XXVII

XXVII

В самом начале моих воспоминаний о службе в Ревеле я упомянул о сотруднике, рекомендованном Красиным, имя которого я обозначил буквой В. Я говорил уже, что, несмотря на крайне отвратное впечатление, которое он произвел на меня, я в виде опыта назначил его заведующим коммерческим отделом. Я говорил, что он был в курсе всех проделок Гуковского и старался раскрытием их войти ко мне в доверие, как я подозревал, с тем, чтобы потом беспрепятственно меня обманывать. Но, назначив его, я внимательно следил за ним. Человек хотя хитрый, он был очень неумен, и с первых же шагов его работы моя подозрительность все усиливалась.

Прежде всего меня настраивало против него его вечное упоминание о своей честности и неподкупности. Затем меня очень настораживало и то, что он по временам уж очень горячо отстаивал того или иного поставщика, рекомендуя отдать ему предпочтение, хотя объективных данных для такового не было. И при этом он, буквально колотя себя в грудь, просто вопил о своей неподкупности и постоянно прибавлял: «Если вы мне не верите, Г. А., прикажите, и я сейчас же готов стать к стенке». Вскоре произошло одно обстоятельство, которое заставило меня еще более насторожиться. Одно близкое мне лицо, приехавшее из Стокгольма в Ревель, передало мне, что обо мне в торговых сферах идут толки как о человеке, лично совершенно неподкупном, но что я, к сожалению, приблизил к себе В., который за взятки оказывает преимущество «дающим». Конечно, мне было весьма обидно сознавать себя в роли «честного дурака». Кстати скажу, что, имея сперва неопределенные и слабо мотивированные подозрения, главным образом субъективного характера, я не позволял себе ими руководствоваться для принятия каких-либо решительных шагов.

Но вскоре я должен был сделать В. строгое внушение. У него в производстве было дело о поставке каких-то предметов военного снаряжения. Вопрос был серьезный, снаряжение Красной армии хромало. Получив по телеграфу задание от Троцкого, я в ударном порядке выявил ряд предложений на данный товар и по телеграфу же сообщил ему сущность наиболее приемлемых из них. Тут В. возбудил во мне сильное подозрение сперва тем, что при своих докладах мне он пытался явно устранить некоторых поставщиков, предложения которых казались мне очень интересными, причем причины такого устранения были совершенно неосновательны. Он при этом особенно настаивал на предоставлении заказа одному выхваливаемому им кандидату. Я не согласился устранить из конкурса указанных В. кандидатов и своей телеграммой Троцкому привел все приемлемые, на мой взгляд, предложения. В своем ответе Троцкий просил меня, чтобы я сам остановился на том или ином предложении, лишь лимитировав цену, и поспешил с заказом. Эта телеграмма была получена поздно вечером. Рано утром на другой день я передал ее в отдел В., и через очень короткое время В., позвонив мне по внутреннему телефону, сообщил, что у него в кабинете находится какой-то поставщик (тот, которого он выдвигал) и просил принять его не в очередь ввиду спешности дела. Я согласился, поставщик пришел.

— Як вам по заказу военного ведомства, — сказал он. — Пришел окончательно договориться…

— Почему вы пожаловали именно теперь? — с удивлением спросил я.

— Да вы получили вчера телеграмму от Троцкого… вот я и готов поставить товар по цене, указанной Троцким…

— Откуда вы знаете, что я получил такую телеграмму от Троцкого?

— Да я ее только что читал…

— А кто вам позволил ее читать? — спросил я, в упор глядя на него.

— Да я… мне… — сразу смутившись и начав путаться, ответил он. — Я увидал ее… на столе у господина В… ну, и прочел ее…

Не отпуская поставщика, я позвонил В. и просил его немедленно прийти ко мне. И когда он пришел, я, не дав ему обменяться ни одним словом с поставщиком, попросил последнего выйти, сказав, что тотчас же вновь позову его.

— Вы знаете, — обратился я к В., — почему этот господин пришел ко мне?.. Но говорите правду, я ее знаю… слышите, правду?

