Глава вторая На море и на суше

Глава вторая

На море и на суше

Отец, беспредельно преданный морскому делу, считал, что и сын должен посвятить свою жизнь российскому флоту. Летом 1870 года, когда мальчику не исполнилось еще и двенадцати лет, строгий родитель впервые отправляет его в учебное плавание по Балтийскому морю на фрегате «Громобой», который входит в состав учебной эскадры Морского кадетского корпуса. С тех пор участие в морских учениях становится ежегодной обязанностью великого князя Константина.

Зачем же Константин Николаевич отправил сына в рискованное путешествие в столь нежном возрасте? Во-первых, маленький Костюха рос среди роскоши как оранжерейный цветок. А это не дело, он ведь мужчина и должен будет служить Отечеству. Народ свой юноша видел на расстоянии, причем значительном, и неведомы ему были чаяния простых людей. А ведь именно на них Россия держится! Вот пусть и познакомится поближе на корабле со своими сверстниками, узнает, чем они живут и дышат.

Была и другая причина, которая подтолкнула отца пойти на непростой для семьи шаг. Еще в конце 1850-х годов российские корабли начали совершать в составе Средиземноморской эскадры заграничные и даже кругосветные плавания. Инициатором их был генерал-адмирал Константин Николаевич, который видел в этих плаваниях большую пользу как для отечественного флота, так и для России в целом. Он считал, что за границей «мы подсмотрели… многое хорошее и дельное», а также «получаем возможность оценить наше собственное состояние, только в этих плаваниях мы в состоянии учиться нашему прекрасному ремеслу… Нам надо многому еще учиться и учиться, потому что мы еще большие дети. Много было у нас неудач, много еще их будет. Но не дай бог от них унывать или приходить в отчаяние».

Он, конечно, во многом был прав. И сын, общаясь с людьми простыми, далекими от придворной жизни, получал массу новых впечатлений, знаний, и по-мальчишески радовался возможности почти неограниченного общения со сверстниками. Насколько нравилась ему простая жизнь на корабле, можно судить по записи, сделанной в дневнике 4 июня 1870 года:

Я встал в половине восьмого и, одевшись, пил чай. Конечно, не один, а с адмиралом и Шурой (это мой товарищ, одних лет со мной). Потом я с Шурой полез на марс. Мы отлично выпачкались смолой. Тут теперь у меня совсем другая жизнь.

Конечно, здесь у него совсем другая жизнь – не та, что в родительских дворцах, где многочисленные слуги стараются исполнить малейшее желание мальчика! Вместе с окружающими его сверстниками Константин учится грести, порой натирая себе веслами на руках мозоли, правильно пользоваться сигнальными флажками… Иногда ему даже позволяют постоять на вахте или принять участие в такелажных работах. В такие минуты он чувствует себя совсем взрослым. Когда же корабль встает на якорь, двенадцатилетний великий князь не может удержаться от соблазна спуститься с друзьями на берег и собрать в лесу, неподалеку, спелую землянику. Она ведь такая вкусная, душистая!

В последующие годы Константин вместе с воспитанниками Морского кадетского корпуса принимает участие в плавании на учебных судах «Гиляк» и «Жемчуг». Предмет особой его гордости – назначение в дни царского смотра учебной эскадры рулевым императорского катера.

…Каждое лето суда входят в зарубежные порты. За бортом мелькают города, разные страны. Мальчик, сойдя на берег, не раз беседует с местными жителями, прислушивается к их разговорам на улице, в магазинах. Языкового барьера для него не существует – ведь иностранным языкам его обучали буквально с младенчества. Как-то в одном из портов он познакомился с хозяином суконной фабрики, тот пригласил его к себе на производство и устроил там экскурсию. Там великий князь увидел собственными глазами, как из шерсти получают сукно. Вот так, постепенно, и расширяется его кругозор.

Конечно, служба Константина на корабле проходит намного легче, чем у товарищей. Они понимают, что у великого князя – особое положение, даже на обед командир фрегата приглашает его в свою каюту. Не занимается он, как другие, и черной работой. В Копенгагене, например, его приглашает в гости датский король, в то время когда команда корабля загружает в трюмы уголь и продовольствие. В Лондоне Константин почетный гость в Букингемском дворце, кружится в танце на придворном балу, а его сослуживцы тем временем бродят по улицам, позволяя себе лишь посещение дешевых пабов. В любой из европейских столиц, где остановка длится несколько дней, юный великий князь изучает под руководством гида архитектуру, посещает библиотеки, музеи, театры. Все эти привилегии ему принадлежат по праву рождения.

В эти годы Константин лучше понимает европейскую жизнь, чем российскую. В этом нет ничего удивительного: во время летних путешествий свободу его передвижения может ограничить лишь сопровождающий везде воспитатель Иван Александрович Зеленый. Но он души не чает в своем воспитаннике и всячески способствует его духовному и интеллектуальному развитию. А вот дома, в России, юноша вращается лишь в кругу родных, и жизнь народа скрыта от него дворцовыми стенами.

