Глава вторая УДАР МОЛНИИ В БОЧКУ С ПОРОХОМ

Глава вторая

УДАР МОЛНИИ В БОЧКУ С ПОРОХОМ

Намерения его были самыми благими. Он не хотел ни подкладывать пороха под здание католической церкви, ни ожесточать народ против священников. Тридцатитрехлетний августинский монах, доктор богословия и профессор Виттенбергского университета, Мартин Лютер стремился только к одному — избавить церковь от злоупотреблений, чинимых недостойными служителями, и вернуть ее к первоначальной христианской чистоте. Он видел, во что превратилось духовенство, и знал, какие огромные суммы уплывают ежегодно из Германии в Рим. Торговля индульгенциями возмущала его до глубины души.

31 октября 1517 года Мартин Лютер прибил на дверях виттенбергской церкви свои 95 тезисов. Он резко возражал против продажи отпущений, но у него и в мыслях не было обвинять лично папу: Лев X, разумеется, не ведает, что творят его слуги. Если бы он знал, какие плутни совершают продавцы индульгенций, то предпочел бы, чтобы собор св. Петра сгорел дотла, чем строить его на крови и костях людей.

Лютер ждал, что опубликованные им положения будут обсуждены на диспуте. Но то, что произошло, поразило его самого. Латинские тезисы, предназначенные для ученых мужей, в две недели разнеслись по всей Германии. Их старательно переписывали, переводили на немецкий язык, перепечатывали и распространяли. Вот, наконец, появился человек, который не побоялся назвать вещи своими именами!

Тезисы читали повсюду: и в крестьянских избах и в княжеских замках. Чтобы спасти душу, не надо покупать индульгенций. Ловкачи паписты, оказывается, беззастенчиво извращают божье слово.

Друзья по университету были напуганы. Никто не ожидал такого отклика. Лютер пытался оправдываться: разве он виноват, что его богословские тезисы вдруг стали оружием, которое обращают против церкви?

На благодатную почву упали слова Лютера — гнет римской церкви был невыносим. Каждое сословие находило в тезисах то, что стремилось найти. Светские власти Германии увидели в них подспорье своему заветному замыслу прибрать к рукам бескрайные церковные земли. Разорившиеся рыцари мечтали о восстановлении своего былого могущества — они добьются желаемого, когда император призовет их к походу на Рим. Бюргеры ненавидели поборы папистов и жаждали дешевой церкви. В народе говорили о другом: церковь испокон веков оправдывала существующий строй.

A раз ее постановления противоречат божьему слову, то тогда ведь и строй этот не от бога и, следовательно, может и должен быть изменен.

Своими тезисами Лютер нанес авторитету церкви сильный удар. Их смысл позволял предполагать многое — это ведь лишь первый толчок. Даже люди, стремившиеся к решительным переменам, видели сейчас в Лютере своего героя. Томас Мюнцер тоже не был исключением. Да, прежде всего надо поразить римское чудовище, а потом уже приниматься за собственных кровопийц!

Со всех сторон к Лютеру летят слова одобрения и благодарности. Но он слышит и другие голоса, грозные, проклинающие. Доминиканцы поднимают невероятный шум: Виттенбергский университет пригрел еретика! Они хвастаются, что Лютер скоро будет на костре. Типографии печатают листовки, где опровергаются его тезисы. Руководители августинцев в тревоге: Лютер опозорит весь орден. Курфюрст Фридрих, владыка Саксонии и патрон Вит-тенбергского университета, не спешит высказаться. Друг Лютера Спалатин, исповедник и доверенный секретарь курфюрста, держится в сторонке.

Осторожные люди советуют Лютеру, пока не поздно, отречься. Отречься? Его трудно переубедить. Он, вероятно, был благоразумней, если бы происходил из какой-нибудь дворянской семейки, но в его жилах течет густая и горячая мужицкая кровь. Он скроен крепко, как и его отец-рудокоп. Он очень упрям. Ему нелегко: то сам дьявол, царь безверия и сомнений, сеятель смуты, являлся к нему в келью, то страх своей костлявой, как у смерти, рукой сжимал его сердце. Он знал: церковь беспощадно карает отступников. Ему часто снился костер.

Но Мартин стоит на своем. Он долгие годы изучал библию, он убежден, что слово божье на его стороне. Христианская вера должна вернуться к своему источнику — священному писанию. Лютер не оставляет без ответа ударов, которые на него сыплются. Он развивает мысли, изложенные в 95 тезисах. Он осмеливается все резче осуждать церковные порядки. Весной 1518 года Лютер порывает со своими учителями: они находят, что он хватил через край. Зато молодежь восторженно его приветствует. Число студентов, стекающихся в Виттенберг, растет не по дням, а по часам. Он еще обращается к папе, униженно и подобострастно просит о заступничестве, обещает выслушать его приговор, как голос самого Христа, но уже в этом подобострастном письме есть фраза, которая сводит на нет все слова о смирении: «Отречься я не могу».

