ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. СНОВА ОСОБЫЙ ОТДЕЛ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. СНОВА ОСОБЫЙ ОТДЕЛ

На краю зелена поля солдат раненный лежал!

Припев.

Эх вы поля, широкие поля

Красна кавалерия садись на коня

Над ним вился черный ворон,

Чуя лакомый кусок

Припев

Ты не вейся, черный ворон,

Я солдат еще живой!

Слова из солдатской песни довоенного времени

Подполз к раненному поближе и увидел, что это мой старый знакомый капитан Овчинников! Сразу же перед моим мысленным взором пронеслись все картины избиений и издевательств, которым мне пришлось подвергнуться в его проклятом отделе.

Вот он стоит надо мною. окровавленным мальчишкой. У него неограниченная власть. Он упивается этой властью. Сквозь зубы процеживает: — Будем кончать!

Ненависть к этому изуверу захлестнула меня всего с головы до ног. Какая замечательная возможность рассчитаться за жестокое обращение со мною! Звук выстрела заглушат сосны. Передернул затвор винтовки, загоняя патрон в патронник.

Капитан Овчинников заметил мои действия.

— Что? Убить меня хочешь? — прохрипел он. — Крепко я тебе всыпал! Я заслужил твою месть. Но ты пойми — это же работа такая! Думаешь, нам легче приходится? Мордобой идет сверху до низу!

И тут замечаю, что капитан легким движением, как бы невзначай, расстегнул кобуру своего пистолета и деланно застонал.

— Капитан, оставь в покое свой пистолет! Выхватить его ты уже не успеешь! Ты обладал неограниченной властью надо мною в своем проклятом отделе Теперь моя власть над тобою! Ты хотел кончить меня, теперь у меня есть возможность кончить тебя

После этих слов внимательно смотрю на него. И вдруг мне так стало жалко его. Жена станет вдовой, дети сиротами. По миру пойдут просить подаяние

В те годы очень много детишек ходило от дома к дому выпрашивая кусочек или хотя бы корочку хлеба.

Помню, незадолго до войны, сижу у открытого окна. Подходит маленький оборванец. Протягивает руку и просит кусочек хлеба.

— Подайте, Христа ради!

Эта формула была общепринятой у всех нищих в довоенные годы.

Спрашиваю:

— У тебя есть папа?

— Мой папа в турме. Слово «тюрьма» он не смог выговорить.

— А мама?

— Она больная лежит на вокзале. Ждет, когда я принесу ей хлеб. Голодные мы!

— У тебя, что же, нет дома, квартиры?

— Дом был! А, как только папаню забрали ночью в турму, нас выгнали из дома! С тех пор мы побираемся. А, тут еще мамка заболела, лежит на лавочке на вокзале. Стонет. Милиционер ее все время гонит. Она бы ушла, да не может.

Вот такой печальный эпизод вспомнился мне в тот момент.

Война своеобразно повлияла на психику нищих: до войны просили только хлеб, а после войны — деньги.

Нельзя без слез смотреть на этого стонущего и корчащегося от боли человека..

А что мне даст это сведение счетов? Сейчас ко мне по ночам приходит фриц, а будут приходить двое! Один наш! Да и совесть замучает Добить раненного это же зверский поступок!. Такого себе не простишь никогда! Да, и человек — то он наш. Хоть и жестокий, но наш! Отбрось мысли о мести и помоги ему!

— Давай соображать, капитан. Мы оба раненные и нам не следует устраивать бой. Так будет лучше обоим.

— Ты прав!

— Нужно было залечь, услышав вой мины? Мы на передовой научились по звуку определять, где упадет мина или снаряд!

Он повернул ко мне искаженное болью лицо и прохрипел:

— Думал, что она пролетит мимо и рванет за лесом. В траншею боевого охранения торопился. Там идет смертоубийство!

— Ошибка! Смертоубийство идет перед немецкой первой траншеей! Только что оттуда.

— В том — то и дело, что не ошибаюсь! Звонок по телефону был из боевого охранения.

— Однако, хватит разглагольствовать! Надо делать перевязку. Осколками вам оторвало обе ноги ниже колен. У меня есть один перевязочный пакет. Его хватит на одну ногу.

— У меня тоже есть такой пакет. В кармане гимнастерки. А смертоубийство идет все же в траншее боевого охранения. Там убиты два наших офицера.

— Сомневаюсь!

— Было бы хорошо, если бы я ошибался! Однако, помоги мне. Прошлое забудь. Прости меня!

