Глава 5. О произрастающих, особливо которые к содержанию тамошних народов употребляются

Глава 5. О произрастающих, особливо которые к содержанию тамошних народов употребляются

Главный и способный к употреблению большой лес состоит из листвяка (Larix dahurica) и топольника (Populus alba)[175], из него строятся дома и крепости, из него камчатские острожки, а напоследок и суда не токмо камчатские, но и к морскому ходу способные: но листвяк растет токмо по реке Камчатке и по некоторым текущим в оную посторонним речкам, а в других местах довольствуются топольником.

Сосны и осокоря не примечено нигде по Камчатке ни дерева. Пихтовника (Pices) малое число растет в одном токмо месте, около речки Березовой, как уже в первой части объявлено. Березнику (Betula)[176] хотя и довольно, однако не много идет в дело, кроме санок и принадлежащих к ним потребностей; для того что по мокрым местам и ближайшим к жилью крив и неугоден, а издали перевозить великая трудность.

Корка его в большем употреблении: ибо жители, соскобля у сырого дерева корку, рубят оную топориками, как лапшу. мелко и едят с сушеною икрою с таким удовольствием, что в зимнее время не минуешь камчатского острожка, в котором бы бабы не сидели около березового сырого кряжа и не крошили объявленной лапши каменными или костяными топориками своими.

Квасят же камчадалы оною коркою и березовый сок, и оттого бывает он кислее и приятнее. Впрочем, между европейскими и камчатскими березами сие есть различие, что камчатские березы серее европейских и весьма шероховаты и киловаты, и из кил[177] из-за их твердости всякая столовая посуда может делаться.

О тополевом дереве приметил господин Стеллер, что от соленой воды топольник и ноздреват, и легок становится, как сухая ветловая корка, что зола его на свободном воздухе срастается в красноватый тяжелый камень, который чем доле лежит, тем более получает тяжести; и ежели такой, несколько лет лежавший на воздухе камень разломишь, то примечаются внутри его железные пятна.

Ивняк (Salices)[178] и ольховник (Alni)[179] обыкновенные дрова на Камчатке, но ивовая кора и на пищу, а ольховая на крашение кож употребляется, как о том в другом месте объявлено будет пространнее.

Родятся ж на Камчатке черемуха (Padus foliis annuis Linn. Lapp.) и боярышника (Oxyacantha fructu rubro et nigro)[180]два рода, один с красными, а другой с черными ягодами, которых жители довольно запасают в зиму. Есть же в тех местах и рябины (Sorbus aucuparia B. Hist.)[181] немало, которая почитается за непоследний конфект.

Лучший запас тамошних жителей – орехи со сланца[182], которого как по горам, так и по тундрам великое довольство. Сие дерево от кедра ничем не разнствует, кроме того что несравненно меньше и не прямо растет, но по земле расстилается, почему и сланцем именуется. Шишки его и орехи вполовину против кедровых.

Камчадалы едят их со скорлупами, отчего, так же как и от черемухи и боярышника, случаются у них запоры, особливо когда употребляют их со излишеством.

Вящая в сланце доброта, что им пользуются от цинготной болезни с желаемым успехом, в чем вся морская экспедиция свидетель: ибо бывшие при оной служители никаких почти других лекарств для излечения объявленной болезни не принимали, кроме сланцевого дерева, из которого и квасы делали, и теплым вместо чая пили, и нарочитые приказы отдаваемы были, чтоб превеликий котел с вареным кедровником не сходил с огня.

Красной смородины[183], малины[184] и княженицы[185] весьма там мало, и то в местах, от жилья отдаленных, чего ради и никто о сбирании их не старается. Жимолостные (Lonicera pedunculis bifloris, floribus infundibiliformibus, bacca solitaria, oblorga, angulosa. Gmel. Sib.) черные ягоды в великом употреблении[186]: ибо оные не токмо весьма приятны, но и удобны к заквашиванию травяной браги, из которой вино сидится.

Корка его к перегону хлебного вина в водку весьма угодна: ибо водка бывает от оной сильнее и проницательнее.

Можжевельника (Juniperus) в тех местах везде довольно, однако ягоды его не в употреблении. Напротив того, морошку (Rubus chamaemorus L.), пьяницу (Vaccinium Linn. Svec. Spec.)[187], бруснику (Vaccinium vitis-idaea L.), клюкву (O. oxycoccus L.) и водяницу (Empetrum) запасают с великою ревностью; и когда род им бывает, то не токмо вместо закусок их ставят, но и вино из них сидят, кроме клюквы и водяницы, из которых оно не родится.

