В распутицу

В распутицу

Утро 4 марта 1944 года выдалось ненастным, серым. Туман, затянувший за ночь окрестность, рассеивался медленно. Первые лучи солнца едва пробивали молочную пелену.

Я взглянул на часы: скоро атака. Но при такой видимости нелегко идти в бой, управлять подразделениями.

Впереди, в нескольких километрах, — река Горынь. Оборона противника проходит по ее южному берегу. На подступах к реке, как установили разведчики, находятся лишь небольшие отряды охранения. Мосты через реку немцы взорвали. Горынь, если верить топографической карте, неглубока, ее можно форсировать и вброд. Однако теперь, в распутицу, уровень реки поднялся, а ее берега стали еще более топкими. Не исключено, что противник окажет сопротивление и со стороны Белогорья. Правда, все эти обстоятельства мы учли, комбаты получили конкретные задачи, но тем не менее предстоящая атака волнует.

Раздумья прерывает грохот орудий. Началась артиллерийская подготовка. От ударов содрогается земля. Поле заволакивает дым. Видимость еще более ухудшается. Но вот артиллерия переносит удар в глубь обороны врага, гул значительно стихает, и я даю команду Вперед!.

Танки с посаженными на них пехотинцами снимаются со своих мест. Справа идет второй батальон, левее — третий. Первый танковый батальон движется сзади. Несколько танков первого батальона в атаке участия не принимают: они подтягивают тыловые автомашины, застрявшие в грязи.

Сминая на пути небольшие сторожевые заслоны и преодолевая грязь, танки удалялись в заданном направлении. Серьезного сопротивления противник пока не оказывал. Скорей всего, он примет бой у самой Горыни.

Так оно и оказалось. Разведчики и саперы на подходе к реке попали под минометный и пулеметный огонь. С противоположного берега в пашу сторону неслись светлячки трассирующих пуль.

Первой к реке вышла танковая рота гвардии лейтенанта М. Г. Акиншина. Она завязала бой. Я слышал по радио, как Акиншин отдал приказ:

— Вперед, гвардейцы, вперед! Задерживаться нельзя.

Офицер понимал, что останавливаться перед рекой опасно: противник легко расстреляет танки. Надо было с ходу, не теряя ни минуты, переправиться на противоположный берег. И танки его роты приступили к форсированию реки.

Мне нравился этот решительный офицер. И я сказал по радио комбату Федорову:

— Молодец Акиншин. Передайте ему мою благодарность.

К реке потянулись танкисты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева. Танк за танком входил в воду, взбирался на противоположный берег. Бой нарастал. Подавляя сопротивление врага, наши танки в упор расстреливали его орудия, утюжили траншеи, вышибали пехоту. Вот уже задымились подбитые вражеские танки.

На южный берег вышел и танк командира второго батальона Федорова. Слева оказалось противотанковое орудие противника. Танк комбата прямым попаданием снаряда разбил его. Уцелевшие артиллеристы побежали. Танкисты могли покосить их пулеметным огнем. Но, разгоряченный боем, Федоров приказал механику-водителю гвардии старшему сержанту Ф. П. Суркову:

— Дави гадов гусеницами!

Сурков прибавил газ. Погоня продолжалась недолго. Неожиданно танк влетел в трясину и завяз. Теперь уже гитлеровцы, оправившись от страха, блокировали танк. Они пытались подорвать его гранатами. Но гвардии капитан Федоров огнем пулемета отогнал фашистов. Поединок, однако, этим не кончился: немцы подтянули орудие, чего не заметил экипаж танка. Еще минута — и быть беде. К счастью, в это время подошел танк гвардии лейтенанта В. Крюкова. Точным выстрелом он поразил орудие, спас экипаж комбата Федорова.

Эти перипетии боя я узнал позже, вечером, когда в штаб были приглашены командиры. Пришлось сделать внушение комбату — его горячность могла бы стоить дорого.

А пока бой продолжался. Танки бригады были уже за Горынью, продвигались в направлении Довгалевки. Успех был налицо.

Шел уже третий час атаки. Мой танк отстал от боевого порядка и теперь с трудом преодолевал валы липкого чернозема.

— Давай жми, Мурашов, — тороплю я механика-водителя.

— Двигатель перегревается, — отвечает он. В щлемофоне послышался тревожный голос.

— Первый, первый, — говорил Федоров. — Сидельников в тяжелом положении.

— В чем дело? Доложите подробнее.

Из доклада комбата стало ясно: командир роты Сидельников в районе высотки 282 встретил сопротивление противника и решил обойти эту высоту справа, по кукурузному полю. Но танки завязли в грязи и попали под артиллерийский обстрел.