Несмотря на то что юноше исполнилось уже шестнадцать лет, он высок ростом и представителен, даже покуривает папиросы, в Санкт-Петербурге Константина по-прежнему считают ребенком. Он же считает себя уже взрослым и с горечью пишет 6 мая 1874 года:

Со мной никто не говорит серьезно… По внешности я в самом деле еще дитя. Страшно задевают мое самолюбие, когда говорят: «Вы еще не можете этого понять».

А ему так хочется вырваться за стены дворца! Увидеть и прочувствовать жизнь во всей ее полноте… Он очень надеется, что когда-нибудь это желание осуществится. Здесь, дома, в России…

Когда великому князю Константину исполнилось шестнадцать лет, его, как и выпускников морских кадетских корпусов, произвели в гардемарины – промежуточное звание между матросом и офицером. А с лета 1875 года начинается служба на фрегате «Светлана», которым командует двадцатипятилетний кузен Константина – великий князь Алексей Александрович, сын императора Александра II. Винтовой фрегат – новое судно, входившее в состав отряда судов Атлантического океана, которым командовал в ту пору контр-адмирал Г. Бутаков. Юный гардемарин с одобрением пишет о судне в дневнике: «Как жилье очень удобен… Все каюты офицеров большие, светлые, и каждая имеет окно…»

7 июня 1875 года фрегат «Светлана» выходит в Балтийское море, а через три дня уже пришвартовывается в порту Копенгагена. Старинный город манит своими достопримечательностями, красотами. В первый же день Константин посещает музей известного датского скульптора Б. Торвальдсена. Бродит по улицам, с интересом рассматривает витрины магазинов. Далее фрегат держит путь к бухте Херес-де-ла-Фронтера, которая находится в Кадисском заливе.

Воображение великого князя поражает Испания – экзотической южной природой, порой необузданным темпераментом людей. В одном из портов у него состоялся интересный разговор с местным жителем, который с жаром рассказывал Константину об испанской политике. Он уверял собеседника, прибывшего из далекой России, что больше всего боится установления в стране республики, ведь король дон Альфонс XII – очень слабый правитель, а дон Карлос – брат короля Фердинанда VII и возможный в дальнейшем претендент на испанский престол – настоящий негодяй. Речь этого человека, сопровождаемая неподражаемой мимикой и выразительными жестами, надолго запала в душу юного гардемарина.

Следующий день на испанском берегу приносит еще более яркие впечатления. Русские моряки, прибывшие в город Сантьяго-де-Компостела, становятся свидетелями и невольными участниками пышного праздника.

Новые впечатления – яркие, незабываемые – хлынули на Константина неудержимым потоком. Его интересует на этой благословенной земле буквально все: природа, люди, быт, искусство… В Севилье, одном из самых романтических городов Испании, Константин вместе с товарищами посещает старинный замок Альказар, форт мавританских и испанских королей. Здесь ему впервые в жизни довелось увидеть бой быков. Это поистине незабываемое зрелище! А для того, чтобы попасть в один из местных соборов и как следует его осмотреть, русские моряки пошли на хитрость, представившись французами. К чему это? Великий князь объясняет это в дневнике следующим образом: «чтобы священник лучше принял нас как единоверцев». Неизгладимое впечатление оставил и памятник архитектуры, созданный в XVI веке: «Видели дом Пилата, ужасно красивый, во вкусе мавров».

В июле фрегат «Светлана» под Андреевским флагом вошел в порт Неаполя. Корабль тут же окружили шлюпки, в которых кроме итальянских моряков находились и немецкие. Внимание к русским было огромное, и уже вечером состоялось шумное гулянье. Однако юный Константин, много наслышанный о знаменитой итальянской опере, предпочел поход в театр веселой вечеринке в кругу моряков из разных стран. Но… удовольствия особого не получил. Скорее всего, не из-за того, что спектакль был плох, просто очень устал после многодневного плавания. В дневнике он смущенно признается: «Я чуть не заснул».

Но в последующие дни юный гардемарин полон энтузиазма. Вместе с товарищами он осматривает достопримечательности Неаполя, любуется полотнами поразившего его воображение художника Гвидо Рени, посещает церковь на одной из тихих улочек, где любуется «прекрасными статуями».

Молодой человек восхищен искусством древней Эллады. В Помпеях, разрушенных когда-то извержением вулкана Везувий, он даже принимает участие в раскопках. Об этом делает 31 июля запись в дневнике:

Рыли и при нас… я увлекся и принялся сам отгребать лопатой мелкие камень и песок и отрыл фреску, изображающую вазы и урны.

В начале августа русские моряки прибыли в Вечный город. В их распоряжении до обидного мало времени – всего три дня, и они торопятся увидеть как можно больше. Просят гида «употребить это время на осмотр главных памятников искусства и истории, и чтоб он нам всех их показал с чувством, с толком, с расстановкой». Задача явно трудновыполнимая, но все же молодые люди успевают тщательно осмотреть Ватикан. Сначала знаменитую на весь мир библиотеку, потом зал, где находятся произведения скульптуры. Именно здесь великий князь Константин испытывает чувство огромной благодарности к своему учителю рисования С. Никитину. Он записывает в дневнике:

Тут я увидел в действительности все, что знал так хорошо по рисованию. Этим знанием я обязан моему милому Сергею Васильевичу. Я видел Аполлона Бельведерского, Лаокоона.

