Фулинские могилы

Фулинские могилы

Семь часов утра. Солнце едва пробивается из-за облаков. Дымки из труб высоко взвивались к небу, что доказывало низкую температуру. У моих дверей стоит тарантас, запряженный тройкой сытых лошадей Нерчинского казачьего обоза. За тарантасом виднеется двуколка, а за ней 6 человек конных казаков. Я и есаул Кениге садимся в тарантас. Переводчик мой, китаец Иван, которого мне прислал дзянь-дзюнь, усаживается в двуколку, 3 казака впереди, 3 сзади, и мы выезжаем со двора. Я еду осматривать так называемые «Фулинские могилы», в 7 верстах от Мукдена. Несколько дней перед тем я просил нашего комиссара, чтобы он устроил мне эту поездку, с разрешения дзянь-дзюня. Тот охотно согласился и приказал смотрителю дворцов встретить меня.

Пальто у меня на лисьем лапчатом меху, очень теплое. Шапка меховая, тоже лисья. Но, несмотря на это, лишь выехали мы за город, как ветер, точно огнем, стал жечь мне щеки. Было это приблизительно в половине декабря. Такого холодного ветра я в России не помню. Смотрю на моего кучера-казака – у того правое ухо стало совершенно белое.

– Оттирай скорее рукавом! Три его хорошенько! – кричу я.

Казак усиленно принимается тереть. Оглядываюсь немного в сторону, смотрю: у конвойного казака щеки побелели. Ему тоже велю оттирать.

Окрестности покрыты снегом. А жаль, летом здесь должно быть очень красиво. В особенности привлекательны здешние деревья. Ну, просто, каждое так и просится на полотно. Все они какие-то удивительно раскидистые. Вдали, то там, то сям, виднеются кумирни, часовенки, памятники, молельни, башенки. Одним словом, куда ни взглянешь, нет места, которое не было бы китайцем облюбовано. Едем быстро. Сытые кони на морозе так и рвут вперед. Вдали, на белоснежном горизонте показался темный лес. Ближе, ближе – и вдруг на темно-синем фоне, среди гущи деревьев, освещенные ярким солнцем, точно зарница какая, заблестели разноцветные черепичные крыши дворцов и кумирен. Красота удивительная! Проезжаем еще с версту и останавливаемся у ворот высокой стены. Здесь нас встречает, с униженными поклонами, старик-привратник с ключами в руках. Другой китаец, помоложе, пускается куда-то бежать, должно быть, дать знать смотрителю. Смотритель этот был у меня вчера, накануне отъезда. Он оставил мне свою визитную карточку, отпечатанную по-русски на белой бумаге. На ней значилась надпись: «Довен, – желтопоясный Принц Императорской крови, заведующий Фулинскими могилами».

Не успели мы с Кениге подойти к воротам, как уже является и Довен, небольшого роста, в желтой курме, лицо в веснушках. На носу у него красовалось то самое золотое пенсне, которое я подарил ему вчера. Идем к воротам. Невольно останавливаюсь и любуюсь ими. Они изукрашены разноцветными кафелями. Цвета замечательно подобраны. Всё гармонировало одно с другим! Какие рисунки, как всё отлично пригнано, сработано! От всего веяло глубокой стариной. Хотя бы от этого, чуть не в охват толщиной, дубового запора, от этих львиных морд с кольцами, от резных железных петель, на которых держались ворота, и тяжелых медных цепей. Боже, как всё хорошо! Вот куда бы привести моего приятеля, Владимира Васильевича Стасова! Вот где бы он поахал и полюбовался! Калитка в воротах растворяется, и я вхожу в сосновый парк.

Трудно описать впечатление, которое охватывает меня здесь. Я стою как очарованный. Передо мною возвышались вековые деревья, одно красивее другого, с вершинами, слегка запорошенными снегом. Через весь этот парк, насколько хватало глаз, пролегала широкая аллея, а в конце ее виднелась кумиренка, точно на картинке писанная. Кругом торжественная тишина. Невольно хотелось молчать. Более подходящей обстановки для могилы императора и не придумать.

Наконец мы двигаемся вперед. Идем, идем, и вдруг выходим на поперечную аллею, гораздо шире первой. По ней, по обе стороны возвышались огромные каменные статуи разных животных и чудовищ. Вот верблюд; дальше лошадь, еще дальше не то собака, не то лев. Все они стоят на высоких постаментах, изукрашенных различными орнаментами. Как постаменты, так и самые фигуры уже сильно пообветшали, выветрились и покрылись мхом. По всему видно, что они стоят здесь не десятки, а сотни лет. Долго хожу я, смотрю и не могу налюбоваться. Для меня, как для любителя старины, всё это в особенности было интересно. Здесь, что ни шаг, то приходилось в удивлении останавливаться и широко раскрывать глаза. Иду, иду по этой аллее и упираюсь в ворота с аркой. Ну что за прелесть эти ворота!

