Глава шестнадцатая АКАДЕМИЧЕСКИЙ ОТПУСК

Глава шестнадцатая АКАДЕМИЧЕСКИЙ ОТПУСК

По завершении сезона 1969/70 года Тарасов отправился в «академический отпуск». Необходимо было немного передохнуть, для того чтобы подготовить диссертацию и сдать кандидатский минимум. Никто не собирался ставить Тарасову оценки и принимать от него незавершенную работу, что называется, за «красивые глаза». Да и сам тренер, привыкший каждодневно пахать по 24 часа в сутки, не так был воспитан, чтобы выпрашивать для себя поблажки, организовывать через кого-то послабления и что-то получать без приложения усилий. К тому же на переходе Тарасова на работу, где меньше нервотрепки, в тот момент настаивали врачи. Остановились на годичном варианте под названием «академический отпуск».

Неправда, что Тарасов никак не обозначил вероятность своего возвращения в ЦСКА. Об «отпуске» он заранее договорился со всеми, кто имел тогда отношение к руководству армейского клуба вообще и хоккейного в частности. Тарасов согласовал все условия своего отсутствия в команде. Разумеется, возник кадровый вопрос: кто заменит Тарасова? Анатолий Владимирович назвал имя единственного кандидата, способного, на его взгляд, без замешательства и шараханий из стороны в сторону, продолжить присущую хоккейному ЦСКА планомерную, годами налаженную работу, — Борис Павлович Кулагин. С Кулагиным, своим бессменным помощником, с которым они проработали десять лет, Тарасов тоже обо всем договорился.

В опубликованной в начале сентября 1970 года заявке команды старшим тренером ЦСКА впервые за многие годы значился не Тарасов, а другой специалист. Заслуженный тренер СССР, Кулагин получил это звание — редчайший для советского спорта случай! — пребывая постоянно в роли ассистента.

В первых матчах с новым тренером ЦСКА выиграл у горьковского «Торпедо» (6:2) и «Крыльев Советов» (4:3). Результат приемлемый. Настораживало лишь одно: в обеих встречах армейцы проиграли третьи периоды. То же самое случилось и в первом полуфинальном матче Кубка европейских чемпионов с «Лександом» в Швеции. «Лександ» дважды был обыгран — 6:2 и 6:1, и Кулагин впервые в карьере вывел свою команду в финал еврокубкового турнира. В соперники армейцам достался «Спартак», и афиша решающих игр за чемпионский Кубок ожиданий не обманула.

В чемпионате СССР тем временем ЦСКА проиграл динамовцам (1:4), которые и возглавили таблицу. Тарасов, нет сомнений, получал самую полную информацию о том, что происходило в команде. И по должности — он занял пост главного тренера Вооруженных сил СССР по хоккею и обязан был контролировать работу всех армейских клубов. И — по зову сердца. «Не знаю, — вспоминал он, — можно ли вообще говорить о том, что я уходил из ЦСКА. Я часто видел ребят, не пропускал, если был здоров, их игры, тренировки, заглядывал изредка и в раздевалку. Хоккеисты обращались ко мне за советом, консультацией, и я помогал им как мог».

После седьмого тура, в котором ЦСКА с огромным трудом выиграл у ленинградского СКА (2:0), еженедельник «Футбол-хоккей» заметил, что «ЦСКА переживает сейчас трудный период — смену поколений, процесс этот всегда болезнен и сопряжен с потерями», воздал должное Кулагину за то, что «человек выдерживает напряжение борьбы, неся минимальные потери и одновременно закаляя свой резерв», и назвал стратегию армейского клуба «осторожной, дальновидной и гибкой».

Первый, слабенький пока, сигнал о том, что «академический отпуск», возможно, придется прервать досрочно, поступил Тарасову, надо полагать, в ходе стартового матча Кубка чемпионов. 8 октября, поведя в счете (2:0), ЦСКА проиграл (2:3), провалив третий период и ничего путного не сумев противопоставить спартаковскому командному движению, умному и целенаправленному. Второй же европейский матч со «Спартаком», состоявшийся 10 октября, заставил бить тревогу.

В объемном, на две с половиной полосы, отчете об этой встрече, написанном Владимиром Пахомовым и опубликованном в «Футболе-хоккее», автор ни словом не обмолвился о событии, поразившем всех, кто наблюдал за игрой, и в значительной степени повлиявшем на ход встречи и на последовавшие в скором времени кадровые перемены в хоккейном ЦСКА. Журналист заметил лишь, что в заключительном периоде «неукротимый дух, страсть к победе проявили хоккеисты ЦСКА. Давно уже мы не видели команду такой неудержимой, сметающей все препятствия, единой в порыве к победе».

Свидетелями же произошедшего стали посетившие в тот вечер Лужники болельщики и миллионы телезрителей.

ЦСКА поначалу выигрывал (2:0), потом принялся проигрывать, словно школьная команда, напоровшаяся на мастеров. Армейские форварды, а ими, на минуточку, были Михайлов — Петров — Харламов, Викулов — Фирсов — Полупанов, Блинов, Мишаков, Моисеев, выглядели уставшими, будто гири на себя нацепили. Защитники ЦСКА, сплошь мировые и олимпийские чемпионы (Рагулин, Ромишевский, Цыганков, Лутченко, Гусев, Кузькин), предстали перед публикой расслабленными донельзя, пропускающими атаки соперника раз за разом. И когда счет стал 5:3 в пользу «Спартака», за спинами армейских хоккеистов, сидевших на скамейке ЦСКА, возникла знакомая фигура. Тарасов, занимавший место в ложе «А», был не в силах наблюдать за процессом «избиения младенцев». Он всегда страстно подчеркивал, даже выпячивал роль тренера в управлении командой в экстремальных ситуациях. В Лужниках возникла именно такая ситуация, потребовавшая немедленного тренерского вмешательства. И это заставило его спуститься вниз сразу после того, как в начале третьего периода, на 44-й минуте, Старшинов забросил пятую шайбу.

