Часть восьмая (1918-1920 гг.) БЕЛАЯ АРМИЯ

Часть восьмая (1918-1920 гг.) БЕЛАЯ АРМИЯ

В Екатеринодаре. «Особое совещание». Смерть генерала Алексеева. Главнокомандующий Добровольческой армией. Главком ВСЮ Р. Наступление. На пике удач. Откат. Генерал Врангель. В Новороссийске и Крыму.

Двадцать шестого августа 1918 года добровольцы заняли Новороссийск. В это время подтвердились слухи о расстреле большевиками царской семьи в Екатеринбурге.

Вот тогда Деникин из Екатеринодара приказал Добровольческой армии отслужить панихиды по Николаю И как по бывшему Верховному Главнокомандующему Русской армии, что подчеркивала его дочь Марина Антоновна в 1998 году.

Большинство офицеров и солдат благоговейно молилось об упокоении душ замученной семьи. Но были и те, кто считал, что царь «заплатил за вольные и невольные прегрешения против русского народа». В среде интеллигентской «революционной демократии», нахлынувшей в освобожденный Екатеринодар, деникинский приказ служить панихиды критиковался и осуждался.

Монархисты и сочувствующие гибели семьи последнего русского царя были возмущены германским императором, который, помирившись с большевиками Брест-Литовским договором, вполне мог бы попытаться спасти от расстрела своих династических родственников. Правда, Николай II, обсуждая еще в тобольском заключении по дошедшему туда слуху такую возможность, якобы она вытекает из брестской сделки, воскликнул:

— Если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня!

Александра Федоровна добавила:

— После того, что немцы при посредстве большевиков сделали с государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами.

Такова была «немка»-государыня. Остаток жизни ее семьи прошел в высочайшем православном духовном подвиге. Истый христианин Деникин ощутит глубокое почтение к их мученической кончине, когда, спустя годы, узнает о глубине смирения, с которым Романовы ждали своего часа. Он напишет в письме:

Облик государя и его семьи в смысле высокого патриотизма и душевной чистоты установлен в последнее время прочно бесспорными историческими документами.

Жаль, что этот акцент во мнении своего отца не захотела подчеркивать Марина Антоновна Деникина, которая была зачата именно в те летние дни, когда служили панихиды по убиенному царственному Верховному.

Ксения Деникина перебралась в Екатеринодар, где станет приветливой хозяйкой в особнячке командующего, принадлежавшем Фотиади на Соборной улице. Много перенесшая на сбоем девичьем веку Ксения Васильевна здесь будет прихварывать, и по беременности, и из-за слабого здоровья, но всегда радушно разливать чай гостям. Все это офицеры — ближайшие помощники Деникина или общественные деятели да их жены. Из других дам тут, в основном, бывала только графиня С. В. Панина.

Узнав о беременности жены, 46-летний Антон Иванович сразу возмечтал о наследнике, о сынишке, которого назвал бы Ванькой: наверное, в память о своем отце. Не выпадет и в этом по-деникински, но генерал с тех пор все время будет разговаривать с супругой и писать ей с фронтов о Ваньке.

В это время, несмотря на склонность к полноте, так сказать, русско-офицерское лицо Деникина особенно дышало энергией. Это создавал прямой, твердый взгляд живых глаз, они редко мигали в развернувшихся дебатах с екатеринодарцами, так же как под фронтовым огнем. Но уже ложилась печать ответственности, напряжения, седели вслед бороде и подкрученные усы. Зато по-прежнему стеной держал генерал плечи под погонами, на вороте кителя светил один Георгиевский крест, над левым карманом — другой. Рядом с ним теперь отливал серебром терновый венец, пронзенный мечом «первопоходника».

Убийство царской семьи потрясло, но выглядело вполне «закономерно» на фоне того, что обнаружили белые в отбитых ими у большевиков местностях. На освобожденных территориях начала работать деникинская «Особая Комиссия» по расследованию их зверств, за период 1918—19 годов она насчитает миллион семьсот тысяч жертв красного террора.

Из дела №40 Акта расследования о злодеяниях, учиненных большевиками в городе Таганроге за время с 20 января по 17 апреля 1918 года:

В ночь на 18 января 1918 года... началось выступление большевиков, состоявших из проникших в город частей красной армии Сиверса... 20 января юнкера заключили перемирие и сдались большевикам с условием беспрепятственного выпуска их из города, однако... с этого дня началась... расправа со сдавшимися. Офицеров, юнкеров и вообще всех, выступавших с ними и сочувствовавших им, большевики ловили по городу...

Не были пощажены раненые и больные. Большевики врывались в лазареты и, найдя там раненого офицера или юнкера, выволакивали его на улицу и зачастую тут же расстреливали... Над умирающими и трупами еще всячески глумились... Погиб штабс-капитан, адъютант начальника школы прапорщиков: его, тяжело раненого, большевистские сестры милосердия взяли за руки и за ноги и, раскачав, ударили головой о каменную стену.

Большинство арестованных «контрреволюционеров» отвозилось на металлургический, кожевенный и, главным образом, Балтийский завод. Там они убивались... На металлургическом заводе красноармейцы бросили в пылающую доменную печь до 50 человек юнкеров и офицеров, предварительно связав им ноги и руки в полусогнутом положении...

Убитых оставляли подолгу валяться на месте расстрела и не позволяли родственникам убирать тела своих близких, оставляя их на съедение собакам и свиньям, которые таскали их по степи...

