Глава вторая. Дружба народов

Глава вторая. Дружба народов

Погода за это время уже основательно испортилась – в кронах сосен почти беспрерывно шумело, а стволы начали поскрипывать, как корабельные мачты. Но я молчал. Видно было, что у этого отличного парня из Сибири, офицера и командира, каких поискать, полный разлад в душе. И что это его гложет. Долго. Муторно… Вдруг он решительно полез за сигаретами, прикурил, забыв предложить мне, и зло заговорил:

– А слышится в них «Вессель» этот. Слышится! Сплачиваются они… Зачем? Против кого? Ясно зачем. Ты что ж думаешь? Что я, после того, что тебе тут наговорил, присягу забыл?!! Не-е-ет!.. Я – чекист-закордонник. Погранец. «Мухтар». Цепной пёс режима, если хочешь, и дело своё туго знаю. Вот и получается, что я тут нужен. Ты нужен. И такие, как мы – во, как нужны!!! – Лёха резанул себя большим пальцем по кадыку, – Потому что, такие же, как мы, тут накосорезили, всех вокруг против себя восстановив, а теперь уж делать нечего, кроме как в вертухаи подаваться. А здесь ведь, кроме нас с тобой, и простые русские люди живут – гражданские. И поначалу, видать, хотели жить, как все: с соседями ладить – дружить, да друг к дружке в гости ходить. И ходили. И на Лиго эту чёртову тоже ходили. За компанию… А пьяные ж все. А обиды-то старые по пьяному делу – ох, как всплывают!.. Раньше молодёжь местная на Лиго с кнутами ходила. С пастушьими. И не попрёшь – непременный атрибут народного костюма!.. Запоротых находили. Наших. И женщин. И… Смотреть страшно. Подкорректировали в Москве мудрую национальную политику – поотымали хлысты. А народ же в лес идёт – костры жечь, сырок порезать, то да сё. И без ножа? А как его запретишь, кухонный-то? В общем, не знаю, как в городах, а чуть место поглуше, так сидит русский народ на Лиго эту по домам да квартирам, да за семью запорами. Или как мы вон – по воинским частям да запретным зонам. И это зде-е-есь – в се-се-сере родном, как твой Алик говорит! И не делает никто толком ничего – бытовуха на почве пьянства. Чё с ней поделаешь-то?..

– Да какая ж бытовуха, Лёш?..!!

– Бытовуха-бытовуха, Серёг. Хулиганство! Ты, что ли, под это дело национальную неприязнь подведёшь? А погоны не жалко? В Москве этого слушать не хотят, и там разговор короткий – комиссий одну за другой, да с широкими полномочиями. Следствия возобновлять? Пересуживать? Хрен тебе – карать!!! Карать за то, что мы тут, на местах, головы садовые, вместе с местными парторганизациями и администрациями, мудрую национальную политику партии так извратили, что её теперь, верную на все времена, и не узнать вовсе! Так что истинное-то положение вещей хрен, кто когда кому и доложит – кто за кресло трясётся, кто за погоны, кто элементарно за семью, детей – понять людей можно!..

– Так ты, Лёш, нас специально сюда затащил, да? От лишних неприятностей?

– Да, специально. Тем более, что вы вообще святыми оказались – и не догадывались даже, что они вам грозить могут.

– Да уехали б мы к вечеру, и…

– Куда?!! Из Латвии в Латвию? Там, в Ле?пае что – другая хрень?

– опять «по-местному» произнёс Лёха, к чему я уже начал привыкать.

– Или я шальным лейтенантом не был?

– Старшим… Старшим лейтенантом, – машинально поправил я.

– Ах, извините, господин поручик! Ничего, что сижу? – без тени юмора проговорил Лёха, и продолжил, – Прибывает офицер в часть. Молодой, здоровый парень. Формально, по календарю – под выходной прибывает. Он что, в расположение попрётся? Не смеши! Сбросили б вы с Аликом пожитки где-нибудь, «по штату» переоделись, да и намылились бы… В «Юру», скажем. Или в «Каю». Там – вмазали. И не напиток «Байкал» – чё покрепче. А лето, Прибалтика – гормон играет. Баб бы склеили. Вам их вести некуда. А они – местные оказались!.. Вот пруха-то – стало быть, продолжение будет! И рассказывали бы они вам до закрытия, какой у них сегодня весёлый и светлый праздник. И потащили бы вас с собой. Без задней мысли, так – вечер продолжить. А вы бы, как бараны, и попёрлись – вам этот праздник по барабану, вам лишь бы на половое довольствие встать! А в парке ле?пайском, в дюнах – и пива море, и весело… Глядь – и девки ваши уже голяком у берега плещутся. Но это вам казалось, что они – ваши. Тут ещё и город весь. Кто такие, хоть и «по гражданке», вы б не скрывали. Да и скрывали бы – говорите ж по-русски только!.. И не прибыли бы два старших лейтенанта флота в расположение ни в выходной и ни в будни. И вообще бы уже никогда не прибыли – никуда… А то, что вас бы, от греха, ле?пайская комендатура свинтила б, шансов мало. А и свинтила бы – это ж залёт!.. Оно вам надо? Да и уютнее у меня, чем в комендатуре-то. В камере… А? – и Лёха снова подмигнул. Но отнюдь не весело.

– Нет, Лёш, сейчас уже ясно всё… И спасибо тебе. Огромное… Но, положим, раскололи нас. И что, на офицера руку поднимут? На державного, казённого?.. При погонах?

– В прошлом году… На Лиго, кстати. Повесили в этом самом ле?пайском парке плакат. На эстраде-ракушке повесили. «К 64-ёхлетию Великого Октября – 64 трупа оккупантов!». Три дня висел. Почти. Высоко, говорят – снять, мол, сложно.

– И что?

– И ничего.

– Не выполнили, значит?

