3. НАРОД И РЕВОЛЮЦИЯ

3. НАРОД И РЕВОЛЮЦИЯ

Постоянной тенденцией истории, согласно Добролюбову, является уничтожение эксплуатации и возвеличение труда. В новых исторических условиях эксплуататоры вынуждены маскировать свою истинную сущность. Например, в Западной Европе, пишет Добролюбов, эксплуатация прячется под личиной капитализма (см. 3, 3, 316). В России с отменой крепостного права так же происходит изменение форм эксплуатации. Уже то, что эксплуататоры вынуждены маскировать свою сущность, говорит Добролюбов, свидетельствует об ослаблении их позиций, о росте политической силы и значения народных масс. В то же время все переживаемые старым обществом метаморфозы и реформы не в состоянии ликвидировать основное противоречие — противоречие «дармоедства» и труда, а только обостряют его. Общество неизбежно движется к коренным и решительным преобразованиям, к революции. Однако только признание такой неизбежности уже не могло удовлетворить революционных демократов. Требовалось четко определить характер и движущие силы будущей революции, указать условия ее свершения. От решения этих вопросов зависела разработка тактики и стратегии революционного движения. Исторической заслугой вождей русской революционной демократии была постановка указанных проблем и стремление найти правильное решение. В дальнейшем вопросы социальной революции, тактики и стратегии борьбы были стержневыми вопросами революционной идеологии.

Если постоянной тенденцией истории является уничтожение эксплуататоров и возвеличение труда, то сущностью ее, согласно Добролюбову, является борьба за удовлетворение естественных стремлений народа. В конечном счете и по форме и по содержанию это два однопорядковых процесса, выражающих необходимость перехода от старого общественного устройства к новому.

Как можно представить историю народа, человечества в целом в виде борьбы между трудящимися и эксплуататорами, точно так же можно представить ее и в виде борьбы между «естественными» и «искусственными» потребностями, между общественными порядками, не соответствующими потребностям народной жизни, и стремлениями удовлетворения последних. Требовалось показать, насколько борьба за возвеличение труда приводит к удовлетворению естественных потребностей народа, и обратно, можно ли свести последнее к данной борьбе. Это был важный момент в разработке идеологии угнетенного класса, потому что идеологи господствующих классов всегда выдавали свой классовый интерес за общечеловеческий, а свои собственные цели — за цели развития мировой истории. Анализ революционных событий конца XVIII — середины XIX в. в Западной Европе позволил вождям русской революционной демократии глубже увидеть классовый характер господствующих в обществе идей.

Однако не только идеологический момент в соотношении указанных процессов интересует Добролюбова. Идеология вторична по отношению к реальной жизни, полагал он вслед за Чернышевским. Анализ искусственных и естественных потребностей в реальной истории, по концепции Добролюбова, позволяет дать философское и социально-историческое обоснование социальному идеалу революционных демократов — социализму и их борьбе за переустройство общества.

Классовая борьба определяет ход истории человечества. Согласно Добролюбову, господствующие классы предпочитали делать историю сами, устраняя из нее участие народных масс. Они стремятся привить народу искусственные формы жизни, искусственные потребности и побуждения. «Бывает время, — пишет он, — когда народный дух ослабевает, подавляемый силою победившего класса, естественные влечения замирают па время, и место их заступают искусственно возбужденные, насильно навязанные понятия и взгляды в пользу победивших…» (3, 2, 224). В другом месте он говорит: «…искусственные общественные комбинации, бывшие следствием первоначальной неумелости людей в устройстве своего благосостояния, во многих заглушили сознание естественных потребностей» (3, 6, 311). Феодалы, капиталисты, опираясь на произвол, стремятся заглушить естественные стремления народной жизни. Для этого используются государственная власть, право, религия, обычаи и т. п. Все это приводит к тому, что «вследствие неправильного развития часто людям представляется совершенно нормальным и естественным то, что, в сущности, составляет нелепейшее насилие природы» (3, 6, 313). В качестве примера такого искусственного образования и нелепейшего искажения природы можно рассматривать так называемое чувство законности в людях «темного царства». Однако, говоря об этом чувстве, Добролюбов отмечал, что оно опирается на материальный интерес. Это же относится и к другим «искусственным комбинациям», основой которых является экономическое угнетение. Так, например, Добролюбов отмечал, что европейским пролетариям недостаточно одних юридических прав, которыми их одарили капиталисты и лорды, сделавшие уступку либо им ничего не стоящую, либо выгодную. Массы рабочего сословия, согласно Добролюбову, не хотят больше расплачиваться за прогресс для меньшинства «Теперь, — пишет он, — в рабочих класса; накипает новое неудовольствие, глухо готовится новая борьба…» (3, 5, 459).