Тарасов рассказывал, как в 1965 году в Тампере, когда стало ясно, что основным соперником советской сборной на чемпионате мира будет команда Чехословакии, он отправился смотреть игру чехов с канадцами. 8:0 в пользу Чехословакии. Легкая, казалось бы, расправа. Но Тарасов в отличие от большинства наблюдателей обратил внимание на немаловажное, по его мнению, обстоятельство, такой разгром предопределившее. «Никакого тренерского руководства игрой Канады, — вспоминал он. — Всё пущено по воле волн. Игроки злятся, ругают друг друга, судей. А где тренеры? Они стоят, опершись о борт, как посторонние наблюдатели, каждый, конечно, по-своему переживая неудачу. Ни одного слова игрокам, никаких мер, которые как-то могли бы спасти канадцев от разгрома».

«Всё выглядело так, — вспоминает появление Тарасова в игровой зоне писатель Александр Нилин, — что не выдержал он — бросился к скамейке игроков, вмешался, дал мудрейшие указания и спас. А уж Кулагина отодвинул ненароком, не задумываясь о ритуале — ведь на выручку тонущих бросился. И действительно выручил — победили 8:5».

В том-то и дело, что никуда Тарасов не бросался, не перепрыгивал через ступеньки Дворца, устремляясь вниз, а спускался медленно, можно даже сказать, степенно. И будучи, как точно подметил Владимир Акопян, «наделенным от природы удивительным внутренним тактом — таким неподдельным, что иногда даже высшие профессиональные интересы не позволяли ему переступить некий нравственный этический барьер», на скамейку к игрокам не проходил, Кулагина не отодвигал, оставался за спинами хоккеистов. Они даже не оборачивались к нему — только слушали его монологи-внушения, обращенные к каждому и, судя по тому, как заиграла после этого команда, правильно услышанные.

Тарасов не кричал, говорил негромко, но так, чтобы слова его не потерялись за шумом стадиона, а доходили до сознания каждого. Говорил всё, что он думает об игроках. Словосочетания, характеристики и эпитеты не подбирал, о самолюбии хоккеистов не заботился.

Сначала ЦСКА сравнял счет, а потом Петров, Викулов и Фирсов за четыре минуты забросили еще три шайбы. После последней, фирсовской, влетевшей в спартаковские ворота на 56-й минуте, Тарасов столь же неспешно, как и спускался, поднялся к своему постоянному месту в ложе «А» и досматривал матч сидя.

Потом, после награждения ЦСКА, Тарасов спустился на лед и сфотографировался с командой. Алексей Хомич, легендарный в прошлом футбольный вратарь, ставший фотокором, запечатлел победителей Кубка европейских чемпионов. На опубликованном в еженедельнике «Футбол-хоккей» фото Тарасов стоит не в группе тренеров, расположившихся на снимке слева, а справа, рядом с игроками, между Виктором Полупановым и Владимиром Викуловым.

Автор отчета, Тарасова во всей этой истории «не заметивший», объяснил внезапную метаморфозу просто: «Архитрудная ситуация сыграла для ЦСКА роль пружины, которая действует тем сильнее, чем больше ее сдавливают. Тренерам ЦСКА удалось воодушевить игроков, поднять их настроение. Особо мне хочется сказать о Б. Кулагине… Тот перелом, который создала армейская команда в повторной встрече Кубка чемпионов, то воодушевление, с которым хоккеисты ЦСКА вели штурм в заключительной 20-минутке, говорит о том, что армейцами руководила твердая рука тренера».

Вот так. Кулагин был: воодушевил, руководил… Тарасова — не было…

На момент второго европейского матча со «Спартаком» ЦСКА сыграл в чемпионате СССР семь туров и проиграл всего одну встречу. Потом он без проблем расправился в гостях с аутсайдерами — «Трактором» и «Сибирью», но по возвращении в Москву был крепко бит армейцами Ленинграда (2:7). Из девяти следующих матчей ЦСКА проиграл четыре, в том числе дважды «Химику». И в день домашней игры с горьковским «Торпедо», 16 ноября 1970 года, Тарасов был вызван к заместителю министра обороны, который объявил ему о назначении начальником и старшим тренером хоккейного клуба ЦСКА. Сообщить об этом публике уполномочили ТАСС, что агентство и сделало с телеграфным лаконизмом: «Старшим тренером хоккейной команды ЦСКА вновь назначен А. В. Тарасов».

Тарасов понимал, что за сложившуюся ситуацию — отсутствие внятной игры и десятиочковое отставание от «Динамо» — ответственность прежде других несет он сам. Это он, уходя, рекомендовал Кулагина, специалиста хорошего (Борис Павлович подтвердил потом свою квалификацию, работая в «Крыльях Советов»), но с ЦСКА в отсутствие Тарасова справиться не сумевшего.

Кулагин был хорошим помощником Тарасову. «Мы находили с ним общий язык, — говорил Анатолий Владимирович, — и сотрудничество наше было плодотворным. Большую часть времени руководил командой я, а он мне помогал». Когда Тарасову приходилось на какое-то время ложиться в госпиталь, он нисколько не опасался за качество работы в команде без него. Хоккеистам и в голову не приходило снижать к себе требования, филонить, халтурить — каждый из них был осведомлен о том, что Тарасов вот-вот появится на тренировочной площадке.

Ошибся ли Тарасов, рекомендуя в качестве преемника, пусть даже всего на год, своего многолетнего помощника, которому он всецело доверял? Скорее да, чем нет. Тарасов, надо полагать, недооценил важный фактор: отсутствие у Кулагина навыков самостоятельной работы. Не стоит, впрочем, забывать о том, что, рекомендуя Кулагина, Тарасов настоятельно просил Бориса Павловича «обязательно сохранять традиции команды, бережно относиться к ветеранам, учиться у “стариков”, как это и делали мы с ним многие годы».