– Александр Николаевич! – кричу Кениге. – Вот начинайте отсюда снимать, эти ворота.

– Я вот это чудовище снимаю. Ведь и оно тоже интересно! – спокойно отвечает мой дорогой спутник.

Постепенно переходя от одной фигуры к другой, он все их фотографирует. Отсюда направляемся по той же аллее, только в другую сторону. Попадаем в какую-то высокую часовню. В ней стоит гигантская каменная черепа ха. На черепаху установлен, саженей 5 вышиной, каменный же памятник, в виде доски, с надписью на обеих сторонах, по-китайски, и, ежели не ошибаюсь, по-тибетски. Что гласит эта надпись, я не мог допытаться от моего переводчика. Он, как и всегда, одно твердил: «Шибко, шибко старое». Отсюда, с этой часовни, виднелся просторный чистый двор, мощенный камнем. Впереди, через эту площадку, возвышались такие же солидные ворота, дубовые, резные, украшенные различными бронзовыми шляпками, бляхами и львиными мордами с кольцами.

Опять и здесь такой же колоссальный дубовый запор, который только двоим под силу поднять. Ворота открывают, и перед нами, точно в сказке, вырастает целый ряд дворцовых построек, вроде тех, что мы видели в Мукдене, только несколько старее. Все они такие же вычурные, так же украшены резьбой и раззолочены. На одном, самом высоком дворце, мне в особенности понравилась крыша. Снег на ней стаял, и коричневато-желтые черепицы блестели на солнце, будто золотые. Между ними резко выделялись бронзовые фигурки, в виде стаканчиков. По обоим углам и посредине возвышались драконы, и от них спускались на крышу бронзовые цепи. Что эти цепи должны были обозначать, то ли, что драконы побеждены и прикованы, или что другое – уже не могу объяснить, только я хорошо рассмотрел их в бинокль.

Вхожу вовнутрь здания. Здесь, на небольшом возвышении, стоят два роскошных кресла с мягкими подушками, а рядом столик и на нем лежит мячик.

– Для чего эти кресла? – спрашиваю переводчика.

– А сюда ежегодно, в день рождения императора, прилетают души его и императрицы. Они садятся в эти кресла, едят любимые кушанья, которые для них нарочно в этот день приготовляют, и играют в мяч. После чего они улетают.

Переводчик, видимо, всему этому верил. Кениге снял с кресел фотографии очень удачно.

Отсюда идем в жилое здание, чтобы погреться.

Здесь уже наш милый и любезный Довен приготовил угощение: чай, печенье и бутылку китайской водки под названием суля. Запах у ней отвратительный, резкий. Наши офицеры ее не пьют, казаки же и солдаты ею не брезгают. Некоторые так ее полюбили, что даже предпочитали русской водке, главное џ за то бесценное качество, что от нее можно быть пьяным подряд двое суток, стоит только на другой день выпить холодной воды. Так, по крайней мере, меня уверяли казаки. У нас тоже была взята с собой закуска: разное жаркое, консервы, бутылка смирновской водки и киевской наливки. Эту последнюю я специально взял для Довена, зная, что всем китайцам она очень нравится. Но наш путеводитель, оказывается, любил и смирновку. Пока мы закусывали, он сам, без особых приглашений, порядочно-таки и из той и из другой бутылки поубавил. Смотрю, он стал уже очень веселый и разговорчивый. Походка у него сделалась быстрая, порывистая.

– Туда, туда! – кричит он мне и тащит за рукав. Желтая курма его распахнулась. Павлинье перо на шапке съехало в сторону.

– Он зовет ваше высокоблагородие показать вам могилы! – почтительно объясняет мне Иван-переводчик. Он тоже порядочно выпил. Но только на него водка иначе подействовала. Узенькие глаза его слипались, и ему заметно хотелось спать.

– Ну пойдем, пусть показывает! – говорю, и мы все направляемся за Довеном.

Обходим кругом дворца с желтой блестящей крышей и попадаем на узенькую площадку. На ней возвышался каменный саркофаг, так аршина два высоты и сажени две длины. На саркофаге водружены три каменных фигуры, наподобие тумб. Все это было старо и поросло зеленоватым мхом. Кениге, конечно, сейчас же сфотографировал эту прелесть, а затем мы направляемся узенькой нишей сквозь стену. Только миновали ее, как упираемся в другую стену. За ней виднелся холм с развесистым деревом.

