НА ПОСЛЕДНИХ РУБЕЖАХ

НА ПОСЛЕДНИХ РУБЕЖАХ

Над Одером клубился серый, как вата, туман. Гитлеровская дальнобойная артиллерия ведет интенсивный обстрел переправы. Тяжелые снаряды беспорядочно рвутся по сторонам моста. С ходу бригада вступает в бой. Наша задача — идти вдоль реки строго на юг и совместно с другими частями захватить Штейнау.

Нам приходится туго. Вторые сутки ведем изнурительный бой. Фашисты яростно контратакуют. Их танки неожиданно появляются из-за укрытий, в упор расстреливают «тридцатьчетверки».

Рота старшего лейтенанта Акиншина за день отбила девять контратак, но ни на шаг не отступила назад. Раненый Акиншин не ушел с поля боя. Погиб недавно прибывший из штаба 4-й танковой армии командир третьего батальона майор Бондарев. Пал смертью храбрых и его заместитель по политчасти капитан Мошев. Исключительное мастерство управления боем показывают офицеры Любивец, Пупков и Коротеев. Храбростью отличается и майор Старостин. К нам он прибыл недавно, на Висле, но и за это короткое время показал себя настоящим организатором общевойскового боя.

…Стоял пасмурный день. Южный ветер принес тепло, и снег на глазах таял. Я собрал командиров батальонов, развернул перед ними карту:

— Вот в этой точке мы находимся. В трех километрах от нас вот за этим леском — деревня Лампенсдорф. Мы за день иной раз продвигались по 70—80 километров, а сегодня надо преодолеть три километра и захватить Лампенсдорф. Нелегко это сделать, но надо. Сумеем ли?

Первым нарушил молчание майор Старостин:

— Согласны с вами, что теперь другая обстановка. Фашисты успели заковать себя в бетон и сталь. И все-таки сумеем.

А как это лучше сделать? Разведка бригады донесла, что деревня превращена в сильный опорный пункт. На ее восточной и северо-восточной окраинах имеются блиндажи с железобетонными колпаками, надолбы, или, как их называли, «зубы дракона». Хорошо продумана и система огня. Все подступы искусно заминированы.

— Обстановка сложная. Идти в лоб, пожалуй, бессмысленно, — сказал капитан Чирков.

— Зачем в лоб? А мы зайдем с запада и внезапно ударим, — поспешил высказаться майор Старостин.

— Этот вариант приемлем, хотя он и таит в себе большую опасность, — заключил я. — Можем оказаться в тисках немцев. Мы с начальником штаба об этом думали.

Пришли к одному решению. Впереди пойдут танки второго батальона с автоматчиками на броне, а фланги обеспечивают два других танковых батальона.

К вечеру скрытно выдвигаемся к деревне. Танки Чиркова и автоматчики Старостина открыли огонь по отдельным домам. Начали пристрелку по деревне танки из тяжелого армейского полка.

Немцы, судя по всему, не намерены оставить занимаемые позиции. Фашисты даже перешли в контратаку. Батальоны коммунистов Чиркова и Старостина оказались в тяжелом положении: на занимаемые ими позиции двигались с двух сторон танки, поддерживаемые огнем минометчиков.

Старостин во весь голос кричал:

— Приготовить противотанковые гранаты!

— Бронебойщикам бить по уязвимым местам!

— Пулеметчикам и автоматчикам отсекать пехоту!

— Коммунистам и комсомольцам, отразив контратаку, первыми ворваться в деревню.

Последние слова комбата потонули в грохоте боя. Старостин подполз к пулеметчику коммунисту Пяткину:

— Вот так их, Алексей Иванович, чтоб знали, кто такие челябинцы!

Из кустов появилась «пантера». Жерло пушки перемещается справа налево. Фашист метит выстрелить в «тридцатьчетверку». Возле рядового Пяткина лежат две противотанковые гранаты. Комбат схватил одну из них — и в смотровые щели. Фашисты ослеплены.

— Хорошо! На тебе в придачу! — и Старостин бросает под гусеницы еще противотанковую гранату.

«Пантера» завертелась на месте.

В полный рост идут эсэсовцы. Цепь все ближе и ближе. Старостин встречается взглядом со своим комсоргом Доломаном, который ползет к соседнему пулеметному расчету.