Констатируя факт нового обострения классовой борьбы в Западной Европе, подъем борьбы крестьянства, угнетенных людей в России, Добролюбов был совершенно прав. Методологической основой такого вывода служило фактическое распространение на общество материалистических принципов, конкретно выраженное в форме реалистического взгляда на общественную жизнь. Добролюбов верно усматривал причины сохранения и усиления эксплуатации и притеснения в наличии материальных интересов победивших классов, в необходимом для существования этих классов ограблении ими трудящихся масс. Однако этот же «реалистический» взгляд и ограничивал воззрения Добролюбова, предлагая исследовать развитие вторичных явлений вместо первичных. Ограниченность материализма Чернышевского и Добролюбова, вышедшего из антропологического материализма Фейербаха, наглядно проявляется в объяснении источника борьбы народных масс за свое освобождение. В отличие от К. Маркса, который видел необходимость разрешения объективного противоречия между производительными силами и отжившими производственными отношениями и тем самым ликвидации противоречия между общественной формой производства, характерной для капитализма, и частнокапиталистической формой присвоения результатов труда, Добролюбов сводит вопрос к природе человека. И все же рассуждения Добролюбова об искусственных комбинациях и формах, порождаемых произволом эксплуататоров, позволяли заострить вопрос идеологически. Он утверждал необходимость ликвидации власти помещиков и буржуазии, однако не смог вскрыть подлинную сущность этих классов.

Изучение и осмысление истории Европы последнего времени позволяет, полагал Добролюбов, выяснить внутренний смысл ее. Он заключен в том, что у всех проявляется стремление «к восстановлению своих естественных прав на нравственную и материальную независимость от чужого произвола» (3, 6, 241). В России такое стремление вследствие более жестокого угнетения народа еще сильнее. Оно неизбежно породит протест против деспотизма. «…Деспотизм и рабство, противные природе человека, никогда не могли достигнуть нормальности…» Поэтому состояние угнетенных масс, даже безропотно подчинявшихся рабству, постоянно напряженное и неспокойное. «В истории всех обществ, где существовало рабство, вы видите род спиральной пружинки…» Нельзя, «не истребивши народа, уничтожить в нем наклонность к самостоятельной деятельности и свободному рассуждению» (3, 6, 237).

С течением времени человечество все более освобождается от «искусственных» искажений своей жизни и приближается к удовлетворению естественных потребностей. Основания этого процесса коренятся в природных свойствах человека, и объективно ход истории ведет к утверждению прав личности. Согласно Добролюбову, в душе каждого «простолюдина» существует следующее соображение: «…первое, что является непререкаемой истиной для простого смысла, есть неприкосновенность личности. Рядом с этим неизбежно является и понятие об обязанности и правах труда… Стоит только обернуть рассуждение, приводящее к мысли об обязанности работать, и мы получим вывод о правах труда» (3, 6, 245). Таким образом, борьба за удовлетворение естественных потребностей личности трудового народа в целом совпадает с борьбой за равноправие в труде. Революционный демократизм Добролюбова и Чернышевского был неразрывно связан с их социалистическим учением и защитой экономических интересов трудящихся масс (см. 10, 120–128. 19, 229–233).

Революционные демократы полагали, что в преобразованном обществе будущего найдут удовлетворение естественные стремления каждого трудящегося человека и в нем труд будет иметь все права. Эксплуатация во всех видах будет ликвидирована, при этом более разумная организация труда приведет и к повышению его производительности, и к улучшению распределения произведенного продукта. Последний вопрос подробно разбирался Чернышевским, и поэтому Добролюбов его почти не касался, за исключением того случая, когда он рассматривал попытки рациональной и справедливой организации труда Р. Оуэном и его последователями.

Чернышевский разрабатывал общую социалистическую концепцию. В применении к конкретным условиям России он полагал, что возможности развития социализма на основе русской общины еще не исчерпаны, однако отнюдь не пытался абсолютизировать их. Некапиталистический путь развития России, переход от натурального хозяйства к экономическим отношениям социализма, согласно Чернышевскому, не более как благоприятная историческая возможность. Однако это не значит, что данная возможность обязательно будет реализована. Это не значит, что в России при неблагоприятных для революции условиях капитализм не будет развиваться. Согласно Чернышевскому, он уже развивается, а реформа 1861 г. усиливает этот процесс. Начавшееся капиталистическое развитие России было фактом и для Добролюбова. Но «реалистический» взгляд на капиталистическое развитие России привел его к признанию крестьянской общины институтом, который позволил бы быстрее осуществить переход к социализму.

