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Гермогена и Никона. Бесконечно счастлив за Вас, дорогой владыка, за наш академический курс, за Ваших избирателей. Сбываются и сбылись уже почти и, Бог даст, сбудутся мечты и пожелания Ваших однокурсников, соседей по номеру, видеть Вас российским патриархом. Всемогущий вручает Вам жезл первого устроителя отечественной Церкви митрополита Петра. Дай Боже Вам, Владыка, полноту даров Святого Духа, дабы вести корабль Церкви путями славными. Помоги, Господи, чтобы голос Московского архипастыря пронесся по России от края до края, соединил разрозненных, угасил пожар страстей человеческих, принес всем мир и успокоение.

Вашего Высокопреосвященства бывший академический однокурсник и товарищ протоиерей Сергий Петровский».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.