После Ватикана – осмотр Каракаллы, пантеона Агриппы, «из которого сделана церковь S. Maria Rotonda», катакомб Св. Каликста, которые напомнили великому князю любимую им историческую книгу Е. Тур «Катакомбы». Вечером Константин записывает в дневнике: «Я думал, как светлый Севастиан, храбрый григорианец (мой любимый), спускался по этой лестнице». Где-то в глубине души рождаются первые, пока еще робкие поэтические образы.

22 августа 1875 года в дневнике появляется лаконичная запись: «На фрегате – король». Но эта встреча для Константина отнюдь не официальная, она проникнута теплом и сердечностью. Ведь на борт «Светланы» поднялся греческий король Георг I с женой Ольгой Константиновной, в прошлом русской великой княжной, старшей сестрой автора дневника. Королева эллинов пригласила брата погостить в Афинах.

Дни, проведенные в доме сестры, он и годы спустя вспоминал как светлое и прекрасное время. Молодого человека, которому вот-вот исполнится семнадцать, здесь окружают любовью и лаской. Совсем как дома… Он с удивлением осознает, что все время морского путешествия скучал по таким теплым, доверительным отношениям, какие складываются у него с сестрой.

Незримая нить глубокой душевной симпатии связывает их настолько крепко, что даже после возвращения домой, в Санкт-Петербург, Константин неоднократно обращается мысленно к сестре в минуты душевного волнения, неуверенности в себе. Недаром уже после окончания плавания он запишет в дневнике:

Во мне борьба, слезы, желание писать стихи, сочинять музыку, и ничего не выходит: я другой человек здесь, я никуда не годный человек, с тех пор как уехал с фрегата, я ничего не значу, не имею никакой цели, ах, как это горько. Непременно напишу Оле, чтоб она дала мне совет, что делать; я на днях начал сочинять:

Безумная душа, о чем печешься ты?

Зачем покоя ты себе найти не знаешь?

Зачем слова твои – слова, мечты – мечты,

Зачем ты Господа законы забываешь?

Образ сестры, который в дальнейшем возникает в лирике К. Р., говорит о том, что она была его советчицей, другом, вдохновителем. Поэтому неудивительно, что именно в ее доме в Афинах родились первые поэтические строки великого князя. В общении с Ольгой он отводил душу, раскрывая ее для самых прекрасных, возвышенных чувств. Недаром именно в летней королевской резиденции в Татое, высоко в горах, он запишет в дневник: «Любовь движет миром».

…Но вот настал день расставания с милой Ольгой, ее семьей, прекрасной Грецией. Фрегат «Светлана» направляется в Венецию.

Среди отмеченных им живописных полотен – мировые шедевры не только Тициана, но и Тинторетто, Веронезе. Это говорит не только о любви юноши к искусству, но и глубокой осведомленности, прекрасном художественном вкусе.

Путь домой пролегает через Вену. Кто не мечтал в ту пору побывать в столице вальсов, послушать чарующую музыку Иоганна Штрауса? Русским морякам посчастливилось: они посещают Венский театр, консерваторию, где с наслаждением слушают концерт знаменитого маэстро. А потом – Варшава, Псков. Отчий дом уже совсем близко!

Может показаться, что жизнь, полная впечатлений, новых встреч, радует юношу. С одной стороны, это так, но с другой – праздность тяготит его. Недаром в дневнике появляется запись:

Чем ближе к дому, тем становится приятнее: по крайней мере, начинается дело, и время, может быть, пойдет быстрее.

О каком же деле идет речь? Судя по всему – о литературном творчестве, которым он, пока тайком ото всех, начинает заниматься еще во время плавания. Тайну свою поверяет лишь дневнику:

Кончаю свой английский роман. Продолжаю переводить «Бориса Годунова» на английский.

Юноше всего лишь семнадцать лет, и он сам не осознает, что находится в начале большого пути, который приведет его к литературной славе. Причем благодаря таланту, а не высокому рождению.

Осенью 1875 года великий князь Константин возвращается домой. В его дневниковых записях того времени – свидетельства о том, где он был, с кем встречался, что переживал. Конечно, рассказ прежде всего о родственниках – членах императорской фамилии, о том, как они проводят время в прекрасных дворцах – Зимнем, Аничковом, Стрельнинском, Павловском… Вот запись, датированная 12 октября: «В четверг мы обедали в Зимнем. Саша (наследник) тоже обедал у меня». А в Николин день он пишет: «Были у обедни в Аничковом дворце. Государь не приезжал, он простудился». Казалось бы, мелочи, ничего особенного. Но без этих мелких деталей жизнь была бы неполной, и сегодня трудно было бы восстановить хронику придворной жизни. Чего стоят одни лишь полудетские впечатления Константина от Рождества!