— Да, Георгий Александрович, я вам при докладе говорил, что это самый подходящий поставщик для этого заказа… Ну, и вот, получив направленную вами ко мне телеграмму Троцкого, я немедленно же его и вызвал… сказал ему, что Троцкий согласен утвердить заказ по такой-то цене… Он согласился на эту цену, и я его направил к вам…

— А почему вы не вызвали одновременно и других кандидатов, на которых я обращал ваше внимание на том же вашем докладе?

— Других?.. да… я торопился… заказ спешный… военное ведомство…

— Хорошо, — сказал я, поняв, что человек путается. — А кто вам дал право показывать ему телеграмму Троцкого? Ведь вы же знали, что она была шифрована и что вся эта переписка строго конфиденциальна и что я вам рекомендовал неоднократно не болтать зря с поставщиками…

— А… это… — стал он снова путаться, — видите, дело идет в ударном порядке… чтобы не задерживать… Господи, я так стараюсь, и вот благодарность! — патетически закончил он.

— Ну, ладно, — сказал я, убедившись, что тут все ложь. — Я вас предупреждаю, чтобы у меня этого больше не было, слышите? Вы знаете, как называется раскрытие служебной тайны… Так помните, чтобы этого больше не было… А теперь чтобы через полчаса у меня здесь были те два конкурента, на которых я остановился при вашем докладе…

— Слушаю-с, Георгий Александрович, — совсем перетрусив, ответил В., — они будут у вас еще и раньше… А что прикажете делать с этим поставщиком?

— Он будет ждать в приемной, пока я не позову, — сурово ответил я. — А вас я прошу с ним пока не разговаривать. Кроме того, я сам закончу эту сделку и вас прошу в нее больше не вмешиваться…

Коммерческий отдел помещался в первом этаже, а мой кабинет — во втором. Я вышел в коридор и, убедившись, что В. спустился вниз, тотчас же позвал к себе моего приятеля, курьера Спиридонова.

— Вот что, Спиридонов,— сказал я ему, — ведь ты честный человек… ну, вот тебе мой приказ, важный приказ… В приемной сидит один поставщик, и мне нужно, чтобы до поры до времени он не видался с товарищем В. Понял?

— Чего не понять, понял, — грубовато ответил Спиридонов. — Как велишь, так и будет сделано…

— Значит, смотри, чтобы он не разговаривал ни с товарищем В. и ни с кем из сотрудников его отдела. Это первое. А второе: прошу тебя, чтобы ни одна душа не знала об этом моем распоряжении. Понял? Прошу тебя, как честного парня и моего дружка…

— Ладно… будь без сумленья… Ну, а ежели он захочет уйти из приемной?

— Ну, тогда скажи ему, чтобы он зашел ко мне сейчас же, а я его уж задержу…

Меньше чем через полчаса другие два поставщика были у меня. Не позволяя вмешиваться все время юлившему В., я вызвал их вместе и сказал, что наступил момент покончить с заказом, но что я дам заказ тому из них, кто согласится на цену ниже такой-то (я назвал цену, указанную в телеграмме Троцкого). И, вызвав Спиридонова, я попросил его проводить их в приемную и позвать ко мне поставщика, ждавшего там…

В конце концов все дело было закончено через четверть часа. Я выбрал наиболее выгодное для вас предложение (это было предложение одного из двух последних поставщиков) и, позвав В., велел оформить сделку.

Казалось бы, что после этого урока глаза В. должны были раскрыться, он должен был понять, что я его раскусил. Но он пошел, точно ва-банк, действуя все решительнее и опрометчивее, и тем все более и более копал себе яму. Был еще ряд мелких подозрительных обстоятельств, мною вовремя выясненных, — его линия оставалась все той же. Мое доверие к нему окончательно пало. И вскоре случилось еще одно обстоятельство, сыгравшее уже решающую роль.