— Евмен Михайлович, подымай свою комсомолию, а мы с Белоусовым — коммунистов.

— Есть, товарищ майор!

— Вперед, за Родину! — крикнул комсорг и первым поднялся в атаку. За ним — комсомольцы роты коммуниста старшего лейтенанта Ермакова. Фашисты дрогнули, их цепь изогнулась, левофланговые солдаты попятились назад. Гитлеровцы залегли.

Контратака противника была отбита, но вперед мы не продвинулись.

— Жаль, в деревню не смогли прорваться, — сокрушался Старостин. — Но завтра обязательно ее захватим, товарищ комбриг.

На рассвете 31 января повторная атака. Танки бригады, обходя отдельные узлы сопротивления, начали теснить гитлеровцев.

— Наш танк уже прорвался в центр деревни, — с радостью доложил мне командир первого батальона старший лейтенант Егоров.

— Кто же этот смельчак?

— Комсомолец Иван Романченко, командир экипажа «Комсомолец».

Я хорошо знал этого рослого танкиста. К нам он прибыл осенью 1943 года. Родом он из Полтавщины. 17-летним пареньком поехал работать в Кривой Рог, а затем вместе с заводом эвакуировался в Магнитогорск. Потом попал в бригаду, начинал службу заряжающим. Иван Ефимович не раз отличался в боях, был награжден двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу». Экипаж Романченко шел в голове колонны, в числе первых форсировал реки Чарна Нида, Пилицу, Варту.

Теперь Иван Ефимович со своими комсомольцами первым прорвался в центр деревни. На пути его танк уничтожил бронетранспортер, расстрелял несколько автомашин с боеприпасами.

Потом завязалась дуэль с «фердинандом». Иван Романченко со второго выстрела подбил самоходное орудие. Из-за угла ударил фаустник. «Тридцатьчетверка» загорелась.

— Усольцев и Агапов, за мной! — крикнул он механику-водителю и радисту-пулеметчику, — Надо сбить пламя!

Схватили брезент. Из укрытий выскочили фашистские автоматчики и бросились к танкистам. Романченко в их сторону метнул «лимонку». Несколько гитлеровцев замертво упали на землю.

Со всех сторон к танку приближались немецкие автоматчики. Иван Ефимович бросился в танк. Прильнул к прицелу. Очередь, вторая, третья. Уцелевшие фашисты попятились назад.

Вот еще группа. Снова заговорил пулемет. Еще несколько эсэсовцев остались на снегу. Гитлеровцы вроде бы приутихли. А танк пылает. Пламя лизнуло руки, дохнуло в лицо.

Иван Ефимович кричит товарищам: «Гасите! Сбейте брезентом пламя!» В ответ — молчание. Только сейчас он понял, что остался один. Схватил брезент, быстро сбил пламя.

Командир танка Герой Советского Союза гвардии старший сержант И. Е. Романченко.

Из-за угла показалась новая группа фашистов. Комсомолец-гвардеец, будучи раненым, до последней минуты отбивался, пока не подоспела помощь.

Санитары уложили его на носилки. Заметив меня, с досадой сказал:

— Ребят жалко, погибли. И меня не вовремя.

— Ты герой, Иван, много гитлеровцев уложил!

К обеду танки вышли к восточной окраине. Последовали одна за другой ожесточенные контратаки. Наткнувшись в центре на сильный огонь, немецкие автоматчики начали наседать на правый фланг, пытаясь отсечь нашу пехоту от танков.

К вечеру натиск ослаб, деревня Лампенсдорф оказалась в наших руках. Так мы завершили окружение города Штейнау и находящейся там группировки.

В тот день мы испытали двойную радость: узнали, что нашей бригаде присвоено наименование «Петраковской».

Из разведданных, полученных из штаба корпуса, выяснили, что противник срочно подтягивает крупные силы и намерен прорваться к городу Штейнау. Мы заняли оборону. Автоматчики зарылись в землю. Выгодные огневые позиции заняли танкисты. Противотанковые орудия расположили на танкоопасных направлениях.

К вечеру со стороны противника показались танки. Рота старшего лейтенанта Каширского первой приняла неравный бой. Противник пытался обойти танкистов с фланга и попал под огонь подчиненных офицера Крюкова.