О шикше, или водянице, пишет господин Стеллер, что она от цинги немалое лекарство. Сверх того, жители красят ею в вишневую краску всякие полинялые шелковые материи; а обманщики вареною шикшею с квасцами и с рыбьим жиром подчеркивают морских бобров и плохих соболей весьма изрядно и наводят на них такой лоск, что можно скоро глазам заиграться и причиною быть нескольких рублей убытка.

Вящее тамошних жителей довольство состоит в травах и кореньях, которыми недостаток в хлебе так же почти, как и рыбою, награждается.

Первая из них сарана, которая вместо круп служит. По роду своему принадлежит она к лилеям (Lilium flore atro-rubente)[188], но сего вида нигде в свете, кроме Камчатки и Охотска, не примечено; чего радо приобщим мы краткое внешнего ее вида описание. Она растет вышиною до полуфута: стебель толщиною с лебединое перо или тоньше, снизу красноватый, вверху зеленый.

Листья по стеблю в два ряда. Нижний ряд состоит из трех листов, а верхний из четырех, крестом расположенных, которые эллиптическую фигуру имеют. Иногда сверх другого ряда бывает еще один лист, который до самых цветов досягает. Поверх стебля бывает по одному темно-вишневому цвету, а редко по два, жарким лилеям подобные, токмо поменьше, которые на шесть равных частей разделяются.

Пестик в центре цветка трехгранный и по концам тупой, как у других лилей, а внутри о трех гнездышках, в которых плоские красноватые семена содержатся. Вкруг пестика шесть тычек белых с желтыми головками. Корень ее, который собственно сараною называется, величиною с чесноковицу, состоит из многих кругловатых мелких зубчиков, отчего и круглою именуется. Цветет в половине июля, и в то время за великим ее множеством, издали не видно на полях никаких других цветов.

Камчатские бабы и казачьи жены коренье сей травы копают в осеннее время, но больше вынимают из мышьих нор и, высуша на солнце в кашу, в пироги и в толкуши употребляют, а за излишеством продают пуд от четырех до шести рублей.

Пареная сарана, с морошкою, голубелью или с другими ягодами вместе столченная, может почесться на Камчатке за первое и приятнейшее кушанье: ибо оное и сладко, и кисло, и питательно так, что ежели бы можно было употреблять ежедневно, то б недостаток в хлебе почти был нечувствителен.

Господин Стеллер считает ее пять родов:

1) кемчига [189], которая растет около Тигиля и Хариузовой. С виду походит она на крупный сахарный горох, да и вкусом, когда сварится, почти от него не разнствует, однако сей травы в цвету ни мне, ни Стеллеру не случилось видеть;

2) круглая сарана, о которой выше упомянуто;

3) овсянка[190], которая растет по всей Сибири, луковицы алых лилей, у которых цветки, как кудри, извиваются, а самые луковицы состоят из бесчисленных мелких зубчиков;

4) титихпу [191], которая растет около Быстрой реки, но цвету ее ни ему, ни мне не случалось видеть;

5) маттеит [192].

Сладкая трава[193] в тамошней экономии за столь же важную вещь, как и сарана, почитается: ибо камчадалы употребляют оную не токмо в конфекты, в прихлебки и в разные толкуши, но и во всех суеверных своих церемониях без ней обойтись не могут; а российскими людьми почти с самого вступления в ту страну проведано, что из ней и вино родится: и ныне там другого вина, кроме травяного, из казны не продается.

Помянутая трава нашему борщу во всем подобна. Корень у ней толст, долог, разделен на многие части, снаружи желтоват, внутри бел, а вкусом горек и прян, как перец. Ствол тощий, о трех и четырех коленах, вышиною почти в человека, цветом зеленый и красноватый, с белыми короткими волосками, которые около колен подоле.

Коренных листьев около одного ствола по пяти, по шести и по десяти случается, которые немало от борщевых не разнствуют и содержатся на толстых, круглых, тощих, зеленых, красными крапинками распестренных и мохнатых стеблях. По стволу при каждом колене по одному такому ж листу, токмо без стебля.

Цветки маленькие, белые, как у борща, укропа и других того сродства произрастающих. Каждый цветок о пяти листках, из которых внешний всех больше, внутренний меньше, а боковые средней величины между оными. Все по концам сердечком. Зарод двойной, в средине каждого цветка с двумя короткими тоненькими шейками, окружен пятью белыми, тонкими, длиною цвет превосходящими тычками с зелеными головками.