Вернувшись летом 1970-го из отпуска и придя на тренировку ЦСКА, Тарасов был поражен. Он увидел, что «меняется, по существу, весь тренировочный процесс». Тарасов немедленно собрал тренеров. По должности он имел право наблюдать за занятиями всех армейских команд и давать — при необходимости — корректирующие рекомендации. «Я, — вспоминал Тарасов, — сказал им, что напрасно они сразу же пошли на столь решительную перестройку. Смена руководства команды — процесс непростой, спортсменам требуется какой-то срок, чтобы привыкнуть к новым тренерам, и поэтому рискованно резко менять курс движения — на повороте может занести».

Кулагин с этим не согласился. «Встал вопрос, — говорил он, — копировать Анатолия Владимировича или нет? Пришли к единодушному выводу: копировать не стоит! В противном случае никто не понял бы нас». Кулагин настаивал на том, что обязан придумать что-то свое, а не работать по старым лекалам. Доля истины в его упорстве есть. Тарасов и сам всегда выступал против слепого, бездумного копирования. Но ошибка Кулагина — первая ошибка — заключалась в том, что он нарушил один из основополагающих принципов — принцип постепенности при переходе к новым формам тренировочного процесса. Во многом отказавшись от прежних методов, привычных для подавляющего большинства хоккеистов, прошедших школу Тарасова, Борис Павлович не сумел убедить подопечных в жизнестойкости предложенного им «нового тренировочного курса». Он, как подметил Тарасов после разговора с игроками, «не увлек их, не заинтересовал, опытные мастера не приняли его… и команда была обречена на неизбежные неудачи».

Вторая ошибка нового тренера (а быть может, и первая) — его твердая решимость избавиться от большой группы игроков. «У нас сейчас в ЦСКА, — сказал Кулагин в интервью еженедельнику «Футбол-хоккей», опубликованном 8 ноября, за восемь дней до возвращения Тарасова, — пришла пора, когда нужно одну группу игроков сменить другой… В нашей команде требуется замена сразу нескольким хоккеистам. Да каким! Многократным чемпионам страны и мира!» Не исключено, что интервью это легло на ту чашу весов, на которой разместились проигрыши команды и ее невнятная игра.

Заявив о необходимости замены сразу нескольких ведущих игроков, Кулагин, сам того не ведая, присоединился к голосам тех, кто с первых же минут после появления информации об уходе Тарасова в «академический отпуск» принялся обвинять тренера в хитрости и малодушии. Прикинул, дескать, Тарасов, что основные хоккеисты сдают, что команда нуждается в срочных кадровых переменах, и быстренько «слинял» под надуманным предлогом. «Разговоры такие велись, я о них знал, — признавался позже Тарасов. — И чувствовал отвратительное бессилие — разве объяснишь каждому, что армейцы по-прежнему полны энергии, что команда у нас перспективная, что мне, наконец, и в самом деле было трудно тогда — по состоянию здоровья — проводить матчи чемпионата страны. И я ведь не уходил из ЦСКА навсегда».

Объяснил Тарасов и бессмысленность затеи Кулагина, связанной с обновлением пятерок осенью 70-го.

В первой пятерке играли тогда Михайлов (26 лет), Петров (23), Харламов (22), Гусев (23), Кузькин (30). Кузькин еще многие годы после этого — до 1976-го — оставался одним из лучших защитников страны.

Во втором звене были задействованы Викулов (24), Полупанов (24), Фирсов (29), Лутченко (21), Рагулин (29). В этой пятерке, по предположению Тарасова, «под подозрением были, видимо, Фирсов и Рагулин. И не только под подозрением. С Рагулиным, насколько я знаю, тоже хотели проститься. Фирсова Кулагин готов был отпустить, — продолжал Тарасов, — он никак не поддерживал его и при первой же неудаче снимал с игры, и Фирсов терял веру в свои силы». Спустя небольшое время после возвращения Тарасова Рагулин и Фирсов заиграли так, что «молодые и в мыслях не могли себя равнять с ними».

Третья пятерка, судя по интервью, вызывала наибольшее беспокойство Кулагина: Мишаков (29), Моисеев (30), Блинов (21), Цыганков (23), Ромишевский (29). Да, эта пятерка уступала в мастерстве другим звеньям, но ее можно было не перегружать, наигрывая четвертое — молодежное — звено. Средний возраст хоккеистов трех пятерок — 25 с половиной лет. Это золотой возраст, с хорошей перспективой.

Неудачи, однако, привели к панике. Она была облечена в дипломатичную формулу «поиска оптимального состава третьего звена». Поиски эти Тарасов назвал «бесконечными». Иного определения и не подобрать. «Доходило до того, — отмечал он, — что в одном матче, в одном, подчеркиваю, матче ЦСКА пробовал пять (!) различных сочетаний игроков в третьем звене». Естественно, ни о каком взаимопонимании хоккеистов, ни о каком боеспособном коллективе не могло быть и речи.

Утраченную веру в игроков Тарасов называл «самым большим тренерским грехом. Когда это происходит, — писал он, — в качестве оправдания возникает старый, как спортивный мир, аргумент — “необходима смена поколений”».

Ошибки Кулагина — вполне объяснимые ошибки человека, впервые в тренерской жизни получившего в руки классную команду и собиравшегося доказать, что резкими переменами — в тренировочном процессе и в составе — он в состоянии сделать ее сильнее. Но спрессовать время Кулагину не удалось. Он был отставлен, потом сам уволился из армии и принял предложение «Крыльев Советов», с которыми в сезоне 1973/74 года преуспел, взяв чемпионский титул. С десятком примерно игроков, прошедших школу ЦСКА. В том числе с тройкой Лебедев — Анисин — Бодунов, от которой фактически отказался Тарасов. Когда Кулагина позвали в «Крылья», он пришел к Тарасову посоветоваться. Тарасов сказал: «Надо браться».

Выиграв с «Крыльями» в один год чемпионат и Кубок СССР, Кулагин продолжал пребывать в убежденности, что в ЦСКА в 70-м ему «просто не дали довершить начатое». Он считал, что имел право вносить что-то новое, что-то свое в подготовку команды, руководство которой ему доверили, и настаивал, что работал тогда на перспективу.