В течение нескольких дней бригада стойко оборонялась, сдерживая бешеные атаки фашистов. Помнится, рота автоматчиков офицера К. Салихова оказалась в очень трудном положении: на нее двигалось до десяти танков.

— Надо выстоять! — обратился коммунист к солдатам.

И выстояли! А тем временем другие части добили группировку немцев в Штейнау.

Бои постепенно откатываются на запад. Фашисты не сдаются. За спиной Берлин, и они ожесточенно обороняются.

Впереди деревня Герцогсвальдау. Командир разведдозора комсомолец лейтенант Иван Гончаренко доложил:

— Деревню обороняют танки и до батальона пехоты.

Целый день выковыриваем немцев. Дома кирпичные, даже сараи сложены из кирпича. Что ни дом, то огневая точка. К вечеру овладели деревней. В ней ни души. Потом из леса появляются женщины. Они бегут нам навстречу.

— Наши, родные освободители!

Подбегают к солдатам, целуют, плачут. Лица изможденные, на головах — рваные тряпки, вместо платьев — лохмотья. Наперебой рассказывают о тех страшных муках, которые они испытали в немецкой неволе.

— Ой, дивчата, даже не верю, что побачу свою ридну Украину, — радостно говорит одна из женщин.

— Да, скоро вас отвезут на Родину, — говорит политработник Лурье.

Прошло еще несколько дней, и части нашего корпуса продвинулись значительно на запад. Наша бригада идет в передовом отряде корпуса. Немцам приказано до последней возможности оборонять город Любин, и они доставляют нам немало неприятностей.

Бригада повернула на северо-восток и, описывая крутую дугу, перерезала последние дороги отхода на запад вражеским войскам. Крупный гарнизон оказался в кольце наших танков.

С утра 11 февраля возобновилось наступление. Кругом густые леса, движемся по проселочным дорогам. Слева от нас обширное поле. Невдалеке от дороги обгорелые «тридцатьчетверки», опрокинутые, с ржавыми колесами 122-миллиметровые гаубицы, приземистые самоходки «СУ-76».

Откуда здесь советская техника? Подъезжаем к «тридцатьчетверке». Башня опрокинута, на броне вмятины — следы артиллерийских снарядов. Порваны гусеницы, рядком валяются два катка. Мы с начальником штаба заглянули во внутрь танка. На днище лежали два обгорелых трупа.

— Варвары, упражнялись по живым мишеням.

Мы оказались на испытательном полигоне. А потом мы увидели бараки, обтянутые несколькими рядами колючей проволоки. Перед нами концентрационный лагерь.

Солдаты открыли ворота. На улицу высыпали пленники, обступили челябинцев. Обнимали их и целовали. Люди от счастья плакали. Мы с Барановым вошли в барак. На нарах умирали изможденные люди. Я распорядился выдать продукты узникам и оказать медицинскую помощь.

Но то, что мы увидели в другом бараке, поразило воображение. Кучи детской одежды, обуви, мешки, набитые волосами. А рядом печи-крематории, в которых были живыми сожжены дети.

Мной овладело необычайное чувство мести. Я вышел на улицу и думал, на что способны варвары XX века. Меня окликнул Баранов.

— Любивец ворвался в Шпроттау, захватил аэродром и более десяти исправных самолетов.

Рота Любивца шла в головной походной заставе. Обходя узлы сопротивления, отважный офицер смело ворвался в город. Мы поспешили ему на помощь. Зеленый красивый город, раскинувшийся по обе стороны притока реки Бобер, неприветливо встретил нас. Немцы превратили его в опорный пункт. Кирпичные дома фашисты приспособили для кругового обстрела.

Вырвавшись за реку, мы поспешили к городу Заган — к узловому центру железнодорожных и шоссейных дорог. В Загане находился крупный вражеский гарнизон. Мы прошли за один час 18 километров и обошли город с севера.

— Прикрывай левый фланг корпуса, — приказал мне генерал Е. Е. Белов.

Вдоль шоссе, ведущего на Зорау, куда устремились танки Свердловской и Пермской бригад, мы заняли оборону. Со стороны города Заган на шоссе вскоре появились немецкие танки. От первых залпов загорелись два головных «тигра». Потом вспыхнуло и самоходное орудие. Гитлеровцы скрылись в лесу, а через полчаса начали яростно нас атаковать. Батальон Г. И. Старостина отбил одну за другой две атаки.