Страшным оружием обладает папа — отлучением от церкви. Лютер чувствует, что оно будет обращено против него. В своих проповедях он говорит, что папское отлучение не может погубить души. Лютер подкапывается под один из главнейших столпов всей политической и финансовой мощи святого престола. Доминиканцы в Риме не бездействуют. Они добиваются, что папа повелевает магистру святого дворца высказать свое мнение о тезисах Лютера. Для того все ясно. Буквально в три дня он выполняет поручение. Он не вдается в подробности и не спорит с Лютером — он просто квалифицирует его мысли, как «ложные» и «еретичные». Лютеру приказывают не позже чем через шестьдесят дней с момента получения вызова явиться в Рим. Он знает, чем это ему грозит, и не хочет отправляться прямо дракону в пасть. Он обращается к курфюрсту Фридриху с просьбой: пусть справедливые судьи рассмотрят его дело в самой Германии.

Мюнцер восхищен Лютером. Тот старше лишь на шесть лет, но Томас называет его учителем. Он гордится им. Все попытки Рима заставить Лютера отречься остаются тщетными. Положение в Германии весьма сложное, и папа вынужден считаться с нежеланием Фридриха Саксонского, влиятельнейшего курфюрста, выдать на расправу ученого богослова, к голосу которого он прислушивается. Святой престол хочет любыми средствами принудить Лютера к отречению. Когда угрозы оказываются напрасными, строптивого августинца начинают уговаривать. Его не накажут, но он должен признать свои заблуждения или по крайней мере хоть замолчать.

Лютер упрямо повторяет, что он прав. Теперь он уже не один. У него много сторонников. Андреас Карлштадт, знаменитый профессор Виттенбергского университета, пером и словом поддерживает Лютера. Повсюду — и в прославленных университетах и в захудалых местечках — идет ожесточенная борьба папистов с еретиками. Мюнцер принимает в ней самое деятельное участие. В Виттенберге его знают как очень одаренного, решительного и смелого человека. Его посылают в лежащий поблизости город Ютербог, гнездо отъявленных мракобесов. Задача не всякому по плечу. Там нужен проповедник, который не побоится всесильных францисканцев. Пребывание Мюнцера в Ютербоге было недолгим, но бурным. На пасху, при большом стечении народа, он резко выступил против папы и почитания святых. Несколько дней спустя он опять с кафедры обрушился на папистов. «Босоногие» забили тревогу. Еще один ересиарх объявился! Церковные власти тут же вмешались. В начале мая 1519 года Томасу пришлось покинуть город. В Ютербоге было написано первое полемическое сочинение, направленное против Мюнцера. Здесь впервые было печатно употреблено как ругательство слово «лютеранин», изобретенное ингольштадтским теологом Иоганном Экком.

Томас поехал в Виттенберг, чтобы рассказать обо всем Лютеру и Карлштадту. Его приняли очень хорошо. Мартин хвалил его рвение. Куда ему теперь отправляться? Для такого человека, как Томас, найдут подходящее место. А пока Карлштадт предложил ему поехать в его приход и пожить там у его заместителя Конрада Глича.

Орламюнде — маленький и тихий городок. В доме Глича была уйма книг. Мюнцер подолгу не вставал из-за стола.

У Глича жила кухарка, работящая, ничем внешне неприметная женщина. По вечерам она, прибрав кухню, садилась за книгу. Что она читает? Забавные шванки, рыцарский роман или жития святых? Томас поразился, когда увидел в ее руках «Немецкую мистику» Иоганна Таулера. Женщина разбиралась в сложнейших вопросах куда лучше, чем многие ученые теологи. Томас поделился с хозяином своим удивлением. Глич выслушал его спокойно: сам доктор Карлштадт под ее влиянием заинтересовался Таулером!

Мюнцер стал внимательно изучать эту книгу. Он воспринял кое-что из терминологии Таулера, но сути его учения не разделял. Ему была чужда и проповедь смирения и мысль о том, что бога нельзя познавать разумом[1]. Не к мистическому «слиянию с богом» стремился Мюнцер — он искал такого мировоззрения, такой веры, которая помогла бы людям бороться с тиранами.