— Да, что там! Прошлое, прошлое! Я тоже ранен, но полегче. Вот сейчас перевяжу вам обе ноги, кровь перестанет хлестать и, , будет полный порядок!

Чтобы сделать перевязку, мне нужно было сесть, а не лежать. Легко сказать, а сделать это очень трудно. Превозмогая боль, со стоном, заставил себя сесть и принялся за перевязку.

Пока шла моя работа в голове капитана началась борьба. Овчинников с удивлением осознал, что в нем борются между собой два человека. Один повыше ростом, пошире в плечах напористо доказывал, что перевязку делает враг.

— Это он делает для того, чтобы замаскировать свою вражью сущность!

Второй ростом пониже возражал.

— Да, будет тебе! Ну, что ты мелешь? Парень он хороший, обиду простил, а теперь оказывает помощь!

— Но он передернул затвор винтовки, загнал патрон в патронник! Неизвестно, как он поступит дальше. А если он все же нажмет на спусковой крючок? — настаивал первый.

— В таком случае, зачем перевязывать раны человеку? Можно и без перевязки пристрелить! — парировал второй.

— Мой отец говорил, что враг никогда не станет другом. А он настоящий враг и сын врага народа, — не унимался первый.

— Эх, ты! Да ему каждое движение причиняет боль! Ты видел, как ему тяжело было сесть? Что же, по — твоему, он терпит боль для маскировки своих злых намерений!

— Может быть это и так, но все же надо быть бдительным!

.Обрывки мышц и брюк мешали работе. Мне было ясно, что повязка должна быть тугой, очень тугой, иначе кровь не остановишь. От напряжения у меня на лбу выступили капельки пота. Весь измазался кровью капитана, но перевязку все же сделал.

— Ты, что, по — прежнему, на меня зол? — спросил капитан

— Не стоит вспоминать! Дело прошлое! Поползу дальше, а как только встречу кого — сразу направлю сюда. Не надо падать духом! Еще поживем! Не горюйте по ногам. Кончится война и, наше правительство всех инвалидов возьмет на свое попечение. Будете жить, как у Христа за пазухой. Другие будут вам завидовать! — с этими словами оставил его и пополз дальше.

А, в это время Овчинников лежал, смотрел мне в след и, вся его душа, все существо наполнялись ненавистью к этому ползущему в окровавленном обмундировании мальчишке.

Но, что это? Вдруг мальчишка встал во весь рост! Да это совсем не мальчишка! Это огромного роста мужик во фраке, с сигарой во рту, с отвислым животом со звездно — полосатым цилиндром на голове.А ! Да это же буржуй! Злобный враг его народа, его страны! Он сошел со страницы журнала «Крокодил»! (Такой сатирический журнал издавался в нашей стране много десятилетий.) Капитан тряхнул головой, отгоняя ненавистное видение. И тут перед его мысленным взором появился его доблестный спившийся в конце жизни отец.

— Умирая — убивай! — сказал отец.

Вот уползает мой смертельный враг — думал Овчинников. Залечат ему раны и, он снова будет вредить народу, моемсу народу! Создаст подпольную организацию, а там и до гражданской войны недалеко. Снова миллионы убитых, моря крови. Мой долг не дать ему творить свои черные дела. Нет! Не дам ему такую возможность! Это мой долг перед Родиной, перед народом, перед отцом!

С этими мыслями капитан, забыв о невероятной боли, выхватил пистолет, дослал патрон в патронник, взвел курок. От этих резких движений потемнело в глазах. Капитан, сказал сам себе Овчинников, собери в кулак все свои силы! От этого зависит будущее народа, будущее страны.! Вот уже указательный палец его правой руки на спусковом крючке…

Характерный звук, когда загоняется патрон в патронник пистолета, заставил меня остановиться..Такой щелчок означает, что пистолет поставлен на боевой взвод. Поворачиваюсь и вижу в руках капитана пистолет. Теперь меня от смерти отделяли не секунды, а мгновения.

Вот она смерть! Сейчас оборвется моя жизнь! Но, что это? На меня нашло оцепенение от предчувствия неминуемой смерти! Надо действовать! Действовать!

Оцепенение прошло так же быстро, как и наступило Вижу. пистолет ТТ (это марка пистолета) в руках капитана совершает кругообразные движения. Он, закусив от боли губу, пытается поймать меня на мушку.