Фашисты начали атаку в третий раз. Майор Старостин, перебегая от взвода к взводу, охрипшим голосом подавал команды, личным примером увлекал подчиненных.

Немцы начали обтекать правый фланг, но наткнулись на болото и попятились назад. Командиры взводов старшие лейтенанты Крюков и Черноморов, находившиеся на правом фланге, подбили по одному «тигру».

Передовые части корпуса с ходу овладели Зорау и Тейплиц, ушли далеко вперед и вскоре оказались отрезанными от главных сил армии. Свердловская и Пермская бригады были зажаты в клещи и оказались в тяжелом положении. Врученная мне телеграмма от комкора гласила:

«Ожидаем помощи. Постарайтесь прорваться к нам».

Со мной на командном пункте находился командир 68-й отдельной армейской танковой бригады полковник Приходько.

— Будем прорываться, — решили мы.

В сторону Зорау идет узенькая шоссейная дорога, к которой вплотную подступают вековые сосны. Батальон Егорова будет наступать вдоль шоссе. Это — отважный офицер, и ему, поручая важное задание, на прощание сказал:

— Правее вас будет наступать третий батальон. Поддерживайте с нами непрерывную связь. Ясно?

— Так точно, — бойко ответил комбат и захлопнул люк. Я что-то еще ему крикнул, но мой голос потонул в шуме работающих танковых двигателей.

Штаб бригады снялся с места и двигался за танковым батальоном. Короткий зимний день был на исходе. Где-то впереди зачастили выстрелы.

— Рота Любивца завязала бой с передовыми подразделениями противника, — радировал мне Егоров.

Вперед мы выдвинули артполк. Пушки били прямой наводкой по подходящим фашистским резервам. Мы начали теснить немцев.

Спешу в первый батальон. Навстречу попадаются санитары.

— Кого несете?

— Капитана Любивца.

— Иван, что же ты так неосторожно?

Любивец немного смущен, что я его назвал по имени.

— Кажется, отвоевался, — простонал Любивец. — Левая нога перебита.

— Выздоравливай, да побыстрее.

Я вскочил на танк, оглянулся. Санитары понесли носилки к машине. Я очень сожалел, что Любивец не дошел до Берлина. Мы с ним вместе пришли в бригаду. Все меньше и меньше остается тех, кто начинал путь под Орлом.

В самый разгар боя радист Колчин принял короткую радиограмму: «Егоров убит». Подозвал к себе заместителя подполковника Алаева.

— Выдвигайтесь в первый батальон. Егоров убит.

На рассвете еще одна радиограмма. Я видел, как Колчин ее принял, и по его лицу понял: что-то снова случилось.

— Алаев погиб, — едва вымолвил Виктор. — Бросился в атаку, и пуля оборвала ему жизнь.

Первый батальон немцы обошли с двух сторон. Создалась довольно сложная обстановка. С батальоном прекратилась связь. Это очень меня обеспокоило.

Пробиваемся по шоссе. Второй батальон Чиркова расчищает нам путь, сдерживая натиск немцев на левом фланге. Вперед вырвались танки третьего батальона.

К обеду штаб достиг окраины Зорау. На небольшой полянке замерла «тридцатьчетверка». Возле машины на хвое лежит тяжело раненный лейтенант Горбунов — командир танка. Он часто любил повторять:

— Скоро будем в Берлине, а там и по домам.

Ему не удалось дойти до фашистского логова. Тяжелый снаряд подбил танк. Лейтенант едва шевелит иссохшими губами. Кто-то из офицеров штаба расстегнул ворот его обгоревшего комбинезона, подал флягу с водой.

К нам подходит механик-водитель танка старший сержант Василий Кружалов. Сквозь бинты сочится кровь.

— До последнего держались, и шагу назад не ступили, — сказал Горбунов. — «Тигр» из-за насыпи выполз и нас по борту.

Подошли санитары. Кружалов ни в какую не хочет идти в госпиталь.

— Товарищ комбриг, заступитесь, — он обратился ко мне. Из-за пустяковой царапины отправляют в госпиталь. Не могу я сейчас идти. За друзей буду мстить.

Что с тобой делать, дорогой товарищ? Василий отбивается от санитаров.

— Заварю пробоину в броне и на Берлин, — доказывает он командиру медсанвзвода капитану Кириллову.