Как всегда в этот день, ездили поутру поздравить Государя. Отделавшись от визитов, опять поехали в Зимний к обедне. В 3 ч поехали в Павловск, там будет у нас елка.

Он, конечно, повзрослел, но много осталось еще детского. Как томительно ожидание у приоткрытых дверей столовой – что там, за порогом, какие ждут подарки? Наконец раздался звонок,

…все двери распахнулись, и мы все вместе радостно влетели в комнату. Моя елка была первая налево. Много хороших вещей было тут: «История Государства Российского» Карамзина, стихотворения Некрасова и Майкова… Много было радостей.

Как же трогательно это сочетание – «все вместе радостно влетели» и упоминание серьезных книг, требующих напряженной работы души! Впрочем, книги с самого раннего детства были у Константина желанны и любимы. И недаром через весь его дневник, который великий князь вел на протяжении четырех десятилетий, проходит красной нитью любовь к книге, записи и размышления о прочитанном.

В юности его, как и многих сверстников из интеллигентной среды, покоряет русская классическая литература. Константина увлекает мир героев И. Тургенева, Л. Толстого, поэзия М. Лермонтова. Он ищет свой идеал, и находит его в одном из героев «Войны и мира»: «Какой славный, честный, прямой этот Николай Ростов, что за прелесть, ах, отчего я не он?»

Юноша мужает, растет духовно, расширяется его кругозор. Казалось бы, о чем можно волноваться? Но у родителей на душе неспокойно – у сына есть проблемы со здоровьем. Врачи давно уже говорят о том, что у него ослаблены легкие. Столичный климат, сырой, промозглый, не для него. Константину предписано продолжительное лечение в южных странах. Однако самого великого князя не так уж и влекут дальние страны. Он уже немало поездил по свету и хочет как можно больше времени проводить на родине, которую в общем-то не очень хорошо знает. Но стремится узнать!

Однако пренебрегать рекомендациями врачей нельзя. Весной 1876 года великий князь отправляется в Италию, но по пути задерживается ненадолго в Париже, где хочет встретиться с известным русским живописцем Алексеем Харламовым.

О нем Константину рассказывает его учитель рисования С. Никитин, который знаком с художником. От него августейший ученик узнал, что за год до этого Харламов написал портрет писателя И. Тургенева, который вызвал жаркие споры как в Париже, так и в России. Некоторые знатоки искусства сравнивали его работу с портретом Ивана Сергеевича кисти знаменитого И. Репина. Конец спору положил сам Тургенев, который, назвав Харламова великим русским живописцем, предпочел именно его работу.

Как же не встретиться с вошедшим в моду живописцем? Константин не мог упустить этот шанс. Впрочем, не капризная мода его влечет, а серьезный разговор с мастером о живописи, о том, какие, по его мнению, есть пути для ее дальнейшего развития. И разговор этот состоялся. Он стал еще одним шагом, пусть и небольшим, в деле воспитания художественного вкуса, во многом определившем в дальнейшем личность великого князя, его судьбу.

Как только курс лечения закончился, Константин покидает Италию. Ничто не удерживает его в этой благословенной стране, он рвется домой, в Россию. Вернувшись в столицу в июне, радуется встрече с родными, которые, как обычно, проводят лето в пригороде – в Павловске. Константин уделяет много времени семье, но иногда покидает близких и отправляется на прогулку в Санкт-Петербург. 10 июня он записывает в дневнике:

С утра один поехал в город. День прохладный. Со станции ехал по Гороховой и по Невскому. Заехал в Казанский собор; там у иконы сделана новая лестница с серебряными поручнями. Помолился.

Иногда он, по собственному признанию, бывает «в грустном, серьезном расположении духа». Но это случается с каждым юношей на пороге взрослой жизни. Отрок становится юношей, и этот переход, очень важный, часто бывает болезненным.

В августе 1876 года великому князю Константину Константиновичу исполнилось восемнадцать лет. В день рождения он был призван в Зимний дворец, где его произвели в мичманы – первый офицерский чин в российском флоте. Его дальнейший путь предопределен отцом – юноша должен посвятить свою жизнь морской службе и в ближайшем будущем отправиться на фрегате «Светлана» в новое плавание.

Ни у кого в семье это не вызывает ни малейшего сомнения. Только вот император Александр II, с улыбкой глядя на юного мичмана, предлагает повременить немного со службой и отдохнуть пару недель с царской семьей в Крыму, в Ливадии. Здесь обычно представители молодого поколения семьи Романовых занимаются конным спортом, купаются, читают, музицируют, записывают впечатления о прошедшем дне в дневник. Последнее занятие – добрая традиция. Великий князь Константин с удовольствием следует ей, и в конце каникул, которые пролетели совсем незаметно, 4 сентября, пишет:

Жаль покидать Крым, но пора на службу царскую. Дай бог мне честно нести ее и быть примерным морским офицером, утехой родителей и надеждой родной земли.

Его путь лежит через Одессу, Буюк-Дере, Константинополь – в Смирну. Здесь уже пришвартован фрегат «Светлана», которым, как и раньше, командует двоюродный брат Константина великий князь Алексей Александрович.

