I
I
Есть литераторы, творчество которых самым тесным образом переплетается с их биографией, жизненным и творческим путем. О таких писать и легко и трудно. Легко потому, что даже простое перечисление дел и поступков такого человека создает портрет, его творческое лицо. Трудно потому, что, как правило, биографии таких людей бывают слишком насыщены фактами и событиями, без знания которых нельзя понять секрета их творческой привязанности к той или иной теме.
Николай Иванович Камбулов прожил интересную и богатую событиями жизнь. И стал военным литератором совсем не вдруг.
Родился он в степном казачьем хуторе Ростовской области. В детстве страшно увлекался верховой ездой. И тогда же познал «радость преодоленного страха»…
«…Конь был чужой, и картуз был чужой… Ветер бил в лицо, пузырил на спине сорочку. Страшно боялся за картуз, сорвет с головы упругий степняк — не избежать отцовской выволочки.
Сердце замирало, а конь все нес меня так резво, будто я летел на гнедом по воздуху… Страшно и радостно».
Потом, когда пошел учиться в школу, написал свой первый рассказ на сюжет известной казачьей песни: «Скакал казак через долину…»
«Я очень полюбил этого человека, — писал Николай, — полюбил за то, что он „из сотни одинокий“ скачет через долину, через кавказские края. На пути реки, горы, а он скачет… Смелый человек!»
Судьба так сложилась, что Николай Камбулов попал служить в эти самые «кавказские края» — на пограничную заставу. Удивительное дело: здесь, в горах, среди стремнин и долин, он во многом повторил своего любимого героя из песни. Только на этот раз скакал по долине не один, а вдвоем: он — девятнадцатилетний комсомолец, солдат-первогодок и лейтенант Корчма — опытный пограничник, награжденный орденом.
Шел пятый день поиска: государственную границу перешли особо опасные диверсанты. Высокие горы и жара. Кони покрылись пеной. В горле пересохло. Дышать нечем. Но преследование бандитов прекратить нельзя. Чтобы не оказаться в глазах лейтенанта трусом, молодой пограничник рвется вперед. Корчма злится: «Башку потеряешь, осторожнее. Возьми первый повод!»
Но уже поздно: разгоряченный конь взвился свечой, под ним зияла пропасть. Конь рванул в сторону, и Николай вылетел из седла. Корчма еле успел схватить его за ноги и оттащить от смертельного обрыва.
— Они там!
Увидел нарушителей и Корчма:
— Прикрой, да не торопись…
Корчма подполз к валуну, за которым прятался один из нарушителей. Этот бандюга из любого положения стрелял без промаха. У лейтенанта же последний патрон: много пришлось пострелять.
— Сдавайся! — крикнул Корчма.
— Ха-ха! — засмеялся бандит и взял маузер наизготовку.
Но Камбулов успел опередить его. Нарушитель пошатнулся и упал на спину…
— С твоими нервами только посуду бить! — ахнул Корчма.
Когда подошли к врагу вплотную, осмотрели его оружие, то увидели, что в маузере было еще много патронов.
— Он вас мог бы убить…
— Еще этого не хватало! — обиделся Корчма и вдруг заулыбался: — А вообще-то мог, конечно… Ну, ты — молодец. Рука у тебя крепкая. Не дрогнула. Спасибо.
Этот и многие подобные пограничные дела и случаи были положены в основу пьесы Николая Камбулова, которую он написал, будучи рядовым солдатом. Пьеса так и называлась — «Случай на заставе».
Граница полна неожиданностей, здесь в любое время дня и ночи, в пургу и дождь может прозвучать сигнал боевой тревоги. Здесь нет общего отбоя на сон: люди спят в разное время. Нет и общего выходного дня — пограничники отдыхают в разные дни. Здесь каждый охраняет всю страну — от того пятачка, на котором он несет службу, или от той извилистой тропки, по которой неслышно, как тень, шагает в дозоре, до всех точек — южных, северных, восточных и западных… Здесь он живет в условиях огромной личной ответственности, живет не день, не два — годы! Сами обстоятельства, я даже не говорю о воспитательной системе, выковывают у молодого человека завидную собранность, смелость, мужество и волю к победе. Три года Николай Камбулов служил на границе и, конечно же, отсюда взял начало своей фанатичной привязанности к людям мужественным, смелым, чистым душой и помыслами.
Но это были лишь первые впечатления, которые еще не позволили ему воплотить их в литературные образы, воссоздать картину большой, подлинной правды увиденного и пережитого, картину, в центре которой стоял бы человек в погонах как гражданин Советской страны, как борец за светлое будущее.
Впечатления созрели, оформились через личные переживания, личное прикосновение к трудному, чрезвычайно опасному и ответственному. Произошло это гораздо позже и не сразу — когда Николай Камбулов в 1941 года попал на фронт, в пекло кровавых схваток, в обстановку смертельной опасности.
Всю войну он служил в дивизионной газете. Однако не всегда приходилось ему воевать пером. Были периоды, когда он, в силу сложившихся обстоятельств, надолго исчезал из редакции. Но об этом чуть ниже.