По изгнании большевиков из Таганрогского округа... с 10 по 22 мая 1918 г. было совершено вырытие трупов погибших... На многих, кроме обычных огнестрельных ранений, имелись колотые и рубленые раны прижизненного происхождения... иногда... свидетельствовали о сплошной рубке всего тела; головы у многих, если не большинства, были совершенно размозжены и превращены в бесформенные массы с совершенной потерей очертания лица; были трупы с отрубленными конечностями и ушами...

Из дела №56 по Евпатории, где красные появились 14 января 1918 года:

Все арестованные офицеры (всего 46) со связанными руками были выстроены на борту транспорта. Один из матросов ногой сбрасывал их в море, где они утонули. Эта зверская расправа была видна с берега, там стояли родственники, дети, жены... Все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись. Ужаснее всех погиб шт. ротм. Новацкий, которого матросы считали душой восстания в Евпатории. Его, уже сильно раненого, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в топку транспорта...

Так было на транспорте «Румыния», а на «Труворе» офицеров раздевали до исподнего, отрезали уши, нос, губы, половой член, иногда и руки, сбрасывали в воду. На двух этих суднах за три дня казнили триста человек.

О красных расправах в Крыму очевидцы свидетельствовали:

В Севастополе... в феврале произошла вторая резня офицеров... убивали по плану и уже не только морских, но вообще всех офицеров и целый ряд уважаемых граждан города, всего около 800 человек.

Здесь перед казнью выкалывали глаза... В Ростове-на-Дону:

Штаб Сиверса категорически заявил, что все участники Добровольческой армии и лица, записавшиеся в нее, без различия степени участия и возраста их, будут расстреляны без суда... В штабе арестованных раздевали... Среди белого дня, по улице большого города гнали зимой по снегу голых и босых людей, одетых только в кальсоны, и, подогнав к церковной ограде, давали залпы... Многие крестились, и пули поражали их в момент молитвы...

Расстреливали и четырнадцатилетних подростков. В Екатеринодаре и Новочеркасске офицерам рубили головы.

Даже тени таких зверств не смогли выискать советские историки у белогвардейцев. Кромешнее всего — как «большевистские сестры милосердия» убили в Таганроге тяжелораненого штабс-капитана. А потом эти «девушки», воспетые советскими кинематографистами в образе чапаевской Анки-пулеметчицы (хотя в действительности такой не существовало), наверное, ведь и рожали детей, выродками «напитывая» новое поколение, «замещая» распятых на красном кресте.

К концу августа армия атамана Краснова наступала в Саратовской и Воронежской губернии, а добровольцы освободили от большевиков часть Ставропольской губернии, большую территорию Кубанской области и почти всю Черноморскую губернию.

В Екатеринодаре Деникин восстановил власть краевого кубанского правительства, представители которого участвовали в своем Ледовом и белом Ледяном походах. Антон Иванович по этому поводу потом отмечал:

«Взятие Екатеринодара было вторым «роковым моментом», когда, по мнению многих — не только правых, но и либеральных политических деятелей, — добровольческое командование проявило «недопустимый либерализм», вместо того, чтобы «покончить с кубанской самостийностью», посадив на Кубани наказного атамана и создав себе таким образом спокойный, замиренный тыл».

Деникин вернул кубанцам полновластность, хотя его бойцов при въезде в Екатеринодар встретило такое воззвание:

«Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани».

Подписал его генерал Букретов. Н. А. Букретов был из горских грузинских евреев-кантонистов и в полковничьем чине приписан к казачьей станице Кубанского казачьего войска. Выпускник Московского юнкерского училища и академии Генштаба, он в Первую мировую воевал штаб-офицером для поручений при Кубанской пластунской бригаде, за бои под Саракомышем получил Георгиевский крест, с 1915 года стал генерал-майором. В конце 1917 года Букретов являлся командующим Кубанскими войсками и членом правительства Быча. В начале 1918-го ушел в отставку и отказался участвовать в Ледовом — Ледяном походе кубанцев и белогвардейцев, отсиживался на своей ферме.

«Иногородец» Деникин, увидев подошедшего к нему на вокзале Букретова, сказал ему:

— Вы в своем воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало.

Более благосклонно отнесся командующий к Кубанскому атаману А. П. Филимонову, с которым был в Ледяном, и к другим кубанским правителям: Л. Л. Бычу, Н. С. Рябоволу, столпу кубанско-украинского сепаратизма, - которые в начавшихся застольях провозглашали или не возражали таким здравицам:

— Кубань отлично сознает, что она может быть счастливой только при условии единства матери-России. Поэтому, закончив борьбу за освобождение Кубани, казаки в рядах Добровольческой армии будут биться и за освобождение великой, единой России.

Лицемерие тостов выяснится позже. И в начале 1920 года Кубанская рада изберет войсковым атаманом именно Букретова, который в 1919 году будет арестован генералом Покровским по обвинению во взяточничестве и превышению власти на посту председателя Продовольственной комиссии кубанского правительства. Букретов приложит все усилия, чтобы ускорить разрыв между Кубанью и командованием белых, сдаст остатки Кубанской армии красным.

Тем не менее, все многотрудные взаимоотношения с кубанцами, которые на деле никогда не отрекались от своего «суверенитета», Деникин подытожит так:

«Ни генерал Алексеев, ни я не могли начинать дела возрождения Кубани с ее глубоко расположенным к нам казачеством, с ее доблестными воинами, боровшимися в наших рядах, актом насилия. Но помимо принципиальной стороны вопроса, я утверждаю убежденно: тот, кто захотел бы устранить тогда насильственно кубанскую власть, вынужден был бы применять в крае систему чисто большевистского террора против самостийников и попал бы в полнейшую зависимость от кубанских военных начальников».