Цветы вообще вид тарелки имеют: ибо стебли, на которых так называемая умбелла содержится, по краям доле, а в средине короче. Бывают же и от каждого колена ветви и на них цветы, как выше показано. Семена точно как борщевые.

Сей травы по всей Камчатке весьма довольно. Камчадалки приуготовляют оную следующим образом: нарезав стеблей, на которых коренные листья содержатся (ибо стволье к тому негодно, может быть, для того, что их не столько собрать можно, как стеблей, когда они молоды, а тогда уже не сочны, когда стебли в надлежащую вышину возрастают), оскабливают кожу с них раковиной и вешают на солнце сперва по одному, потом связывают их в маленькие, так называемые «куклы» по десяти стеблей, и из 10 до 15 кукол переплетенных состоит тамошняя пластина.

Когда трава провянет, тогда кладут оную в травяные мешки, в которых она по несколько дней сахарится, то есть сладкою пылью осыпается, которая выступает, может быть, изнутри ее. Сия пыль, или травяной сахар, вкусом солодковат и несколько противен, а стрясается его с пуда сушеной травы не более четверти фунта.

При заготовлении объявленной травы женщины надевают перчатки: ибо сок ее столь ядовит, что тело от него безмерно пухнет; чего ради как русские, так и камчадалы, которые весною едят сладкую траву сырую, кусают, ее к губам не прижимая.

Мне самому случилось видеть, коим образом страдал от того некоторый приезжий, который, смотря на других, ел сладкую траву сырую, не употребляя никакой осторожности, слупая кожу с нее зубами ибо у него не токмо губы, но и борода, и нос, и щеки, до которых он сочною травою касался, тотчас опухли и спрыщивели: и хотя пузырье прорвалось скоро, но струпье и опухоль не сошли более недели.

Вино из ней гонится следующим образом: сперва делают приголовок, кладут несколько кукол, или пластин, травы в теплую воду, заквашивают в небольшом судне жимолостными ягодами, или голубелью и, закрыв и завязав посуду крепко, ставят в теплое место и держат до тех пор, пока приголовок шуметь перестанет: ибо оный в то время, когда киснет, столь сильно гремит, что дрожит и самое судно.

Потом затирают брагу таким же образом, как приголовок; воды столько кладут, чтоб трава могла токмо смочиться, и вливают в оную приголовок. Брага поспевает обыкновенно в сутки, а знак, что она укисла, тот же, как о приголовке объявлено.

Квашеную траву вместе с жижею кладут в котлы и закрывают деревянными крышками, в которые иногда вместо труб вмазываются и ружейные стволья: головка у раки[194] крепостью подобна водке, отнимается, когда кисла бывает. Ежели сию раку перегнать, то будет прекрепкая водка, которой отъемом и железо протравить можно.

Но вино употребляют токмо прожиточные люди, а из казны вместо вина рака продается, однако оная никакого вина не хуже.

Ведро раки обыкновенно выходит из двух пудов, а каждый пуд по 4 рубля и больше покупается.

Трава, которая по выгоне раки в котлах остается, или барда, обыкновенно употребляется вместо ягод к заквашиванью приголовка; понеже она довольно кисла. Впрочем, которая выметывается вон за излишеством, ту ест рогатый скот с великою жадностью, и от того жиреет.

Если вино высижено будет из травы, с которой кожа не совсем оскоблена, то от него сердце пребезмерно давит, чего ради такое вино и давёжным называется.

Травяное вино, по Стеллерову примечанию, следующие имеет свойства: 1) что оно весьма проницательно, и великую в себе содержит кислость, следовательно, и здоровью вредительно: ибо кровь от него садится и чернеет; 2) что люди с него скоро упиваются и в пьянстве бывают бесчувственны и лицом сини; 3) что ежели кто выпьет его хотя несколько чарок, то во всю ночь от диковинных фантазий беспокоится, а на другой день так тоскует, как бы сделав какое злодеяние. Причем он сам видел, что люди с похмелья с одного стакана холодной воды так становились пьяны, что на ногах не могли стоять.

Сок сладкой травы, который весною жмется, имеет силу вшеного зелья, и камчадалы вшей у себя токмо тем и переводят, намоча им голову и завязав крепко.

Многие из камчадалов, желая быть плодородными, не едят помянутой травы ни сырой, ни сушеной: ибо думают, что от ней бывают они не столь способны к плотскому совокуплению.