Передо мной фронтовые корреспонденции Николая Камбулова из дивизионных и армейских газет. Они интересны и с точки зрения журналистского мастерства, и с точки зрения широты охвата событий.
Вот газета «К победе». За август 1942 года в ней опубликовано несколько его корреспонденций и статей. В подвальной статье, озаглавленной «Сегодня и Завтра», Николай Камбулов писал:
«Сегодня они топчут нашу землю. Сегодня они табунятся и ржут, как жеребцы, увидев беззащитных русских женщин. Сегодня эти голубоглазые и долговязые уроды горланят: „На восток!“ Сегодня они протаранили еще один рубеж. Они пьяные. Они боятся протрезвиться. Они боятся задержаться на месте, боятся остановиться.
Сегодня им вешают железные кресты.
Но это только сегодня. Мы знаем: это только сегодня. Но пройдет ночь и настанет завтра. Завтра они попятятся. Завтра фашист уже не будет ржать. Завтра он превратится в побитую клячу… Задержать и ударить. Задержать и ударить возле каждого окопа. Задержать и ударить возле каждой траншеи. Задержать и ударить на всем Кавказе!
Удержать, а потом погнать. Неверно, что фашисты не умеют драпать. Они великолепные бегуны. У них так хорошо сверкают пятки, надо только бить в лоб: голова фашиста на шарнире, ее можно повернуть лицом на Запад.
Можно!
Сегодня им вешают железные кресты…
Завтра принесет им гору осиновых кольев!..
Уже светает, уже слышится грозный топот. Это идет наш храбрый солдат товарищ Завтра. Становись рядом с ним. Враг остановится, враг побежит!»
В начале 1942 года поэт Михаил Плотников в окружной газете «Пограничник Азербайджана» опубликовал очерк о Николае Камбулове. В нем он использовал ряд его писем, присланных им с Керченского полуострова. В ту пору Николай Камбулов не работал в газете (при форсировании Керченского пролива типография многотиражной газеты пошла ко дну, а другую еще не успели получить), он сражался на фронте как рядовой солдат, нередко ходил в разведку. Я приведу небольшую выдержку лишь из одного письма Камбулова, которое как бы перекликается с тем, что он писал в статье «Сегодня и Завтра» и вместе с тем подчеркивает уже созревшие и оформившиеся стремления написать книгу о людях подвига, о людях, которых он полюбил на всю жизнь.
«Нас здесь крепко молотят. До того крепко, что иногда думаешь: снесут бомбами полуостров и Черное море соединится с Азовским. Да, сражение идет не на жизнь, а на смерть. Ты, наверное, не поверишь, но удивительное дело — чем труднее, чем больше огня, чем ближе костлявая, тем чаще слышишь разговоры о жизни! Об опасности ни слова…
Когда-то я читал книжку, уже не помню ее название. Там автор рисует бой: солдаты мечутся в траншеях как угорелые, молитвы шепчут, прощаются с подлунным миром. У нас же ничего подобного! Вот только что одному оторвало стопу — парень конопатый и беззубый, — он не стонет, а ругается: „Челт, как перевязываешь!.. Подлюге по самой колешок оттяпаю все конечности. Я его на одной ноге догоню…“
И меня шибануло по башке. Припудрили рану каким-то порошком: зарастет, говорят. Зарастет так зарастет — рана чепуховая, касательная…
Если удастся выбраться на Большую землю, буду писать книгу. Сам бог никогда не видел таких храбрых людей! Их создала наша советская действительность. Боженьке не под силу такая работа. Куда ему, старику, вдохнуть в человека такой боевой дух, который сейчас проявляют наши бойцы!
А Фриц выдохнется, надорвет пуп и лопнет. Когда это случится? Конечно, не сегодня, завтра — вполне возможно! Пусть побыстрее настанет Завтра!»
Керченский полуостров. Справа море, слева море, за спиной четырехкилометровый пролив. Густо падают вражеские бомбы, так густо, что на глазах земля покрывается сплошными воронками. Сдерживая рвущиеся к Керченскому проливу гитлеровские войска, стойко сражаются арьергардные части Крымского фронта. В тесном полковом блиндажике собрались политработники. Старший батальонный комиссар Иван Федорович Гречкасеев, возглавивший одну из групп арьергардных частей, дает задание своим подчиненным. Какое задание он даст младшему политруку Камбулову? Многотиражка давно не выходит, ее редактор теперь чаще всего находится во взводе разведки. И все же? «Идите в батальон капитана Васильченко, — говорит Гречкасеев. — Он сражается на самом горячем месте. Покажите во фронтовой газете, как дерутся арьергардники…»
Камбулов ушел. Вернулся не скоро. Но задание комиссара он все же выполнил. Пройдя через огненный Аджим-Ушкай, темное и глухое его подземелье, Николай Камбулов написал три книги о необыкновенном коллективном подвиге бойцов Крымского фронта. «Жаль, что не смог только доложить старшему батальонному комиссару, — вспоминает он теперь. — Иван Федорович пал смертью храбрых там, в подземелье Аджим-Ушкая».