В Екатеринодаре добровольцы определились и со своей формой власти, которая до этого диктовалась единоличной волей командующего и его окружения. Военным главой после Корнилова был Деникин, «внешней политикой» и финансами по-прежнему ведал Алексеев, который здесь, оставшись единственным из новочеркасского «триумвирата», издал свой первый приказ в качестве Верховного руководителя Добровольческой армии.

Этим приказом Алексеев учредил должность помощника Верховного руководителя, на которую встал недавно прибывший генерал А. М. Драгомиров. Этот сын знаменитого генерала окончил Пажеский корпус и академию Генштаба, был командиром 9-го Гусарского Киевского полка. На Первой мировой получил Георгиевские 4-й и 3-й степени, закончил ее в июне 1917 года главнокомандующим армиями Северного фронта. Алексеевым также был образован Военно-политический отдел с функциями канцелярии при Верховном руководителе.

31 августа 1918 года организовалось правительство -«Особое совещание» при командовании Добровольческой армии. Его председателем стал Алексеев, первым замом — командующий армией Деникин; помощник председателя — Драгомиров, помощник командующего — Лукомский, нач-штаба — Романовский. Задачами добровольческого правительства стали: разработка вопросов по восстановлению управления и самоуправления на территориях власти и влияния армии; обсуждение и подготовка временных законопроектов госустройства как текущих, так и по воссозданию великодержавной России; сношение со всеми областями бывшей империи и союзническими странами, а также с видными деятелями, необходимыми для возрождения России.

Столица добровольцев, Екатеринодар теперь магнитом притягивал к себе нужных людей. В начале сентября прибыл сюда барон П. Н. Врангель. Генерал-майора он получил «за боевое отличие» при командовании в 1916 году 2-й бригадой Уссурийской конной дивизии. В июле 1917-го Врангель был командиром сводного конного корпуса. За доблестное прикрытие им отхода пехоты к реке Збручь при Тарнопольском немецком прорыве корпусные «думы» наградили барона солдатским Георгием 4-й степени.

Деникин, видя псрвостепенность кавалерии на Гражданской войне, стремился создать мощную конницу, и на это талантливейший кавалерийский начальник Врангель отлично подошел. На первой же их встрече Антон Иванович спросил барона:

— Как же мы вас используем? Не знаю, что и предложить, войск у нас немного.

31-летний Врангель ответил по-белогвардейски:

— Как вам известно, ваше превосходительство, я в 1917 году командовал кавалерийским корпусом, но еще в 1914 году был эскадронным командиром, и с той поры не настолько устарел, чтобы вновь не стать во главе эскадрона.

Деникин усмехнулся.

— Ну, уж эскадрон... Бригадиром согласны?

— Слушаю, ваше превосходительство.

Врангель стал командиром бригады в 1-й конной дивизии, в ноябре будет командиром 1-го конного корпуса, в декабре барона произведут в генерал-лейтенанты «за боевые отличия». Ростом на голову выше толпы, поджарый генерал Врангель являлся аристократом с головы до пят, но обладал командирским зычным голосом. Баронская порода его была такова, что Петр Николаевич выглядел своим в любой великосветской гостиной, но имел такое железо характера, что ему безоговорочно подчинятся даже «разинские» генералы Покровский и Шкуро.

Изысканно-волевые черты врангелевского лица: крутые густые брови, точеный прямой нос, щеточка усов, скала раздвоенного подбородка — озарялись «шведской» сталью выпуклых глаз, которые не ведали и тени страха, какой-то боязни. Это был прирожденный вождь с великолепной, родовитейшей манерой держаться, монархист кроя графа Келлера. Поэтому в его последний шанс поверит Белая гвардия, разочаровавшись в мягкотелом на вид Деникине, о котором говорили, что он левее своей армии.

Со времени 2-го Кубанского похода Добровольческая армия без отдыха дралась на своих фронтах. Тысячами гибли белогвардейцы, их части по многу раз переменили свой состав, но теперь постоянно шло пополнение с севера и юга России, от Кубани. В этой битве насмерть бойцы не жаловались, их командиры только просили «по возможности» патронов и людей, «если есть».

К 10 сентября главная масса Северо-Кавказской Красной армии стратегически была почти в окружении. На севере у станицы Петропавловской дивизия Врангеля готовилась опрокинуть войсковую группу красных и наступать на Урупскую. У Армавира перекрывал путь Дроздовский. На западе Покровский прижимал большевиков к реке Лабе, целясь в Невинномысскую. Река Кубань и части Боровского у Невинномысской отсекали восток. Юго-восток закрыли полки Шкуро, взявшие Баталпашинск и Беломечетскую.

Несмотря на свои таланты, красный «генерал» Сорокин терял надежду на возвращение Кубани и старался пробиться к Минводам. Весь сентябрь с переменным счастьем дрались белые и красные в Армавирском районе. Вот хроника этих бешеных боев после того, как 8 сентября донские казаки Краснова взяли город Калач, а добровольцы — Майкоп.

11 сентября — занятие Сорокиным Белореченской у Майкопа. 15 — захват и оставление Невинномысской добровольцами. 16 — занятие Майкопа красными. 19 — занятие Армавира белыми. 20 — занятие Майкопа добровольцами Покровского. 21 — занятие Невинномысской белыми. 25 — занятие Кисловодска отрядом Шкуро. 26 — занятие Армавира красными. 28 — занятие Нсвинномыс-ской отрядами Сорокина. 27—30 сентября — бои белых

Покровского с красными у реки Лабы... И в конце месяца терские казаки восстали против Советской власти!

