С ХОРОМ ПО УКРАИНЕ
С ХОРОМ ПО УКРАИНЕ
Штаб хора. — Страничка истории. — Дозволит ли губернатор? — Лубенский Пришибеев. — Для кого хор?
Отец, не успев снять пальто, шапку, стоял посреди гостиной веселый, возбужденный, сияющий.
— Вот что, матуся, готовь нам, козакам, харчи на дорогу. Дело решенное. Еду с хором по Украине и хлопца беру, пусть жизнь увидит.
Радости моей не было предела, хотя с «харчами» отец поспешил: готовились к поездке несколько месяцев. В хор Лысенко потянулись студенты, служащие, семинаристы (попадались среди них чудесные голоса). Начальство сурово запрещало семинаристам посещать хор, разучивающий «антибожественные» песни, — несмотря на это, хор в полном своем составе собирался вечерами у нас на Мариинско-Благовещенской улице (теперь улица Саксаганского) или на Рогнединской в помещении Литературно-артистического общества. Николай Витальевич в эти дни не знал отдыха. Разучивал с хором новые песни, отбирал солистов и с каждым репетировал отдельно. Ближайшими помощниками отца по подготовке к поездке были Яков Петрович Гулак-Артемовский, железнодорожный служащий, близкий родственник знаменитого певца и автора оперы «Запорожец за Дунаем», да Кирило Стеценко, любимый ученик отца, позже известный украинский композитор. Наш дом стал в эти дни настоящим штабом хора. Бывало, в какую комнату ни заглянешь, всюду широчайшие шаровары, вышитые сорочки — национальные украинские костюмы для хористов.
В письмах Николая Витальевича так и слышится нетерпеливый зов. В дорогу, в дорогу! В поезде, на речном пароходе, пугающем своими гудками богомольных странниц и днепровских чаек, на «балагуле» и волах. Ему не терпится поскорее выбраться к людям.
«Хочу в Екатеринослав переехать, если бог поможет, через полтавские уездные города, как Ромны, Лохвица, Миргород, Хорол и через Кременчуг — Днепром в Екатеринослав и далее».
Он торопится сам и торопит своего полтавского друга Маркевича:
«Только, будьте добры, не откладывайте этого дела: оно мне очень нужно, так как выезжать из Киева думаю 16–18 июня, а приготовиться нужно заранее…»
Что значили для Николая Витальевича его поездки с хором по Украине? Почему посвящал он им столько времени, терпения, сил?
Когда думаю об этом, невольно вспоминается более поздний разговор с отцом в одну из совместных поездок с хором.
— Знаешь, Остап, есть что-то общее между нашим делом и трудом хлебороба. Только тот сначала сеет и потом уже жнет, собирает, а мы сначала по зернышку собираем песню к песне, а затем хор наш сеет-рассевает те зерна по всей Украине. Вот так и отдаем народу у него взятое, но уже в оправе.
Пропаганда оригинальных произведений, народных песен далеко не единственная цель хоровых поездок.
«Минуло несколько дней, — пишет Николай Витальевич А. М. Кулиш[28], — как я возвратился в Киев из артистической своей поездки с хором украинским, солистами и певцами. Наездил больше месяца. Будил заспанных земляков песнями».
Будить людей песней! В этом видел он свой долг. Ради этого сознательно шел на всякие превратности кочевой жизни, вновь и вновь собирал распавшийся по разным причинам хор.
Но вот собран хор, отец днюет и ночует на репетициях, и снова (в который раз!) все карты путает давний враг всех начинаний Николая Витальевича — безденежье.
«Затеял я было большое дело со своим хоровым турне по широкой России и Польше, собрал большой хор душ в 40–45, смешанный, а именно — мужской и женский. Уже начал и репетиции, рассчитывая выехать с 15 декабря и по 1 февраля. Поскольку же капитал, назначенный для этого турне, был небольшой (900 рублей) и потому нельзя было дать на месте хороших денег, так в пути платил бы по 90 рублей каждому и дорога моя. А на месте только по 9 рублей в месяц. Все же местные люди. Вот тут же и вышла, выявилась фальшь. Стали переманивать голоса. Я увидел, что это очень не безопасное дело, так как путешествие это нужно было совершить или с великим триумфом, или же полный был бы провал. Я рассчитал— лучше не рисковать, чем потерять и свое имя и дело народное. Я распустил хор. Может быть, как бог даст веку, позже удастся» (из письма Лысенко к Б. Познанскому).