Он много занимался Иоахимом Флорским, калабрийским философом конца XII века, и высоко его ценил. Иоахим писал о грядущем мировом перевороте. Это нравилось Мюнцеру. Но он шел дальше Иоахима: тот считал, что роль людей будет совершенно пассивной. Нет, руками человеческими будет осуществлен переворот!

Иоганн Экк, один из видных теологов Германии, быстро распознал опасность, которую таили в себе идеи, провозглашенные в Виттенберге. Отступники хотят поколебать святой престол! У Экка острый нюх: он тут же сообразил, что все величественное здание католической церкви под угрозой. Если выломать из фундамента несколько камней, не устоят и стены.

Между Экком и Карлштадтом завязалась яростная полемика. Экк чувствовал себя уверенно: за его спиной стояла великая сила. Папа официально объявил, что учение об отпущении грехов, отброшенное Лютером, правильно и незыблемо. Спорить только с Карлштадтом, когда основное зло — Лютер?

Экк видел, что богословские вопросы, поднятые Лютером, ставят под сомнение авторитет папской власти. Испокон веков римские первосвященники считали себя наместниками Христа. Они уверяли, что их власть основана на божьем праве. Но если это не так, то тогда римский папа просто узурпатор?

В своих тезисах Экк делал упор на положения, которые заставили бы Лютера громко высказать свои взгляды на папскую власть.

Диспут должен был происходить между Экком и Карлштадтом, но было ясно, что Лютер не останется в стороне. Местом диспута был выбран Лейпциг.

Экк появился в Лейпциге первым. Его встречали с почестями. На следующий день в религиозной процессии он шествовал рядом с учеными мужами теологического факультета.

Томас с нетерпением ждал Лютера и Карлштадта. Они прибыли 24 июня, и их въезд в город не был ни торжественным, ни пышным. Тот, кто надеялся поглазеть на блестящую кавалькаду, был разочарован.

Виттенбергские ученые ехали на двух обыкновенных повозках. На первой среди превеликой кучи фолиантов сидел маленький черноволосый Карлштадт. Лютер и Меланхтон были на второй. Их сопровождала большая толпа, человек двести, студентов, прихвативших с собой на всякий случай пики и алебарды. На повороте у передней повозки внезапно сломалось колесо. Карлштадт со всего размаху полетел на землю. Улица огласилась хохотом. Студенты помогли Карлштадту встать. Он упал очень неудачно и расшиб руки. В пыли валялись огромные книги.

Дурное предзнаменование! Похоже, что в предстоящих спорах милость божья будет не на стороне виттенбергских мудрецов.

Они остановились в доме Мельхиора Лоттера, печатника и шинкаря. Карлштадт чувствовал себя неважно. Врач перевязал ему руки и сделал кровопускание.

Вскоре Лютеру сообщили, что на дверях церквей появился приказ епископа, запрещающий диспут. Правда, магистрат тут же велел сорвать листовки, а человека, который их приклеивал, засадить в тюрьму. Диспут разрешен герцогом Георгом и должен состояться.

Хотя магистрат и почтил Карлштадта и Лютера традиционным кубком вина, по всему было видно, что симпатии городских верхов на стороне Экка. Лишь отдельные лица осмеливались открыто общаться с учеными из Виттенберга. А перед Экком были распахнуты настежь двери лучших домов, и он, шумливый и развязный, как бродячий актер, хвастливо разглагольствовал среди восторженных слушателей. Ему не знали чем угодить. Когда стало известно, что он привык ежедневно совершать прогулки верхом, отцы города поспешили предоставить ему отличную лошадь и расторопного конюха.

Первоначально было условлено, что диспут будет вестись в немецкой манере, то есть каждый будет читать заранее приготовленные выступления. Теперь же Экк, чувствуя поддержку герцога, требовал, чтобы диспут шел в вольной итальянской манере. Он был уверен, что переговорит кого угодно. Искушенный оратор, находчивый и острый на язык, он ловко жонглировал цветистыми фразами и, как никто, умел создавать впечатление, что доводы его непобедимы. Он превосходно понимал, что почти всегда успех его зависит не от истинности защищаемых им положений, а от его редкого искусства быстро и ловко топить противника в водопаде речей. Он терпеть не мог, когда выступления его записывались. Посидев на досуге над протоколом, нетрудно увидеть, насколько легковесны аргументы Экка. Да и вообще зачем распространять ложные взгляды раскольников! Поэтому он упрямо настаивал, чтобы протоколы не публиковались.

Лютер прибыл как один из спутников Карлштадта. Но Экку важней всего было добиться победы над Лютером. Он не скрывал, что приехал в Лейпциг только ради доктора Мартина. Он уговорил Георга Саксонского официально разрешить Лютеру участвовать в диспуте.