Здесь Добролюбов был полностью солидарен с Чернышевским, о чем свидетельствуют его рецензия на сочинения И. Жеребцова и замечания в статье «Литературные мечтания прошлого года» (см. 40,66. 19,229). «Имея в виду широкий социалистический идеал, — пишет В. А. Малинин, — Добролюбов не отрицал значение общинного устройства в русских условиях» (57, 229). Наметившееся противоречие теории и практики Чернышевский, и в этом с ним был, пожалуй, согласен Добролюбов, решал путем введения понятия о «переходном состоянии» (см. 59, 77).

Новый общественный строй, согласно Добролюбову, возникнет вследствие революционной борьбы трудового народа, распрямления «социальной пружины». Таким образом, будущая революция, следует из рассуждений Добролюбова, должна иметь социалистическую направленность. Она осуществляется в интересах народа. В Добролюбове, писал А. В. Луначарский, «жила непоколебимая вера в массовое движение» (56, 195). Согласно Добролюбову, это будет крестьянская революция и таковой она станет как результат внутренней борьбы в обществе, как неизбежное следствие развития народа. В условиях назревавшей революционной ситуации Чернышевский и Добролюбов «сумели достаточно правильно установить объективное содержание социальных процессов в нашей стране в середине прошлого река…» (35, 59).

Выяснив характер и движущие силы будущей революции, Добролюбов неизбежно должен был решать вопрос о конкретных возможностях осуществления социалистической революции русским народом и критериях готовности его к революции. Этот вопрос постоянно был в центре внимания Добролюбова и Чернышевского. Конечно, у них не было сомнения в том, что социалистическая революция произойдет в России. Вера в грядущую революцию наполняет их работы. Однако в оценке конкретных возможностей свершения социалистической революции в России 50—60-х годов вожди русской революционной демократии были реально мыслящими людьми.

Западная Европа, где «глухо готовится новая борьба народа против феодалов и мещан», стоит к революции ближе, чем Россия. Пролетариату недостаточно одних юридических прав. В этих условиях, пишет Добролюбов, «пролетарий понимает свое положение гораздо лучше, нежели многие прекраснодушные ученые, надеющиеся на великодушие старших братьев в отношении к меньшим…» (3, 5, 460). При этом вывод о том, что «нет оснований приписывать автору комментариев к Миллю или работы „Капитал и труд“ одно только „интуитивное угадывание“ роли рабочего класса в созидании социалистического будущего, там, где… речь идет о ее сознательном постижении» (69, 107), вполне обоснованно можно распространить и на Добролюбова. Правда, Добролюбов подчеркивает, что неудачные опыты Оуэна и других утопистов свидетельствуют о необходимости большой работы в массах, революционного воспитания и организации их. Для свершения социалистических преобразований потребуется не только просвещение, но прежде всего революционное насилие, долгая и упорная борьба. России к тому же потребуется подняться до уровня Европы. «…Мы должны пройти тем же путем… — пишет Добролюбов, — и мы на пути своего будущего развития не совершенно избегнем ошибок и уклонений… Но все-таки наш путь облегчен; все-таки наше гражданское развитие может несколько скорее перейти те фазисы, которые так медленно переходило оно в Западной Европе» (3, 5, 470).

Либералы отрицали возможность сознательного, активного положительного действия народных масс. Либералы смотрели на возможное выступление народа с ужасом. Тема падения Римской империи стала самой актуальной в тогдашней публицистике. Период повышения социальной активности народных масс и обострения классовой борьбы до и после реформы 1861 г. сравнивался с периодом разрушения античной культуры Рима варварами. В противовес либералам Чернышевский доказывал, что падение римской цивилизации под ударами варварских народов — историческая случайность. Не будь ее, Рим сумел бы осуществить необходимую социальную революцию внутренними силами и не разрушая культурных ценностей прошлого.