Кипрей-трава[195], которая родится во всей Европе и Азии, третье место имеет в камчатской экономии. Ибо они варят с нею рыбу и мясо и листье свежее вместо чаю употребляют; но главная важность состоит в сердце стеблей ее, которое они, расколов стебель надвое, выскабливают раковиной и пластинами сушат на солнце.

Сушеный кипрей весьма приятен и вкусом походит несколько на сушеные огурцы калмыцкие. Камчадалы употребляют его во всякие толкуши и ставят сырым вместо закусок. Из вареного кипрея бывает такое сладкое и густое сусло, что к деланию квасу лучшего желать не можно.

Родится же из него и уксус весьма крепкий, ежели шесть фунтов сухого кипрея сварить, в сусло положить пуд сладкой травы и сквасить обыкновенным образом; да и камчатское вино бывает выходнее и хлебнее, когда вместо простой воды затирается сладкая трава в кипрейном сусле.

Жеваною травою и смешанною со слюною камчадалы лечат пупки у младенцев новорожденных, а тертая кора со стеблями, искрошенными намелко, вместо зеленого чаю употребляется, на который она и вкусом походит. В том же употреблении у курилов[196] некоторое деревце, которое цветы имеет подобные земляничным, однако желтоватые, и не приносит ягод: чего ради и называется курильским чаем[197], который для вяжущей силы от поноса и реза весьма полезен.

Черемша[198], или полевой чеснок, не токмо за нужный запас, но и за лекарство почитается. Российские люди и камчадалы собирают его довольно и крошеный, высуша на солнце, берегут на зиму, а зимою варят его в воде и, сквася, употребляют вместо ботвиньи, которая у них щами называется.

От цинги оная черемша такое же лекарство, как и кедровник: ибо ежели сия трава из-под снегу выйдет, то жители цинготной болезни не опасаются. Я слышал удивительное приключение о казаках, которые в Первую Камчатскую экспедицию под командою господина Шпанберга были при строении бота «Гавриила». Помянутые казаки от всегдашней мокроты так оцинжали, что с нуждою в работу могли быть употребляемы, до тех пор пока снег стаял.

Но как на высоких полях появились проталины и черемша из земли вышла, то казаки напустились есть оную с великою жадностию, отчего напоследок все они опаршивели, так что командир принужден был почитать их французскою болезнию зараженными: однако по прошествии двух недель увидел, что с людей и струпья сошли, и они совершенно оздоровели.

К камчатскому ж корму принадлежат и шеламайные[199], и морковные[200] пучки, то есть стволье трав тощее и сочное, каково, например, у дягильника или ангелики.

Шламда принадлежит к роду травы, называемой ульмария. Корень у ней толстый, снаружи черноватый, а внутри белый. Ствольев от одного корня бывает по два и по три вышиною в человека, а толщиною у корня в большой палец, а кверху тоньше. Оное стволье снаружи зелено и несколько мохнато; а внутри тощо, как уже выше показано.

Листье по всему стволу частое на долгих стеблях, ободом кругловатое, на семь частей разделенное, с зубцами неровными, сверху зеленое и гладкое, снизу бледноватое и мохнатое, с высокими красноватыми жилками. При выходе каждого стебля из ствола – по два листа подобных вышеописанным, токмо поменьше. Самые стебли троегранные, красноватые, твердые и мохнатые, сверху желобочком, а вдоль по ним две или три пары таких же листьев, каковы при корне их описаны.

Поверх ствола цветы, как у рябины. Каждый цветок величиною в серебряную копейку, о пяти белых листочках, содержится в чашке о стольких же листках мохнатых и книзу отвислых. Пестиков в средине цвета, овальных, с боков плоских и по краям мохнатых, четыре, в которых по созревании содержатся по два семечка продолговатых.

Пестики окружены десятью белыми тычинками, вышиною цвет превосходящими, у которых головки белые ж. Цветет в половине июля, а семена созревают в половине августа. Корень, ствол и листье сей травы безмерно вяжут.

Молодое стволье сей травы и российские люди, и камчадалы едят весною, как в деревнях дягильник; чего ради ежедневно приносят его великими ношами. Корень запасается у камчадалов в зиму и в толкуши употребляется. Едят же его и сырым с сушеною икрою. Господин Стеллер вкус его шептале уподобляет.