В конце концов Карлштадт согласился, что материалы диспута будут обнародованы после того, как третейские судьи выскажут о них свое мнение. Об этих судьях препирались долго. Виттенбержцев старались поставить в самые невыгодные условия: пусть они или откажутся от диспута, или признают судьями тех людей, которых им предлагают. По го роду разнесся слух, что они из трусости хотят избежать спора. Они приняли вызов.

Утром 27 июня Экка и Карлштадта церемонно приветствовал университет. После торжественного богослужения процессия направилась в герцогский замок. Зал был украшен дорогими коврами. Профессор поэтики, отчаянно кашляя и хрипя, битых два часа терзал слушателей нуднейшей латинской речью «О том, как следует вести диспут, в особенности по вопросам теологии». Когда он кончил, был исполнен псалом, который все слушали, стоя на коленях.

И вот диспут начался. Трудно найти людей, которые так резко отличались бы друг от друга. Экк — высокого роста, крепко скроенный, широкогрудый, сильный, самоуверенный. Он обожал театральные жесты и строил из себя большого барина. Даже его сторонники признавали, что грубое лицо и весь его облик скорее подходят мяснику или громиле-ландскнехту, чем профессору теологии. Рядом с ним щуплый Карлштадт казался совсем маленьким и слабым.

Слушать Карлштадта было тяжело: склонившись над бумажками, он, словно педантичный учитель непонятливым ученикам, диктовал свои положения.

Экк мгновенно сообразил, как легче всего обезоружить противника. Он добился, что устроители диспута запретили спорящим пользоваться записками и листать книги. Они должны держать все в голове!

Магистрат, опасаясь, что разгорятся страсти, отрядил блюсти порядок в замке около сотни вооруженных и облаченных в латы горожан. Они изнывали от безделья. На диспуте царила скука. Злые языки говорили, что даже лейпцигские богословы, сидевшие вокруг кафедры, спали, и их приходилось будить, когда наступало время обеда.

Неудача Карлштадта была очевидна и для его друзей. Мало утешения в том, что он прав. Он так вяло ведет диспут, что Экку безнаказанно сходят его плутовские трюки: приписывание противнику чужих взглядов, ловкое по ходу спора придумывание цитат, которых нет ни в одной книге. Карлштадт, оправдываясь, говорил, что из-за ушибов и кровопускания он не может достаточно быстро отвечать на выпады Экка.

Томасу с каждым днем все больше нравился Карлштадт, некрасивый, выглядевший старше своих лет человек. На этот раз он не блещет красноречием, но за его тяжеловесными фразами чувствуется непоколебимая убежденность. Да ведь и обращается он к книгам не из беспомощности — он хочет поосновательнее доказать заблуждения противника.

После нескольких дней диспута Экк был уверен, что с Карлштадтом покончено. А как поведет себя Лютер? Он вызывал всеобщий интерес. Доктор Мартин выгодно отличался от Карлштадта — сильный, полный энергии, с живыми, внимательными глазами. Даже в его внешности были черты, которые давали пищу праздным толкам. Замечали все: и ткань одежды, и покрой берета, и худобу — уверяли, что сквозь одежду можно легко пересчитать его кости, — и перстень на пальце. Странное дело, доктор Мартин и в этом не походил на других. Мода была на золотые кольца, а Лютер носил серебряный перстенек. Что в нем? Таинственный амулет, средство против нечистой силы или какое-нибудь снадобье, подаренное отступнику самим лукавым? Наверняка там что-то было. Сведущие люди уверяли, что в его перстне сидит сам черт. Монахи, встречая Лютера на улице, переходили на другую сторону и исступленно крестились: «Изыди, сатана!»

Многие вздохнули с облегчением, когда увидели, что на кафедру вместо Карлштадта поднялся Лютер. Доктор Мартин прекрасно владел собой. Он был подчеркнуто спокоен и самоуверен. В его поведении чувствовалась склонность к позерству. Он принес с собой букетик гвоздик и как ни в чем не бывало нюхал цветы, пока Экк метал по его адресу громы и молнии. Мюнцера при всем его пылком восхищении Мартином раздосадовала такая вольность. Шла борьба за умы людей. Уместно ли кокетливо прятать нос в яркие гвоздики? Мюнцеру претили позы. Решившись на борьбу, следовало запасаться оружием, а не цветами.

Лютер заговорил, и в зале воцарилась глубокая тишина. Доктор Мартин превосходный оратор. У него хороший голос. Речь его четка и немногословна. После громоподобных словоизвержений Экка его приятно слушать, тем более что был он весьма сдержан. Он заявил, что из благоговения перед папой и католической церковью он бы с радостью вообще не касался вопросов, вынесенных на диспут, если бы Экк его не вынуждал.

