ГЛАВА IX. ПРОФЕССИЯ: КОСМОНАВТ

ГЛАВА IX.

ПРОФЕССИЯ: КОСМОНАВТ

«Разминайтесь в нужных частотах!». — Вопросы для «Опроса». — Циркуляр для «господ инженеров». — Экзаменационные страсти. — Человек или автомат. — На борту — порядок!

Крутит наш комплекс виток за витком, сменяются на борту день и ночь, но лишь металлические шторки на иллюминаторах создают иллюзию ночи. Только 20 минут в течение времени витка за бортом темно. Это уже кое-что, в первые дни на орбите солнце вообще не заходило за горизонт.

Утром я спустился в «Союз-35», чтобы продолжить подготовку корабля к нашему возвращению. Кстати, я не оговорился — действительно спустился, если под спуском иметь в виду перемещение в направлении к центру Земли. Ведь станция с пристыкованными к ней кораблями плыла тогда, вытянувшись в струнку к поверхности планеты. Это так называемый режим гравитационной стабилизации, ранее неизвестный, никем не предсказанный, открытый совсем недавно в ходе первой длительной экспедиции на «Салюте-6». Повинуясь законам небесной механики, станция в таком положении — строго вертикально — постоянно, по мере своего вращения вокруг планеты, поворачивается (относительно, скажем, стороннего неземного наблюдателя) и всегда остается обращенной «торцом» к земной поверхности.

Авторами и исполнителями этого динамического режима стали космонавты Юрий Романенко и Георгий Гречко — первый основной экипаж «Салюта-6». Поначалу, занявшись природоведческими и народнохозяйственными наблюдениями, они испытывали трудности. Из-за вращательного движения комплекса вокруг центра масс получалось так, что интересовавшие их объекты либо уплывали из иллюминатора и надо было то и дело менять позицию, либо вовсе исчезали из поля зрения.

Тогда экипаж и предложил для подобной работы, а также для технологических экспериментов, которым мешают всевозможные ускорения станции из-за двигателей ориентации, режим гравитационной стабилизации. Его открытие — пример неожиданностей, подстерегающих специалистов даже в такой классической, устоявшейся дисциплине, как небесная механика. А ведь, казалось бы, могли же предвидеть такой режим ученые-баллистики, умеющие решать куда более сложные задачи...

Нечто похожее произошло и со мной, когда я впервые стартовал в космос на «Союзе-6». Я не мог тогда сориентировать корабль по звездам, потому что не был в состоянии определить свое собственное положение в аппарате. Разумеется, в нем царила темнота, этого было достаточно, чтобы потерять представление, где «низ» и «верх», где «стены» и «потолок». На Земле точное представление об ориентации в направлении «верх-низ» дает сила тяжести, а в космосе этот привычный компас отказывает. Как ни странно, это открытие было неожиданностью...

Я в «Союзе-35», далеко от орбитальной станции, но прекрасно улавливаю, когда «Днепры» приступают к утренней физзарядке: станция вибрирует, особенно это заметно, если кто-то начинает растягивать амортизаторы для тренировки рук. Вроде бы что значат каких-нибудь 50-70 килограммов по сравнению с тоннами массы орбитального комплекса! Тем не менее наш дом раскачивается, и ощутимо. Страшного ничего нет, важно только растягивать амортизаторы с частотой, отличной от частоты колебаний, присущих самой станции, как и любой другой конструкции, чтоб не возникала опасность резонанса, прогрессирующих колебаний комплекса...

Пока «Днепры» завершают свой утренний туалет, прикидываю, как лучше выполнить всю запланированную на день программу. До отбоя еще далеко, хотя бодрствуем мы целых 16 часов — это по написанному режиму, на самом деле мы спим, как правило, не более 5 часов в сутки.

Собственно, «полезная» работа — научные эксперименты, наблюдения — занимает 6-8 часов, остальное время уходит на всевозможные обслуживающие операции. Для нас, экспедиции посещения, сделали исключение, разрешив отбой не в 23 часа, как у основного экипажа, а в полночь.

Сегодня дежурный оператор ЦУПа спросил, в каком объеме уже выполнена, по нашим оценкам, программа научных экспериментов. Пришлось подвести приблизительные итоги. Вышло, что процентов 80-85 запланированных дел мы уже осилили.