– Не выполнили. Но счёт открыли. И не футбольный. Очень даже хоккейный счёт получился – семеро. Все – военнослужащие. Вот и в дивизионе том, куда вы путь держите, матрос пропал. Из увольнения не вернулся. Поначалу думали, на бабе завис. Ждали-ждали – нет его. Гарнизон перетрясли – патрули там, розыскные мероприятия… Нету. Решили – до дому подался. Запрос по месту жительства, с родственниками плотно поработали. Не объявлялся… Ну, рано или поздно, объявится – записали в дезертиры, да во всесоюзный розыск подали. А в ноябре, аккурат к этой самой 64-ой годовщине, приходит в дивизион посылка. Бандеролька. На имя начпо. А в ней – лицо его. Матроса этого.

– Как?.. Как лицо?!!

– Ну-у-у… Кожа с лица. На деревянную чушку натянутая. Аккуратно так… На гвоздиках. А он здесь вообще никаким боком – куда призвали, там и служил. И не в комендантском взводе даже – рядовой матрос с рембата дивизиона строящихся и ремонтирующихся кораблей.

Я был ошарашен. Раздавлен просто. Едва верилось… Но смысла Алексею врать не было никакого.

– И… И… что? – я мгновенно охрип.

– А ничего. Результатов следствия не доводили пока. Да и есть ли они, результаты-то эти?.. Так что, Серёг, с месячишко тут на юрмальских пляжах проваляться и жить… А, тем паче, служить – это, как говорится, две большие разницы.

– Это в прошлом году было. А в позапрошлом, – продолжил Лёха, закуривая, и уже не забыв угостить и меня, – психическая атака приключилась. Как в «Чапаеве». Видел? Во-во… Здесь, у меня, – он махнул сигаретой в сторону огоньков, – Не знаю, с чего уж они там завелись, но под утро уже, позже четырёх, поднялось человек пийсят. Пьяные все. Голышом. В веночках одних. Встали рядком – мальчик-девочка, мальчик-девочка… – взялись за руки и попёрли. На запретку. С песней.

– И ты?.. – я откровенно боялся услышать ответ.

– Поорали. Чтоб по Уставу всё было. Идут… Ну, дали очередь…

– По ним?!!

– Дурак что ль?!! – взвился Алексей, – Они ж – дети!!! В воздух. Ну, и разбежались они. Год потом отписывался. Майора опять отодвинули.

– А-а… а если б не разбежались?..

– Что «если б не разбежались»? – медленно переспросил Лёха, всё, видно, отлично понимая.

– Ну-у-у… Не разбежались они? Так бы дальше и пёрли?..

– Ну, ещё б дали.

– Лёх! Не увиливай! Всё, вот она – запретка!..

– Задержал бы пару-тройку… Желательно зачинщиков. А нет – так назначил бы. Из этих бы… Из задержанных… Зачинщиками-то.

– Да больше их! Больше, чем твоих кордонов, постов с секретами и тревожной группой в придачу!!! Свалка б началась… Тут уже, на запретке! Ну?!!

От зарниц стали доходить едва слышные отголоски далёкого грома. Алексей молчал и нервно курил. Потом обернулся ко мне всем телом и в упор спросил:

– Ты хочешь знать, отдал бы я приказ открыть огонь по этим свихнувшимся от водки соплякам?

– Да.

– А как же? – зло заговорил Алексей, смяв чуть начатую сигарету, – А как же?!! И стреляли бы!.. Я здесь для того и поставлен – свинчивать да стрелять! Стрелять да свинчивать… Но тогда бы уж я от жизни своей непутёвой ничего больше и не ждал бы. Выполнил ты, товарищ капитан, свой воинский долг, проявил верность присяге – а теперь проваливай отседова… к х…ям собачим!..

– А сейчас-то ты чего ждёшь?

– Я? Как чего, – и Лёха неожиданно деловито и спокойно стал перечислять, – Первое – звезду майора. Второе – жильё. И третье – демобилизацию. И будь у меня первые два – дня бы я тут не задержался.

– А не отпустят?

– Кого? Меня?!! Мила-а-ай!.. Да во мне столько дыр, что не на одну – на две военно-врачебные комиссии хватит!!! Не-е – майора к пенсии, какое-никакое жильё – квартиру там… Или дом лучше. И – ДМБ. Всё! Хоть сыном займусь, пока совсем в оболтуса не превратился.

– Так у тебя – сын? А где ж он?

– Вот и я говорю – где ж это он? Экзамены уж неделю, как закончились, а оболтуса этого всё не-е-ет!.. В Казани он. В кадетке. Суворовец, мать его!.. Надежда моя: «Лёша-а-а… Костик на каникулы к нам не сразу приедет… Они с мальчиками хотят по Волге на пароходе проехать. Экскурсия у них, кажется… Так я думаю – пусть? А, Лёш?». А у этого оболтуса на самом-то деле – двойка по экзамену!.. И в году еле-еле «трояк» натянули, чтоб до экзаменов только допустить. Щас сидит, видать, шуршит страничками. Переэкзаменовка! Об-болтус!.. – смачно закончил Лёха, улыбаясь во весь рот.

– А ты-то откуда знаешь?

– Я-то? Ну, ты даёшь, Серёг! Откуда я знаю? Позвонил, кому следует, и вот – знаю. А Надежда моя – умрёшь с неё – ходит гоголем!.. Решила-таки проблемы кровиночкины-то. Ещё и денег у меня взяла – «Костику на экскурсию». Конспираторы!

– Пороть будешь? – так же улыбаясь уже, спросил я.

– Да нужен он!.. – наплевательски-притворно сказал Лёха. И с затаенной гордостью прибавил, – Он уж выше меня.