8 октября 1918 года скончался генерал М. В. Алексеев. Все свои последние силы он вложил в создание правительства «Особого совещания». В этом Верховному руководителю Алексееву помогал генерал Драгомиров. Михаил Васильевич так болел, что уже не мог выходить из своих комнат в особняке пивовара Ирзы на Екатерининской улице. Тут по утрам с ним и работал Драгомиров, фактически замещавший Верховного руководителя. Этот генерал всецело разделял алексеевские «конституционные» идеи.

Что чувствовал Алексеев в последнее время своей жизни? Об этом есть безупречное свидетельство Железного Степаныча Тимановского. Он расскажет его через год после алексеевской кончины добровольцу А. Битен-биндеру, как раз перед своей кончиной, и тот отметит: «Генерал Тимановский инстинктивно предчувствовал близкую смерть и затеял весь разговор с целью передать слова генерала Алексеева кому-то другому, чтобы они не исчезли бесследно».

Битенбиндер описывает:

«На одной из дневок я по делам службы явился к генералу Тимановскому, начальнику дивизии. По окончании доклада генерал совершенно неожиданно для меня заговорил о генерале Алексееве, начальнике штаба Ставки Государя Императора.

— Вы ведь знаете, что я командовал Георгиевским батальоном при Ставке. Генерал Алексеев очень любил и ценил меня, не забывал и на Кубани. При редких встречах со мной он в откровенной беседе изливал мне свою наболевшую душу, — рассказывал генерал Тимановский.

Затем генерал придвинул свой стул ближе ко мне и продолжал:

— Однажды вечером генерал Алексеев и я сидели на скамейке под окном дома, в одной из станиц на Кубани.

Мы погрузились в свои думы. Генерал Алексеев поднял голову, тяжело вздохнул и промолвил: «Николай Степанович! Если бы я мог предвидеть, что революция выявится в таких формах, я бы поступил иначе».

И генерал Тимановский добавил от себя:

- Старик не предвидел возможности Гражданской войны, а теперь предчувствовал ее катастрофический исход.

В несвязном разговоре генерал Тимановский проронил слова:

— Старика мучили угрызения совести, он жалел...»

Бывший Партизанский пеший полк, воевавший во 2-м

Кубанском походе во 2-й дивизии генерала Боровского, после смерти генерала от инфантерии М. В. Алексеева получил его именное шефство и переименовался в Партизанский генерала Алексеева пехотный полк. В ноябре из 2-й батареи 2-го легкого артиллерийского дивизиона появится первая алексеевская артиллерийская часть — 2-я генерала Алексеева батарея. Их форму отличат фуражки с белой тульей и черным околышем с тремя красными выпушками, черные погоны с красными выпушками и просветами. Все алексеевцы получат шефскую литеру «А» славянской вязью.

«Особое совещание» было уточнено как «Особое совещание при Главнокомандующем Добровольческой армией», которым стал А. И. Деникин.

Генерала Драгомирова назначили помощником Деникина по политической части и председателем нового «Особого совещания». Генерал Лукомский стал замом главкома по военной линии и возглавил Военно-морской отдел. Генерал Романовский остался начштаба Деникина.

Правительственные посты распределились так: В. А. Лебедев - управляющий Отделом торговли и промышленности; Э. П. Шуберский — Отделом путей сообщения; И. А. Гейман — Финансовым отделом;

А. С. Макаренко — Отделом юстиции; А. А. Нератов (до прибытия из Крыма С. Д. Сазонова) - Дипломатическим отделом; В. А. Степанов — Отделом государственного контроля; А. А. Лодыженский - Управляющий делами;

В.В. Шульгин - без портфеля. Провиденциально без хозяина оказался Отдел внутренних дел, самый актуальный.

Почти все эти гражданские чиновники были из «екатеринодарской» группы кадетов, которые в начале октября прибыли сюда на краевой съезд своей партии. Из знаменитостей на нем оказались Милюков, Астров, Винавер, графиня Панина.

Судьба взвалила на Деникина не по его воле тяжелейшую ношу правителя и верховного командира. Но вслед за Алексеевым он считал, что только диктатура личности может быть успешной в борьбе с диктатурой Кремля. Другое дело, что и диктатору требуются выдающиеся помощники. Таких у Антона Ивановича не окажется, Бог не дал.

Как бы ни складывалось, но бывший масон, «генерал в калошах» Алексеев и смельчак Корнилов, он же суровый комендант царской семьи, довольно своевременно «сошли» с белогвардейской сцены, на ней можно было развернуться вождям, не «отличившимся» заговорами и авантюрами. Деникин не был «замазан изменой» императору и начал с чистого добровольческого листа.

Грандиозное, почти месячное сражение красных и белых за Ставрополь началось в конце октября. В это время, после мятежа против Советов красного командарма Сорокина, генерал Покровский занял станицу Темно-лесскую — вся Кубанская область добровольцами была освобождена!

15 ноября врангелевские конники ворвались в Ставрополь, в тюрьме которого большевики успели убить Сорокина. Красные оставили в городе две с половиной тысячи непогребенных трупов и четыре тысячи своих раненых. На дверях их лазаретов белели надписи: «Доверяются чести Добровольческой армии». Они знали, что только у белых осталась в России честь.

Северо-Кавказская Красная армия уже не оправится после этого поражения, хотя вскоре будет вновь насчитывать около семидесяти тысяч бойцов. В очередной раз обескровились добровольцы, их полки гибли и возрождались, в каждом осталось по 100—150 штыков. В этих боях выбило из строя М. Г. Дроздовского пулевой раной в ногу. Он умрет в госпитале Ростова-на-Дону в начале 1919 года от заражения крови.