Военное ведомство представило срочное требование заказать для него (если не ошибаюсь) две тысячи тонн бертолетовой соли. Я поручил В. вызвать лиц, могущих в указанных условиях (срок, технические требования и пр.) поставить эту соль. Надо отметить, что незадолго до того, также по требованию военного ведомства, был нами заключен договор тоже на поставку бертолетовой соли по сравнительно высокой цене. Я имел полное основание предполагать, что на новое требование у нас будут предложения более выгодные, так как на рынке после последней поставки был избыток этого продукта. Между тем В., получив мое требование для наведения предварительных справок, к моему удивлению, сразу же заявил мне, что теперь цены будут очень высокие… Начались какие-то сомнительные аллюры с его стороны… В результате все предложенные цены были примерно на 15 % выше предыдущих… Поставка эта меня очень озабочивала. Среди поставщиков, состязавшихся из-за нее, был один англичанин по происхождению, но родившийся и воспитывавшийся в России, по фамилии Т-н. И вот В. при докладах мне стал особенно выдвигать его кандидатуру и настаивать на передаче заказа ему. Но тот требовал на 10 % выше прежней цены. Я знал этого Т-на как сравнительно приличного человека. Но я чувствовал, что с новыми предложениями я попал в какое-то роковое кольцо и что замкнул его своими неизвестными мне аллюрами В. Я решил пробить эту брешь… Между тем из Москвы меня бомбардировали требованиями провести эту сделку «ударно». В. был в курсе этих понуканий и, со своей стороны опираясь на них, нервно и как-то выдавая себя своей настойчивостью, торопил меня поскорее решить вопрос, но при этом он все время настаивал на Т-не. Наконец я ему решительно заявил, что такой цены не дам, и велел ему энергично воздействовать на Т-на и побудить его понизить явно спекулятивную цену.

Придя на другой день рано утром к себе в бюро, я первым делом позвонил по телефону В. и спросил его, как обстоит дело с ценами.

— Что же, Георгий Александрович, я говорил с Т-ном вчера часа два, все стараясь убедить его понизить цену. Он не хочет.

— Странно, — сказал я, — Т-н кажется мне приличным человеком, и меня удивляет, что он настаивает на такой явно недобросовестной цене… Неужели нет возможности убедить его?..

— Я вам говорил, Георгий Александрович, что Т-н самый подходящий поставщик для бертолетовой соли, самый добросовестный из всех других претендентов… И нам надо спешить… еще вчера вечером была побудительная телеграмма… Да кроме того, он предлагает вполне добросовестную цену, и ваши контрцены не примет ни один поставщик. Все смеются, когда я предлагаю прежние цены… Словом, лучше Т-на нам не найти поставщика…

И он продолжал восхвалять Т-на. Вдруг у меня явилось полное убеждение по конструкции его фраз и по его тону, что он говорит в присутствии самого Т-на, чтобы показать ему, как он для него старается… И я сразу прервал его россказни и дифирамбы Т-ну, неожиданно огорошил его вопросом:

— А Т-н сейчас у вас?

— Да, у меня, — расскакавшись в своих дифирамбах, сразу ответил он.

— Да как же вы смеете все это говорить в его присутствии?

— Я… я… — залепетал он.

— Скажите Т-ну, чтобы он сейчас же пришел ко мне.

— Позволите и мне прийти с ним?

— Вы придете, когда я вас позову…

Сомнений у меня не было. Я взял лист бумаги и написал: «Приказ №… Заведующий Коммерческим Отделом, товарищ В., увольняется со своей должности с сего числа и откомандировывается в Москву в распоряжение Наркомвнешторга».

Вошел Т-н:

— Вы меня спрашивали, Георгий Александрович?

— Да, я хотел показать вам эту бумагу, — сказал я. — Вот читайте. — И я протянул ему только что мною подписанный приказ.

Живая картина…

— Это из-за меня, Георгий Александрович? — спросил он робко.

— Да, между прочим, и из-за вас. Теперь вы понимаете, что ваше дело сорвалось, но вы можете еще надеяться получить заказ, если чистосердечно расскажете мне все, что знаете о проделках В.

И он рассказал мне под условием, что я ничего не передам В., которого он боялся. Когда я дал распоряжение В. навести справки о бертолетовой соли, он вызвал к себе Т-на и предложил ему устроить так, что заказ останется за ним, но с условием, что тот «резервирует» в его распоряжение 10 % с суммы всей сделки, что составляло в общем около 150 000 германских марок.