Но на следующее утро диспут принял весьма острые формы. Экк решил бить без промаха. К чему препираться о разных частностях, когда каждому должно быть ясно, что защищаемые Лютером положения просто-напросто гуситская ересь? Взгляды Лютера на природу папской власти, заявил он, поразительно похожи на заблуждения раскольников чехов.

Лютер отвел выпад Экка как недостойное измышление. Но тот и не подумал отказаться от темы, которая давала возможность показать противника в невыгодном свете. С издевкой в голосе он спросил Лютера: «Если ученый отец на самом деле против гуситов, то почему же он тогда не использует своих выдающихся талантов, чтобы письменно их опровергнуть?» Мартин решительно возражал против попытки представить его сторонником Гуса.

Когда объявили перерыв, толпа устремилась обедать — кто домой, кто в харчевню. Друзья окружили Лютера. Мюнцер не мог подавить волнения. Его тревожили ответы Мартина. Здесь нельзя было вилять. Лютер слишком пылко называет попытки Экка связать его взгляды с учением Гуса недостойными измышлениями. Отклонять идейное родство с Гусом — не значит ли это отрекаться от Гуса? Тогда многим ли отличаются новые реформаторы от тех священников-палачей, которые отправили его на костер? Надо прямо заявить об отношении к Гусу, считает ли Лютер его еретиком или нет. Конечно, такое заявление требует смелости. Оправдывать осужденного церковью еретика — значит впадать в ересь.

Мюнцер был рад, что не ошибся в Мартине. Сразу же после перерыва Лютер вернулся к вопросу, ответа на который добивался Экк. Он торжественно провозгласил: «Среди положений, выдвинутых Яном Гусом и гуситами, много воистину христианских и евангельских, коих церковь не может осуждать!»

Слова Лютера вызвали бурю. Возмущенные крики мешались с возгласами одобрения. Студенты из Виттенберга неистово шумели. Герцог Георг громко выругался: «Ну и разошлись!» Сидевший рядом шут строил уморительные рожи.

Экк ухватился за слова Лютера. Ведь это чистейшая ересь! Выходит, что ученый отец берет на себя смелость обвинять в заблуждении Констанцский собор, который признал учение Гуса еретичным и сжег ересиарха?!

Понимая, куда клонит Экк, Лютер заявил, что у него не было и в мыслях выступать против решений собора. Но Экк брался на основе сочинений и речей Лютера доказать, что тот сочувствует гуситам. Доктор Мартин перебил его и назвал это утверждение бесстыдной ложью.

Он принес жалобу: Экк нарушает правила диспута и ведет себя не как одна из равноправных спорящих сторон, а притязает на роль судьи. Возвращаясь к Гусу, Лютер сказал: «Заблуждений Гуса я не одобрял, и пусть докажут мне, что положения, которые я назвал христианскими, ошибочны».

Противники должны были употреблять обращение «господин доктор», но в пылу спора величали друг друга иначе. Оба они, и Экк — «Господин Орало», и Лютер — «Настырный монах», любили крепкие слова.

Комиссар герцога, уполномоченный наблюдать за диспутом, запретил допускать личные выпады и оскорбления. Экк пошел на попятную: он ведь не обзывал Лютера еретиком, а только установил, что тот защищает взгляды еретиков.

В зале продолжали шуметь. Герцог Георг не разрешил впредь касаться этой темы. Однако и на следующий день из-за Гуса снова произошла стычка. Страсти еще более накалились, когда Лютер перешел к другому вопросу: на каком праве, божьем или человеческом, основана папская власть? Постановления церковных соборов Лютер не считал непогрешимыми. Надо сперва доказать, что соборы никогда не ошибались и не могут ошибаться.

Вдруг с необычной для него вежливостью Экк сказал: «Достопочтенный отче, если вы верите, что собор заблуждался или мог заблуждаться, то, на мой взгляд, вы ничем не отличаетесь от язычника. А что такое еретик, здесь нет нужды растолковывать».

После Лютера опять спорил с Экком о свободе воли Карлштадт. Но главное высказал Лютер: притязания римского папы на неограниченную власть не основаны на божьем праве.

Экк торжествовал. Какие еще нужны доводы, чтобы осудить Лютера как еретика! Он радовался, что помог мятежному монаху вырыть собственную могилу.

А. Дюрер. Из серии гравюр на темы Апокалипсиса.

А. Дюрер. Крестьяне.