Точно в центр горизонта, почти вертикально ударила первая молния. И задержалась на мгновения, как бы приглашая собой полюбоваться – ярко пульсируя, она разветвлялась вверху на короткие змейки, скрывающиеся в громадной чёрной туче, ею же освещаемой, будто ветви в косматой кроне…

– Ну, вот тебе и Иванов дуб, – зачарованно проговорил Алексей, – Как по заказу. Щас ливанёт, и разгонит всю эту братию к чертям собачьим!.. И пойдём мы с тобой, Серёга, с дорогой душой… – и тут все звуки потонули в страшном грохоте. До нас докатился гром!.. Сначала он оглушил нас одним мощным разрывом какой-то чудовищной шрапнели, что Айсарг аж чуть взвыл и втянул голову. Потом разбросал во все стороны разрывы послабее, став совсем похожим на беглый артиллерийский огонь, ведомый какой-то немыслимой небесной батареей. И, наконец стал понемногу затихать. И тут, на фоне последних, едва слышных уже раскатов, ясно донеслись далёкие автоматные очереди – три грамотные, по два патрона, и одна подлиннее, патронов на пять-на семь. Левое ухо Айсарга развернулось на звук. Тут же вспыхнул прожектор МПК и луч, дернувшись, пошёл влево по пляжу, вскоре заплясав на небольшом пятачке в дюнах, где копошились какие-то муравьи…

– Всё, – упавшим голосом проговорил Лёха, взглянув на часы. И – раздражённо, – Допи…делись!.. – Накаркал!!! – уже орал он. Вскочив на ноги, он заорал соседней вершине, – Что там?..!!

– Выясняем… – Борькин голос тоже стал напряжённым.

– Быстрей давайте!.. Я на двадцать восемь-три буду. Туда доложишь!

– Есть!

– Пошли, Серёга. И – в темпе!

Айсарг, почуяв путь домой, рванул вперёд и скрылся в темноте. Для нас же путь назад, через заваленную камнями впадину между вершинами, оказался сложнее, чем сюда – хоть уклон был и небольшим, но сейчас он обернулся подъёмом. Да и времени сейчас было в обрез. И всё-таки, стараясь не сбить дыхание, я спросил:

– Как он здесь узнает-то?

– Во-о-он сосна… Видишь? – Леха указал на крону дерева, едва выглядывающую из-за холма, – Там у них телефон. Вертушка полевая. Надо бы и сюда его, да всё руки не доходят – то одно, то другое, то кабеля нет…

Судя по тому, что от высоченной по логике сосны торчала одна верхушка, можно было сделать вывод, что от холма она довольно-таки далеко.

– А рации нет, что ли?

– Есть. Сто двадцать девятая.

– Так чё ж…

– А ты побегай с ней! Тут-то…

У плоского камня, где нас разыскивала Надежда, уже поджидал Айсарг и переводил дух Борис:

– Тащ-к-дир! На кордон прибыл дежурный по караулам. С десанту… – Борис замялся.

– …рой, – закончил за него Алексей.

– Так точно, с десантурой. Чё-то стали местных задирать… Или наоборот. Те их… Дошло до драки…

– Наши при делах?

– Ни-ни.

– Десант кого задел?

– Никак нет. Огонь отсекающий.

– Что ж они, на плечах доблестного десанта чуть не к кордону прорывались?

– Никак нет. В глубине пляжа стрельба. От кордона метров сто пийсят-двести будет.

– А какого ж… Чё они там позабывали?!!

– Не могу знать… – Борька прибавил ещё «тащ-к-дир». И мгновенно расстроился.

Алексей же, напротив, заметно успокоился. Чуть подумав, он продолжил расспросы:

– А мен… – пришла очередь замяться Алексею, – Милиция что?

– Четыре патрульные машины по границе дюн. Пока не вмешивались.

– Когда прибыл-то? Этот… дежурный по караулам?

– Двадцать шесть минут всего.

– Почему не доложили?

– Замполит доклад принял.

– Почему МНЕ не доложили?!!

– Виноват… Не хотел тревожить. Да ведь ничего ж особ…

– Дал бы я тебе… – но Алексей сказал это скорее задумчиво, чем в сердцах. И что-то решив, не торопясь, продолжил, – Вот что, Борис…

– Заставу – «в ружьё»?..

– Отставить… Бодрствующие смены – на товсь. Тревожной группе – «в ружьё». По прибытии – доклад. МНЕ доклад. Выполнять!

– Есть! – и Борька со всех ног кинулся в кусты, как ныряют с мостков в речку деревенские пацаны.

– Пошли, Серёг. Праздники, кажись, кончились. Начались будни.

Айсарг взял с места и широким галопом понёсся вниз.

– Может, и мы пробежимся? – предложил я.

– С холма не очень-то пробежишься – внизу костей не соберёшь. К озеру спустимся, там и пробежимся, – и Лёшка боком, широкими приставными шагами пошёл вниз.

Мы бежали вдоль берега озера, а позади то и дело вспыхивали молнии и сюда, в низину, докатывался гром. Издалека послышался командный голос Натальи, кого-то там подгонявшей:

– Ребят, ну зажигайте уже! Щас ливанёт – всё ж коту под хвост!..

В свете молний различилась огромная куча дров где-то в полтора человеческих роста с водружённой на самом верху разбитой бочкой, а у подножия сооружения возились на карачках два бойца. Наталья – руки в боки, локотки вперёд – руководила. Позади, у баклаги хлопотала Галина. Увидев нас, она выпрямилась и застыла, а Наталья бросилась со всех ног навстречу, по-бабьи разбрасывая ноги и сжимая одной рукой ворот сарафана на груди. Схватив Лёшку за рукав как бы для того только, чтоб остановиться, и еле переводя дыхание, она спросила:

– Что там, Лёш?.. – и ищуще стала заглядывать ему в глаза.

– Нормально всё, Натуль. Юра где?

– На южный кордон уехал… Кирилл за ним заезжал.

– Командыр! – в окне бани торчал Филиппыч, протягивая трубку полевого телефона, – З кордону!..