Конечно, среди вещей юного мичмана – его дневник. В нем впечатления о столице древней Византии, сделанные 9 сентября:

Страшно поражает первый вид улиц: узкие, неправильные, грязные, с множеством самого пестрого народа, во всех всевозможных костюмах, богатейшие мечети и фонтаны и подле самые несчастные лачуги последних бедняков… Турки сами по себе народ отличный: мирный, правдивый, честный, стоит только уметь хорошо с ними обращаться.

Когда-то отец Константина, бывшим таким же юным, как теперь он сам, мечтал о покорении Византии русскими войсками. У сына характер, по всему чувствуется, не такой воинственный. Он рассуждает совсем по-другому, скорее как человек штатский, боле того – лирик, поэт.

…У фрегата «Светлана» впереди большое заграничное плавание. Личному составу предстоит побывать на Мальте, в Неаполе, далекой загадочной Америке. И вот наконец в первый день нового, 1877 года русский фрегат встал на рейде в Норфолке, штат Вирджиния. Наших моряков здесь встречали восторженно, им было посвящено немало статей в местной прессе. А командующий американской северо-атлантической эскадрой, которая стояла в Норфолке, адмирал Френхард, дал в честь гостей на фрегате «Хардфорд» парадный обед. Вот как описывает его 27 января в дневнике великий князь Константин:

Сегодня в честь русских американские моряки дают большой бал в Navy Yard (Морской клуб. – Авт.), все в полной форме… Мы увидели большое здание… Зала была устроена из парусной: потолок и стены ее завешаны флагами всех наций и цветов; направо, осененное русским штандартом, под балдахином, председательское место, где находились старые почтенные дамы и генералы; налево – галерея для музыки. Зала была уже полна народу.

В феврале августейшие кузены Константин и Алексей отправились поездом в Нью-Йорк. Они вовсе не афишировали свое пребывание в этом городе, стараясь, осматривая достопримечательности, по возможности оставаться в тени. Любопытство американцев, проявлявших по отношению к ним повышенный интерес, несколько смущало молодых людей. Ранним утром 17 февраля, стараясь остаться никем не замеченными, они покинули отель и добрались в карете до железнодорожной станции. Поездом вернулись в Норфолк, и, как только они оказались на борту фрегата, «Светлана» покинула гавань. Два месяца продолжалось плавание русских моряков у берегов Северной Америки. 20 апреля президент Северо-Американских Соединенных Штатов решил устроить в честь великих князей Константина Константиновича и Алексея Александровича парадный обед. В сопровождении свиты они направились в Вашингтон…

Утром подъехали к Капитолию – зданию конгресса США. После посещения зала Сената все присутствующие направились на «большое кольцо Капитолия», откуда президент обратился с речью к народу. По сути дела, «этой речью президента вся церемония торжества кончилась». В столице США великие князья посетили также один театр и Музыкальную академию.

В эти же дни Константин пишет одно из первых лирических стихотворений. До литературного мастерства, которое он приобретет спустя всего лишь несколько лет, когда станет известным под криптонимом К. Р. (Константин Романов) поэтом, ему еще далеко. Строки пока – ученические, неуклюжие:

Вижу ль глаза твои.

Лазурью глубокие,

Душа им навстречу

Из груди просится.

И как-то весело,

И хочется плакать,

И так бы на шею

Тебе я кинулся.

На создание этого стихотворения Константина вдохновил образ морского офицера Меньшикова, с которым он, находясь на корабле, постоянно встречался в кают-компании и на палубе.

Вообще это свойство натуры – не на шутку влюбляться в молодых пригожих военных – впервые проявилось у великого князя лет в двенадцать. Именно тогда он впервые с удивлением почувствовал, что мечтает о новых и новых встречах с понравившимся ему молодым человеком, хочет беседовать с ним, коснуться руки… Потом, если не было возможности продолжить близкое знакомство, все это как-то забывалось, и вдруг – новая влюбленность, непонятное томление.

Летом 1876 года Константин делает в дневнике несколько записей, в которых пытается проанализировать собственный характер, наклонности, которые, чувствуется, удивляют его самого: «У меня странный характер, я обожаю красоту, но вовсе не женскую – красоту мужественную». Дальше – еще более откровенное признание: «Мужская красота меня соблазняет». Словно подчеркивает его такая вот запись: «Скучна мне и мысль о любви к женщине».

Именно в эту пору, за несколько месяцев до нового плавания, великий князь потерял голову из-за молодого гусара Дмитрия Голицына. Познакомиться лично с объектом своей страсти так и не удалось, но это Константина не очень-то и печалит. Гораздо важнее для него – собственное душевное волнение, переживания об обожаемом Димке.

Но длится эта страсть недолго. Стоит молодому человеку оказаться на борту фрегата, и в сердце его вспыхивает новая любовь. Это офицер Меньшиков, за которым он готов буквально следовать по пятам, выполнить любое его желание. 3 сентября Константин делает в дневнике запись, в которой пытается объяснить свое увлечение мужчинами: «До сих пор мысль о любви к женщине мне скучна и противна, я хочу силу, свободу, лихое молодечество, удаль».