Оказавшись же в «Крыльях», Кулагин до основания перестроил тренировочный процесс и сделал то, что в ЦСКА, как ни странно, делал далеко не всегда — резко увеличил объем нагрузок, перейдя на режим трехразовых занятий и заставив своих игроков работать больше, чем работали армейцы. В день знакомства с «Крыльями» Кулагин сказал хоккеистам, что опередить ЦСКА можно лишь в том случае, если превзойти этот клуб в организации учебно-тренировочного процесса.

Два клуба впервые встретились в полуфинале турнира на призы «Советского спорта» в начале сентября 1971 года. Для Кулагина, равно как и для молодых форвардов, только-только перешедших из ЦСКА (Лебедев, Анисин, Бодунов), встреча была сверхпринципиальной. Им было что доказывать. И — кому. В первую очередь — Тарасову.

Счет 3:1 в пользу ЦСКА в середине второго периода рушил, казалось, все доказательства. Но если прежние «Крылья» выбросили бы на лед полотенце, то «Крылья» кулагинские заставили ЦСКА в конце третьего периода удерживать изо всех сил ничью, а в дополнительное время, когда армейцы снова добились разрыва в две шайбы (5:3), едва не вырвали победу. Спасибо Третьяку. Он без устали отбивался от осаждавших его ворота хоккеистов «Крыльев» и пропустил лишь одну шайбу.

Не следует, впрочем, забывать: с 26 августа по 7 сентября того года армейцы сыграли 15 матчей, причем встреча с «Крыльями» пришлась на следующий день после первой финальной игры за Кубок европейских чемпионов с «Дуклой». В Москве чехи были разгромлены (7:0). Матч с «Крыльями» завершился в одиннадцать вечера, в пять утра хоккеисты ЦСКА собрались в своем дворце и через два часа вылетели в Чехословакию, где на следующий день сыграли ответный финал вничью (3:3) и привезли домой чемпионский Кубок.

Главное, что Кулагин вынес для себя за несколько месяцев работы без Тарасова, — это то, что он может работать старшим тренером команды мастеров. Тарасов в ЦСКА выделял своему помощнику «лабораторию», полностью доверив ему молодежную команду. Кулагин ставил в ней эксперименты, набирался опыта самостоятельной работы, руководил хоккеистами во время матчей, рекомендовал тех, кого он готовил, в первую команду.

На первой же встрече с командой после своего возвращения Тарасов взял прежнего тренера под защиту. «Да, — сказал он, — Борис Павлович уходит. Руководство клуба решило, что шесть поражений — это слишком много. Но справедливо ли укорять в неудачах тренера? Не поставили ли тренера в трудное положение сами хоккеисты? Я не хочу, чтобы кто-то валил вину на Кулагина». Это очень важный момент, потому что вокруг внезапной (стоит подчеркнуть это слово) замены тренера ЦСКА сразу же пошли досужие разговоры: «Подсидел!», «Выгнал!», «Расправился!»

Тарасов дал команде сутки на размышление, предложив всем подумать над тем, как жить и трудиться дальше. Он попросил забыть о вчерашних неудачах, а заглянуть в будущее. Потом Тарасов отдельно встретился с ветеранами и задал им один вопрос: «Есть ли в команде нарушения спортивного режима?» В переводе на понятный хоккеистам язык вопрос звучит так: «Пьют?» Рагулин, Фирсов и Ромишевский, вызванные Тарасовым в его новый старый кабинет, замялись и переглянулись: неписаные правила поведения игроков в коллективе не позволяли им называть какие-либо фамилии. Тарасов об этих правилах, разумеется, знал. И когда опытные хоккеисты, помявшись немного, сказали ему, что всё в порядке, он спросил: «А Гусев?..»

«Физическая подготовка хоккеистов ЦСКА, — говорил Борис Кулагин за неделю с небольшим до увольнения, — не вызывает тревоги. Об этом говорят медицинские исследования, об этом свидетельствует практика». Тарасов же одной из причин неудач команды назвал ее «плохую физическую подготовку». Проведя ряд оперативных, в том числе индивидуальных бесед с игроками, он пришел к неутешительному выводу: «После моего ухода некоторые мастера решили, что теперь будут сделаны послабления в тренировочной работе, и поспешили сделать себе их… сами. А Борис Павлович, видимо, вовремя не одернул этих хоккеистов, а возможно, не решился идти на конфликт».

Говорили о «черной кошке», пробежавшей тогда, в ноябре 70-го, между Тарасовым и Кулагиным. О возникшей когда-то замечательных, даже дружеских отношениях между ними некой напряженности. Источником этой напряженности называли Тарасова. О том, что Тарасов в 70-м якобы «выжил» Кулагина из ЦСКА. Так, в частности, считал хоккейный тренер Владимир Васильев. «Конечно, — говорил он, — когда Кулагина убирали из ЦСКА, то Тарасов к этому делу руку приложил».

И наконец, о том даже, что, уходя в «академический отпуск», Тарасов якобы подговаривал основных игроков, которым особенно доверял, не выкладываться в полной мере и не забывать, что он, Тарасов, скоро вернется. Желал, мол, неудач своему преемнику, способствовал им и заранее для себя решил вернуться на «белом коне», наладить игру и заблистать на фоне неудачника.

Чушь несусветная! ЦСКА времен небольшого периода тренерства в нем Кулагина — детище Тарасова, и Анатолий Владимирович переживал каждую неудачу коллеги, как свою собственную.

«Кто из известных тренеров и спортсменов оказал наибольшее влияние на формирование ваших тренерских взглядов?» — поинтересовался журналист Аркадий Ратнер, бравший для еженедельника «Футбол-хоккей» интервью у Бориса Павловича накануне его пятидесятилетия в конце 1974 года.

«У меня, — отвечал Кулагин, — и в футболе, и в хоккее был только один тренер — Анатолий Тарасов… У Тарасова я старался взять всё хорошее, что у него есть. Хотя должен оговориться сразу, что в вопросах воспитательной работы мы придерживались во многом разных точек зрения».