Я тут же приказал выдвинуть приданную бригаде самоходно-артиллерийскую батарею. Командир батареи гвардии капитан Б. Дружинин доложил, что он уже спешит на помощь Сидельникову. Вскоре самоходки открыли огонь по артиллерийским позициям немцев. А группа танков во главе с гвардии капитаном Чирковым, развивая наметившийся успех, двинулась в направлении деревни Гнелице-Мале.

Враг оказывал упорное сопротивление, пытаясь вывести из-под удара отступающие части. Батальон Федорова вынужден был замедлить движение. Возникла угроза: наступление бригады вот-вот могло захлебнуться.

Быстро созрело решение: спешить мотострелков и атаковать опорный пункт, расположенный в районе высоты 282 и деревни Вязовец.

Было хорошо видно, как соскочили с танков бойцы, рассыпались в цепь, пошли в атаку. И опять мешает грязь. Ноги стрелков и пулеметчиков глубоко вязнут, темп атаки начал снижаться. К тому же противник открыл по атакующим сильный минометный огонь.

На опорный пункт противника пришлось бросить и третий танковый батальон гвардии капитана Маслова, а также нацелить минометную батарею. Но сбить врага с ходу не удалось. Завязался огневой бой, длившийся несколько часов. Лишь ко второй половине дня сопротивление противника было сломлено, и мы продвинулись в сторону Лысогорки. А танки гвардии капитана Чиркова вырвались далеко вперед и овладели деревней Гнелице-Мале.

Быстро опустились сумерки. Окрестность опять окуталась какой-то хмарью: не то туманом, не то дымкой. Продолжать наступление ночью, без подтягивания тылов — опасно. Горючее и боеприпасы на исходе. А подвоза из-за распутицы нет.

Пришлось остановиться на рубеже речушки Калиновка. Сразу же приняли меры к обороне: противник, чего доброго, соберется с силами и предпримет контратаку.

Командиру первого батальона дано задание: ночью с помощью танков подтянуть застрявшие в грязи автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием. Сам я выехал во второй батальон. Танк с трудом передвигался по вязкой дороге. Его гусеницы глубоко зарывались в размокший чернозем. Двигатель ревел натужно. Механику-водителю то и дело приходилось переключать передачи. А дальше как будет? На пути немало речушек. Они вышли из берегов, и затопленные поймы превратились в непроходимые болота.

Объезжаем буксующую автомашину. Дорогу нам преграждает офицер. Он весь вымок, в грязи. Механик-водитель останавливает танк. К левому борту машины подбежал гвардии капитан Юмышев и, узнав меня, неожиданно смутился:

— Не думал, что вы… Застряли мы.

— Ну что, поможем снабженцам? — обратился я к командиру танка гвардии лейтенанту Ясиновскому.

— Поможем! — И офицер спрыгивает на землю. Он быстро разматывает трос, прикрепляет его к крюку застрявшего грузовика.

В те дни подобных случаев было немало. Воины охотно выручали друг друга.

Танк снова движется вперед. Ночь темная, хоть глаз коли. Моросит дождик, временами идет мокрый снег. Встревоженные гитлеровцы не прекращают стрельбу. Их орудия бьют беспорядочно, наобум. То и дело в небе вспыхивают ракеты.

Слева от нас раздаются орудийные раскаты. Это Свердловская танковая и 29-я Унечская мотострелковая бригады завязали ночной бой на подступах к населенному пункту Теофиполь.

Мы прибыли во второй батальон. Вместе с комбатом были начальник разведки гвардии старший лейтенант Валеев и командир саперного взвода гвардии лейтенант Е. А. Лившиц. Укрывшись от ветра за броней танка, они о чем-то толковали.

Гвардии капитан Федоров доложил:

— В дневном бою батальон понес незначительные потери: один танк подорвался на мине и один подбит. Мы думаем о ночной атаке. Саперы уже разминировали дорогу.

Комбат назвал количество орудий и танков противника, расположенных вдоль полевой дороги и на возвышенностях, коротко доложил о своем плане ночной атаки. Когда я сказал, что бригада приостановила движение, он очень огорчился.

Дождь не переставал. Мы сильно промокли. В сапогах хлюпала вода. Поблизости изредка рвались снаряды: немцы вели методический обстрел наших позиций. Однако мотострелки, сгрудившись вокруг соседней машины, не обращали на это внимания. Они тянули озябшие руки к теплому двигателю, соблюдая светомаскировку, курили в рукав. А члены экипажа тем временем готовили машину к новым боям.

— Как с боеприпасами и горючим?

— На завтра, пожалуй, не хватит, — ответил гвардии капитан.

— Поэкономнее расходуйте, поговорите об этом с людьми. Тылы отстали, надеяться не на кого, — посоветовал я комбату.

— Замполит сейчас где-то в экипажах, об этом там и речь идет.