Резко, броском, перекидываю свое бренное тело в направлении Овчинникова, Кидаюсь к нему и прикладом вышибаю из его руки пистолет. Он отлетел в сторону метров на 5. Подползет, поднимет! Собираю все оставшиеся силы, беру пистолет и, привстав, швыряю его , как можно дальше.

И тут мой взгляд упал на Овчинникова. Даже оторопь взяла от неожиданности! Лицо его было искажено злобой. Точнее, невероятной звериной злобой!

— Откуда такая злоба, капитан? Ведь я сделал доброе дело — перевязку Может быть эта перевязка спасет от смерти!.

— Твоя взяла! — прохрипел капитан — Как же я тебя ненавижу! Как жалко, что тогда не пустил в расход!

— Отблагодарил, мразь ты этакая! Не буду марать об тебя руки. Судьба жестоко отплатит тебе за твою подлость! — с этими словами пополз дальше.

Ползу, а голову сверлит мысль. Почему на добро, которое мною сделано, он ответил злом?

В последующие годы мне неоднократно приходилось сталкиваться с этим. В народе говорят — Не делай добро, не получишь зло! И такое зло, в ответ на добрые дела, мне досталось от моей сестры Софьи и ее сына, моего племянника Саши Чехонадского..

Но все по порядку..

Детство Саши было беззаботным. Отец, кадровый военный, хорошо обеспечивал семью. Его мама, моя сестра, была домохозяйкой. У них было три сына и, все они были ухожены, ни в чем не нуждались, хорошо учились, получили высшее образование

Младший сын Саша довольно быстро защитил кандидатскую диссертацию, а это не только повышало его статус, но и резко улучшало материальное положение.

Но вот, наступило время политической нестабильности и, в 1993 году Саша, польстившись на большие деньги, взял в руки оружие и встал на сторону мятежных политиков Он в составе вооруженного отряда оборонял Белый Дом, в котором в то время находился наш парламент. Средства массовой информации сообщали, что этот отряд насчитывает 3 — 4 тысячи вооруженных человек.

По телевизору показывали, как это вооруженное формирование, подъехав на автомашинах к Останкинскому телецентру, разбив стеклянные двери, въезжают в его вестибюль. Сообщалось, что эти бандиты (так их называли в СМИ) захватили 2 этажа и грабили буфет и т. д.

Эта афера закончилась поражением мятежников. Саша все — таки получил деньги за свою службу у мятежных политиков и, вернулся к своей прежней работе. Однако, мысль об участии в этом мятеже не давала покоя и наш герой, решил уйти в монастырь. Там, наверняка, не найдут его.

Не буду перечислять все его хождения по мукам. Закончилась эта позорная эпопея тем, что он стал выполнять какую — то работу для церкви за мизерную оплату. Большую часть времени он находился дома в квартире своей матери.

Его мама, моя сестра, страдала болезнью ног с трудом передвигалась по квартире и, как — то утром, делая зарядку, упала и сломала шейку бедра.

Узнав об этом несчастье, сразу же мчусь к ней. Моя сестра сидела на кровати, плакала и, говорила о своей скорой смерти. Передо мной старая женщина. Космы седых волос на голове. Страдальческое выражение лица. Все это так растрогало меня, что тут же объявил о своем решении ежемесячно помогать сестре деньгами.

Сумма, которую получала от меня сестра, была не на много меньше ее пенсии. Моя помощь сестре и ее сыну продолжалась 10 месяцев. Она продолжалась бы и дальше, если бы не одно событие.

И вот, как — то в электричке, у меня случился тяжелейший приступ мерцательной аритмии По сотовому телефону позвонил сестре. Трубку взял Саша. Прошу его подъехать в медпункт Ярославского вокзала, куда меня доставили сердобольные пассажиры.

В медпункте пробыл часа 2 или 3 и все ждал, что подъедет Саша Ч., но напрасно.

К слову сказать и, моя сестра и мой племянник Саша. глубоко верующие люди. Православные до мозга костей! А племянник к тому же закончил богословское учебное заведение и певческую семинарию.

После такого жестокого поступка, всякую связь с ними прекратил.

Опять отвлекся.

А в это время капитан Овчинников смотрел мне вслед. Мысли вихрем проносились в его голове. Уползал его заклятый враг. Картины прошлого всплывали в его памяти

Вот перед ним отец. Он объясняет ему, что главные враги народа это гнилые интеллигенты. Всякие там инженеры, врачи, учителя, Особенно опасны профессора университетов. Да и студенты тоже не лучше. Они все время думают и в их головы приходят крамольные.мысли, ну, например: —куда идет страна? Тут и думать не о чем! Ведь Сталин сказал, что страна идет к коммунизму!