Систематически контролируя ход нашей работы, ЦУП старается не дергать по пустякам, не отвлекать экипаж, не сбивать с ритма: короткий обмен информацией, уточнение задания, консультации — вот и все. Есть у нас и эксперименты, вовсе не требующие радиообмена. Вот, например, эксперимент «Опрос». На мой взгляд, весьма важный и для сегодняшней космонавтики, а тем более для будущих длительных полетов, в том числе и в дальнем космосе. Впрочем, предмет «Опроса» — изучение психического состояния космонавтов — важен и для обычной деятельности людей.

Каждому из членов экипажа предлагается письменно ответить на девять групп вопросов, касающихся изменений аппетита, вкусовых ощущений, сна, самооценки активности движения, изменения внешности, потребления, препаратов из бортовой аптечки, а также использования свободного времени. Кроме того, к нашему полету советские и венгерские специалисты подготовили дополнительный вопросник, с его помощью предполагается установить эмоциональное состояние космонавтов, взаимоотношения между членами экипажа.

Проанализировав самооценки, сравнив их с полученными ранее, специалисты смогут установить динамику адаптации, понять характер психологической перестройки, выделить наиболее уязвимые зоны. Тест позволяет оценить такие индивидуальные переменные, как круг и направленность интересов, эмоциональная устойчивость, настроение и работоспособность. Иными словами, психологи стремятся проследить изменение отношения к внешним раздражителям, воздействующим на космонавтов в полете.

Специалисты накопили уже интересный материал об адаптации человека к необычным условиям, есть у них и данные нескольких международных экспедиций, в том числе советско-американского космического полета. Но это только начало; психологические аспекты профессии космонавта, специфика столь неординарных коллективов, как экипаж космической экспедиции, особенно интернациональной, еще мало изучены специалистами, и каждый полет дает пищу для размышлений.

Уже сейчас они с полной определенностью отмечают, что в первую очередь космонавт реагирует на изменения в еде и сне, на уровень внешних раздражителей: звук, цвет, температуру... Сразу же привлекает его внимание и необычность ощущения опоры, неоднозначное представление о положении своего тела в пространстве. А вот на физические усилия, чтобы передвигаться и принимать ту или иную позу, космонавт обращает внимание лишь после трех — пяти суток полета...

Я много раз на страницах этой книги употреблял термины «космонавт», «профессия космонавта». Думаю, стоит если и не сформулировать эти понятия, то хотя бы очертить тот круг знаний, навыков, личных качеств, необходимых людям этой редкой пока профессии.

Когда-то, еще перед первым моим стартом, я сказал, что космонавт — «это обычная профессия в необычных условиях». Но ведь необычные, даже экстремальные, условия не редкость и на Земле. Цену им знают полярники и пожарные, диспетчеры Аэрофлота, летчики и моряки, да, впрочем, всех не перечислишь...

Морякам-подводникам, как и нам, приходится подолгу жить и работать в ограниченном пространстве, в искусственной атмосфере, постоянно общаться с узким кругом лиц. И они вынуждены переносить шумы, вибрацию, ощущать недостаток движения, испытывать чувство оторванности от дома, родной земли.

Кстати, именно в морской стихии приходится нам проводить напряженные тренировки перед полетом. Я имею в виду «учения», когда моделируется приводнение космического корабля в штормовое море. Испытывать жестокую болтанку, сидя в креслах-ложементах,— это еще не самое неприятное. Проигрывается и аварийный вариант. Отцепившись от крана, корабль плюхается в воду и становится игрушкой разгулявшейся стихии. Как ни качает, но это пока терпимо, по крайней мере сидишь в кресле, тебя не бьет о выступы интерьера. Но вот команда: «Покинуть корабль!» Отстегнуты ремни, и тут уж берегись: надо не просто избежать столкновений со стенками корабля, но и, открыв люк, выбраться наружу. В скафандрах, с прикрепленными к ним плавсредствами и НАЗом — носимым аварийным запасом — это почти цирковой трюк. Так что приходится попотеть в буквальном смысле слова. Снаружи соленый пот смывается не менее соленой водой, но легче не становится. Плавсредство — это просто надувной оранжевый мешок под мышками, утонуть он не даст, но ты как взлетающий на штормовой волне поплавок.

В такой обстановке нужно вскрыть НАЗ и достать из него радио- и светосигнальные средства, чтобы по этим ориентирам тебя могли отыскать моряки-спасатели.

Менять скафандры на гидрокостюм и наоборот приходилось после нескольких часов плавания «Союза» в штормовом море, а это — серьезное испытание даже для тренированного вестибулярного аппарата. К тому же переодеваться приходилось в отчаянной духоте: инструкторы ввели «отказ» — «неисправность в энергопитании системы кондиционирования и вентиляции...»