Наверное, некое напряжение в отношениях между уволенным и назначенным на его место тренером не могло не возникнуть. Но не до такой же степени, чтобы начались выпады в прессе, нападки за кулисами. Ничего подобного не было. Будь иначе, не пришел бы Кулагин к Тарасову за советом — принимать «Крылья» или не принимать. И почему-то совершенно не вспоминают о том, что Кулагину было предложено вернуться к роли тарасовского ассистента. Тарасов был только «за», но сам Кулагин не захотел вступать в знакомую реку еще раз.

В 1982 году Борис Павлович Кулагин начал писать книгу. Незаконченную и нигде не публиковавшуюся рукопись (только небольшие отрывки появились в журнале «Спортивные игры» в литературной записи Аркадия Ратнера) дочь Кулагина Нина Борисовна передала журналисту Николаю Вуколову, который вместе с тренером Игорем Тузиком включил ее в сборник «Хоккейные “звезды” Бориса Павловича». Вот что Кулагин написал о Тарасове:

«Мне скоро шестьдесят. Я старый тренер. Но говорю так не о прожитых годах, а о сумме пережитого. Помню, как лет пятнадцать назад услышал эти слова от Анатолия Владимировича Тарасова. Был он тогда моложе, чем я сейчас, и, говоря о себе “старый тренер”, вкладывал в это множество оттенков: опытный, мудрый, уставший — всё что угодно, но только не признаки физической старости. В пятьдесят три года (прекрасный для тренера возраст) после десяти лет непрерывных побед Тарасов ушел из сборной, а в пятьдесят пять, передав ЦСКА Константину Локтеву, навсегда расстался с практической хоккейной работой. И хитрил сам с собой, выдавая за старость накопившуюся с годами усталость.

И это Тарасов, великий тренер, почти не знавший поражений! Но мне-то известно, сколько трудов, бессонных ночей, сердечных приступов стояло за самой благополучной тренерской биографией.

Как же много не доработал Анатолий Тарасов! Какую бездну планов, тренерских идей, которыми всегда был переполнен, так и не сумел осуществить. Как крепко держал в руках свою азартную, честолюбивую натуру. Жаждал реванша, готов был вернуться, но приглашения не дождался. Так уж случилось…»

О ком еще, если не о хорошем товарище, всегда готовом подставить плечо, можно было так написать?

Вячеслав Колосков, поработавший и с Тарасовым, и с Кулагиным, считает досужими разговоры о том, что Тарасов недолюбливал Кулагина, строил ему козни. «Это, по-моему, от лукавого, — говорит Колосков. — Да, близки они не были, компании водили разные. Но отношение к Тарасову — это я видел собственными глазами в течение многих лет — было очень уважительное. Я бы сказал так: у них были товарищеские отношения вне площадки и партнерские отношения в тренировочном процессе и вообще — в профессии».

Тарасов прав: при Кулагине команда почувствовала вольницу, игроки стали выискивать для себя послабления. К Кулагину — в том-то и фокус — хоккеисты продолжали относиться как ко второму тренеру. Его воспринимали прежде всего как человека, гасившего гнев «отца родного» (так с легкой руки Евгения Мишакова, обратившегося на собрании к тренеру стали называть Тарасова). «У Тарасова, — вспоминал Мишаков, — разговор был простой. Стоило кому-нибудь начать выпендриваться, Тарасов тут же переходил на “вы” и делал жесткий вывод: “А от вас, молодой человек, что-то говнецом стало попахивать”».

«Хоккеисты, — признавался сам Кулагин, — привыкли, что я отвечаю прежде всего за воспитательную работу, учебно-тренировочные занятия мне приходилось вести только с юниорами, а в команде мастеров занимался лишь с хоккеистами, не попадавшими в сборную».

Сказать, будто Кулагин — человек мягкотелый, было бы неправдой. Крутостью характера он не отмечен, но жестким, случалось, бывал. Правда, жесткость его в среде хоккеистов оставалась незамеченной и считалась искусственной.

Возвращение Тарасова соперники, прежде всего динамовцы, уверовавшие в победу в чемпионате, прозевали. Рывок ЦСКА, предпринятый с низкого старта, стал для них неожиданным и вверг в стояние ступора.

Непривычной оказалась фора, «выделенная» «Динамо» армейцами. Никогда прежде ЦСКА так слабо не начинал. Догонять пытались обычно его. Подводя итоги чемпионата 1970/71 года, говорили, что Тарасову ничего не надо было менять — ни игровые концепции, ни отношение к игре. Наблюдатели ссылались на опыт десятилетней работы Кулагина с Тарасовым и настаивали на том, что в общем и на тренировках, и в играх ЦСКА при Кулагине был прежним. Всего-то и обращали внимание на некоторую реконструкцию состава: Блинов был переведен Кулагиным в звено к Полупанову и Викулову, а Фирсов, «в полном соответствии с традициями ЦСКА, — как отмечал обозреватель Дмитрий Рыжков, — был приставлен поначалу в роли няньки к молодым Анисину и Бодунову».

Закономерным было названо и увольнение Кулагиным защитника Брежнева (Тарасов переживал потом, что не сумел помешать этому; «Брежнев, — говорил Мишаков, — в свои 35 играл лучше молодых. Но — ветеран. И его списали. А я уверен, что будь в это время в команде Тарасов, уж этот сезон Володя бы точно доиграл»), и фактическое отлучение от игры Мишакова и Моисеева, большую часть игрового времени тоскливо сидевших на скамейке, и кулагинские намеки ветеранам на то, что их время либо прошло, либо подходит к концу.

На исправление просчетов Кулагина у Тарасова ушло не много времени. Он оперативно сбалансировал уровень физической готовности всех игроков — в противном случае они не смогли бы выполнять его тактические установки (как не выполняли их в полной мере при Кулагине). Это позволило избавиться от сложившегося осенью «комплекса минимализма». Во многом разуверившиеся в собственных возможностях хоккеисты довольствовались решением задач, называвшихся тренером «посильными». ЦСКА же всегда славился максимализмом. Требования к хоккеистам были простыми — «играть по возможностям». Это расхолаживало и привело к поразившим всех переменам. ЦСКА перестал вести игры на высоких скоростях, агрессию свел к минимуму и, в отличие от прежних времен, постепенно становился неотличимым от соперников.