Морковными пучками называется там обыкновенная трава Ч по сходству с морковным листьем. Стволье сей травы едят весною ж, однако не так хвалят, как шеламайное, хотя оно вкусом и на морковь походит. В большем употреблении квашеное листье ее, наподобие капусты, из которой рассол пьют вместо кваса.

Есть еще там трава[201] особливого рода, которая по-камчатски котконня называется и растет по берегам рек в превеликом множестве. Корень у ней горький и вязкий, толщиною в палец, а длиною почти в два дюйма, снаружи черный, а внутри белый. Стеблей от одного корня до пяти случается, но более по два и по три. Вышиною они с четверть, а толщиною, как перо гусиное.

Цветом с желтым зелены и гладки. По конец их по три листа овальных, звездою расположенных, из которых средины выходит стебелек длиною в полдюйма, на котором цвет содержится. Чашка у оного цвета состоит из трех зеленых продолговатых листочков. Цвет из столького ж числа листков белых.

Пестик в средине цветка шестигранный желтоватый, на конце красный, о трех внутри гнездышках. Тычек, окружающих его, шесть, величиною равных, которые купно с головками желтого цвета. По созревании бывает помянутый пестик с грецкий орех, притом мягок, телен и вкусом так приятен, как с легким квасом яблоки. Цветет около половины мая месяца.

Корень сей травы едят камчадалы и свежий, и сушеный с икрою. Плоды в то самое время, как собираются, есть должно: ибо оные по нежности тела ни одной ночи не могут пролежать без повреждения.

Иикум, или сикуй, по-российски макаршино[202] коренье, растет по мшистым горам и тундрам в великом изобилии. Камчадалы сие коренье и сырое едят, и толченое с икрою, потому что оно несравненно меньше европейского вяжет, а притом сочно и. как орехи, вкусно.

Учихчу [203] есть трава, у которой листье, как у коноплей, а цвет, как у ноготков, токмо гораздо меньше. Листье сей травы сушеное и вареное с рыбою придает похлебке такой вкус, будто б в ней мясо каменного барана варено было.

Митуй-корень, который родится на первом Курильском острове и по-якутски зардана называется, топится у курил в рыбьем или тюленьем жиру и почитается за приятнейшую пищу.

Сии суть главные травы и коренья, которые наиболее употребительны; впрочем, есть и другие многие, как земные, так и из моря выбрасывающиеся произрастающие, которые камчадалы или сырыми едят, или запасают в зиму, так что Стеллер по достоинству называет их всеядущими животными: ибо они ни жагре[204], ни мухомору[205] не спускают, хотя от первого нет ни вкуса, ни сытости, а от другого очевидный вред; но притом и сие справедливо он пишет: что любопытство сего народа, знание силы в травах и употребление их в пищу и лекарство и на другие потребности столь удивительно, что большего не токмо в других отдаленных диких народах, но и в самых политических не можно надеяться.

Они все свои травы поименно знают: известна им как сила их порознь, так и различие силы в травах по разности природного места. Время собирания их наблюдают они столь точно, что автор довольно надивиться не может. Почему камчадал сие имеет преимущество, что в своей земле везде и всегда себе корм сыщет. Нельзя его ни лечить, ни вредить растущим на Камчатке произрастающим, чтоб он не узнал лекарства или яда в то самое время.

Здесь надлежит еще сообщить известие о некоторых травах, касающихся до лекарства и их экономии.

Есть при морских берегах высокая трава[206] беловатая, видом пшенице подобная, которая растет и на песчаных местах около Стрелиной мызы[207]. Из сей травы плетут они рогожи, которые и вместо ковров, и вместо занавесей употребляют. Лучшие ковры бывают с шахматами или с другими фигурами, которые китовыми мелко разделенными усами выплетаются.

Из сей же травы плетут они епанчи, во всем подобные нашим старинным буркам: ибо оные с исподи гладки, а сверху мохнаты, чтоб по махрам оным дождю катиться можно было.

Самая чистая работа из объявленной травы примечается на мешочках и корзинках, в которых женщины содержат свои мелочи.

С первого взгляда никто не подумает, чтоб сии вещи не из тростника сплетены были. Сверх того, бывают оные украшены китовыми усами и крашеною шерстью.

Зеленую траву употребляют они на делание мешков для содержания рыбы, сладкой травы, кипрея и других вещей. Ею же и другою всякою высокою травою кроют они свои шалаши, балаганы и юрты; а косят оную косами, сделанными из китовой лопатки, которые они столь остро вытачивают брусками, что в краткое время много травы накосить могут.