Герцог Георг, ожидая высоких гостей, хотел как следует подготовить замок к их приезду и велел свертывать затянувшийся диспут. Лютер не сомневался, что его доводы сильнее, чем аргументы Экка. Но лейпцигский диспут принес ему немало огорчений. Он еще долго с обидой вспоминал, что герцог Георг и городские власти были к нему несправедливы.

Хвастливый Экк возомнил себя победителем. Герцог Георг не только оплатил все издержки Экка, но и осыпал его милостями. Магистрат не отставал. Экку подарили отличную одежду из верблюжьей шерсти и добротный кафтан. Он чувствовал себя превосходно. Буйный и жадный до удовольствий, как ландскнехт, он усердно посещал кабаки и веселые дома Он нашел, что пиво в Лейпциге жидковато, а «сестрицы Венеры» чересчур хлопотливы. В этих вещах профессор богословия понимал толк. Предаваясь разгулу, Экк не забывал и о делах: он обратился к верховному инквизитору западных земель Германии с просьбой помочь ему бороться с виттенбергскими еретиками.

Экк был настроен очень воинственно. Заручившись поддержкой инквизитора, он добился, что два университета, Кельнский и Лувенский, осудили ряд тезисов Лютера и высказались за уничтожение его работ. А епископ бранденбургский признавался, что снова будет спать спокойно лишь после того, как Лютера отправят на костер.

Но сколько бы Экк ни изображал из себя триумфатора, настоящим успехом похвастаться он не мог. После диспута Лютер и его друзья наводнили книжный рынок сочинениями, где опровергались и высмеивались взгляды, которые защищал Экк. Число сторонников Лютера росло. Решение об итогах диспута должны были вынести третейские судьи — Эрфуртский и Парижский университеты. Эрфурт не пожелал высказаться, а ученые Сорбонны запросили такую кругленькую сумму, что герцогу Георгу она оказалась не по карману. Он был ревностным католиком, но не настолько, чтобы собственноручно отвалить парижским богословам шестьсот или семьсот золотых крон.

Смерть императора Максимилиана вызвала лихорадку вожделений. Усопший прочил на престол Священной Римской империи своего внука Карла. Курфюрсты, от которых зависел выбор, обещали голосовать за него, но когда Максимилиан умер, они поняли, что теперь воля их ничем не связана. У Карла, короля Испании и Неаполя, были опасные соперники: английский король Генрих и король Франции Франциск. Мысль об императорской короне не давала спать многим правителям Европы. Римская курия повсюду рассылала своих расторопных агентов. Папа Лев X, опасаясь, что избрание Карла сосредоточит в руках Габсбургов слишком большое могущество, поддерживал французского короля. Самонадеянный и честолюбивый, Франциск был уверен, что добьется успеха. Он цинично, почти в открытую подкупал курфюрстов. Но Франциск переоценил свои возможности. Он показал себя слишком деятельным и самоуправным. Князья Германии увидели в его поползновениях угрозу собственной власти. Карл, молодой и неопытный, сидящий в далеком Мадриде, был, по их мнению, более приемлем. В последний момент даже папа отрекся от Франциска.

28 июня 1519 года, когда еще только начинался лейпцигский диспут, во Франкфурте, в полутемной часовне, курфюрсты выбрали Карла императором.

Францисканцы Ютербога, обвиняя Мюнцера в ереси, связывали его взгляды с воззрениями еретиков чехов. Сто с лишним лет назад Ян Гус выступил со смелым осуждением официальной религии. Он порицал разложение клира, высказывался против огромных земельных владений церкви, против власти папы, против лжи пышных и ненужных обрядов. Его возмущала продажа индульгенций и жадность духовенства: Постановлениям римской курии он противопоставил свидетельства священного писания. Простые люди должны слышать проповедь слова божьего на родном языке! Он учил, что между священником и мирянином нет разницы, и поэтому каждый человек может причащаться под обоими видами, не только хлебом, но и вином — из чаши.

Гуса вызвали на Констанцский собор и, несмотря на охранные грамоты императора, сожгли как еретика. Но дело Гуса не умерло. Поднялся чешский народ. Гуситские войны сотрясли всю Европу. Армии крестоносцев, направленные против чехов, были разгромлены. Но среди гуситов не было единства. Состоятельные горожане и дворяне хотели ограничиться религиозной реформой и конфискацией владений церкви. Они звались «чашниками», потому что настаивали на причастии под обоими видами. Мелкие ремесленники и крестьяне понимали учение Гуса по-своему и стремились освободиться от господского гнета. Их главный лагерь находился в городе Табор, и они именовали себя «таборитами». Чашники сговорились с немцами и, предательски напав на таборитов, нанесли им поражение. Римский престол был вынужден согласиться с требованиями чашников.