Показательно, что после возвращения Тарасова стал выходить «Боевой листок» к каждому матчу. Его редактировал и оформлял Ромишевский. Запретил Тарасов в категоричной форме и обсуждать в команде и в разговорах с журналистами «за уши притянутую», как он выразился, проблему ветеранов.

С огромными физическими нагрузками, предложенными Тарасовым, справились все. Даже те, кто, по мнению тарасовского предшественника, уже не мог в силу возраста воспринимать каскады упражнений, направленных на восстановление скоростной выносливости, силы и скорости. Анатолий Фирсов, начинавший сезон неважно, можно даже сказать слабо, превратился по ходу внутреннего первенства в одного из лучших бомбардиров, получил титул форварда № 1 на мировом чемпионате и был назван лучшим хоккеистом страны. «Меня, — говорил он после чемпионата мира, — заставляли делать то, что я, казалось бы, делать уже не мог. Заставляли выполнять такую работу, которую я, опять-таки казалось, выполнять уже не мог. Ведь я уже собирался бросить хоккей. Но спасибо тренерам…» Фирсов говорил об обоих тренерах сборной, но, конечно, в первую очередь имел в виду Тарасова, Фирсова полностью восстановившего, заставившего забыть о неудачном начале сезона и поверить в свои силы.

В еженедельнике «Футбол-хоккей» существовала традиция: капитан команды, выигравшей чемпионат — футбольный или хоккейный, — представлял тренеров и партнеров. После невероятного, если говорить о сюжетной линии, чемпионата-70/71, когда ЦСКА на коротком отрезке турнира сначала отыграл у «Динамо» 10 очков «форы», а потом «привез» сопернику 7, игроков ЦСКА представлял Тарасов. «Мы сказали Фирсову, — передает его слова еженедельник, — что такой игрок, как он, не имеет права сам определять срок ухода. Даже если его мастерство несколько пошло на убыль, он способен на льду передать свой богатый опыт молодежи и потому обязан остаться в строю. Фирсов беззаветно предан хоккею. Не будучи здоровяком, он, как никто другой, тренируется умело, грамотно, самозабвенно».

В том, что армейский клуб совершил в чемпионате по существу невозможное, «заслуга старослужащих, — утверждал Дмитрий Рыжков. — Мишаков и Моисеев, Рагулин и Ромишевский, Кузькин и Фирсов — все они словно бы помолодели, и, право, я не знаю, играли ли они когда-нибудь лучше, чем во второй половине нынешнего чемпионата. Вернее сказать, не лучше, а так отдавая себя всего без остатка».

Фирсов одной из главных причин провала осенью 70-го называл «скитание по тройкам». Сам он за небольшой период турнирного времени сыграл не только в своем звене, с разными притом партнерами, но и в тройке Петрова — на двух позициях: харламовской и центрфорварда, и с молодыми нападающими из тройки Анисина. Главным же «скитальцем» при Кулагине оказался Юрий Блинов. В третьей тройке, например в проигранном с разгромным счетом матче со СКА в Ленинграде, Кулагин попробовал пять вариантов построения звена. Подобные шараханья, выдаваемые за эксперименты, — следствие неуверенности в себе, в правильности проведенной перед сезоном подготовительной работы, в точности формирования состава.

«Тарасов, — вспоминал Фирсов, — вернувшись в команду, начал с того, что немедленно прекратил чехарду с составом, и третье наше звено стабилизировалось». Выяснилось, что Блинов — Мишаков — Моисеев — неплохая тройка. Тарасов пригласил их к себе и сказал: «С вами можно стать не только чемпионами страны, но и чемпионами мира, и я прошу вас доказать это…»

В сентябре-ноябре 1970 года, когда с командой работал Кулагин, ЦСКА словно подменили. И подменили еще раз — с 19 ноября, после победы над «Динамо».

Через три дня после возвращения Тарасова ЦСКА выпало играть с лидером. Перед этой важной встречей Тарасов сумел провести лишь одну тренировку. Он рассказывал, что почувствовал, когда вновь появился на льду перед своими ребятами:

«Мучительно искал нужные слова, верный тон — я не готовился, не ждал, что будет так скоро принято это решение, и должен был импровизировать. Передо мною знакомые лица, многих я знаю, как себя, за восемь-десять лет нам пришлось немало вместе пережить. Понимал, что и ребята слишком хорошо меня знают, и потому не мог, не имел права сфальшивить, отделаться какими-то обещаниями.

О чем говорить? Стыдить, ругать, объяснять ошибки, призывать к борьбе, уверять, что не всё потеряно, что некоторые шансы на золотые медали еще пока остались?.. Понимал только, что не рассуждений о тактических схемах ждали от меня мои старые знакомцы, эти молодые люди, с которыми мы съели не один пуд соли и пролили немало пота за многие годы совместного напряженного, счастливого и плодотворного, а порой изматывающего труда.

Я сказал ребятам о том, что представлялось мне в ту минуту главным. О том, что это великая честь — служить хоккею в прославленном армейском клубе, что это — счастливая судьба — играть, работать в нашей команде».

Эта первая тренировка продолжалась около трех часов.

Игорь Тузик, приятельствовавший с Евгением Мишаковым, рассказывал, как «Женька еле ноги волочил с той тренировки, а он был физически очень сильный парень, его укатать было не так-то просто!». По словам Мишакова, когда в первой половине чемпионата он стал запасным и наблюдал за матчами из-за борта, ему хотелось вообще уйти из хоккея. «Но вернулся в команду Тарасов, — вспоминал Мишаков, — тренер, с которым связаны все мои успехи. Анатолий Владимирович сказал: “Я очень на тебя рассчитываю, Женя”. И эти слова помогли мне как бы раскрыться заново.