Ядро отряда Дроздовского — 2-й Офицерский стрелковый полк в январе будет переименован во 2-й Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк. В августе появится и 4-й полк его имени, в октябре — Офицерская стрелковая генерала Дроздовского дивизия. Дроздовскими отличиями у стрелков станут фуражка с малиновой тульей (с белой выпушкой) и белым околышем (с двумя черными выпушками), малиновые погоны с белой и черной выпушками, черными просветами и золотой литерой «Д». У некоторых офицеров — малиновый погон с таким же просветом, с белой выпушкой и золотым Российским Императорским орлом в нижней части.

Гимнастерка стрелков-«дроздов» будет белой — с малиновой выпушкой на обшлагах и клапанах нагрудных карманов, малиновая тесьма по разрезу борта. У дроздовцев-артиллеристов же будет фуражка с малиновой тульей (с черной выпушкой) и черным околышем (с двумя красными выпушками), погоны — красные с такими же просветами, с черной выпушкой и золотыми галуном, орудиями и литерой «Д».

На Дону атаманом был переизбран генерал Краснов, который с лета и все это боевое время пытался организовать «Доно-Кавказский союз» из войск донских, кубанских, астраханских казаков и «Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана»: «соединенных в одно государство на началах федерации». Его столицей объявлялся, конечно, Новочеркасск. Суета с этим Союзом, еще раньше замышлявшимся Красновым «Юго-Восточным», не уходила дальше бумаг, но сильно досаждала добровольцам.

Войсковой Донской Круг при переизбрании Краснова высказал Добровольческой армии «горячую любовь и искреннее желание не словами, а делом служить в тяжелой святой работе». Сам же атаман как был «антиалексеевцем», так и остался «антиденикинцем».

Акции Краснова сильно подорвались, когда имперский режим в Германии пал и во второй половине ноября красновские союзники-немцы ушли с Дона, после их красной «Ноябрьской революции» и Компьенского перемирия с Антантой, положившего конец Первой мировой войне. Но белым было не до сведения счетов с писателем-атаманом: открылось опаснейшее и кратчайшее направление к Новочеркасску — воронежское. Немцы, отхлынувшие на Украину, объявили нейтралитет. На Харьковщине и Екатеринославщине загуляли атаманы Петлюры, свергая власть гетмана Скоропадского. Они перекрыли военное снабжение донцов с Украины и провоцировали вторжение большевиков с харьковского направления.

Дон оказался против вдвое сильнейшего врага, когда красные войска обрушились на казаков с воронежских плацдармов, с северо-востока и других линий. В этих сражениях, протянувшихся на декабрь, в мороз и стужу станичники показали, на что способен Тихий Дон. Краснов поставил в строй поголовно всех казаков, способных носить оружие. Изнемогая от потерь и лишений, они дрались за родную землю, неизменно одерживая верх, тысячами брали красных в плен.

Донской фронт был огромен: от Луганска до Царицына, от Царицына до Маныча... Генерал Гусельщиков блестяще сокрушил 8-ю красную армию на линии Лиски—Таловая-Новохоперск. Героически бился небольшой отряд Молодой Донской армии, отбивая все атаки в районе Луганска. Сначала подавшись назад от 9-й красной армии в Хоперском округе, донцы бросились вперед, опрокинули ее, доходя до Елани и Камышина. Славная конница генерала Мамонтова отражала красных на царицынском направлении, чтобы перейти в наступление, а в начале 1919 года она выйдет вплотную к Царицыну.

Донские успехи впечатляли, но крепкие задним умом казаки начинали колебаться. Красные агитаторы внушали им, что Советская власть обязательно сохранит казачий уклад. Закрадывалось и недоверие к Краснову, столь красноречиво убеждавшего донцов в надежности немцев, которые испарились. В декабре один донской полк перейдет на сторону красных, потом — еще несколько станиц, а войска Верхне-Донского округа заключат мир с большевиками и начнут расходиться по домам. Пораженчество будет шириться по Донскому фронту, чтобы снова переломиться на «белое» настроение, когда Деникин в 1919 году начнет поход на Москву...

Я пишу эти строки 7 ноября 1998 года. Только что вечером показали телерепортажи о шествиях по поводу 81-летия «Великого Октября». Был репортаж и из Новочеркасска. Там не праздновали, а молились в память погибших казаков — и в ноябрьских боях 1918 года с красными. Атаман с погонами Всевеликого Войска Донского сказал, что четверо из пяти казаков было в ту пучину убито... Знали бы казаки 80 лет назад, что лишь кручиниться о них будут уцелевшие потомки в бутафорских погонах.

Моя память еще горше. Как сказал парижский сын алексеевца, все остатки Белой гвардии на маленьком французском кладбище уместились... Но моя память светлей — «наши» в офицерских погонах переходили к красным только убитыми. И я твердой рукой крещусь, целюсь в мои клавиши с полустертыми буквами, пусть и совсем один в этот глухой ноябрьский московский вечер.

Сегодня поминальная Димитриевская суббота всех православных христиан — перед днем святого великомученика Димитрия Солунского. Ее основал князь Дмитрий Донской, молившийся в Троицкой обители преподобного Сергия в память воинов, погибших на Поле Куликовом в битве против тогдашних мамаев.

22 ноября 1918 года в новороссийский порт вошла эскадра союзников Добровольческой армии: два миноносца и два крейсера французов и англичан: «Эрнест Ренан» и «Ливерпуль». Им, хотя, как всегда, «долго» жданным, потом рукоплескал и Екатеринодар. Здесь на встрече представитель Великобритании генерал Пуль сказал:

— Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим. Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам.