Да, космонавты познают трудности многих «земных» профессий, но кроме того, они вынуждены испытывать длительное время невесомость, ставящую многие привычные понятия с ног на голову.

Вот и другая особенность нашей профессии — подготовка к полету длится неизмеримо дольше самого полета. К тому же нет, пожалуй, такого навыка, который рано или поздно не пригодился бы на борту космического корабля или долговременной станции.

Часто спрашивают, какое образование должен иметь космонавт, какой необходим ему объем знаний? Ответить могу, исходя из своего опыта.

Окончив Московский авиационный институт, я, признаться, и не предполагал, что мне, например, пригодятся некоторые полученные в его стенах практические навыки и теоретические знания по сварке. И вот в 1969 году неожиданно понадобился этот старый «багаж»: на «Союзе-6» мне пришлось выполнить первую космическую сварку. Разумеется, перед полетом я много тренировался, но давалось все гораздо легче, быстрее.

А как я жалел перед вторым своим космическим полетом, что не овладел английским. В школе и институте, даже в аспирантуре учил немецкий. Участие в программе «Союз» — «Аполлон» потребовало срочно освоить английский. И тут туго мне пришлось: ведь раньше было гораздо больше свободного времени... Вот и посудите сами, много ли должен уметь космонавт?

Программа нашей подготовки строится так, что знания охватывают практически все аспекты полета, все его элементы. Тем не менее очень трудно предусмотреть любую «мелочь». Вот почему в полной мере относим к себе мудрую сентенцию из старого циркуляра Морского технического комитета:

«Никакая инструкция не может перечислить всех обязанностей должностного лица, предусмотреть все отдельные случаи и дать наперед соответствующие указания, а поэтому господа инженеры должны проявлять инициативу и, руководствуясь знанием своей специальности... прилагать все усилия для оправдания своего назначения».

Плакат с этими словами висит на стене у нас в греческом зале. Думается, они очень точно определяют тот поистине бесконечный перечень знаний, а главное, сам образ мышления не «господ», но инженеров от космонавтики...

Этот старый циркуляр и натолкнул меня на мысль обобщить накопленный нами опыт в виде своеобразных заповедей космонавта. Должен оговориться, что некоторые мысли были высказаны еще Сергеем Павловичем Королевым. Итак, вот они:

помни, что в инструкции всего не предусмотришь, настоящий космонавт должен знать немного больше, чем она предписывает;

инициатива инициативой, но старайся всегда придерживаться инструкции, иначе тебя посчитают недисциплинированным, а на тренировках еще и снизят оценку;

если ты на орбите, никогда не спеши, даже в том случае, когда что-то произошло: секунда на орбите ничего не решает;

старайся всегда советоваться с ЦУПом, но и сам проявляй инициативу;

помни, что космический корабль — не самолет, а поэтому, если какая-нибудь динамическая операция не получается сразу, не старайся ее выполнить простым повторением;

выдавая в полете команды на управление, будь внимателен; для этого всегда контролируй свои действия по пульту и мысленно;

терпение, способность овладеть своими эмоциями — эти качества необходимо постоянно вырабатывать;

не сочиняй, точно записывай и наговаривай, что видишь и чувствуешь;

летай дольше, помни: полет стоит дорого;

героем можешь ты не быть, но космонавтом быть обязан...

...После завершения обширной программы подготовки — волнительная пора: экзамены, зачеты (и практические и теоретические). Только в отличие от любой студенческой сессии их огромное множество. Перед каждым полетом надо выдержать по 30-40 таких испытаний. Оценки идут по обычной пятибалльной системе, но экзаменаторы признают только отличные ответы: одна-две четверки допускаются в порядке исключения, а уж тройка вообще исключена.

К каждому экзамену готовимся очень тщательно, засиживаясь далеко за полночь. И все же, когда приходит момент встречи с комиссией, чувствуешь знакомый каждому студенту предэкзаменационный «мандраж».

Хотя почти все члены комиссии знакомые коллеги-специалисты, но экзамен есть экзамен, во время которого жди любых сюрпризов. В приеме экзаменов участвуют несколько сот квалифицированных разработчиков ракетно-космических систем. А ты перед ними — один-одинешенек, и, конечно, без шпаргалок!