Тарасов тогда сумел зажечь хоккеистов, взвинтил их, завел до предела, и ЦСКА заиграл так, что многим сразу стало понятно: остановить эту команду будет чрезвычайно сложно.

У «Динамо» тарасовская машина 19 ноября 1970 года выиграла безоговорочно — 6:2. ЦСКА получил не только два очка, но и уверенность в том, что лидера можно достать. План на игру с «Динамо» со стороны мог показаться авантюрным, невыполнимым: Тарасов бросил в бой всех тех, кто в течение многих последних лет приносил ЦСКА победы. И не просто бросил, а призвал пойти на штурм, ни в коем случае не строить игру на контратаках и не видеть ничего страшного в том, что оборона может при таких действиях оказаться чересчур уязвимой. «Много изъянов было тогда в атаках армейцев, — констатировал в еженедельнике «Футбол-хоккей» Дмитрий Рыжков. — Не успевали вовремя открываться форварды, “проваливались” защитники, и то, что «Динамо» выиграло первый период со счетом 2:1, а не, скажем, 4:1, казалось чудом. Но после перерыва в течение сорока минут армейцы забросили пять шайб и ушли со льда победителями. Так началось победное шествие ЦСКА в нынешнем чемпионате, шествие, которое в течение двадцати туров никто не мог остановить».

После матча Тарасов публично восхитился игрой Мишакова, звено которого впервые в сезоне обыграло мальцевское, а также Фирсова и Рагулина. Расставанием с Мишаковым, Фирсовым и Рагулиным Кулагин собирался приступить к смене поколений. Тарасов называл этот процесс — смену поколений — исключительно деликатным и никогда, в отличие от многих коллег, не возводил его в причину случавшихся неудач. Тарасов понимал, что без обновления не в состоянии существовать ни одна команда, но никогда не спешил расставаться с опытнейшими мастерами. «Да, с молодыми работать куда как легче, — говорил он, — ими, в конце концов, можно и командовать, они верят каждому слову тренера. А вот тренировками и играми “старичков” руководить действительно трудно. Нужно опережать их — каждого в отдельности и всех вместе — и в трудолюбии, и в общем уровне культуры, и в специальных знаниях, и в умении найти общий язык со всеми игроками команды».

Перед продолжительным перерывом, вызванным участием сборной в традиционном в те годы розыгрыше «Приза “Известий”», товарищескими матчами национальной команды в Чехословакии и Финляндии и выездами клубов на коммерческие турниры, ЦСКА Тарасова приблизился к «Динамо» вплотную. По набранным очкам армейцы отставали всего на три, по потерянным — на пять. После победы над «Спартаком» в графе «поражения» у ЦСКА по-прежнему оставалась кулагинская «шестерка». При Тарасове команда проигрывать перестала. 8 февраля 1971 года ЦСКА разгромил в Ленинграде СКА (8:2) и возглавил таблицу. И уже — до завершения турнира. Тарасовское возвращение состоялось. 18 апреля, за несколько туров до финиша, ЦСКА оформил чемпионство.

«…Кулагин был принесен в жертву. Анатолий Владимирович ударом ниже пояса сбил своего преданного помощника, переступил через него, причем только ради получения генеральской звезды» — этот перл журналиста «Советского спорта» Геннадия Ларчикова, опубликованный газетой тридцать с лишним лет спустя после событий, поразителен по своей сути.

Особенно забавно последнее утверждение — насчет «генеральской звезды». За что же ее собирался получить Тарасов? За то, что ушел в «академический отпуск», заранее обговорив сроки со всеми заинтересованными лицами? За защищенную в ноябре 1971 года диссертацию? Над ней, к слову, напрасно иронизирует Евгений Рубин: «…он, быть может, единственный в стране человек без высшего образования, получил степень кандидата педагогических наук. Это звание ему присвоили как автору многочисленных книг, в которых разрешена важная проблема воспитания и которые написал за него журналист Олег Спасский».

Рубин, разумеется, знал, что диссертацию Тарасов писал сам, кандидатский минимум сдавал сам, работу свою в Институте физкультуры на улице Казакова в присутствии авторитетной комиссии и при заполненном публикой зале защищал 11 декабря 1970 года тоже сам. Диплом кандидата наук ТМПТ № 004044 датирован 3 февраля 1971 года, в нем значится: «Решением совета Государственного центрального ордена Ленина Института физической культуры от 11 декабря 1970 года, протокол № 12, Тарасову Анатолию Владимировичу присуждена ученая степень кандидата педагогических наук». Остался испещренный пометками тренера учебник по физиологии, который Тарасов брал у Акопяна («Стыдно не знать», — говорил он владельцу) и по которому готовился к сдаче экзамена по этому предмету в рамках кандидатского минимума. В один день с Тарасовым защищался вьетнамский аспирант по волейбольной тематике. В перерыве, перед своим «выходом», Тарасов собственноручно развесил десятка полтора графиков и схем, иллюстрировавших его работу.

Знал, разумеется, Рубин и о том, что свои многочисленные книги Тарасов писал сам, ежедневно вставая в 4-5 часов утра и занимая после завтрака привычное место за письменным столом. В некоторых книгах помечено: «Литературная запись Олега Спасского». Но Спасский в этих случаях лишь литературно обрабатывал тарасовские рукописи.

Первую серьезную советскую книгу о хоккее — «Хоккей с шайбой» — Тарасов написал в 1951 году, когда Спасскому было 15 лет. Фундаментальный труд Тарасова — «Тактика хоккея» — издан в 1963 году. Была, несомненно, редакторская работа в издательстве, но ровно такая, без какой не обходятся почти все предназначенные для печати рукописи.

Спасскому, кстати говоря, повезло, и он этого не скрывал. Открывал ему таинства хоккея не кто-нибудь, а сам Тарасов. «На небольшой хоккейной магнитной площадке, — вспоминал Спасский, — Тарасов снова и снова двигал фишки, обозначающие игроков, чтобы я понял все хитрости тактики игры, отличал прессинг от силового давления. То были вдохновенные, блистательные лекции, обращенные (дело происходило в Архангельском, на базе ЦСКА) к одному-единственному слушателю».