Общественность Екатеринодара широко обсуждала новости, среди которых не улегалось впечатление от недавно произнесенной Деникиным блестящей речи в Зимнем театре Черачева. Самыми яркими местами в ней были:

— Вы думаете, что опасность более не угрожает вашей драгоценной жизни? Напрасно. Борьба с большевизмом еще не окончена. Идет самый сильный, самый страшный девятый вал... И потому не трогайте армии. Не играйте с огнем. Пока огонь в железных стенах, он греет, но когда вырвется наружу, произойдет пожар. И кто знает, не на ваши ли головы обрушатся расшатанные вами подгоревшие балки...

Нужна единая временная власть и единая вооруженная сила, на которую могла бы опереться эта власть. Добровольческая армия берет на себя инициативу создания и того, и другого... Добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государства и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта... Дай Бог счастья Кубанскому краю, дорогому для всех нас по тем душевным переживаниям — и тяжким, и радостным, - которые связаны с безбрежными его степями, гостеприимными станицами и родными могилами...

После этого лидер кубанских самостийников Рябовол огласил постановление Рады, которым Деникина зачислили в «коренного» казака станицы Незамаевской Ейского отдела, первой восставшей против большевиков. Но за спиной главкома кубанские лидеры этого «черноморского» крыла, противного «линейцам» «русской» ориентации, говорили другое. Кубанцы, понятно, должны были быть «самостийнее» донцов, хотя бы потому, что исконно разговаривали на смеси «мовы» и русского и многие вели свое происхождение с Запорожской Сечи.

«Настоящих» же русских по-прежнему раздражало классическое деникинское «непредрешенчество». Правда, на этот раз больше возмущались «демократические» российские деятели:

— Армия не хочет «предрешать» ни формы правления, ни способа ее установления! Надо было ясно высказаться о республике, федерации и Учредительном собрании!

Как выглядел Антон Иванович диктатором? Например, он отнесся к Врангелю с обычным своим добродушием, но зоркий барон поподробнее рассмотрит своего будущего соперника и в конце концов нарисует такой деникинский портрет:

«Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными, черными, со значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладающего большой военной эрудицией начальника...

По мере того как я присматривался к генералу Деникину, облик его все более и более для меня выяснялся. Один из наиболее выдающихся наших генералов, недюжинных способностей, обладавший обширными военными знаниями и большим боевым опытом, он в течение Великой войны заслуженно выдвинулся среди военачальников. Во главе своей Железной дивизии он имел ряд блестящих дел. Впоследствии, в роли начальника штаба Верховного Главнокомандующего в начале смуты, он честно и мужественно пытался остановить развал в армии, сплотить вокруг Верховного Главнокомандующего (Алексеева. — В. Ч.-Г.) все русское офицерство... Он отлично владел словом, речь его была сильна и образна.

В то же время, говоря с войсками, он не умел овладеть сердцами людей. Самим внешним обликом своим, мало красочным, обыденным, он напоминал среднего обывателя. У него не было всего того, что действует на толпу, зажигает сердца и овладевает душами. Пройдя суровую жизненную школу, пробившись сквозь армейскую толпу исключительно благодаря знаниям и труду, он выработал свой собственный и определенный взгляд на условия и явления жизни, твердо и определенно этого взгляда держался, исключая все то, что, казалось ему, находилось вне этих непререкаемых для него истин.

Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся, боясь ошибиться, не доверяя никому, и в то же время не находил в себе достаточно сил твердой и уверенной рукой вывести по бурному политическому морю государственный корабль».

Врангелевскую точку зрения в общем-то подтверждали и другие, близко видевшие Деникина в то время.

Член Особого совещания, впоследствии управляющий его Отделом пропаганды, «главный идеолог деникинской диктатуры» профессор К. Н. Соколов:

«Наружность у наследника Корнилова и Алексеева самая заурядная. Ничего величественного. Ничего демонического. Просто русский армейский генерал, с наклонностью к полноте, с большой голой головой, окаймленной бритыми седеющими волосами, с бородкой клинышком и закрученными усами. Но прямо пленительна застенчивая суровость его неловких, как будто связанных, манер, и прямой, упрямый взгляд, разрешающийся добродушной улыбкой и заразительным смешком... В генерале Деникине я увидел не Наполеона, не героя, не вождя, но просто честного, стойкого и доблестного человека, одного из тех «добрых» русских людей, которые, если верить Ключевскому, вывели Россию из Смутного времени».

Князь Е. Н. Трубецкой:

«Неясность его мыслей и недальновидность его планов... кристальная чистота и ясность нравственного облика».

Член Совета государственного объединения в Киеве А. М. Масленников:

«Чудесный, должно быть, человек. Вот такому бы быть главою государства, ну, конечно, с тем, чтобы при нем состоял премьер-министр, хоть сукин сын, да умный».

Сам же диктатор Антон Иванович мечтал, «когда все кончится», купить себе клочок южнорусской земли. Грезилось ему, действительно совершенно «по-среднеобывательски», чтобы участок был около моря, с садиком и небольшим полем, где бы сажать капусту. Так он и писал жене со ставропольского фронта:

Ох, Асенька, когда же капусту садить...

Заявил и посетившей его группе представителей кадетской партии:

— Моя программа сводится к тому, чтобы восстановить Россию, а потом сажать капусту.