Билеты предлагают редко, чаще всего кандидату на полет задают вопросы. За экзамен их набирается порой до полусотни. Так было, когда мне пришлось, например, сдавать систему управления движением.

Как и на всяком экзамене, не избежать и каверзных вопросов, и просто неожиданных, что называется, на сообразительность. Послушают члены комиссии иной ответ, отметят, логично, мол, рассуждает кандидат, да только первоначальная техническая подготовка слабовата...

А за этим в лучшем случае следует рекомендация комиссии — готовиться к пересдаче. Прошло время, не смог повысить уровень, получил тройку — и, как говорят, прощай надежда.

Особенно внушительная комиссия на комплексном тренажере. Нас с Берци почтили высоким вниманием более пятидесяти человек. Представьте, как пришлось поволноваться на этой генеральной проверке.

Вот как, например, на тренажере «сдают стыковку»: по устланным красной дорожкой ступенькам экипаж поднимается в макет корабля «Союз» с отрезанным за ненадобностью приборно-агрегатным отсеком. Задраен гермолюк. Космонавты общаются теперь с экзаменаторами только по радио.

Члены комиссии, обосновавшись у пульта управления, распечатывают конверт, который мы выбрали сами, удостоверив подписями. Естественно, содержание узнаем только теперь: «Ручное причаливание».

На бортовом телеэкране появляется станция, постоянно увеличиваясь в размерах. Слышим команды, сами комментируем наши действия. Шумят двигатели: мы «летим»!

Докладываем: «Работают двигатели причаливания и ориентации, дальность — 90 метров, видим станцию. Подходим, дальность — 50, скорость — 0,3 метра в секунду».

На телеэкранах комиссии та же картинка, но вдобавок еще и наши лица — важно не только справиться с операцией, но и сделать это спокойно, уверенно, без внешнего напряжения.

«Облетаем» станцию, видим стыковочный узел, сигнальные огни. Скоро «касание». Все, «состыковались».

Надо сказать, все тренировки мы прошли хорошо.

Берталан на всех теоретических экзаменах получал одни пятерки.

Он готовился добросовестно и тщательно: проработал все более или менее существенные моменты предстоящего полета.

Но сдача экзаменов — это еще не все. Теперь кандидатам предстоит беседа с техническим руководителем, который дотошно знакомится с нашими ведомостями; не приведись если обнаружится четверка, да еще с каким-нибудь замечанием! Тут уж придется кандидату и краснеть и бледнеть... В следующий раз такого не допустишь.

Достается на собеседовании и дублерам, к ним тоже никакого снисхождения; летишь не летишь, а изволь подготовиться не хуже основного экипажа.

И все-таки главное испытание — это сам полет, где все проверяется от начала и до конца. И опыт каждого такого экзамена — со всеми его плюсами и минусами — в свою очередь становится предметом изучения, ценным пособием для космонавтов, для специалистов — разработчиков космической техники и тех, кто создает программу научных экспериментов на орбите...

Порой можно слышать мнение, вроде бы подкрепляемое успешными, проделанными с ювелирной точностью рейдами межпланетных автоматических станций: а нужен ли вообще на борту космонавт, ведь стартуют же на орбиту и благополучно стыкуются со станцией беспилотные транспортные корабли! Да и сама станция, как полагают некоторые специалисты, может и должна длительное время работать в автоматическом режиме, выполняя сложные научные эксперименты, «наблюдая» и фотографируя Землю, космонавтам в этом случае останется только ненадолго посетить станцию, привезти новые образцы для исследований и технологических экспериментов, кино- и фотоматериалы, проделать ремонтно-восстановительные работы и вернуться назад, прихватив с собой продукцию орбитального автомата. Есть и промежуточный вариант: экипаж трудится на орбите, скажем, три-четыре месяца, затем станция действует в автоматическом режиме, потом снова экспедиция посещения и так далее...

Нынешний уровень науки и техники вполне позволяет создать такие космороботы, и, несомненно, многие задачи автоматы выполняют точнее и быстрее человека. Они безукоризненно справятся с любой формализуемой операцией, то есть с процессом, который можно выразить языком математических символов, запрограммировать. Там, где нужно с особой, часто недостижимой для человека точностью выдать сложную команду, проследить ее исполнение, мгновенно проанализировать ход операции и внести необходимые поправки, автомат незаменим. Он может и самообучаться, быть гибким и даже в известной мере находчивым. И уж конечно ему неведомы страх, растерянность, чувство дискомфорта...