Болотная трава[208], несколько осоке подобная, (Cyperoides), которую они осенью заготовляют и двоезубным гребнем, из заячьих костей сделанным, так, как лен мягко вычесывают, употребляется на следующие потребности. 1) Когда дети родятся, то их, за неимением рубах и пеленок, обвивают ею. 2) Пока дети мараются, то на подъемный клапан, который приделывается назади хоньбов их, кладут сию траву, и когда замочится, переменяют.

3) За неимением чулков, ноги ею увивают столь искусно, что на ноге как чулок плотно держится. 4) Понеже камчатские бабы по умствованию своему большую горячесть детородного уда почитают за причину к большему плодородию, то употребляют сию траву для согревания оного уда, особливое же ее употребление во время течения крови. 5) Раздувают в ней огонь вместо уголья.

6) В великие праздники обвязывают ею свои головы и болванов своих вместо венков и ошейников. 7) Когда приносят жертву или убьют какого зверя, то за мясо зверю дают травяной венок, чтоб не сердился и не жаловался своим сродникам. То ж делывали преж сего над головами своих неприятелей, в том числе и россиян: накладывали на них травяные венки и, поворожа над ними по своему обыкновению, втыкали головы на колье. Сия трава от казаков тоншич и мятая трава, от большерецких камчадалов егей, а по Камчатке-реке иимт называется.

Главнейшая в экономии их вещь – кропива, для того что не родится там ни пеньки, ни поскони, а без сетей для ловления рыбы, которая вместо хлеба употребляется, пробыть не можно. Они рвут ее осенью в сентябре или в августе и, связав пучками, сушат под своими балаганами. Потом как рыбная ловля отойдет, и ягодами, и кореньем запасутся довольно, то за крапиву принимаются. Разрезывают ее надвое, кожу обдирают зубами весьма искусно и, разбив палками на жилочки, вытрясают кострику; после того сучат на ладони и мотают на мотовила. Несученые нитки употребляют на шитье, а сученые на рыбные сети, которые, однако ж, не прослуживают и лета, не столько для всегдашнего употребления, сколько для худого приуготовления, что они крапивы не мочат и не варят пряжи.

К лекарственным травам принадлежат нижеследующие: кайлун-трава[209], которая растет на болотных местах около Большой реки. Жители декокт[210] сей травы употребляют от чирьев, чтоб разгнаивались скорее. По мнению камчатскому, производит она и пот и выгоняет изнутри все ядовитое.

Чагбан (Dryas Linn.)[211] растет изобильно по всей Камчатке, а декокт его от опухоли и ломоты в ногах употребляется.

Катанагч (Andromeda foliis ouatis venofis Gmel. Sib.). по-российски пьяная трава[212] на Камчатке не столь сильна, как в других местах Сибири. Декокт ее пьют камчадалы для излечения французской болезни, однако без пользы.

Дуб морской[213] (Quercus marina Cluf. et. Lob. ic.) – трава, которая выбрасывается из моря, вареная со сладкою травою от поноса пользует; а морская малина[214], намелко истертая, для скорейшего разрешения от бремени при родинах употребительна. Есть еще морская трава (Species fuci) яханга [215], которая около Лопатки выметывается из моря, и видом походит на усы китовые. Оную траву курилы мочат в студеной воде и пьют от великого реза.

Омег (Cicuta Auct.)[216] растет около рек и близ моря по всей Камчатке. Сия трава особливое их лекарство от того, когда спину заломит тогда натапливают они юрту жарко, как можно, чтоб скорее вспотеть больному, потом трут спину омегом, наблюдая притом со всякою осторожностию, чтоб не коснуться до поясницы, ибо от того скорее смерть последует. Впрочем, от объявленного трения получают облегчение.

Еще надлежит упомянуть о корне згате (Anemonoides et Raminculus), а по-российски лютике[217], которого действие и употребление не токмо камчадалам, но корякам, юкагирям и чукчам небезызвестно[218]. Все объявленные народы толченым корнем лютика намазывают стрелы свои, чтоб раны их неизлечимы были неприятелем; и сие самая истинна, что раны от такой стрелы тотчас синеют, и все вкруг оной пухнет, а по прошествии двух дней, всеконечно, и смерть последует, если не будет употреблено надлежащей осторожности, которая в одном том состоит, чтоб яд из раны высосать.

Самые большие киты и сивучи, будучи легко поранены, не могут долго быть в море, но с ужасным ревом выбрасываются на берег и погибают бедственно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.