Лёшка быстрым шагом подошёл к окну и, нажав тангенту, бросил в трубку «кто?». Филиппыч, не отходя от окна, навис над Алексеем, готовый выполнить любое его указание. За ним маячила Надежда. Алексей продолжал время от времени коротко бросать в трубку «где?», «когда?», «сколько?», «зачем?», «почему?», «как?», подолгу слушая ответы. Айсарг не отходил от него ни на шаг. Наташа, зябко обхватив руками плечи, задумчиво пошла в дом. За ней, деловито вытирая руки о передник, торопливо пошла и Галка. От костра с баклагой остались уже одни ярко светящиеся угли. И над всем этим стоял густой, вкуснейший до одури запах наваристой ухи! А я и вышедший перекурить Олег с неловкостью ощущали свою полную ненужность.

Грамотно сложенный кострище занялся сразу и длинные языки пламени с трёх сторон уже полизывали бока невесть как установленной сверху бочки. Лёшкино общение с кордоном приобрело двухсторонний характер – он уже давал пространные директивы, да и спрашивал тоже куда более пространно, уточняя всякие детали. Стали слышится «хорошо», «молодца» и «добро». Не отнимая от уха трубки, он левой рукой часто-часто замахал к себе ладонью, и Филиппыч с готовностью вставил ему в рот «беломорину» с уже замятым мундштуком и, перегнувшись из окна, дал прикурить.

– Да иди ты?!! От-сссу-у-у…ка! Да не можем мы его задержать!.. Пусть торчит под предлогом, что, мол, не весь личный состав ещё подтянулся – ему ж не видно ни черта! От тебя-то… И свидетелей побольше, свидетелей. Не-не-не-не!.. Тебя вполне достаточно будет. Независимых! Ментов. Вяжут? Хорошо, пусть вяжут. Отсекли? Успокоились? Хорошо-о-о… Нет, жёстко. У нас – жёстко. Их – в последнюю очередь. Прибыл?!! От-лич-но!!! С запретки его пока не выпускай и сведи их, сведи! Пусть пообщаются! Во… молодца… А здо?рово? Нет? Ну, а запах-то, запах? Прекрасно!!! Вот пусть и принюхивается… А сам – доклад. Тут же!.. Да, и в комендатуру, и в гарнизон… Не, туда сам доложу. Распишу… Во-во, под хохлому. Как втянутся, сразу выпускай – пусть едут. И носа никому не казать – нету нас тут и не было! Да-да, бойцам… Ну, на шлагбауме-то – понятное дело!.. Да, и на выезде уже пусть секреты помаячат. Между прочим так… Добро! С латышами пусть менты разбираются. Как до дела дойдёт – они такого понапишут!.. Чё было и чё не было!!! Десантуру-то не помяли? Нет? Это ерунда. Пусть сами… как хотят, так и подают. Как десантуру отправишь, шлагбаум – в гору! Пусть катятся! Да не досматривай ты никого!!! Рожу разбитую увидишь, задерживай – и ментам!.. Остальных – пинком под зад… Да? А тяжёлые есть? Есть? Да?!! Наше дело – сторона… Ай, молодца! А? Чего? Не… Это – как народ схлынет. Нет, и всё! Пусть хоть раз в году поработают! Начнут настаивать – патруль подготовь. Мол, штатное время подошло. И, прежде, чем отвалят, с ними пусть всю зону и пройдут… С ментами, с ментами. Пляж, да-да, пляж… Ничего не надо, нет! Пусть обозначатся только… Молчком. А менты на что? – напряжение на лице Филиппыча заметно спадало. Да и девчонки, украдкой выглядывая из дома, смотрели уже не с тревогой, а заинтригованно, что ли?.. С интересом.

– И не рассусоливай там – нечего лишний раз светиться. Как народ разбросаешь, давай к нам. Ждём, да. А как ливанёт, всё само собой устаканится. Проблемы какие – сразу сюда доклад. Отбой по готовности. Всё, Юр, до связи… Ждём, – и Лёшка протянул трубку Филиппычу.

– Командыр, жрать-то будэм? – улыбаясь уже, спросил Филиппыч.

– Будэм, будэм, – передразнил его Лёха и со счастливым лицом уставился в небеса. Вдруг стало ти-и-ихо тихо – ни ветерка. Лёха со всей дури хлопнул в ладоши и заорал в окно, – Девки-и-и!!! Ща ливанёт!.. Тащи хаванину в дом! Натаха!.. На-та-ха!!!

– А?!!

– Юрка где-то через полчаса-час будет – готовься мужа встречать!

– Закусив подол?

– А як же?!! – вставила Галка, и вот тут-то… всех и отпустило! Окончательно. Девки заметались с террасы в залу, служившую одновременно и раздевалкой, и комнатой отдыха, расставляя по лавкам приготовленную снедь, а мы с Олегом пытались втащить туда освободившийся стол. Причём Филиппыч нам отчаянно мешал, следуя в строго противоположном направлении – он перетаскивал оперативный телефон, наоборот, на террасу. Причём он же нас ещё и торопил, так как ему было «дюже трэба» снимать с костра уху, и именно с нашей помощью. Бойцы-костровые подтапливали каменку – для Юрки, видимо. А Лёха разжигал камин, вполголоса матерясь, потому что никто не удосужился заготовить щепу…

Торжественной процессией, наконец, двинулись «по уху». Мы с Олегом, как бы конвоируя, шли по обе стороны живописной пары. Филиппыч, округлив от страха и напряжения глаза, всё время поворачивался спиной к наседавшей на него со всех сторон Галине, бережно прижимая к груди две бутылки водки. Та орала, что и одной «будя», нещадно его колотя, а он, поминутно вставляя «от бисова баба!», доказывал, что «на тры лытры – стакан», и, стало быть, на пятнадцать – две «пол-лытры тильки-тильки» будет. Сошлись на одной бутылке и ещё «трошки», причём «трошки», по Филиппычу, опять получались стакан, так как меньше меры, он, похоже, не знал. Стакан был налит аж до краёв и мигом опрокинут в баклагу под возмущённое Галкино «цэ ж пол-бутилки, чорт!», и Филиппыч коршуном схватил полную бутылку, а Галка – початую. Филиппыч, с выражением священного ужаса и восторга одновременно, перевернул бутылку над баклагой вверх дном и зачарованно наблюдал, как водка с бульками уходила в булькающее же янтарное варево, отдавая в атмосферу пьянящий пар… Весь вид его как бы говорил – «шо ж я назробыв-то?..».