Но вскоре он понимает, что это самообман. Ведь офицеры, собираясь по вечерам в кают-компании, нередко, выпив рюмку-другую вина, с гордостью рассказывают товарищам о своих победах над хорошенькими женщинами, а в портах, куда заходит фрегат, спешат вовсе не в музеи, а в публичный дом. Видя все это, слушая рассказы сослуживцев, великий князь невольно приходит к мысли, что «любовь к мужчине в восемнадцать лет так неестественна».

Но он тем не менее продолжает частенько прохаживаться возле каюты своего обожаемого Меньшикова. Вздыхает украдкой, с трудом сдерживает порывы, «чтоб не дать волю рукам и не погладить его». Не обратить внимания на странное поведение великого князя просто невозможно! Меньшиков давно уже догадался о чувствах, которые испытывает к нему Константин, и как-то даже попытался вразумить его – негоже так себя вести, ведь его императорское высочество, того и гляди, может стать посмешищем команды. Не дай бог довести до этого!..

Разговор этот, хоть и был тягостным, сыграл все же положительную роль. Ведь до сих пор Константин не мог самостоятельно разобраться в порывах своей неокрепшей души. Он жил в кругу семьи, и интимные взаимоотношения, прежде всего между мужчиной и женщиной, были для него загадкой. Он пытается подавить свои чувства к Меньшикову, но дается это нелегко.

И вот, когда фрегат стоял в гавани Нью-Йорка, компания нескольких подвыпивших морских офицеров затащила как-то великого князя в публичный дом. Едва переступив порог заведения, каждый из моряков выбрал себе подругу по вкусу. Зазвенели бокалы, запенилось в них шампанское. Повсюду слышны были шутки, смех… Кто-то уже и в номера поднялся, а оробевший от всего увиденного и услышанного Константин так и стоял в общей зале, прижавшись спиной к стене. Стоило ему опуститься на стул, как женщины окружили его. «Они мне говорили, что я красив, хорош; трогали меня, жались. Одна совсем села на меня, положила руки на мои плечи, мое колено находилось между ее ног». Но «я не чувствовал никакой похоти или страсти» – пишет он в дневнике 17 марта 1877 года.

Однако неудачный первый опыт, когда Константин, казалось бы, оплошал перед товарищами, не прошел для него впустую. Мысленно он вновь и вновь возвращался к событиям того дня: неужели он хуже других, не такой, как все? И вот, спустя месяц, как-то утром, когда он, по обыкновению, занимался морскими науками, в душе вспыхнула, как яркое пламя, страсть. Он должен… сегодня… сей же час побывать у женщины, узнать на личном опыте, что же это такое – плотская любовь. Константин быстро спустился по трапу на пристань, и ноги его сами привели на 27-ю улицу, к знакомому уже зданию публичного дома.

Покинул этот вертеп он поспешно. Юношу мучила совесть, ему было стыдно за содеянное. И, лишь вернувшись на фрегат, он вспомнил, что забыл в номере нательный крест, подаренный матерью. Как ни тяжело было это сделать, пришлось все же вернуться. К счастью, крест не пропал, он так и лежал на стуле, возле измятой постели – как немой укор о свершившемся падении.

…Думы о Родине в эти дни нечасто посещали моряков. Ведь русские газеты в иностранных портах не продаются, а в иностранных о России упоминается лишь вскользь. Даже о новых императорских указах на фрегате не всегда известно. Помыслы членов команды «Светланы» совсем о другом: какой будет погода в ближайшие дни, сколько миль осталось до берега, в срок ли выплатят жалованье… И только 25 апреля, когда командование объявило о войне с Турцией, моряков захлестнула волна патриотизма. После торжественного богослужения во славу русского оружия эскадра покинула берега Америки.

Всеобщее настроение – бить турок! – разделял и великий князь Константин. Его волнует сейчас лишь одно: отец может не отпустить его из-за молодости защищать братьев-славян. А ему так хочется отправиться с экипажем к театру военных действий на Дунай! 28 мая юный моряк записывает в дневнике: «Я решился тогда с револьвером прийти к папа и застрелить себя в случае отказа». Но все же он надеется на родительское понимание и уступчивость и отправляет отцу телеграмму с просьбой разрешить ему ехать в армию под командование адмирала Ф. Дубасова. Великий князь Константин Николаевич уже получил извещение от командира «Светланы» о страстном желании сына, и пишет Костюхе ответ:

…Я отсюда, из Петербурга, ни разрешать, ни запрещать не могу. Храни тебя Господь. Посылаем тебе наше родительское благословение и молимся за тебя. Помни, какая кровь у тебя течет в жилах.

19 июня фрегат «Светлана» вошел в порт Кронштадта. Моряки воочию увидели ликование соотечественников. Представители буквально всех слоев населения были уверены: не пройдет и месяца, и магометане будут разгромлены! Древняя Византия возродится, как птица Феникс, из пепла, и на прекрасном куполе Святой Софии засверкает, как прежде, святой крест. Это общее мнение усиливалось многократно благодаря тому, что сам император, покинув в начале войны Санкт-Петербург, приказал обустроить свою Ставку в прифронтовой полосе.