И этот будет таким же интеллигентом! — с ненавистью думал капитан.

Как много здесь, на фронте, врагов! Майор Титов — враг! Заступился за этого враженка! Подполковник Масонов — командир дивизии — враг! Это он выдвинул Титова. Комбат капитан Рудь — враг. Как — то в разговоре высказался отрицательно о командире девятой роты старшем лейтенанте Сергееве, а ведь он, Сергеев, настоящий патриот. Есть и другие настоящие патриоты, например рядовой Пигольдин в 9ой роте. Сколько раз командир 9ой роты восторженно отзывался об этом патриоте! О! Если бы он вернулся в строй, всех этих врагов вывел бы на чистую воду.

Размышляя таким образом, капитан смотрел на кроны сосен, которые были правее его. Но что это? Кроны сосен стали двоится, мелькать и потом пошли двигаться по кругу. Постепенно все вокруг стало погружаться во тьму, расплываться и наступила полная темнота. Овчинников потерял сознание.

Оставим его в этом состоянии и вернемся к нашему повествованию.

Ползу дальше. И оказываюсь в сосновом бору. Через некоторое время звуки выстрелов ослабли, а потом наступила полная тишина. Меня со всех сторон окружали великаны деревья. Куда не посмотришь везде стволы и стволы деревьев! Чувствую себя перед этими стволами, как букашка перед слоном. Они теснили меня со всех сторон. Казалось, что они медленно, но верно, наступают на меня. Еще мгновение и они меня раздавят! Ужас охватил меня. Однако, деревья мирно стояли на своих местах. Наступило успокоение.

Стволы и кроны деревьев глушили звуки выстрелов. Стояла такая тишина, что казалось можно услышать шелестение травинки от малейшего дуновения ветра. Однако, ни одной травинке не было, дуновения ветра тоже не было.

Вдруг мне стало ясно, что не знаю куда ползти. Совершенно сбился с пути! Ничего не оставалось делать, как любоваться соснами. В таком бору мне никогда не приходилось бывать

Вверх тянулись совершенно прямые бронзовые стволы. Высоко, высоко стволы заканчивались кронами. Кроны были сравнительно небольшими. Они не сливались и, даже местами голубело небо. В лесу стоял полумрак

Больше всего меня поразил воздух. Он был кристально чистым, даже немного густым и невероятно приятным. Легкий аромат хвои и смолы, царивший в бору, вызывал желание вдыхать воздух еще и еще. Казалось, что никогда не наступит пресыщение этим воздухом.

Подо мной была коричневая подстилка из опавшей хвои. Меня заинтересовало, какова же толщина этой подстилки? Ведь даже трава не может пробиться через нее! Попытка докопаться до земли оказалась безуспешной. Подстилка была очень толстой.

И тут мне стало ясно, что это глухой сосновый бор, в который, возможно, никто не заходит. Получалось, что меня ждет смерть от голода и ран. Вспомнил, что у меня в левом кармане гимнастерки, пять кусочков сахара. Если съедать по одному кусочку в день, то можно протянуть целых пять дней. О том, что без воды жить невозможно, и в мыслях у меня не было..

Появилось совершенно твердое убеждение, что меня ждет смерть. Но ведь покойники лежат на спине, сложив руки на груди. Ложусь на спину, вытягиваю ноги, руки на груди. К смерти полностью готов! На память пришли слова Некрасова.

Скоро стану добычею тленья

Тяжело умирать, хорошо умереть.

Ни у кого не прошу сожаленья,

Да и некому будет жалеть!

Возможно, Некрасов процитирован не совсем точно, но ведь прошло много лет с тех пор, как мы в школе изучали его творчество. Закрываю глаза, ведь покойники всегда лежат с закрытыми глазами и, пытаюсь вспомнить что — нибудь еще подходящего содержания. В голове всплыли стихи Маяковского.

Я волком бы выгрыз бюрократизм

К мандатам почтения нету.

К любым чертям с матерями катись

Любая бумажка, но эту!

Тут же, сходу, отказываюсь от его стихов, потому что мне они всегда не нравились. Уж очень они не музыкальны! Со мной всегда на эту тему спорила старшая сестра. Она мне все доказывала, что в то время, о событиях того времени, нужно было писать только так, как писал Маяковский. Но, будучи упрямым мальчиком, все ее высказывания с гневом отвергал.