Мы с Олегом осторожно, не в ногу, понесли баклагу на толстенной осине в дом и тут упали первые капли дождя – тяжёлые… редкие. И едва мы поднялись на террасу, ливень вдарил стеной!!! «Ура-а-а!..!!» заорали на голоса все присутствующие, снова обретя с надетыми венками вид подгулявшей нечисти. Вовсю разгоревшийся костёр мигом почернел, с шипением дав огромный столб густого белого дыма. Но внутри чёрной костровой кучи – пылало, как в аду… Вертеп!

Рассевшись, начали прямо с ухи. Сказать, что она была хороша – вообще ничего не сказать!.. Прозрачный, клейкий бульон в огромных и переливающихся каплях жира давал бы возможность рассмотреть и аккуратные дольки картошечки, и кружочки морковки, и малюсенькие луковки, и что там было ещё… если б не затянувшая всю поверхность толстая и ароматная «ряска» из укропчика, петрушки, базилика и зелёного лучка. Из «ряски» сказочными островами вздымались куски щуки и судака, вокруг которых плавали ломаные кусочки рыбёшки поменьше и нежно-розовые раковые «шейки». Аромат бульона, зелени, «душок» костра и еле угадываемый запах алкоголя… М-м-м… Собственно, это «м-м-м» и было всем, что раздавалось за столом после первого, такого долгожданного, и такого простого тоста – «вздрогнули!..»

Первые три рюмки, положенные в любой компании людей в погонах, прошли спокойно – люди насыщались. И несмотря на то, что это было продолжением, так сказать, банкета, аппетит у всех проснулся зверский. Я несколько напряжённо ожидал именно третьего тоста, так как иногда он сопровождается в таких компаниях каким-то… Излишним пафосом, что ли?.. И я почему-то сразу начинаю чувствовать себя неудобно. Но нет – выпили не чокаясь, но и не вставая и без ненужных речей. За этим столом знали, за что пьют. Галка, правда, помянула по матери «клятую речку». И даже всплакнула. Но вполголоса, тихо. И Филиппыч, против обыкновения, никак на неё не отреагировал, а, глядя в стол, молчал…

У семьи Филиппыча был свой ритуал вкушения ухи – они с Галиной добавили в свои миски по большущей ложке местной, домашней, аж бежевой на цвет сметаны. А Лёха удивил ещё больше – в жирную, донельзя наваристую похлёбку положил ещё и приличный шмат чуть подтаявшего масла. Ел обстоятельно – локтями по-хозяйски на стол, аккуратной горкой складывая ломаный кусочками хлеб. Галка постоянно всем подкладывала и, казалось, что миски превратились в какие-то волшебные «непроливайки». Наконец, народ издоволился и стал откидываться на спинки. И тут Галина, гордо подняв палец, провозгласила:

– На курыном бульоне!.. О!!!

– От бисова баба!.. Уха ж!!! – Филиппыч в сердцах аж ложку швырнул, – З рыбы!.. Утюхала-таки… Куру!!!

– Две!.. – и Галина для пущей убедительности растопырила перед самым его носом два пухлых пальчика.

– Всё… Двойня, – невинно хлопая глазками обронила Наталья. И поймав на себе непонимающие взгляды окружающих, так же невинно и объяснила, – Двойня будет. Раз два раза-то втюхали.

«Филиппычи» мигом порозовели, а за столом все покатились со смеху. Совсем чуть-чуть погодя к нам присоединилась и Галка, а Филиппыч недовольно сопел… хитро и довольно улыбаясь. И – понеслась!

Надежда навыдумывала каких-то шарад с фантами, и все фанты были с театральным уклоном – обязательно нужно было кого-то или что-то изобразить. Потом этот театр превратился и вовсе в театр абсурда – девки поотнимали у нас шмутьё, и, нарядившись мужиками, стали лепить из нас баб. Вульгарных до омерзения, так как косметики своей они на нас не жалели! Наталья, сидя у подведённого и подкрашенного Лёхи на коленях, льнула к его чудовищному «бюсту», сооружённому из тряпья и перекрученного полотенца, и томно сокрушалась, что до сих пор совершенно не понимала лесбиянок. Потом мы с ней оторвали какую-то абсолютно разнузданную джигу, причём я за ней безбожно волочился, уже ничего не боясь, а Алик наблюдал за мной, вылупив глаза, ещё ничего не понимая… В довершение всего вся эта банда сплясала под «Всё могут короли» форменный танец дикарей. Особенно импозантен был Филиппыч – в веночке, с накрашенными губами, и в Натальином льняном сарафане, расстёгнутым практически до пупа!.. Пару раз за время этого балагана Лёха срывался на террасу на противный зуммер оперативного телефона – лично принимать доклады. Пару раз крутить ручку телефона ходил и Филиппыч – передавал на кордон какие-то очередные Лёхины соображения. Наконец-то на улице просигналил УАЗик, и вся толпа, одновременно заорав не то «Юр-а-а-а!!!», не то «Ура-а-а!!!», ломанулась наружу.

Оказывается, дождь уже кончился, и давным-давно рассвело – только тучи мешали об этом догадаться. Сейчас же они рваными клочьями стремительно разлетались во все стороны горизонта, так же стремительно тая на глазах. Отъезжавшие в расположение бойцы и водитель Кирюха рассматривали представших перед ними командиров приблизительно с таким же видом, с каким Филиппыч следил за исчезновением водки в баклаге с ухой. Юра же обозревал всех с явно притворным осуждением и сокрушённо качал головой. Его затащили на террасу и усадили в угол – прям на усыпанный крапивой парапет. Он был до невозможности красив – без фуражки, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами и в «распятнёнке» с расхристанным по плечам воротом-капюшоном. Туда бы ещё тельник, в ворот-то – вылитый был бы морпех. На комбез была наброшена самострочная «разгрузка», из многочисленных карманов которой торчало невиданное количество снаряженных рожков. На коленях – пока ещё не очень привычный «калаш» АК-74. У правой ключицы матово отсвечивала гранатка РГ-42. У левой, рукояткой вниз – «нож разведчика» НР-60. На пузе, в расстёгнутой кобуре – воронёный «макар». Рэмбо!..