Камбулов любит работу журналиста, любит видеть собственными глазами то, о чем пишет, любит чувствовать локтем события. И ему просто везло в этом. Едва вышел из аджимушкайского подземелья, он тут же попросил, чтобы его направили литературным сотрудником в дивизионную газету. Это было глубокой осенью в горах Северного Кавказа. Шли ожесточенные бои. Части гвардейской Таманской дивизии отражали бешеные атаки гитлеровцев, рвавшихся в Закавказье. Одно подразделение гвардейцев попало в окружение. Нужно было рассказать через газету всем гвардейцам, как сражается это подразделение, выполняя святой призыв народа: «Ни шагу назад!» Выбор снова пал на Николая Камбулова и на молодого журналиста замполитрука Федора Шуптиева.
…Деревья, сухие листья и свист пуль. Стреляют со всех сторон. Но Шуптиев верит, что идут они правильно. Верит потому, что накануне Камбулов бесстрашно выбрался из самого Аджим-Ушкая. А однажды он, Камбулов, вынес его на своих плечах из вражеского кольца. Тогда гитлеровцы ворвались в город внезапно. Их танки вошли во двор, где располагалась редакция, и огнем из пушек в упор разрушили дом типографии. Многие погибли. Камбулов и Шуптиев, уцелевшие от вражеского огня, успели забраться на крышу дома. Танки вышли на улицу. Пришлось прыгать с крыши в огород. Шуптиев прыгнул неудачно: вывихнул ногу и идти дальше не мог. Камбулов нес его долго — справа, слева и впереди били фашистские танки и самоходки, — и все же им удалось выбраться из этого пекла.
…Теперь тоже стреляют со всех сторон.
— Вот же наши, — говорит Шуптиев, увидев солдат в окопах.
Но это были враги, они обстреляли их плотным автоматным огнем. Кое-как отползли. И снова попали под огонь. Потом, уже утром, когда оказались в роте, выяснилось, что и наши тоже стреляли по ним — двум журналистам, бродившим в лесу.
Написали очерк: «Там, где советская гвардия обороняется, — враг не пройдет».
Потом Камбулов шутил: «А газетчики прошли…»
Был в жизни Камбулова и такой случай. Однажды в редакцию прибыл Коля Радченко, учитель из украинского села. Прибыл в разгар сильных артиллерийских дуэлей. Требовался очерк об артиллерийских разведчиках, сидевших днями и ночами в боевом охранении нашей обороны. Камбулову не хотелось, чтобы Радченко начинал свою журналистскую работу с такого трудного задания. Они пошли вместе.
Шли долго. Ползком миновали опасное место. Потом снова ползли и снова вставали и шли в рост. Радченко был рад тому открытию, что два снаряда не могут упасть в одно и то же место. Корреспонденты часто сидели в воронках от фугасных снарядов, вслушиваясь, как наши артиллеристы-разведчики передают координаты целей. У Камбулова родился заголовок очерка — «На огненной точке». Радченко одобрил его, но писать очерк пришлось Камбулову одному: уже возвращаясь в редакцию, они были накрыты огнем вражеской артиллерии. Радченко оторвало ногу, а Камбулова — контузило.
Как-то, спустя много лет, от Коли Радченко Камбулов получил письмо. Он прочитал роман «Тринадцать осколков» и принял автора за однофамильца Камбулова, ибо все время считал его погибшим тогда под артобстрелом.
Николая Камбулова называют журналистом переднего края. Это действительно так. На фронте его корреспондентский пункт находился в стрелковой роте или батальоне. Он дважды высаживался с подразделениями первого эшелона на Керченский полуостров. Катер, на котором он находился, был взорван вражеским снарядом: пришлось вплавь добираться до берега. Вместе со штурмовым отрядом взбирался на Сапун-гору и в числе первых вошел в Севастополь. В корреспонденции «Сквозь огонь, бетон и железо», опубликованной в газете Приморской армии «Вперед, за Родину», Николай Камбулов в то время писал: «Три раза мы поднимались и три раза залегали под ураганным огнем противника. Перед гвардейцами возвышалась сплошная стена бетона и железа. Казалось, что нет сил, которые могли бы сокрушить, протаранить укрепления врага. Но вот впереди вдруг появился рядовой Аскеров. В руках у него было Красное знамя… И тогда мы поднялись в четвертый раз. „Знамя впереди!“ — раздался зычный голос гвардии старшего лейтенанта Сапожникова. Грозная волна гвардейцев захлестнула вражеские траншеи и доты. А знамя, переходя из рук в руки, развеваясь, плыло все дальше и дальше, туда, на вершину Сапун-горы. Теперь уже никто не мог остановиться, даже раненые продолжали бег, а убитые падали лицом к Севастополю».
И после, когда окончилась война, когда Николай Камбулов работал уже в центральных военных газетах — в «Красной звезде» и «Советской авиации» — он по-прежнему не менял местонахождения своего корреспондентского пункта: летал ночью и днем на самолетах, бывал в самых отдаленных воинских гарнизонах, на учениях, трясся в танках и бронетранспортерах…
Осмысление героического, привязанность к людям, сильным духом, к человеку в погонах продолжались и не слабели.