Тем или другим в Деникине озадачивались многие. Не удивлялся ничему и нежно служил ему лишь один человек — его начштаба, генерал Иван Павлович Романовский, который так понравился Ксении Васильевне еще в быховской тюрьме. Антон Иванович платил ему какой-то «интимной» трогательностью и постоянно пересыпал свой разговор почти по-гоголевски: «Мы с Иваном Павловичем посоветовались...» «Мы с Иваном Павловичем решили...» Эта их неразрывная дружба подведет Ивана Павловича под пулю убийцы, а у Антона Ивановича подорвет авторитет.

41-летний Романовский окончил 2-й Московский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище и академию Генштаба. Участвовал в русско-японской войне, потом был штаб-офицером в Туркестанском военном округе, позже служил в Главном штабе. В Первой мировой командовал 206-м Сальянским пехотным полком, был генерал-квартирмейстером в штабе 10-й армии. При Верховном Корнилове стал генерал-квартирмейстером его штаба. За активное участие в корниловском путче попал в быховскую тюрьму, где впервые встретился с Деникиным.

Разглядывая Ивана Павловича в Быхове, Ася Чиж отметила в нем только приятное. Кадет, деникинский «особист» профессор К. Н. Соколов так характеризовал Романовского:

«Он получил... репутацию проводника «левых» течений при генерале Деникине... Несомненно, готовность считаться с тем, что называется странным русским словом «общественность», была у генерала Романовского, может быть, в большей степени, чем у его коллег. Его интимная близость к генералу Деникину — как мне всегда казалось, типичному русскому интеллигенту, — тоже обязывала его к известному «либерализму». Но по всему своему миросозерцанию этот тучный генерал, обычно равнодушно смотревший на всех сонными глазами, а порою умевший говорить и оживленно и умно, был, несомненно, крепкий, правый человек».

Профессорскому леваку Соколову Романовский казался даже «правым», но большинство армейского окружения безапелляционно припечатало его словом «социалист». Истинно же правые лучшего друга главкома на дух не переносили. Раньше их мишенью был Алексеев: глава изменников государю в «революции генерал-адъютантов». Ему «самый благородный из крайних правых граф Келлер, рыцарь монархии и династии, человек прямой и чуждый интриги», как оценивал Келлера Деникин, писал:

«Верю, что Вам, Михаил Васильевич, тяжело признаться в своем заблуждении; но для пользы и спасения родины и для того, чтобы не дать немцам разрознить последнее, что у нас еще осталось. Вы обязаны на это пойти, покаяться откровенно и открыто в своей ошибке (которую я лично все же приписываю любви Вашей к России и отчаянию в возможности победоносно окончить войну) и объявить всенародно, что Вы идете за законного царя».

Алексеев сумел в этом покаяться лишь Тимановскому. Поэтому Монархический союз «Наша Родина», действовавший в Киеве летом 1918 года во главе с боевым флотским капитаном, прославившимся в 1916 году при Трапезунде, герцогом Лейхтенбергским (кстати, «тоже» по фамилии — Романовский, князь Сергей Георгиевич), дал такую установку на Добровольческую армию (в пересказе В. В. Шульгина):

«Самой армии не трогать, а при случае даже подхваливать, но зато всемерно, всеми способами травить и дискредитировать руководителей армии... Для России и дела ее спасения опасны не большевики, а Добровольческая армия, пока во главе ее стоит Алексеев».

Монархисты герцога Лейхтенбергского, в противовес «антицаристскому» командованию добровольцев, верному Антанте, были германской ориентации и открыли в Киеве вербовочные пункты для формирования своей Южной армии, сходной по идеям «Псковской армии», создавая какую погиб граф Келлер. 27 ноября 1918 года монархическая Особая Южная армия (Южная Российская, «Астраханская») в 20 тысяч была сформирована приказом атамана Краснова и встала под команду бывшего главкома Юго-Западного фронта генерала Н. И. Иванова. Она будет драться на воронежском и царицынском направлениях, понесет большие потери, весной 1919 года ее остатки вольются в деникинские войска. В отличие от добровольческого бело-сине-красного угла «южане» носили на рукавах императорские бело-черно-желтые шевроны.

Руководители Южной армии стали заявлять без обиняков: «В Добровольческой армии должна быть произведена чистка... В составе командования имеются лица, противостоящие по существу провозглашению монархического принципа, например, генерал Романовский».

Им давно вторил Краснов:

«В армии существует раскол — с одной стороны, дроздовцы (монархисты. - В. Ч.-Г.), с другой — алексеев-цы и деникинцы».

Это комментировал Антону Ивановичу еще Алексеев:

— В той группе, которую Краснов называет общим термином «алексеевцы и деникинцы», тоже, по его мнению, идет раскол. Я числюсь монархистом, это заставляет будто бы некоторую часть офицерства тяготеть ко мне; вы же, а в особенности Иван Павлович, считаетесь определенными республиканцами и чуть ли не социалистами. Несомненно, это отголоски наших разговоров об Учредительном собрании.

Так поголовно русские деятели считали в Киеве, к которому в это время двигался Петлюра, чтобы в середине декабря его у гетмана взять. Этот город, как отмечал Деникин, «впитал всю соль российской буржуазии и интеллигенции», сюда перебрались из Москвы их подпольные организации. Петербургские консервативно-монархические элементы из бывшей бюрократии, представители земледельцев и крупной буржуазии создали тут Совет государственного объединения. Деникинские информаторы доносили:

«В киевских группах создалось неблагоприятное... мнение о Добровольческой армии. Более всего подчеркивают социалистичность армии. Говорят, что «идеалами армии является Учредительное собрание, притом прежних выборов, что Авксентьев, Чернов, пожалуй, Керенский и прочие господа — вот герои Добровольческой армии».