Юрка закурил Лёхин «беломор» и, обведя собравшихся взглядом, только было открыл рот, но Лёха перебил:

– Девчонки, зябко… Идите в дом, – и добавил в чуть обиженные глаза супруги, – Надюш, мы щас… Перекурим только, – потом снова огляделся и сказал уже Филиппычу, – Вань, развлеки пока дам – мы скоро.

И всё. Сначала жены, а теперь и старшина спокойно и без всякого выпендрёжа ушли, и сразу стало понятно, что мы оказались на строевом собрании офицеров, объявленном спокойно, без надрыва и абсолютно в соответствии с субординацией. Мы с Олегом тоже потянулись было к двери, но были остановлены Лёхиной открытой ладонью – властно, но без нажима. И приглашающий жест Юрке – мол, давай.

– Так во-о-от… Дежкаром сегодня подполкаш заступил. Из артполка, – начал Юрка и обратил взгляд на Лёху.

– Чмо – гнус и пьянь, – выдал Лёха исчерпывающую характеристику и Юрка продолжил:

– Припёрся он под утро на кордон – «инспектировать объект повышенного внимания»…

– Вмазать на халяву, да на баб поглазеть. А доведётся – и пощупать, – вставил Лёха.

– Да-а-а… Припёрся уже датый. Хорошо датый. С КАМАЗом десанта… Восемнадцать рыл с прапором во главе. Чуть не вся бодрствующая смена со всех постов гарнизона. Красавцы… – сладко улыбнулся Юрка, – Банда, – всё так же сладко и без тени осуждения продолжал Юрка характеризовать прибывших на кордон десантников, – Рукава засучены, стволы наперевес… Береты на затылках не пойми, как держатся – будто гвоздиками прибиты!.. Ну, и понятно, тельники до пупа. Трое после Афгана. Дослуживают по ранению. Прапор тоже за речкой побывал. Короче, приехал этот подполковник и давай на кордоне права качать. Шлагбаум ему подними!.. Наши – ни в какую. Артиллерист, мать его! А прапор уж в мыле весь – десантура по-тихому по пляжу-то разбрела-а-ась… Наши ему резонно вполне – никаких распоряжений, мол, по поводу вас не поступало, а комендатура тут не указ – погранвойска мы, комитет. Да, Лёш, ребят отметить бы?..

Лёха согласно прикрыл глаза и Юрка продолжил:

– Плюнул, значит, артиллерист. Понятно, пообещал всем нашим триста лет дисбата на всех, и дунул за десантом. Что там точно случилось, не понятно пока, но внутреннее расследование… Это как минимум, – подчеркнул Юрка, – Будет. Установят. То, что артиллерист по кострам пошёл, это и с кордона было видно. А вот десантники, впятером, далеко оторвались – метров за сто пийсят-двести. А там – с местными, видать, завелись. Может, бухло не поделили… Может, баб?.. Да не думаю я, чтоб они буром-то попёрли. Ну, приобняли кого… Не без этого. А как не приобнять-то, если они в чём мать родила туда-сюда шастают?.. Пацаны ж ещё, хоть и афганцы. А то, что афганцы-то – ещё хуже, поди. Обезбашенные… без тормозов. Да и вообще соплячьё, из казарм сорвавшееся!.. С оружием. Аборигены, говорят, колья-луки-стрелы похватали – и на них. Взяли их в кружок и пришлось им туго там – сурово они там рубились. Ну, местных, понятно, больше. Тут ребята в воздух шмалять и начали. И всё равно, если б вся хевра их им на выручку не рванула, да местных мордой в песок не поукладывала, сами б не вырвались. Избитые страшно. Но все до единого потом в гарнизон уехали. А местным менты – потом уж – три скорые вызвали. Три!.. Сам через кордон пропускал. Так что они там, видать, затыльниками «калашей» тоже неслабо помахались.

Юрка прикурил потухшую «беломорину» и со смехом продолжил:

– А пока, значит, десант своих-то выручал, – Юрка всё время прихахатывал и еле мог говорить, – местные… в глубоком-то тылу… артиллеристу нашему… тоже… е…ло начистили! И грамотно начистили – сам проверял. А рядом с ним и прапора не было – тот своих в кучу сгонял!.. – Лёха с Юркой уже гнулись, умирая от смеха, а мы с Олегом только неуверенно улыбались. Чё они так радуются – нашего, вроде, били-то?..

– Он там кобуру лапать начал. Так местные пистолет-то отняли и к нам… ну, в сторону кордона… закинули! Ну, бойцы говорят, он за ним и дунул!.. С разбитой рожей-то. А как же?!! Трибунал!!! Да, Лёш, менты потом из местных похватали кое-кого. Включились, в общем. Но уж после того, как десант сам отбился. Тоже явно избитых похватали-то – стало быть, участвовали. Ну, меня уж высвистали к тому времени. Приезжаю. Мразь эта пистолетиком своим размахивает и требует, чтоб его с кордона выпустили. Бобик его уж заведённый стоит. Под фарами. Десант… Его же десант-то! Ещё и в запретку не втянулся – с местными бьётся. А этот, вишь, уже лыжи смазал!.. А как его удержишь? Сами ж его на ту сторону шлагбаума не пустили. Короче, водила его задом сдаёт… ну, разворачивается… чтоб назад, в гарнизон. Так бойцы… Митрохин и… Харченко, сержант. Встали: один перед радиатором, второй – позади бобика. И автоматы на взвод. Не, Лёш – поощри ребят. Весь наряд с кордона поощрить бы надо. И тревожников…

– Ну, сказал же уж! Ты мне рапорт подробный к отъезду подготовь. В двух экземплярах. Про артиллериста – по-подробнее. Я ещё кое-кого поощрю… Завтра. Хотя какой «завтра»? Сегодня уж. Ребят вот повезу сегодня, и по дороге в особый отдел заскочу. Поощрим, поощрим, Юр. Всех, кого надо, поощрим.