— Ладно, оставьте его, — попросил я.

Позже стало известно, с каким упорством сражались члены этого экипажа. Кружалов, маневрируя среди деревьев, смело вел машину на врагов. Горбунов подбил «пантеру», затем «тигра», бронетранспортер. Кружалов гусеницами давил контратакующих пехотинцев.

Спешим в первый батальон. Шофер Толя Космачев крикнул:

— Самолеты!

После бомбежки мне сообщили печальную весть: убит полковник Приходько, командир 68-й отдельной армейской танковой бригады.

К вечеру мы прорвались к главным силам корпуса.

— Подоспели вовремя, — сказал генерал Белов. — Продержались бы еще час-два. У нас худо с боеприпасами, а горючего вовсе нет.

Генерал выглядел устало. Глаза воспалены. Потрескавшиеся губы кровоточили. Таким комкора я еще не видел. И в этих трудных условиях, когда мы шли по глубоким немецким тылам, он оставался верен себе: руководство войсками осуществлял непосредственно на передовой.

Не успели мы обменяться и несколькими фразами, как комкора вызвал к рации командарм.

— Получили новую задачу, — выйдя из автобуса, сказал Белов. — Пойдем строго на юг, чтобы завершить окружение гитлеровской группировки в Верхней Силезии.

Движемся по дорогам, по которым 132 года тому назад шли русские солдаты во главе с Кутузовым.

Бунцлау. Город пылает, весь в дыму. Вокруг следы ожесточенных боев. В восьми километрах от города справа высится памятник. На мраморном постаменте простой и строгий обелиск. Здесь похоронено сердце Кутузова.

Несколько дней мы вели бои по уничтожению окруженных разрозненных группировок в Верхней Силезии.

…С 23 марта по 16 апреля 1945 года бригада готовилась к Берлинской операции.

В небольшом блиндаже на опушке сосновой рощи расположился наблюдательный пункт бригады. Перед нами — река Нейсе. Берега крутые, обрывистые. За рекой — противник. В бинокль хорошо видны позиции немцев.

Последняя ночь перед наступлением. Из штабных офицеров никто не спит. Да разве уснешь? Последний рывок — и мы в Берлине.

Наступило 17 апреля. Всходило солнце. Его яркие лучи выглянули из-за островерхих сосен. И вдруг началась мощная артиллерийская подготовка. Противоположный берег заволокло дымом. Появились штурмовики. Они поставили дымовую завесу.

— Даешь Берлин! — закричали танкисты.

Машины устремились к Нейсе. По наведенному мосту спешим вперед. Теперь уже идем к Шпрее. Местность лесисто-болотистая.

К исходу дня 17 апреля передовые части корпуса подошли к Шпрее, а ночью свердловчане успешно форсировали ее.

18 апреля челябинцы, составляя передовой отряд корпуса, начали преследование отходящего противника в направлении Калау, Луккенвальде. Мы надеялись наступать в сторону Бранденбурга, и вдруг приказ: корпус поворачивает на север. Это значит — на Берлин.

Я взглянул на карту. На пути к Берлину оставался Луккенвальде — последний крупный город. На перекрестках замелькали указки: «До Берлина — 140 км». На дороге мелом начерчена стрела: указывающая на запад, и надпись: «Скорее на Берлин!»

Перед Луккенвальде — короткая остановка. Пополняем боеприпасы, горючее. Через день-два мы пойдем к Берлину. Люди горят желанием скорее ворваться в логово фашистского зверя.

Ко мне подходит начальник политотдела. Он провел много бессонных дней. На бледном лице — следы усталости, но глаза горят весело.

— Михаил Георгиевич, через десять минут митинг.

На огромной поляне, окаймленной вековыми соснами, впереди замаскированных танков выстроились добровольцы. Люди — в торжественно приподнятом настроении.

Короткую речь произносит начальник политотдела.

— Об этих днях мы давно мечтали, — говорил Михаил Александрович. — И вот уже до Берлина рукой подать. Враг накануне разгрома, но еще жесток и коварен. Нам выпало счастье участвовать в штурме фашистского логова. Удвоим удары по врагу!

Выступает замполит первого батальона капитан Устинов. Взволнованно звучат голоса комсорга 2-го танкового батальона старшины Николая Павлова, механика-водителя коммуниста Кружалова.