Мама слушала наш спор и всегда была на стороне старшей сестры. Видимо, на нее действовало то обстоятельство, что сестра закончила пединститут по специальности «Русский язык и литература».

Вспоминать стихи мне надоело, захотелось есть, а когда человек голоден ему не до стихов. В голову лезли мысли о том, что так бесславно прошла моя жизнь. Мне стало так жалко самого себя, что даже прослезился.

От нечего делать рассматриваю бронзовые стволы сосен. Мне было приятно на них смотреть. Не знаю, сколько бы так пролежал, но вдруг увидел, что от ствола к стволу тянется проволока. Это телефонная линия — стало ясно мне.. Раз это телефонная линия, то она проходит от одного абонента к другому. Это было спасение!

Ползу, стараясь не упустить из вида эту нить жизни — теперь так называлась в моей голове эта проволока. Через некоторое время пошло мелколесье, деревья сменились кустарником. А вот и опушка леса. Передо мной была широкая, залитая солнцем, поляна Посередине поляны стояли артиллерийские орудия. Около них суетились артиллеристы.. Меня охватила бурная радость. Спасение! Спасение! Мне очень хотелось жить и никак не хотелось умирать.

А где провод? На радостях потерял его из вида. Вот он! Провод шел по земле к артиллеристам.

Несмотря на жгучую боль, поднимаюсь и кричу. Что кричал, не помню, но тут же упал и потерял сознание.

Очнулся в повозке, которая стояла недалеко от артиллерийских позиций.

Подняв голову, говорю.

— Мне нужен командир батареи. Должен сообщить ему кое — что очень важное!

Подошедшему старшему лейтенанту, сообщил о капитане Овчинникове и, указал, где он находиться.

Командир батареи кивнул головой и приказал отвезти меня в медсанвзвод. В каждом батальоне было такое медицинское подразделение. Возглавлял его военфельдшер в звании лейтенанта или старшего лейтенанта, у которого было несколько повозок и немного бойцов, которые помогали ему. Здесь проходили лечение легко раненные или заболевшие бойцы, хотя случаев. заболеваний на фронте не припомню.

Фельдшер осмотрел повязку, похвалил ее и приказал отвезти меня в медсанроту. такое медицинское подразделение было в каждом полку. Там уже были врачи, даже хирурги, которые делали операции.

Здесь записали в книгу мои исходные данные и заполнили карточку передового района, без которой ни в один госпиталь не примут.

У меня было более тяжелое ранение и хирург, похвалив повязку, распорядился отправить меня в медсанбат, который был в каждой дивизии.

О медсанбате надо сказать подробнее. Это было уже не подразделение, а довольно крупная воинская часть. Как у любой другой воинской части, санбат имел свой номер. Там был довольно большой персонал: врачи — хирурги, медсестры и санитары. Они делали все виды операций, включая самые сложные.

Санбат нашей дивизии находился на окраине деревни, но все его хозяйство помещалось в больших брезентовых палатках: операционная, помещения для оперированных и для медперсонала и все остальное

Нас, раненных, положили у плетня, рядочком. Впрочем, раненных подвозили непрерывно и клали здесь же. Наша, небольшая по численности задействованных людей операция, переросла в наступление на широком фронте

Недалеко от меня, два офицера выясняли отношения на повышенных тонах. Один из них пожилой подполковник медицинской службы — начальник санбата, а второй наш комбат, капитан Рудь.

На войне офицеры между собой говорят, как правило, на повышенных тонах. Это вполне естественно — все нервные, дерганные. Война — сплошные нервы!.

— Почему раненные без шинелей? — кричал подполковник — есть приказ — раненные должны поступать с шинелями и оружием!

— Их шинели остались на немецком проволочном заграждении — парировал наш комбат.

И тут вижу, ко мне приближается молоденькая симпатичная медсестра в военной форме, которая великолепно сидела на ней. Военная форма на женщинах всегда сидит лучше, чем на мужчинах. Это объясняется особенностями женской фигуры. Она приближалась ко мне и при этом мило улыбалась.

Сразу видно, что понравился этой девушке, поэтому она идет прямо ко мне. Это замечательно! Сейчас мы познакомимся. Между нами завяжется переписка, а если выйду живым из этой мясорубки, то может быть после войны и поженимся. Это подарок судьбы! А почему бы и нет? Парень я рослый, но, к сожалению, уж очень худощав. Снимешь гимнастерку, и нижнюю рубаху — все ребра можно пересчитать. Но это поправимо. Будет достаточно еды, быстро поправлюсь.