Они обменялись недобрыми, всё понимающими улыбками, и Юрка продолжил:

– А тут менты приезжают. Секрет от поста ГАИ заранее доложил. Начальство. Зам начальника РУВД. Майор. А с ним ещё два старлея и капитан. На «волге». Не знаю, то ли оповещение у них так поставлено, то ли тоже оторваться приехали?.. Похоже, в общем… Но – как раз под ЧП. Я их тоже перед шлагбаумом стопарю и рассказываю майору, что люди его там сейчас массовый героизм проявляют, но малость обождать надо. Ну, он с расспросами. Сейчас, говорю. Из первых уст. И – к артиллеристу. Так, мол, и так, личный состав ваш минут через десять готов к убытию будет, а вас пока пусть мой фельдшер осмотрит и первую помощь по необходимости окажет. Ну, на это он сразу согласился! Видимо, надеялся, что мы его тут так подлатаем, что перед начальником гарнизона он, как огурец будет. Но разукрасили его – знатно! Как бы швы не пришлось накладывать. Короче, ставлю свой бобик под его же фары. Типа, для облегчения работы фельдшеру…

– Ай, молодца-а-а!.. – восторженно потянул Лёха, с любовью глядя на замполита, – Да тебя самого поощрять надо!!!

– Это – само собой, – Юрка, придуриваясь, выпятил нижнюю губу. И тут же продолжил, – Загоняю в бобик Рымаря с его сумкой фельдшерской, а сам – к майору. Вон, говорю, в той машине дежурный по гарнизонным караулам сидит, лично пострадавший в борьбе за правое дело на пляжу?. Щас он вам всё и доложит. А у артиллериста нашего мало того, что морда вся разбитая – от него ещё и выхлоп такой, что вокруг мухи дохнут!!! От майора, конечно, тоже чуть попахивало. Ну, так у него ж праздник, как никак. Да и с нашим-то артиллеристом – ну, никак не сравнить. Полез майор в бобик. А я – к вертушке и в комендатуру доклад. Сухо так. Самую суть. Тут дежурный по комендатуре трубку начальнику гарнизона передаёт – он там уже! И комендант тоже. Ну вот, начальник гарнизона у меня всё и выспросил. Про подполковника-то. В деталях. Затем поблагодарил даже. Фамилию-звание мои записал. Давайте, говорит, его сюда уже. Да побыстрее. Десантура уж околемалась и в КАМАЗе сидит. Ну, я их и отпустил. С артиллеристом. Но майор его, видать, здо-о-орово рассмотрел. И обнюхал. А тут и скорые подъезжать начали – сначала одна, потом две сразу. По слухам, есть тяжёлые у них. Как дождь начался, я шлагбаум – в гору. В обе стороны. Частников с пляжа рвануло – мрак!.. Тут-то латыши за всю ночь в первый раз наших погранцов и увидели – на шлагбауме. А из двухсот четырнадцати машин к моему отъезду на пляже всего шестьдесят восемь оставалось – в них самые стойкие гуляки прятались. Кто пешком прибыл, те через дюны пришли. Мимо нас, мимо зоны, то есть. Так же и возвращались. Менты тоже поначалу со всем потоком намылились задержанных развозить. Ну, я майору говорю – давайте под занавес совместное патрулирование с вашими людьми проведём? Чтоб не упустить чего. А там уж и по домам можно. Толковый майор, грамотный – двумя патрульными группами весь пляж прошли. Одна вдоль сосен, вторая – по урезу воды. А потом уж он сам там ими командовал, кому уезжать, кому оставаться. А погранцов наших, что службу правим, таким образом, на всём пляже видели, а во время заварухи, как Борька Нестеров скажет – ни-ни!.. Вот и всё, командир.

– Ну, и молодца! – подытожил Лёха, – давай в парную. Пока не простудился.

Юрку от дверей под белы рученьки ухватили девчонки и потащили париться. Там, в парной, он и раздевался, а Натаха влетала туда за его шмотками, неизменно настежь распахивая дверь, и Юрка визжал, как застигнутая в неглиже девица. Лешка уселся на его место и, задумчиво раскачиваясь, продекламировал:

– Голова, как дульный срез.

В голове – один нарез.

Под фуражкой – ветра свист…, – и, помолчав, закончил как-то неожиданно не совсем складно, – Ну, и пи…дец тебе, артиллерист!

– Лёш, но ведь завёлся-то десант…

– А ты что, хочешь, чтоб на пацанах этих отыгрались? Кому полгода-год до мамки осталось?.. Да, может, и отыграются ещё. Слыхал, среди латышей-то и тяжёлые есть. Вполне могут дело завести. И если докажут чего, то и привлекут. Слава тебе Господи, не пристрелили никого. Но майор этот местный точно знает, что командование у них – пьянь подзаборная. А в армии кто за всё отвечает? Командир!

– Так командир-то у этих пацанов – не подполковник. Прапорщик у них командир.

– Да не переживай ты так за справедливость-то!.. Расследование по любому будет. И прапор твой по любому всплывёт. Тот же самый артиллерист его с дорогой душой и вложит. Оно ему надо – одному за всех париться-то!.. А он – говнюк. И получить должен по полной. Он и так уж года четыре, как в кадрах-то перехаживает.

– Как так?