Мы знали, что немцы превратили Берлин в сильнейший укрепленный район. Город опоясывали три рубежа: внешний, внутренний и городской. Фашисты будут драться за каждый дом, каждый квартал, до последнего солдата. Впереди нас ждали жаркие схватки. Об этом я и сказал на митинге.

По рядам прокатилось громкое солдатское «ура». Челябинцы были готовы к уличным боям. Опыта у них достаточно.

Неожиданно в бригаду приехал генерал Е. Е. Белов. Он возбужден, лицо его, как никогда, сияет.

— Готовы, челябинцы, штурмовать Берлин?

— Так точно, товарищ генерал, — с необычным задором отвечают танкисты.

— Посмотрим. В какой батальон поведешь, Фомичев?

— К автоматчикам. Они только что овладели деревней Еникендорф.

— Ну, добро, начнем со Старостина.

Идем к автоматчикам. Вдруг раздался выстрел. Пуля едва не задела генерала. Белов выхватил пистолет и выстрелил в притаившегося гитлеровца. Но мимо. Тем временем фашист еще раз пытался выстрелить. Стремительно вынимаю трофейный парабеллум, но в это мгновение фашист падает: сзади нас прозвучал выстрел. Мы оглянулись и увидели Толю Якишева, нашего «сына бригады». Толя, сияя от радости, подбегает к нам.

— Спасибо, сынок, ты спас жизнь нашему неосторожному комкору, — сказал генерал Д. Д. Лелюшенко, который в этот момент подъехал на машине и тепло пожал Якишеву руку.

Генерал Лелюшенко тут же к гимнастерке Якишева рядом с орденом Красной Звезды прикрепил медаль «За отвагу».

Побывав у автоматчиков, направились в танковые батальоны.

— Старший лейтенант Коротеев, — представляется командир первого батальона.

— Знаю такого, — улыбнулся генерал. — Войско готово штурмовать Берлин?

— Хоть сию минуту.

Были мы во втором батальоне, которым уже командовал коммунист Пупков. И в третьем, который возглавлял старший лейтенант Акиншин.

— Растут твои орлы, — на прощание сказал генерал.

Да, Пупков, Коротеев и Акиншин в бригаду прибыли командирами танков. А сейчас — комбаты.

— В Берлине они еще себя покажут, товарищ генерал.

Жители Берлина в гостях у танкистов.

Танки вытягиваются вдоль автострады. Наступаем на Берлин с юга. Впереди — батальон старшего лейтенанта Акиншина. На пути — небольшая деревушка из пяти-семи домов, в которых засели гитлеровцы. На огородах, вдоль шоссе — огневые позиции. Со стороны деревни ударила артиллерия. Танки Акиншина открыли ответный огонь. Сбивая заслоны, бригада стремительно продвигалась вперед. Моросил мелкий надоедливый дождик. Сырой холодный ветер пробирал до костей. На перекрестках мелькали сохранившиеся указатели: «Berlin».

К вечеру 23 апреля подразделения бригады ворвались в Штансдорф, пригород Берлина. Закопченные щербатые стены уцелевших домов и костелов вздымались над пепелищами горевшего города.

Перед нами — канал Тельтов. Нам предстоит его форсировать. На противоположном берегу противник. Из проемов домов торчат стволы орудий, на этажах расположились автоматчики и снайперы. Берег утыкан, огневыми точками, закованными в бетон.

В штабе собрались командиры батальонов и рот. Нам предстояло наступать на небольшом участке, и тем не менее надо было тщательно подготовиться к атаке. Подполковник Баранов высказал очень ценную мысль. После артиллерийской подготовки, которая намечалась по плану вышестоящего штаба, танкисты возьмут под обстрел вражеских артиллеристов, а автоматчики тем временем будут форсировать канал.

— А теперь давайте подумаем, как будем вести уличные бои в городе, — обратился я к присутствующим.

Опыт мы уже имели, но понимали, что в такой обстановке, где каждый дом превращен в крепость, не так-то легко воевать. Особенно нам, танкистам. Мы нуждались в поддержке пехоты. Танк в городе стеснен, ему не хватает пространства для маневра, его на каждом шагу поджидают фаустники, он становится хорошей мишенью для артиллерии противника.