Теперь в Чехии наряду с католическими церквами существовали церкви чашников, где службы велись на родном языке. Но учения таборитов продолжали жить в народе. Мюнцер испытал на себе сильное влияние их идей. Мечом, провозглашали табориты, обязаны «избранные» перебить всех носителей зла и уничтожить частную собственность!

Мюнцер очень любил Гуса. Свято и дорого должно быть каждому честному человеку его имя! Но почему Мартин, касаясь взглядов Гуса, делает столько оговорок?

Ряд суждений Лютера казался Томасу ошибочным. Ему надо самому во всем разобраться. Когда Мюнцеру предложили место исповедника в женском монастыре в Бойдице, он согласился. Здесь у него будет вдоволь свободного времени. Приехав в Бойдиц, он засел за книги.

Постоянно носится Лютер со своим блаженным Августином! Томас занялся сочинениями Августина. За четыре месяца он тщательно изучил пять огромных фолиантов. Вот где корень ошибок — вслед за Августином Лютер лишил род человеческий свободы воли! Гнусное это дело — так презирать людей!

Лютер учит, что человек «оправдывается», то есть освобождается от грехов и заслуживает вечного блаженства, одной только верой. «Оправдание» — это милость божья. Нет, с этим Томас никогда не согласится. Человека спасает лишь его собственное поведение, его непримиримая борьба со злом, его способность отрешиться от личного во имя общего!

Томас продолжал изучать Таулера и, кроме того, успел прочесть несколько хроник и старый латинский перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Несмотря на напряженную работу, он был, как всегда, жизнерадостен и общителен. Монахини знали о его занятиях. Кое-кто из них искренне сожалел, что магистр Томас, этот добрый, любящий веселую шутку человек, слишком много сил отдает ученым трактатам. Ему доставляло удовольствие подносить девушкам маленькие подарки. Однажды в письме монахиня Урсула лукаво спрашивала, уж не Таулер ли научил его делать подарки красоткам.

В Лейпциге среди слушателей, которые с особенным интересом следили за диспутом, было несколько чехов. Один из них, Яков, пражский органист, вернувшись на родину, рассказывал о диспуте и о своей встрече с Лютером. Виттенбергский ученый не только одобрительно отозвался о Гусе, но и высказал желание прочесть что-нибудь из его работ.

В Праге, в Тынской церкви, собирались убежденные последователи Гуса. Двое служивших там проповедников написали Лютеру письма, дружески приветствовали его как саксонского Гуса и послали ему Гусово сочинение «О церкви».

Однако прошло два с половиной месяца, пока Лютер получил эти письма. Они побывали уже во многих руках. Лютер побоялся сам отвечать чехам и не хотел, чтобы это сделал кто-нибудь из его ближайшего окружения. По его просьбе Меланхтон продиктовал посланцу, ехавшему в Прагу, письмецо, где благодарил за подаренную книгу.

Трудная это была проблема — отношение к чехам. Лютер был вынужден возвратиться к ней снова. Нет, он и не думал — упаси бог! — искать союзников для борьбы с Римом среди еретиков чехов. Он мечтал примирить чашников с католической церковью и заявлял, что направился бы в Чехию, если был бы уверен в успехе. Лютер был полон решимости выступить против «чешских заблуждений». Но события приняли неожиданный оборот.

Книга Гуса «О церкви» была издана в Германии в начале 1520 года. Многие ее уже прочли, а Лютер так за нее и не взялся. Только в марте он удосужился ее начать. И был потрясен — настолько его собственные мысли были близки учению Гуса.

«До сих пор, — признавался Лютер, — я бессознательно учил тому же, что и Гус… Все мы невольно гуситы…»

Признания эти обязывали ко многому.

Мюнцер часто говорит об «истинном Евангелии», «о духе святом», но в его устах эти слова звучат совершенно иначе, чем в устах попов. «Дух святой»— это стремление человека к общей пользе, способность ради общей пользы отказаться от всех личных, эгоистических побуждений и поступков. «Жить по-евангельски» — значит осуществлять принцип общей пользы. Иноверцы, турки или евреи, страдающие от своих господ, могут обладать «Христовым духом», а епископ, пьющий кровь своих мужиков, наверняка его лишен. Люди, по мысли Мюнцера, делятся на «избранных», или «праведных», и «отверженных», или «нечестивых». Не бог предопределяет судьбу человека — от самого него, от его дел и устремлений зависит, быть ли ему «избранным» или «отверженным»[2]. Нет, не надо ждать Страшного суда, чтобы определить, кто праведен, а кто нечестив. «Избранный» не похваляется своей безгрешностью, но он обладает «страхом божьим» — совесть не позволяет ему творить зло. А у «отверженного» совесть спит: он, не думал о других, своекорыстно стремится ухватить побольше различных мирских благ — этим-то он и выдает себя. Поэтому все угнетатели, какую бы личину они пи напяливали, нечестивы!