Внешний вид у меня не очень. Нет на лице бровей и ресниц. Да и на голове спереди волоса сгорели. Опять же на лице красные пятна от лопнувших волдырей. Не беда! До свадьбы заживет!

Обмундирование на мне грязноватое, засаленное, местами прожженное, но не в одежде дело. Это тоже поправимо. От этих мыслей радостно улыбаюсь. Мне нет еще и 18 лет и, в меня никто не влюблялся. А, теперь, пожалуйста! Пришло мое время!

Эти размышления заставили меня почувствовать себя счастливым. Даже рана перестала болеть. Улыбаюсь изо всех сил, а голову сверлит мысль: интересно, как она начнет? Скорее всего, запоет: — Я вся горю не пойму от чего! Так пела моя старшая сестра.

А что же ответить мне? Может быть словами романса: — Гори, гори моя звезда!

Пока, размышлял таким образом, она оказалась прямо передо мной. Присела около меня и взяла мою левую руку. Моя рука была ужасной. Ладонь покрыта твердыми, как камень, мозолями. Гвозди можно забивать такой ладонью! А ее ладонь? Какая она мягкая и нежная! Ох! Как приятно это прикосновение! Чтобы полностью насладиться, прикрываю глаза. От счастья даже лишился не только дара речи, но и способности мыслить. Сердце мое учащено билось. На глаза навертывались слезы умиления. Таким счастливым никогда себя не ощущал! Как мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно!

Вдруг, из — за спины, появляется ее рука со шприцем. Ничего не успеваю сообразить, как она вонзила в мою левую руку повыше кисти иглу шприца

— От столбняка — сказала она и, также мило улыбнувшись, удалилась.

Меня поразило ее коварство до такой степени, что долго не могу придти в себя. Просто остолбенел, несмотря на то , что только, только получил укол от столбняка...В таком состоянии был очень долго, но увидел, как она подошла к раненному бойцу, который лежал слева от меня. Точно с такой же очаровательной улыбкой она всадила шприц и ему. Так она двигалась мимо раненных и, каждому улыбалась и делала свое черное дело.

Подъехала повозка. Оказалось, что привезли капитана Овчинникова. Подошел начальник санбата, придирчиво посмотрел на повязку и ворчливым голосом обругал санинструктора, который накладывал эту повязку. Втягиваю голову в плечи, так как чувствую свою вину. Подполковник обратился к ездовому с вопросом.

— Почему капитан без оружия?

Ездовой ответил, что так с расстегнутой кобурой и нашли капитана Спросить не могли потому, что он был без сознания..

Начальник санбата взял правую руку раненного и, осмотрев ее, сказал: — Гематома и довольно обширная. Предполагаю, что капитан держал в руке пистолет и какой — то негодяй, сильным ударом по руке выбил его. Вернется сознание к капитану, все узнаем! Зверя этого обязательно найдем! Срочно на стол! Сам буду оперировать!

Два санитара в один миг отнесли его в операционную палатку.

Вот так дела! Ясно, что Овчинников возведет на меня поклеп. Ему поверят, а мне нет! Ждет меня тюремный лазарет, а потом трибунал. А могут без лазарета расстрелять. Ведь расстреляли одного парторга, несмотря на то, что у него рука была ранена. Эх, жаль, что эта проклятая граната не отправила меня на тот свет.

Теперь мне стало совершенно ясно, что расправа надо мной будет скорой и не правой. Где выход из положения? Что надо предпринять, чтобы оправдаться? Выхода из сложившейся ситуации не было!.

Капитана вынесли из операционной палатки. Сжимаюсь в комок перед неминуемой расправой. Но, что это? На носилках капитан прикрыт шинелью полностью, с головой! Ничего не понимаю!

К носилкам подошли два или три офицера. Среди них подполковник — начальник санбата со спущенной со рта марлевой повязкой Тихо о чем — то говорят. Напрягаюсь изо всех сил, чтобы услышать о чем они говорят Из разговора медиков мне стало понятно, что капитан умер от потери крови, не приходя в сознание.

Сразу же наступило чувство облегчения. Опасность миновала!

Вот, подумалось мне, «Судьбы свершился приговор!» Кажется, так говорится в стихотворении «На смерть поэта». Чувствую себя чистеньким и перед законом, и перед своей совестью. Ну а он? Как говориться в пословице: «Что посеешь, то и пожнешь.»