— Надо создать штурмовые группы, способные вести ближний бой в городе, — предложил старший лейтенант И. С. Пупков.

— Ваше мнение совпадает с нашим, — сказал я. — За каждым танком закрепим по 5—7 человек автоматчиков, саперов, разведчиков.

— Неплохо бы атаку прикрыть дымовой завесой, — высказался М. Г. Акиншин.

— Обязательно прикроем переправу не только пехоты, но и танков, и артиллерии, — заверил нас начальник химической службы бригады.

Короткая подготовка к атаке. Люди рвались в бой.

23 апреля в 21.15 грянул батарейный залп «катюш» корпусного дивизиона. Это был сигнал начала штурма канала Тельтов. Вдоль берега поползла дымовая завеса. По засеченным целям ударили танковые орудия. Облюбовав огневую позицию во дворе невысокого дома, огонь открыли минометчики роты офицера Ильченко.

Гвардейцы-автоматчики побежали к мосту. Противник открыл ураганный огонь. Резко ударили орудия, с противоположного берега застрочили пулеметы. Пулеметчик Сажин, устроившись за каркасом моста, открыл огонь. Упал раненный в грудь автоматчик рядовой Сатаров.

Поползли к противоположному берегу с толовыми шашками саперы. На добровольцев противник обрушил огонь из тяжелых минометов. Создалось довольно тяжелое положение. Мы вынуждены были прекратить атаку. Пехотинцы отползли на исходные позиции.

Повторная атака перенесена на следующий день. Забрезжил рассвет. Над каналом клубился легкий туман. Сырое, промозглое утро. Из штаба корпуса прибыл офицер. Он привез карту с нанесенной на ней задачей: к исходу дня форсировать канал и в дальнейшем наступать в направлении Нововес.

У нас еще есть время, и мы готовимся к бою. Штаб расположился на третьем этаже полуразрушенного дома. Подполковник Я. М. Баранов и его подчиненные довели до войск поставленную задачу, позаботились об обеспечении непрерывного взаимодействия.

24 апреля в 15.00 наши артиллеристы и минометчики произвели кратковременный налет на врага. В атаку ринулись автоматчики. Первыми достигли противоположного берега саперы во главе со старшиной Пасынковым.

Несколько часов шел бой за переправу. И лишь ночью 25 апреля нам удалось закрепиться на противоположном берегу, а танки переправить по наведенному мосту правого соседа — армии генерал-полковника И. С. Рыбалко.

Начались уличные бои. Осторожно продвигались вперед танки, вслед за которыми шли автоматчики. Командиры батальонов Коротеев, Пупков и Акиншин очень расчетливо управляли подчиненными в этих тяжелых и изнурительных боях.

Немецкая столица объята пламенем. Улицы заволокло дымом. Сотни самолетов бомбят город, артиллерия непрерывно обстреливает столицу. Крушатся многоэтажные здания, рушатся правительственные учреждения.

Бригада захватила район Бабельсберг. Утомленный многодневными боями, я прилег отдохнуть. Богомолов меня тормошит:

— Вот так новость! — говорит начальник политотдела. — Эррио мы освободили.

Сон словно рукой сняло:

— Бывший глава французского правительства?

— Конечно, он.

Вспомнили судьбу этого отважного человека.

И вот он входит ко мне в комнату. Среднего роста, старый, обрюзгший. Лицо изрезано глубокими морщинами. Эррио тепло жмет мне руку, внимательно смотрит прищуренными глазами.

— Кто меня освободил? — интересуется он.

— Бригада сибиряков-уральцев, — ответил я.

— А ваша фамилия?

— Полковник Красной Армии Фомичев.

— О, о сибиряках я многое слыхал. Отважный народ. Спасибо, что освободили от желтой чумы, — говорит Эррио на немецком языке и на прощание просит меня с ним и супругой сфотографироваться.

Комбриг гвардии полковник М. Г. Фомичев и Эдуард Эррио с супругой.

А тем временем с юго-востока на Берлин двигались немецкие части.

Бригада по приказу комкора, оставив Берлин, устремилась им наперерез. Несколько дней мы отбивали яростные атаки.

2 мая узнали радостную весть: Берлин пал. Это придало нам силы. Бригада упорно удерживала рубеж, и лишь немногим гитлеровцам удалось вырваться из окруженной котбусской группировки.