Во всех крупных городах России возникали Славянские комитеты, члены которых делом чести считали собирать пожертвования для коренного населения Балкан. В их задачу входило также отправление русских добровольцев на фронт. Идти в бой против неверных призывали лучшие люди земли русской. Вот что писал в те дни замечательный русский писатель Иван Аксаков:

Настоящая война – дело не только чести, но, что всего важнее, и совести народной… эта война праведная, эта война – подвиг святой, великий, которого сподобляет Господь Святую Русь.

Что уж говорить о молодых моряках фрегата «Светлана» – они рвались в бой, чтобы освободить от турецкого ига братьев-славян! И император Александр II пошел им навстречу. Мог ли юный Константин остаться в стороне, не отправиться громить турок?

Наконец ему удалось получить напутствие отца – чтобы он «держался товарищей, не отставая от них, и жил с ними». Значит, он все-таки отправится на войну! 22 июня 1877 года в дневнике юного великого князя появляется ликующая запись:

Боже мой, как я недостоин всего счастья, что так обильно сегодня на меня сыпалось… Скажу прямо, я отправляюсь со всеми светлановцами на Дунай.

Экипаж покинул российский берег 4 июля.

…В ночь со 2 на 3 октября 1877 года мичман Константин Романов отличился в бою под Силистрией. Турки, используя деревянные суда, готовили переправу на румынский берег. Перед русскими моряками была поставлена цель – сорвать замысел противника, поджечь суда турок.

Великий князь детально описывает, как создавалось поджигающее устройство – брандер. Кстати, понятие это в ту пору было широко известно и частенько употреблялось в переносном смысле – «пустить брандера». Имелось в виду «наделать шума». Для выполнения же задачи, данной морякам командованием, нужен был небольшой деревянный ящик, который следовало набить стружкой вперемешку с бумагой, пропитать все это керосином, смолой или каким-то другим легковоспламеняющимся материалом. Далее наступала очередь длинного фитиля, один конец которого следовало прикрепить к ящику, а другой, обернутый стружкой, воткнуть в коробочку с двойным ружейным зарядом. При выстреле фитиль загорится, и брандер будет подожжен.

Но под Силистрией обычных ящиков в нужном количестве не оказалось. Вместо них находчивые моряки использовали старые лодки разных размеров, которые были осмолены внутри и снаружи. Их на совесть пропитали керосином. Будут же турки знать наших!

Великий князь Константин не отставал от товарищей. Сам удивлялся – откуда сноровка такая взялась? Словно век пускал брандеры. Руки сами делали все, что нужно. Он ловко спустил брандер, взятый на буксир катером «Птичка». И вот турецкий пароход, стоявший для наблюдения у острова Гоппо, загорелся! Ликованию мичмана и его друзей не было предела…

Вскоре на стол начальника морских команд на Дунае лег рапорт адмирала Федора Дубасова, в котором было написано:

Считаю долгом прежде всего упомянуть о его императорском высочестве великом князе Константине Константиновиче, хладнокровие и распорядительность которого несомненно выше его лет и опытности; выполненное им поручение лучше всего, впрочем, говорит за себя.

15 октября юному герою был вручен орден Св. Георгия 4-й степени. Адмирал Ф. Дубасов, вручая великому князю высокую награду, сделал ему замечание, что он недостаточно далеко отошел от места взрыва и рисковал попасть в бурун тонувшего вражеского судна. Что мог ответить многоопытному военачальнику юный Константин? Правда состояла в том, что он – поэтическая натура, залюбовался в тот момент красотой взрыва…

Вскоре молодой моряк читал телеграмму, пришедшую от отца: «Радуюсь, что ты удостоился Георгия не по милости, а по статусу».

После падения в конце ноября 1877 года Плевны исход войны стал очевиден для всех. 4 декабря в столицу возвращается из действующей армии император, а вместе с ним и великие князья Сергей Александрович и Константин Константинович.

В дневнике нашего героя появляется запись: «Петербург. Мраморный дворец. Дома, у себя, в милом Мраморном, под одним кровом с мама? и папа?». Какая же это для него радость – вновь обрести отчий дом, иметь возможность ежедневно видеться с родными, вернуться к любимым с детства занятиям! Об этом красноречиво говорит следующая запись: «Я наслаждался музыкой после пяти месяцев жизни без фортепиано».

И все же Константин заметно повзрослел, возмужал. Это замечают не только самые близкие люди, но и старые знакомые, которые встречают его на многочисленных светских раутах. Ощущает это и сам великий князь. У него теперь появляется потребность обустроить собственное жилье, иметь возможность иногда побыть в одиночестве, заняться в тишине творчеством. И хотя пока еще спальню он делит с братом Митей, собственный кабинет устраивает «в зале на углу Миллионной и переулка».