Но неспроста я оговорился по поводу находчивости автомата — «в известной мере». Да, при нештатной ситуации робот молниеносно переберет все записанные варианты, но окажется беспомощным, если в его электронной памяти не предусмотрена та или иная ситуация. Я не имею в виду сложные и весьма совершенные роботы, которые способны к избирательности «мышления», могут обобщать поток самой разноречивой информации, а главное — принимать однозначное решение. Ни по габаритам, ни по надежности эти лабораторные образцы еще не подходят для практической космонавтики.

Как раз слабости нынешней, а вероятно, и будущей автоматики подчеркивают силу человека, обладающего моторным ассоциативным мышлением; даже не перебирая в уме сотен вариантов решения, он может сразу, интуитивно, найти единственно правильный. Способность вычленить из прошлого опыта нечто похожее, близкое, проверить рабочую гипотезу и сделать правильный шаг — это бесценное, немоделируемое свойство человека не заменят пока в космонавтике никакие автоматы.

Впрочем, уже произошло известное разделение труда: на автоматы возложено множество управленческих функций, они великолепно справляются со всеми процессами вывода корабля на орбиту, его маневрирования, спуска с орбиты и т. д. И вообще в любой работе, которую надлежит выполнить точно, последовательно, ничего не забывая, в массе повторяемых операций, автоматы незаменимы. Взяв на себя такого рода обязанности, они освобождают космонавта для той творческой, исследовательской деятельности, ради которой человек, преодолев земное притяжение, вышел в космос...

Да, человек не машина, и это очевидное обстоятельство требует заботы о таких несвойственных автоматам вещах, как здоровье, эмоциональное состояние и работоспособность...

Данные «Опроса», по-видимому, позволят улучшать эти параметры. Что же касается совершенствования системы отбора и подготовки экипажей, то, полагаю, что и нынешняя «работает» вполне надежно. Хотя, правда, случаются и неожиданности в группе космических партнеров. Представьте: среди кандидатов в члены экипажа есть естественный лидер — человек, чьи знания, опыт, наконец, жизненная активность делают его естественным лидером малого коллектива. Все в порядке, если назначается командиром экипажа именно он. Но возможна ведь и другая ситуация, и тогда стремление командира быть единственным авторитетом может вызвать трения в отношениях.

Результаты анализа ситуации «командир — лидер» на материале уже состоявшихся полетов хорошо известны психологам.

Вернувшись на Землю, мы с Берталаном обязаны рассказать Государственной комиссии о том, какие, на наш взгляд, взаимоотношения связывают «Днепров», как там вместе работается, какой их настрой. Не сговариваясь, мы единодушны: никаких проблем совместимости, рабочий тонус у ребят по-прежнему высокий.

А ведь если учесть те особые обстоятельства, в которых сформировался нынешний экипаж, космический дуэт мог бы и не получиться. Всего месяц оставался до старта на «Салют», когда заменивший Валентина Лебедева Валерий Рюмин стал напарником Попова. Они разные люди — Валерий и Леонид, даже по своему профессиональному опыту. У Рюмина это третий полет, в том числе 175-суточный, у Попова — первый. Тем не менее Государственная комиссия, учтя высокую оценку «марафонской» деятельности Валерия на орбите, его деловые и человеческие качества, пошла на риск и не ошиблась. Лучшее подтверждение — богатейшие результаты экспедиции, полное выполнение обширной программы полета; все это вряд ли было бы возможно без хорошего морального климата на борту, в котором даже такой заядлый курильщик, как Рюмин, мог легко обойтись без единой сигареты.

Подходит к концу еще один, предпоследний, день нашей работы с гостеприимными Валерой и Леней. Ребята заполняют столбцы ежедневного отчета: о том, как мы себя чувствовали, сколько раз и чем питались, сколько выпили воды. Это еще одно не очень приятное задание врачей, по таким косвенным данным они оценят нашу медицинскую форму.

Рюмин ворчит, надоела эта писанина, у нас намечались сегодня более приятные дела, например составить на завтра суточный рацион питания. Здесь хоть фантазию можно проявить — благо на станции изрядный запас и выбор продуктов.

Отрываем от ленты радиоавтомата кусок «со свежей» радиограммой: ясно, корректируют программу на завтра. Подплываем к стенке станции, где растянута простыня ежедневного плана, расписываем его по часам и минутам цветным карандашом, чтобы было нагляднее... Хотя и без этого знаем, что завтра предстоит напряженнейший день...