Даже свои доброжелатели напрямую заявляли Деникину:

— У вас начальник штаба — социалист.

У Антона Ивановича опускались «капустные» руки.

— Да откуда вы это взяли, какие у вас данные?

— Все говорят.

Романовского даже считали «злым гением Добровольческой армии, ненавистником гвардии, виновником гибели лучших офицеров под Ставрополем». Как козел отпущения для «реакционеров», он с лихвой заменил покойного Алексеева. И подобно тому «профессору интриг», Иван Павлович перед обидчиками в долгу не оставался. Многое решал сам, «оберегая» Деникина, ему не докладывая, или язвил ходатаям, безусловно, оскорбляя «гвардейское», какое жило в каждом офицере:

— К сожалению, к нам приходят люди с таким провинциальным самолюбием...

Он был довольно лицемерен, потому что, зная суждения о себе, однажды «со скорбной улыбкой обратился со своим недоумением» к Деникину:

— Отчего меня так не любят?

Антон Иванович разъяснил: ?

— Иван Павлович, вы близки ко мне. Известные группы стремятся очернить вас в глазах армии и моих. Им нужно устранить вас и поставить возле меня своего человека. Но этого никогда не будет!

Более того, когда Деникин узнает об очередном готовящемся красными боевиками на него покушении, он, несмотря на то, что по его же законодательству нет преемственности власти, напишет завещание-приказ войскам: назначает в случае его смерти главкомом Романовского. Об этом Антон Иванович так рассказывал:

«Этим актом я готовил ему тяжелую долю. Но его я считал прямым продолжателем моего дела и верил, что армия, хотя в среде ее и было предвзятое, местами даже враждебное отношение к Романовскому, послушается последнего приказа своего Главнокомандующего... Когда я сказал... об этом обстоятельстве, Романовский не проронил ни слова, и только на лице его появилась улыбка. Словно думал: кто знает, кому уходить первым».

Я посвятил фигуре Романовского целую главку, потому что известно: скажи мне, кто твой друг... Генерал Романовский у Деникина был почти один к одному — «социалист» генерал Борисов при Алексееве! Антон Иванович даже тут «скопировал» «деда». Разница, наверное, лишь в том, что Борисов был «немыт», а Романовский лощен в лучших офицерских традициях.

Возможно, от такой несамостоятельности «патронов» столь незавидными оказались концовки этих тандемов, особенно у «злого гения» и «Барклая де Толли добровольческого эпоса», как окрестил Романовского уже сам Деникин.

В 1919 году главком Добровольческой армии генерал Деникин стал Главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР). Это произошло после его встречи в начале января на станции Торговой с Донским атаманом Красновым, признавшим необходимость единого командования добровольцами и казаками и согласившимся подчинить свою Донскую армию Деникину.

Другого выхода у Краснова, в общем-то, и не было. После ухода немцев его «идеологическая» карта бита. Представитель Великобритании Пуль доверительно спрашивал Деникина:

— Считаете ли вы необходимым в интересах дела, чтобы мы свалили Краснова?

Атаман все сам понял. В феврале 1919 года Краснов подаст в отставку и с атаманского поста. Эту должность займет генерал Богаевский, симпатизирующий Деникину.

В конце 1919 года Краснов окажется в штабе Северо-Западной армии генерала Юденича. После ее отступления будет жить во Франции. Во время Второй мировой войны станет сотрудничать с гитлеровцами, в 1943 году - начальником Главного управления казачьих войск в Германии. В конце мая 1945 года в австрийском городе Лиенце английское командование выдаст Краснова советским оккупационным властям вместе со многими тысячами казаков и двумя тысячами казачьих офицеров. 16 января 1947 года генерала П. Н. Краснова казнят в СССР...

С объединением донцов и добровольцев под общей командой ВСЮРом Деникина была выделена собственно бывшая Добровольческая армия, которая стала называться Кавказской Добровольческой армией. Ее командующим назначили генерала барона Врангеля, энергично проявившего себя в последних битвах порывом и искусством кавалерийского маневра. Деникин указал в приказе:

«Четырнадцать месяцев тяжкой борьбы. Четырнадцать месяцев высокого подвига Добровольческой армии. Начав борьбу одиноко - тогда, когда рушилась государственность и все кругом бессильное, безвольное спряталось и опустило руки, — горсть смелых людей бросила вызов разрушителям родной земли».

Заключая славную плеяду именных добровольческих полков, этой весной получит свои отличия в форме и Корниловский конный полк Кубанского казачьего войска, заложенный участием 1-го Кубанского конного полка в Ледяном походе. Для него будут установлены белые небольшие папахи («кубанки») из курпея ягнят, черные черкесски и бешметы черной же отделки. На полковом флаге с черно-белым словом «К0РНИЛ0ВСК1Й» взовьются черные конские хвосты с «балберками» — по типу староказачьих бунчуков.

В это время «добровольческими» деникинские части назывались уже больше по традиции. В них еще с весны 1918 года начали мобилизовывать солдат с Кубани, регулярно — с августа. В конце того года белые стали пополнять свои ряды и пленными красноармейцами. Деникин подытоживал:

«С конца 1918 года институт добровольчества окончательно уходил в область истории, и добровольческие армии Юга становились народными, поскольку интеллектуальное преобладание казачьего и служилого офицерского элемента не наложило на них внешне классового отпечатка».

С декабря минувшего года под рукой Деникина оказалась и Одесса, во властном приоритете на которую неожиданно покажут зубы французские союзники.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.