— Хотя мне и было очень неприятно вступать в такую, в сущности, мошенническую сделку, — продолжал Т-н, — но ничего не поделаешь. Я согласился. Он потребовал от меня письменное обязательство, что одновременно с подписанием договора я внесу в парижский банк «Креди Лиона» 150 000 германских марок в распоряжение госпожи Ш. — это его жена, с которой он фиктивно развелся в России, чтобы она, восстановив таким образом свое французское гражданство, могла вместе с детьми выехать из России… Я выдал это обязательство. И вот он начал работать в моих интересах. Переговорив с другими претендентами, он добился того, что все они предложили цены выше предложенной мной, по его же указанию. И все время он руководил мною. Я писал вам письма под его диктовку, он держал меня в курсе получавшихся вами понуждений скорее заказать бертолетовую соль…

Далее на мои вопросы относительно других мошенничеств В. он сообщил мне, что тому не везло, что я разрушал сплетаемые им махинации.

— Вот вы помните, Георгий Александрович, — сказал он, — к вам приезжал проживший здесь несколько недель француз Г., представитель «Патэ». У вас было требование из Москвы на полтора миллиона метров сырой кинематографической пленки. Он предложил и мне некоторое участие в этом деле. Я согласился. И он стал ходить к вам. Вы не давали настоящей цены, то есть той цены, о которой В. с ним условился… Так вот этот Г. выдал письменное обязательство В. в том, что в случае, если тот устроит ему этот заказ на полтора миллиона метров пленки, «Патэ» внесет в тот же «Креди Лионэ» и на имя той же мадам Ш. по десяти сантимов с метра, а всего 150 000 франков…

Он рассказал мне еще о некоторых проделках В., и у меня не оставалось больше сомнений.

— Хорошо, — сказал я в заключение, — теперь вернемся к вопросу о бертолетовой соли. Раз теперь уже установлено, что вы были готовы дать В. взятку в 150 000 марок и даже, в сущности, больше, так вот я вас спрашиваю, по какой цене вы можете поставить, как условлено, в двухнедельный срок все 2000 тонн?

— Я могу скинуть эти 10 %,— ответил он.

— Нет, меня это не удовлетворяет.

Мы начали торговаться, и в конце концов он согласился скинуть с цены, кроме этих 10 %, еще пять или шесть процентов (точно не помню). Мы тут же вчерне все это оформили. Я пригласил Левашкевича и поручил ему составить договор.

Когда это дело было закончено, я вызвал Маковецкого и, передав ему приказ об увольнении В., распорядился тотчас же пустить его в ход.

— А кому В. должен сдать дела? — спросил меня Маковецкий.

— Вот в том и дело — кому? — спросил я в свою очередь. — А что если бы вы взяли на себя этот отдел?

— Я?! — почти с ужасом переспросил Маковецкий. — Ради Бога, Георгий Александрович, увольте меня от этого… Я не справлюсь… Простите, но разрешите отказаться…

— Ну, да я не хочу вас заставлять, Ипполит Николаевич, — сказал я. — Но посоветуйте, кого назначить?

— А почему бы вам не назначить Юзбашева? — предложил Маковецкий. — Ведь он все равно зря болтается… Право, возьмите его на затычку… Вы все равно не дадите ему самостоятельной роли…

Я должен остановиться ненадолго на этом кандидате, потому что он впоследствии был назначен торгпредом в Ригу. Павел Артемьевич Юзбашев был инженером путей сообщения, человек лет около 40, старый большевик. Я мельком встречал его еще в Москве, где он состоял, или, вернее, числился, заместителем Рыкова по должности председателя Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии. Он иногда являлся ко мне с поручениями от Рыкова. Неумный, но хитрый, он был себе на уме и большой хвастун. Ничтожный характер даваемых ему поручений, для исполнения которых годился простой служащий, ясно говорил о том, что Рыков не дает ему никакой роли и не знает, куда его ткнуть. Потом он как-то внезапно исчез из Москвы. Я им не интересовался. Но злой рок уготовил мне еще встречу с ним.

По дороге в Ревель я остановился в Петербурге. С моим вагоном вышло небольшое недоразумение, которое разрешить мог только политический комиссар ж.д., к которому я и должен был обратиться. Комиссаром оказался Юзбашев. Он был сперва очень важен, но, узнав о моем назначении, переменил тон, забегал, исполнил все, что мне было нужно, и взял с меня обещание, что по окончании моих дел в городе я приду к нему вечером на чашку чаю. Когда я пришел, он встретил меня как лучшего друга. Он представил меня своей жене и чуть не силком заставил меня ужинать, причем подчеркнул, что этот ужин был «специально» для меня приготовлен. И вот, угощая меня, он обратился ко мне с просьбой взять его к себе на службу на какую угодно должность. Он жаловался на свое положение. Конечно, эта просьба, предъявленная при такой обстановке, не могла не произвести на меня тяжелого впечатления. Тем не менее я ему ничего определенного не обещал.