Истины ради не могу не отметить, что подобную осторожность Николай Витальевич проявлял редко. Куда чаще пускался в турне чуть ли не с пустой кассой. И если воз хоровой все же катился (к тому же успешно, а временами с большим триумфом), то объясняется это энтузиазмом, бескорыстной любовью к песне многих участников хора, не говоря уже о самом его организаторе и бессменном руководителе.
А чего стоили Николаю Витальевичу всякие «высочайшие» и местные запреты на украинское слово, украинскую песню. Бывало, уж и хор спелся и деньги «на выезд» собраны, а ехать нельзя, сиди и жди, дозволит или не дозволит губернатор.
«Приехал ли уже новый губернатор в Полтаву? — с тревогой переспрашивает Маркевича Николай Витальевич. — К нему нужно мне обратиться за разрешением петь хоровые концерты в уездах. Как Вам кажется — дозволит ли?»
Ответа почему-то сразу не последовало. И отец, уже не на шутку обеспокоенный, снова пишет Маркевичу.
«…Нет и нет от вас вестей… Уже из Петербурга, из драматической цензуры пришло разрешение текстов и из городов христианских тоже уведомление письмами имею, что все ждут и рады слушать (Ромны, Лохвица, Гадяч, Миргород, Хорол). А главная беда в том, что пока нет вестей из Полтавы, нельзя передового заранее высылать из Киева, а ведь это дело большой важности — заранее послать, устроить с залой, афишами, билетами. Кроме того, оставаться в Киеве далее 20 июня — невозможно, так как семинаристам, кончающим 11-го последние экзамены, не будет чем жить и где жить.
А дни проходят да проходят — не знаешь, что думать и гадать.
Прошу вас, голубчик, пришлите мне весточку, будет ли что с разрешением на Полтавщину. Она мне очень важная, так как этот край перед степью, Екатеринославщиной, Донщиной и далее мне известен и меня знают люди, тут есть надежда на успех, а там уже как бог приведет».
Хор Лысенко! Уже одни эти слова приводили в бешенство казенных, верноподданнейших патриотов. Почти ни одна поездка хора не обходилась без доносов на «народного композитора, сеющего крамолу в умах малороссов».
«Думаю ехать во Львов на выставку — просят дать концерты. Это, конечно, и желательно, но вместе с тем не безопасно, — делится он своими опасениями с Борисом Познанским, — так как ура-патриоты того и ждут, чтобы из какой-то там манифестации сделать донос, а тогда кто поручится, что меня не возьмут за хвост да и выкинут, а институт [29] — это единый источник, что меня кормит.
Вот такое лихо, мой друже! И нужно бы, и не знаешь, как быть».
Однако ни временные неудачи, ни запреты, ни доносы, ни угроза остаться без места, а значит и без единственного верного источника существования не отбили у Николая Витальевича охоты к любимому делу.
«Есть у меня думка, — пишет он Маркевичу в Полтаву, — собрать хороший смешанный хор (душ на сорок) и с хорошей украинской, широкой программой ехать на французскую выставку в Москву на два месяца — июль и август. Для этого нужно собрать в Киев людей с хорошими голосами (мужчин душ двадцать пять и женщин душ пятнадцать), начать с ними репетиции и учить месяца с полтора и тогда отправляться в Москву. Для этого нужны порядочные гроши, но они нашлись.
Посоветуйте мне, голубчик, людей с хорошими голосами, теноров, басов, может и женщины есть у вас на примете — сопрано или альты. Конечно, я буду искать и в Киеве и, вероятно, кое-что найду, но и по другим городам желательно иметь заручку. Если такие есть у вас в Полтаве в хорах или на стороне, то дайте мне, голубчик, адрес их…
Не откажите мне, пожалуйста, как можно скорее ответить, собрав сведения. Если дело пойдет на лад, то с 15 мая нужно бы уже и начинать учение, так как учить нужно много чего».
В другом письме:
«Узнайте немедленно, где сейчас находится Г. Курдиновский (баритон)… Если в Полтаве, я бы просил его поехать со мной с хором украинским по южным краям — Екатеринославщине, Донщине, Черноморью, туда к Кавказу. Если будет дело, то и на Кавказ».
Маршруты хоровых поездок обсуждались заранее и для меня лично нередко превращались в экзамен по географии.