Когда ЦСКА и сборную возглавил Тихонов, Спасский с ним быстро подружился и помогал и ему в работе над книгой. Спустя неделю-другую после выхода тихоновской книги Спасскому, регулярно писавшему для еженедельника «Футбол-хоккей», понадобился комментарий Тарасова. После какого-то матча в Лужниках Спасский подошел к нему. Тарасов, к которому Тихонов к тому времени (книга издана в 1985 году) относился как к некоему древнему экспонату, не отказал себе в удовольствии полюбопытствовать у Спасского: «А тебе позволили ко мне подходить?..»

Так с чего вдруг могла возникнуть «генеральская звезда», ради которой Тарасов «ударом ниже пояса» сбил своего помощника? Но ведь в пасквилях подобного рода не принимается во внимание ничего из того, что лежало и продолжает лежать на поверхности. Такое ощущение, что примеряют на Тарасове собственные недобрые мысли и поступки.

На поверхности между тем согласованный уход на согласованный срок и вынужденное возвращение, после того как команда — вовсе не по вине Тарасова — начала сыпаться. А также предложение Кулагину вернуться на пост второго тренера. И после отказа, вполне обоснованного, — совет-благословение перейти на самостоятельную работу в другой команде.

Где же здесь «жертва»? В чем заключался «удар ниже пояса»?..

Нина Борисовна Кулагина, дочь Бориса Павловича, вспоминала: «Незадолго до папиной кончины нам позвонил Тарасов. Он хорошо говорил об отце, по-доброму. Чувствовалось, что ему хотелось сбросить груз былых обид». Человеческие и профессиональные достоинства Кулагина Тарасов ценил всегда.

Истории с отстранением Тарасова от работы с ЦСКА в 1960 году и с его уходом в «академический отпуск» десять лет спустя с наглядностью свидетельствуют о важнейшем моменте, связанном с жизнедеятельностью команд. Советские спортсмены готовы с предельной серьезностью и полной самоотдачей относиться к тренировочным занятиям и матчам, только находясь под рукой «диктатора» — не важно в данном случае, «бархатного» или «колюче-проволочного». И не только о Тарасове речь, рядом с ним можно поставить Константина Бескова, Валерия Лобановского, Александра Гомельского, Николая Карполя, Вячеслава Платонова. Когда преемники этих «диктаторов» (в случае с Тарасовым Виноградов и Бабич в начале 60-х и Кулагин в 70-м) резко ослабляли вожжи, команды попросту терялись. Ни к чему хорошему такой популизм не приводил. После «либералов», стремившихся понравиться хоккеистам и напрасно убеждавших их в том, что и без закручивания гаек можно добиваться успехов, команду Тарасову приходилось собирать по кусочкам. Словом, как говорил Тарасов выдающемуся биатлонисту XX века Александру Тихонову: «Поверь, Саша, без кнута в России нельзя. Ни в спорте, ни в жизни».

В воспитательных целях Тарасов, называвший свой нрав «крутым», мог посадить в запас — и сажал — любого хоккеиста, независимо от его титулов и положения в команде. «Его требования, — говорил Рагулин, — были просты, но жестки. И выполнять их следовало неукоснительно». «Тут ведь что нужно понять? — объяснял Рагулин свое видение Тарасова. — Он каким делом занимался? Тренерским… А в тренерстве, да еще в хоккейном, нельзя быть средненькой, всем приятной фигурой. Такие люди всегда дело губили. А Тарасов был первым и главным из тех, кто сделал и поднял наш хоккей. И полюсы в его характере, крайности, по-моему, тоже говорят о мощи этой фигуры… Он опережал время, а потому и был велик».

«Тарасов не любил людей», — утверждал защитник ЦСКА и сборной Эдуард Иванов, чемпион страны, мира и Олимпийских игр, крепко обиженный на Тарасова за то, что тренер слишком рано, по мнению хоккеиста, поставил на нем крест. Но есть и противоположное мнение. «Тарасов любил игроков», — говорит врач Олег Белаковский, много лет проработавший с Тарасовым бок о бок. А Александр Гусев называет Тарасова «крутым, но отходчивым». И — великим психологом.

Александр Комаров, приехавший в ЦДКА из Хабаровска вслед за Николаем Сологубовым («Приехал парень, — говорил Тарасов Чернышеву, — толковый, хитрый, а шайбу держать не может, под крюком проходит…»), тренируясь у Тарасова, попал в сборную и стал в ее составе в 1954 году чемпионом мира. Он называет Тарасова «деспотом». С оговоркой: «Но над человеком не издевался. У кого среднего образования не было — тех учиться отправлял, сам к директору школы ходил, договаривался. Вечером автобус за нами приходил — и учиться… И наказывал только нерадивых. Выпивох».

Один из таких «выпивох», Виктор Полупанов, за которого Тарасов боролся изо всех сил, но которого так и не смог в итоге победить, говорил, что «такого тренера, как Тарасов, не встречал. Работать с Анатолием Владимировичем было тяжело, не каждый выдерживал. Тренировки были ну просто каторжные. Но признать надо неоспоримо: Тарасов был уникальный тренер… Он мог дать дельный совет, мог вызвать один на один для нелицеприятного, а то и просто отеческого разговора, к нему можно было самому прийти в любое время дня и ночи».

При Кулагине Полупанов проштрафился и был отлучен от трех матчей. В первый же день после возвращения Тарасов сказал Полупанову, что в неудачах команды — немалая доля его вины. Тот заверил тренера, что подобное больше не повторится. Тарасову показалось, что Виктор и вправду изменился в лучшую сторону. «Усилил игру, — писал Тарасов, — успевал атаковать, успевал вернуться назад, на помощь защитникам, восстановил взаимопонимание со своими постоянными партнерами — Фирсовым и Викуловым. Тройка снова в этом составе попала в сборную».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.