В марте следующего, 1878 года у Константина происходит знаменательная встреча с великим русским писателем Федором Михайловичем Достоевским, знакомство с которым во многом определит его дальнейшую судьбу. Впервые они увиделись 21 марта, на обеде у великого князя Сергея Александровича, с которым Константин дружил с раннего детства. В этот день в его дневнике появляется запись:

Я обедал у Сергея. У него были К. Н. Бестужев-Рюмин и Ф. М. Достоевский. Я очень интересовался последним и читал его произведения. Это худенький, болезненный на вид человек, с длинною редкой бородой и чрезвычайно грустным и задумчивым выражением бледного лица. Говорит он очень хорошо, как пишет.

Этой встрече предшествует знакомство Константина с романом «Бесы», который ему порекомендовал прочитать кузен. Недаром Константин пишет 3 марта Сергею: «Я читаю „Бесы“ Достоевского, очень интересно; вообще ты преданный кузен и славные книги прислал». К слову сказать, роман этот давно уже не был литературной новинкой: впервые его начали печатать еще в 1871 году в журнале «Русский вестник», а через год он был издан отдельной книгой. Но оба брата в ту пору были еще слишком юными, чтобы понять философскую глубину этого произведения. Скорее всего, Сергей познакомился с романом только в 1878 году, чуть раньше Константина, по рекомендации К. П. Победоносцева, который преподавал великому князю право.

9 марта в дневнике появляется еще одна запись, имеющая непосредственное отношение к Достоевскому:

Достал я «Идиота» Достоевского. Когда читаешь его сочинения, кажется, будто с ума сходишь. Я это еще и на «Светлане» испытал, читая «Преступление и наказание». Хорошо!

С тех пор интерес к творчеству писателя у Константина все возрастал. Личная же встреча с ним о многом заставила задуматься, перевернула сознание, дала толчок собственному творчеству.

…Летом Константин вместе с братом Дмитрием и двумя кузенами – Сергеем и Павлом – совершает в сопровождении свиты путешествие на пароходе по рекам и озерам северной России. Они посещают древние города Псков, Новгород, Волхов, остров Валаам… В течение двух недель юные великие князья любуются Ладожским и Онежским озерами, наблюдают за Мариинской системой, рекой Вытегрой[2]. В дневнике Константина появляется запись: «…В деревнях народ встречал нас с восторгом, кидали в нас цветами, дарили ягоды, яйца, масло».

Конечно, прежде всего юные великие князья общались с губернаторами и богатыми купцами, которые устраивали для них пышные празднества, обходя молчанием трудности, с которыми ежедневно сталкивались простые люди. Но были и иные встречи – с жителями провинциальных городов. Пусть краткие, мимолетные, но они невольно оставляли в душе глубокий след: радость на лицах людей была искренней, они приветствовали высоких гостей радостными криками «Ура!», кланялись им в пояс, старались каждому поцеловать руку.

В душе рождалось ответное теплое чувство. Константин с волнением осознавал, что в нем зарождается любовь к русскому народу, родной природе, старинным русским городам с их удивительной историей и самобытной, ни с чем не сравнимой архитектурой. Особое впечатление на него, как и на братьев, произвел древний Новгород и его главная святыня – Софийский собор:

По мере приближения к собору, увидев многочисленные купола за кремлевской стеной и узнав, что это главы Св. Софии, я почувствовал не то что умиление, а какое-то особенное благоговение перед этой святынью великого древнего народа, который чтил ее более, чем какой-либо народ или государство когда-либо почитали свою родную святыню. Ни у одного народа, ни у единого государства не было воинским кликом воззвание к своему храму и народу, как у новгородцев: «За Новгород и Святую Софию».

…А по возвращении домой, в Санкт-Петербург, Константина ожидал памятный подарок – от самого императора. Александр II не забыл о воинской доблести племянника и вручил ему фрак со своим вензелем, сказав при этом: «Вот тебе в память дней, когда ты был при мне под Плевной».

Кроме того, августейший дядя назначил Константина своим флигель-адъютантом. В этот же день, 9 августа, в дневнике великого князя появляется восторженная запись:

Я – флигель-адъютант, сегодня государь пожаловал меня этим званием. Чего мне больше, за двадцать лет я получил все, чего может добиваться самый честолюбивый человек, даже Георгиевский крест есть у меня. Не знаю, как отблагодарить Господа Бога. Я прошу у него только помощи и поддержки на честную и достойную жизнь.

А 26 ноября 1878 года молодой человек давал воинскую присягу на торжественном обеде в Зимнем дворце. Это была традиция, отмечавшая совершеннолетие каждого из великих князей. Теперь же настала очередь Константина. Взявшись за древко знамени гвардейского экипажа левой рукой, а правую подняв вверх, он громко прочел воинскую присягу, поцеловал Евангелие и подошел к императору для благословения. В тот же день был обнародован манифест Александра II, который начинался словами:

В 10-й день августа сего года любезнейший племянник наш, великий князь Константин Константинович, достиг возраста, определенного государственными законами для совершеннолетия членов нашего Императорского дома…

В этот день для великого князя навсегда закрылась дверь в волшебный мир детства. Впереди – взрослая жизнь. Какая же судьба ему уготована?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.