— Мне трудно вам что-нибудь обещать, Павел Артемьевич, — сказал я, — так как у меня дело чисто коммерческое, вы же с коммерцией совершенно незнакомы…

Тогда он стал просить не говорить ему окончательно нет, что он не гонится за высокой должностью, пусть будет хоть какая-нибудь, лишь бы уехать за границу и прочее. В конце концов, чтобы отделаться от него, я обещал ему подумать об его желании и, если у меня по приезде в Ревель окажется что-нибудь подходящее для него, уведомить его. Дальнейшее покажет, как в советской России люди, обладающие достаточной эластичностью, умеют преуспевать. Прошло довольно много времени. Занятый навалившимися на меня делами, я совершенно забыл о Юзбашеве, как вдруг получаю телеграмму от Лежавы:

«Ко мне явился Юзбашев, который уверяет, что вы обещали ему место вашего помощника и заместителя, и просит командировать его к вам. Сообщите, правда ли это и желаете ли вы его назначения. Лежава».

Дня через два-три я ответил Лежаве, что никаких обещаний не давал Юзбашеву, кроме обещания подумать, что, мало зная его, не считаю его подходящим не только на должность моего помощника, но и вообще ни на какую бы то ни было должность у меня. Не считая этого дела спешным, я послал свой ответ почтой с курьером. Прошло еще два-три дня, и, к моему удивлению, появился Юзбашев вместе с женой. Он представил мне удостоверение, в котором стояло, что по моему «требованию» он командирован ко мне в качестве помощника. Пришлось только развести руками… Я заявил ему, что возмущен его бесцеремонностью и немедленно же откомандирую его и сообщу в центр об его проделке. Он начал молить оставить его при себе хотя бы в качестве писца, что он будет учиться, что он просит из-за своей жены, и он по-настоящему плакал и утирал грязным платком слезы.

— Да как вы это устроили? — спросил я его.

— После вашего отъезда, не получая от вас известий, я через месяц обратился к Лежаве, сказав ему, что вы обещали подумать о моем назначении. Он меня спросил: «А о каком месте шла речь?» Ну, тут извините, Георгий Александрович, я позволил себе сказать, что о месте вашего помощника… Простите, не гоните меня, не разоблачайте, умоляю вас именем моей жены… Ведь я буду конченым человеком, если в Москве узнают обо всем этом… суд… тюрьма, — рыдал он.

У него был такой жалкий вид, одет он был в рваную солдатскую шинель, все время плакал… Три дня продолжались эти мольбы и слезы… Он натравил на меня еще и Маковецкого, человека очень доброго… В конце концов я не выдержал и оставил его у себя. Но я не давал ему никакого назначения. Иногда я пользовался им, командируя его на приемки, но отнюдь не считал его своим помощником, и, хотя он впоследствии, как и следовало ожидать, обнаглев, несколько раз приступал с просьбами выдать ему доверенность на право подписи и пр., я ему очень определенно в этом отказывал.

И вот Маковецкий напомнил мне об этом бездельнике, болтавшемся без дела в качестве какого-то «чиновника особых поручений». Конечно, он совершенно не подходил к ответственной должности заведующего коммерческим отделом. Но я вообще решил, что эту должность по существу буду нести я лично и что формальному заведующему Этим отделом я не предоставлю никакой ответственной роли, ибо в сущности мне нужен был просто регистратор или секретарь, который мог бы написать по моему указанию несложные письма и трафаретные ответы… и быть на побегушках, словом, именно, человек «на затычку». На эту роль Юзбашев годился, и я назначил его. Покойный Маковецкий, зная мое отношение к нему, в разговорах со мной называл его «зауряд заведующий»…

Это было начало карьеры Юзбашева. В дальнейшем он, по-видимому сойдясь с Литвиновым, заменившим меня в Ревеле, был назначен торгпредом в Ригу. Затем я потерял его из вида.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.