— Давай-ка, Остапе, свою карту. Присаживайся сюда, поближе. Карандаш прихватил? Готово? Ну, поехали. До Екатеринослава пароходом. Славянск. Юзово… Нашел? Поехали дальше. Таганрог, Ростов, Мариуполь, от Бердянска через Азовское море в Керчь. А там Феодосия, Ялта, Севастополь. И себя покажем и людей увидим.
Я, конечно, стараюсь изо всех сил, рад, что хоть чем-нибудь могу помочь отцу. Но одно дело путешествовать по карте, а другое — все увидеть своими глазами.
Наконец день отъезда, совпадающий с началом летних каникул в семинарии, наступил. Впереди дальняя дорога по Киевской, Екатеринославской, Волынской, Полтавской губерниям. На целую версту растянулся наш обоз из тридцати возов. Жара. Над дорогой пыль — света не видно. Скрипят колеса. На возах кто спит, кто переговаривается, а кто песню подтягивает. Отец не часто садится на воз — больше шагает рядом, думая свои думы. Я уж знал, что в такие минуты его лучше не беспокоить. Через час-другой он снова становится бодрым, уверенным, воинственно настроенным. А «воевать» Николаю Витальевичу и на этот раз приходится часто.
Хор выступал в небольших городах (так, говорил отец, ближе к народу), но и здесь концерт не мог состояться без разрешения местных властей. Каждый такой концерт стоил отцу немало сил. То программа начальству не нравится, то доморощенный унтер Пришибеев вообще никаких концертов и представлений не терпит. Тогда отец пускал в ход «тяжелую артиллерию хора» — трех семинаристов, которые изучили все пути к полицейскому сердцу. Так было и в Лубнах, где исправник, уже наслышанный о «крамольном» хоре Лысенко, сам явился на концерт в полной форме и орденах. Перед началом концерта он, помнится, все грозил отцу: «Шевченковским духом от вашего хора несет, бунтарским. Не позволю!»
Отец неторопливо, будто ничего и не случилось, продолжает надевать свой дирижерский фрак, незаметно подмигивая «тяжелой артиллерии». Три семинариста как из-под земли вырастают возле исправника, «по ошибке» три раза называют его «высокородием», чем сразу завоевывают начальничье сердце. Тут же шепотом заверяют «его высокородие», что никакой концерт «всухую» не пойдет, что, дескать, было бы неплохо горло промочить. Куда водили семинаристы «начальство», сколько было выпито — не скажу, но вернулся исправник на свое место в первом ряду совершенно успокоенный.
Поховайте та вставайте,
Кайдани порвіте! — —
гремел хор, а исправник только хлопал глазами и вместе со всеми аплодировал и народным песням и «Заповіт» Шевченко.
Никогда раньше не видел я отца таким: оборачиваясь к публике, он с явной усмешкой посматривал на пьяное «высокородие». Было что-то мальчишески задорное во взгляде Николая Витальевича. Настроение его передавалось всем: и хористам и публике. И когда хор запел известную тогда песню «Гей, до зброї!» («К оружию!»), ее тут же подхватил весь зал.
Очень хорошо помню еще один концерт, на этот раз в Прилуках, в Летнем театре (название, надо прямо сказать, символическое, так как старое деревянное здание больше походило на сарай). О предстоящем концерте там узнали за несколько дней до нашего приезда. К вечеру в кассе не было уже ни одного билета, а из соседних сел все подъезжали селянские возы. Влетает за кулисы к отцу распорядитель:
— Беда, Николай Витальевич! Зал битком набит, а на улице народу тьма. Что с ним делать, как прогнать— не знаю.
— Прогнать? — сердится Николай Витальевич. — Для кого же наш хор? Открывайте окна, двери, пусть все слушают! Все!
Пришлось покориться ретивому распорядителю, и… на подоконниках, в дверях — всюду замелькали свитки, брыли, пестрые плахты, счастливые раскрасневшиеся лица девчат. Стало тихо и на площади, где на возах сидели сотни селян. Это настороженное молчание рвут на клочья гневные слова Тараса, грозная мелодия:
Кругом неправда і неволя,
Народ замучений мовчить.
Ни разу во время нашей поездки хор не пел так слаженно, с таким воодушевлением. Отец со слезами на глазах вспоминал этот концерт, как большой праздник на своем тернистом пути.