«Избранные» подчиняют свои поступки и помыслы борьбе за установление на земле «царства божьего», такого уклада жизни, когда народ осуществляет власть, а все блага становятся общими. Каждый по потребности получает все от общины.

Столетиями люди мечтали о царстве божьем на земле, о равенстве, об общности имуществ. Церковь беспощадно преследовала еретиков, но мысли этой так и не могла подавить. Тысячи людей в разные времена спорили, как достичь торжества справедливости. Но даже среди тех, кто этого искренне желал, было множество разногласий. Общность имущества? Прекрасная идея! Но разве ее осуществишь — дух себялюбия заложен в человеке от рождения. Разве можно изменить природу людей?

Жалкие сомнения маловеров! Да, сейчас каждый норовит тянуть в свою сторону, ибо народ еще темен. Но как только воссияет в сердцах человеческих настоящая вера, все преграды падут. В самих себе сперва подавить дьявола? Едва люди станут иными, исчезнет и царство зла? Веками людей убеждали в спасительности этого пути! А что изменилось? Он, Мюнцер, прекрасно понимает, что полное осуществление идеалов царства божьего на земле будет возможно только тогда, когда люди действительно станут иными. Но поднять человека до степени определенного внутреннего совершенства удастся лишь в том случае, если этому не будут препятствовать тираны, по воле которых народ пребывает в невежестве и в нужде. Вечная забота о куске хлеба и обязанность набивать горло прожорливым господам мешает беднякам постигать слово правды. Поэтому прежде всего необходимо освободить народ. Чем скорее крестьяне и ремесленный люд избавятся от господского гнета, тем успешней пойдет борьба за установление на земле царства справедливости.

В начале 1520 года по всей Германии разнеслась новость: Лютер бежал в Чехию! Томас воспринял это известие с восторгом. Мартин нашел в себе силы отбросить колебания. Лютер, с опаской похваливший Гуса, теперь смело, не оглядываясь на князей, встал на путь борьбы!

Но радость продолжалась недолго. Вскоре выяснилось, что доктор Мартин, как и прежде, живет в Виттенберге и внимательно прислушивается к курфюрсту. Доктор Мартин, верно, не такой человек, чтобы идти на опасную связь с еретиками чехами.

Видеть в потомках таборитов своих братьев и. союзников могут только те немцы, которые действительно хотят настоящих перемен,

Мюнцер стал серьезно подумывать о поездке в Прагу.

Он жил очень скромно. Привыкший со студенческих лет считать каждый грош, Томас, когда у него и бывали деньги, тратил на себя мало. Он довольствовался самой простой пищей и не думал о новой одежде. Бумага была дорога. Он писал на четвертушках, на обратной стороне полученных писем, на счетах — везде, где оставалось чистое место, между строк и на полях. Он таскал в дорожном мешке кучу разных записок часто только из-за того, что их можно было использовать для черновиков.

У него была страсть, которая делала его безрассудно расточительным, — страсть к приобретению книг. Здесь он не знал никакой меры. Он был знаком со множеством издателей и книготорговцев, от спесивых лейпцигских воротил до простых книгонош, торгующих по деревням лубочными листками.

На книги он тратил больше, чем позволяли средства, и постоянно был должен торговцам. Часто проходили долгие месяцы, пока он находил возможность расплатиться. Нередкие в его жизни периоды полного безденежья удручали Томаса особенно тем, что лишали его радости покупать новые издания. Он был неистовым библиофилом: случалось, что он заказывал два экземпляра одной и той же книги.

Круг его интересов был очень широк. Он старался не пропустить ни одной новинки: покупал все работы Лютера, Карлштадта, Меланхтона, книги античных писателей и произведения гуманистов. Он приобрел новое роскошное издание отцов церкви и фривольную книжку Апулея.

С книготорговцами он вел себя словно крез, а во всем остальном его непритязательность граничила с аскетизмом.

В середине апреля 1520 года Мюнцеру передали предложение занять должность проповедника в одной из церквей саксонского города Цвиккау. В Лейпциге Лютер познакомил Томаса со своим сторонником Иоганном Вильденауэром, который, следуя моде, звался на латинский лад Эграном. Эгран уезжал, и его место временно, до Михайлова дня, оставалось свободным. У Лютера в магистрате были друзья, и он порекомендовал им Мюнцера.

Томас тут же ответил согласием.