Добролюбов развивает свою точку зрения на указанную проблему, решая одновременно вопрос о критериях готовности народа к социальным преобразованиям. Специально обсуждаются эти вопросы в его больших статьях «Народное дело» и «Черты для характеристики русского простонародья». Пессимисты, писал он, «отрицают возможность какого бы то ни было общего самостоятельного движения в народе» (3, 5, 249). Однако они принимают временную пассивность народных масс за обычное состояние народа. Они не учитывают того обстоятельства что действительные факты (холод и голод, произвол, несправедливость и т. п.) порождают тоже действительный факт сопротивления народа. Гаким конкретным фактом, свидетельствующим об активности народных масс в России, согласно Добролюбову, может служить борьба народа против откупов. Выступление крестьянских масс против винных откупов, на первый взгляд весьма незначительное, говорит Добролюбов, может служить критерием начавшихся в народе процессов, направленных на удовлетворение естественных стремлений народной жизни. Из факта выступления крестьян Добролюбов делает вывод о том, что народные массы, поднявшись на борьбу, займутся практическим делом, а не ударятся в разговоры. «Эти же сотни тысяч, — говорил Добролюбов, — откажутся от мяса, от пирога, от теплого угла, от единственного армячишки, от последнего гроша, если того потребует доброе дело, сознание в необходимости которого созреет в их душах. В этой-то способности приносить существенные жертвы раз сознанному и порешенному делу и заключается величие простой народной массы…» (3, 5, 285). Действие народа в революции будет конкретным, решительным, самоотверженным. Народная жизнь дает множество фактов, свидетельствующих о безграничных силах и возможностях народа, подымающегося за свои права. Надо только приглядеться к жизни народа, чтобы увидеть это.

Народная революция не будет грозить человеческой цивилизации, если она не противоречит естественным стремлениям народа и личности. Наряду с вопросом об исторической активности народа вопрос о нравственности народных масс был для Добролюбова и других революционеров-демократов важнейшим теоретическим и практическим вопросом. В нравственности трудящихся ищут они гарантию как социалистических устремлений народа, так и последующей приверженности его социалистическим принципам. «…Люди, восстающие против насилия и произвола, — пишет Добролюбов, — тем самым дают уже нам некоторое ручательство в том, что они сами не будут прибегать к насилию и… произволу; желание неприкосновенности для своей личности заставит их уважать и личность других» (3, 6, 244). Конечно, это слабый аргумент в пользу социалистического характера будущих общественных отношений, однако такой поворот мысли позволяет нам увидеть действительное значение высокой оценки нравственных достоинств трудящихся масс для социалистической концепции Чернышевского и Добролюбова. Добролюбов очень много говорил о «деликатности» народных масс, об уважении к личности и правам других лиц и внимательности к общему мнению, присущих простым людям, о чуткости народа к доброй славе и т. п. Это не заигрывание с народом, так характерное для либералов, а констатация способности народных масс «к высокому гражданскому развитию на началах живых и справедливых» (3, 6, 272). Надо только различать в пароде последствия внешнего гнета от его внутренних и естественных стремлений. С особой тщательностью Добролюбов выписывал положения Оуэна о природе человека и зависимости его облика, характера и поведения от окружающей среды. Трудящиеся в силу занятия трудом ближе к естественному состоянию человека, а именно последнее заключает в себе сущность человека — способность к развитию, считает Добролюбов. Из этой способности он выводил, во-первых, естественное требование человека, чтобы его никто не стеснял, и, во-вторых, что человеку не надо посягать на права других. Этот простой закон, по мысли Добролюбова, является общей формой выражения социалистического принципа. «…К этому закону, — пишет он, — и сводятся все стремления к независимости, самостоятельности и строгой справедливости, все гуманные чувства, все антипатии к деспотизму и рабству» (3, 6, 197). Мысль о соответствии социализма интересам и природе русского крестьянина прослеживается во многих работах Добролюбова.

Революционные демократы считали, что характер выхода страны из возникшего кризиса не мог оказать решающего воздействия на существующие ориентиры народного движения. Народ мог потерпеть в 60-х годах поражение, в России могла произойти революция, приближающая жизнь русского народа к порядкам Западной Европы, восстание парода могло породить какие-то новые формы общественной жизни. Но все это не могло отменить тенденции развития народной жизни к социализму и неизбежного свершения социалистической революции. Они сознавали, что неизбежность социалистической революции не обусловливает пассивное ожидание ее. Революцию надо готовить. Философия Чернышевского и Добролюбова, выражая исторический оптимизм трудящихся масс, ориентировала их на активную борьбу за светлое будущее.