Проход в стене, должно быть, как похоронили богдыхана, заделан, замуравлен, и на этом месте красуется теперь, как бы печать, из превосходных разноцветных изразцов.

– Вот, ваше благородие, под этим деревом и похоронен богдыхан, – многозначительно говорит переводчик и показывает рукой.

– Когда наши войска заняли Мукден, то здесь на этом холме стоял часовой, чтобы охранить могилы от разрушения боксерами.

– Ну, Иван, поблагодарите очень господина Довена за любезность, что показал нам могилы. Просите, чтобы приезжал ко мне в гости! – говорю я, когда все мы вышли обратно па прежнюю аллею с каменными фигурами.

Довен, с умильной улыбкой, низко кланяется, приседает и сжимает перед собой кулаки. Лицо его раскраснелось и сделалось потное от усиленной ходьбы. К толстым войлочным башмакам прилипли комья мерзлой грязи. Медленно, без разговоров, вторично проходим мы через эту чудную сосновую рощу. Когда идешь по ней, то и разговаривать не хочется. Все бы прислушивался к её тишине. Наконец прощаемся с Довеном, даем на чай прислуге, сторожам, которые ходили за нами, отпирали двери, расчищали дорожку и смахивали снег с фигур для фотографирования. Садимся в тарантас и едем, не прямо домой, а заезжаем еще на хутор дзянь-дзюня, где у него находится рассадник изюбрей. Это род оленей, которых молодые рога, еще не успевшие окрепнуть, содержат в себе клейкое вещество, очень ценимое китайцами. Они верят, что вещество это возвращает молодость и исцеляет от многих болезней. Прежде, когда изюбрей не умели разводить домашним путем, пара таких рогов ценилась до 600 руб. и более.

Подъезжаем к высокому тыну. Старик-привратник, в синей ватной курме и в коричневой меховой шапочке, встречает нас и ведет показывать оленей. Они гуляли на дворе, разделённые по возрастам, досчатой перегородкой. Маленькие отделены от подростков, а последние от стариков. Я насчитал всех около 50 штук. Молодежь очень ручная. Близко подходит, обнюхивает руки и ожидает подачки. А вон там в загоне заперты старики, самец и самка, огромного роста, выше лошади. Рога у самца широкие, развесистые. Масти темно-бурой с пятнами. Вхожу туда вместе с привратником, у которого была в руках длиннейшая палка. Самец, как только заметил нас, начинает глухо рычать, вытягивает шею, свирепо закатывает глаза под лоб и грозно, медленно, начинает наступать на нас. Мы скорей, давай Бог ноги, удираем восвояси. Привратник объяснил, что такой изюбр одним ударом рога может насмерть уложить человека. Нам все-таки удалось сфотографировать, как стариков, так и молодых.

Уже наступили сумерки, когда мы вернулись в Мукден.

Дня через два мне удалось вторично попасть в Мукденский дворец, вместе с Кениге, и сфотографировать часть хранящихся там древних ваз. От начальника штаба принесли печать. Опять явились те же два чиновника от дзянь-дзюня, и тот же милейший Илья Ефимович повел нас в склад, где хранились вещи. На этот раз за нами шла целая команда солдат. День был солнечный, но морозный. Вообще в Маньчжурии, как я заметил, погода очень равномерна и постоянна. То же было в прошлом году и в Гирине. Как начнутся морозы, так уже и стоят без перерывов целую зиму, месяца три.

Но вот печати сняты, и мы входим в казнохранилище. Я приказываю вынести два стола и поставить их на площадке. Затем открываю один шкаф, другой, третий – и останавливаюсь в недоумении. С чего начать? Одна вещь интереснее другой. Все они стоят на подставках. И на каждой подставке, на дне, золотыми иероглифами обозначено, к какой династии относятся вазы. Вообще порядок тут был большой. Но пыли, пыли, не оберешься. И откуда она взялась! Шкафы были плотно закрыты. Наконец решаюсь. Солдаты берут вазы, выносят их на свет Божий, смахивают пыль и ставят на стол. Я и забыл сказать, что на этот раз, кроме Кениге, пришел с нами, по моей просьбе, еще другой любитель-фотограф, капитан 1-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Добжанский, большой знаток и специалист своего дела. У него было несколько аппаратов. С собой он взял сегодня самый большой. Итак, мы приступаем к делу. Расставляем вазы, снимаем по две, по три. Под конец устанавливаем группу и снимаем разом полсотни ваз. Группа вышла очень удачна. Каких только тут не было чудных вещей! Вот бы где любитель антиков мог полюбоваться. Покончив с работой, я искренно благодарю Илью Ефимовича, а также команду нижних чинов и еду домой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.