– Четыре года назад было учение у нас тут. Чуть ниже, правда. Высадка морского десанта. Ваши морпехи. Из Мамоново. Они были в составе «Южных». А среди них, считай, только флот и был. Ну, и десантуры малость. Каунасской. А наш артиллерийский полк – в составе «Северных». И обеспечивал он, понятное дело, огневое противодействие десанту «Южных». Гнус этот тогда майором был. И попёрся он из зоны учений. Да ладно б домой – к бабе попёрся. Когда склеил-то?.. С води-и-ителем! На маши-и-ине!.. Ну, ваши диверсанты флотские… С Парусного, вроде… Его в лесу и свинтили. И антенной от радиостанции по рёбрам высекли. Так вот, по слухам, посредники тогда «Южным» присудили успех, потому как разведданные у них по организации противодесантной береговой обороны отменные были. Огневые точки все, понятно, условно подавили и – уря, победа! Козлу этому подполковника на два года задержали. Залётов у него – и по службе, и так… И всё – по пьяни, да с бабьём. А ведь всё равно, гляди – подполковник!..

Он и ко мне в хозяйство являлся. Дружить. С бабьём опять же, с бухлом. В нашей этой самой баньке попариться. Да на лесном озере. И не один раз.

– И чё?

– А ничё. Раз дальше поста ГАИ не пропустил. Я и не видел его – мой секрет у них машину реквизировал, а всю хевру его пинком под зад с зоны выпер. Он ещё орал, чтоб мне доложили, кто на самом деле сюда едет-то. Машину потом в отряд наш перегнали, и что там сталось, я и не интересовался. А в другой раз лично с тревожной группой выехал, свинтил их всех на границе зоны и в наш особый отдел сдал. С тех пор не совался больше.

– И решил ты его, Лёша, теперь окончательно добить и в народное хозяйство сплавить. Так что ли?

– Да кто ж его выгонит-то? У нас горазды только лихих пацанов увольнять!.. А говно… Оно вечно… всплывает. И кто сказал, что сразу гнать надо? В Забайкальском округе, к примеру, целый подполковник – во, как нужен! – и Лёха весело рассмеялся.

– И всё-таки, Лёш, наши же виноваты-то.

– А я тебе что говорил? Наши же накосорезят, а Лёха – расхлёбывай!.. – и он с размаху двинул меня кулаком в плечо. Приласкал, стало быть.

Юрка уже доедал свою порцию ухи через частые стопочки – чтоб от коллектива не отставать. А Натаха – её энергии можно было только позавидовать – вытащила-таки девчонок выкупаться в озере. Они там орали и визжали на весь лес, а мы все по одному за ними подглядывали, за что они в нас шишками швырялись. Через костёр, правда, попрыгать не удалось им – хоть угли его ещё и дымились, но развалились они по земле диаметром метра в три аж. Как по новой все собрались в баньке, немножко попели – Юрка, оказывается, здорово на гитаре играл. Причём на семиструнной – редкость. А тут и Кирюха приехал и всех нас в два эшелона в расположение перевёз. Лёшка распорядился с собой забрать только спиртное, а сам бродил по бане, шепча губами и загибая пальцы – считал бойцов в нарядах. Потом долго мучился, как бы поестественнее «забыть» в бане противогазную сумку с восьмью бутылками курземского пива, и, в конце концов, просто бросил её на террасе под лавкой.

А ближе к вечеру того же дня мы подъезжали к воротам судоремонтного завода в Тосмаре. Лёшка послал Кирюху на проходную, чтоб нам открыли ворота. Но остановиться велел метров за двадцать до трапа – чувствовалось, что он не очень-то уютно себя ощущает среди одних флотских в своей зелёной форме сухопутного служаки. Мы уже обменялись всеми мыслимыми и немыслимыми адресами и телефонами, и куда только друг друга не пригласили – вплоть до Барнаула, Питера и Москвы!.. А он всё стоял поодаль и, чуть склонив голову, наблюдал, как сновали туда-сюда по трапу матросы по своим ремонтным делам, каждый раз отдавая кормовому флагу честь. Услышав короткую флотскую команду по палубной трансляции, он как-то даже подавался к ней ухом вперёд и коротко поводил подбородком – типа, ишь ты… – при звуках предваряющего её горна. Видно было, что всё это ему очень нравится, и в глазах его читалось – «порррядочек!..». Но обернувшись к нам, широко улыбнулся и сказал:

– Ох, и суетно тут у вас!.. Шумно…

Лёшка уже уселся на правое сиденье УАЗика, как Кирюха вытащил из него огромную, укрытую полотенцем корзину, и, поставив её на причал, рванул со всех ног за руль. Плоды «охоты-рыбалки». И возражать было бесполезно. Да и некому – УАЗик уже стремительно удалялся к проходной.

Сначала мы собирались к Лёшке чуть ли не на каждый выходной. Потом стали подгадывать под «длинный» сход. Потом – на какой-нибудь большой праздник. Потом – по пути в отпуск. Или по пути обратно. Но так ни разу и не собрались. Нет, сидя по ночам в нарядах, мы постоянно созванивались с ним по оперативному телефону – уж позывной-то на всю жизнь врезался! И он неизменно звал к себе, передавая приветы от всех «своих».

И вдалбливал нам в головы, что приезжать можно вообще в любое время, так как не застать начальника заставы на заставе – немыслимо. О том, что ему дали-таки майора, мы узнали в Балтийске. О том, что квартиру – уже в Гданьске. Дали почему-то в Елгаве, и Лёха сокрушался, что Надежда уехала обустраивать гнездо, и он её месяцами теперь не видит – какие ж выходные у пограничника-то, да ещё начальника заставы?..

Позже, валяясь в Ростовском эвако-госпитале, я узнал от приехавшей из Москвы жены, что звонил какой-то Лёша из Прибалтики. И что он тоже лежит в госпитале. И ждёт решения военно-врачебной комиссии на демобилизацию. Алик в это время уже торчал в Таллиннской дивизии ОВРа с кучей проблем и при отсутствии всяких перспектив. Так и не собрались.

А вспоминаю я его в последнее время довольно часто. Как ему там вообще живётся-то? И в какой квартире? И на какие деньги? В новой-то и независимой Латвии – бывшему чекисту-закордоннику, который так старался постичь душу коренного латыша?..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.