Я знал: заместитель командира батальона по политчасти подполковник Денисов имел среди воинов непререкаемый авторитет. К его голосу прислушивались, ему верили.

На корме одного из танков расположился инструктор политотдела бригады гвардии майор Онищук. Он целый день находился с танкистами, деля с ними опасности боя, а теперь, прислонившись к теплой броне и подсвечивая фонариком, что-то писал.

— Сочиняю листовку, — доложил он. — Хочу поставить в пример гвардии старшину Садовского. Его расчет подавил три огневые точки противника. Хорошо действовал и экипаж младшего лейтенанта Кулешова — он уничтожил вражеское орудие. Отличившихся много…

Онищук, как и другие работники политотдела, большую часть времени проводил в подразделениях, всегда был в курсе событий, хорошо знал людей.

Я обошел боевые позиции танков второго, а затем и третьего батальонов, поставил перед комбатами задачи на завтра. Но меня не покидали тревожные мысли о тылах. По радио связываюсь с заместителем по тылу Хохловым. Виктор Иванович рисует совсем не радостную картину. Автомашины безнадежно застряли в грязи. Положение, в котором мы можем оказаться уже завтра или послезавтра, не из приятных. Но как бы там ни было, меня не покидала уверенность, что начавшееся наступление не захлебнется и мы вовремя получим необходимое количество боеприпасов, горючего и продовольствия. Эта уверенность основывалась на предприимчивости и исполнительности командира первого батальона: его танки подтягивали отставшие тылы.

Утро меня застало на наблюдательном пункте комбата Федорова. Взглянул на часы: без десяти восемь.

— Пора!

Федоров вскинул ракетницу, и в сырое промозглое небо взлетела красная ракета.

— По фашистам — огонь!

Ударили орудия. В сторону немцев устремились танки. Фашисты тотчас ответили. Однако их огонь не достигал цели. Снаряды рвались далеко от дороги, и лишь отдельные — в наших боевых порядках.

Справа, с высоты 293, полоснул пулемет. Пули чиркнули о броню танка.

— А, гад, — вскипел Ясиновский, — получай сдачу!

И его выстрел заставил замолчать огневую точку.

Противник не выдержал натиска и оставил рубеж. Второй и третий батальоны одновременно ворвались на огневые позиции врага. Взломав оборону, челябинцы дробили ее по частям, с ходу сметая отдельные узлы сопротивления.

5 марта к 16 часам бригада, не встречая особого сопротивления, вышла к реке Жердь. Командир корпуса, похвалив нас за активные действия, уточнил задачу: к исходу 6 марта овладеть населенным пунктом Скорики.

Я взглянул на карту. До Скориков не более пятнадцати километров. Пожалуй, если поднажать, то к ночи достигнем села. Подозвал начальника штаба гвардии подполковника Я. М. Баранова.

— Вероятно, успеем, если не застрянем на реке Самчик, — неопределенно сказал он.

Мы стали совещаться. Наш разговор прервала неожиданно начавшаяся впереди стрельба. Радист — гвардии старший сержант Виктор Колчин — быстро связался с передовым батальоном.

— Головная походная застава попала под сильный огонь артиллерии, один танк подорвался на мине, — доложил Федоров.

Сведения были неутешительными, и я поспешил во второй батальон. Разведка бригады установила, что впереди находится узел сопротивления противника, усиленный закопанными танками и орудиями.

В бинокль хорошо просматривалась вражеская оборона. В районе населенного пункта Белозерка и высоты 344 были видны окопы и орудия. Оттуда враг вел интенсивный огонь. По вспышкам выстрелов на опушке леса нетрудно было определить окопавшуюся пехоту. Захлебываясь, били пулеметы.

Связываюсь с третьим батальоном, шедшим вслед за батальоном Федорова во втором эшелоне. Гвардии капитан Маслов взволнованно докладывает:

— Со стороны Вязовец показалась большая колонна немцев. Наши танки их встретили огнем.

Оказалось, что под натиском наших правофланговых соседей противник спешно оставил Ямполь и откатывался на юг. Но мы успели эту дорогу перерезать. Немцы не приняли боя, их колонна вначале попятилась назад, затем вынуждена была повернуть на запад, в направлении на Лановцы.

Левее нас слышалась частая стрельба. Это вели бой 61-я Свердловская танковая и 29-я Унечская мотострелковая бригады. Они также рвались на юг.

Наступила ночь. Надо было подтянуть подразделения, пополнить танки боеприпасами, выработать план очередной атаки. Наступление пришлось приостановить. Стала утихать стрельба и со стороны противника.

КП бригады расположился в небольшой рощице, примыкавшей вплотную к проселочной дороге. Командир саперного взвода гвардии лейтенант Лившиц, оглаживая редкие усики, неторопливо говорит:

— Тут ройте, ребята!

Он чертит прутиком на земле прямоугольные фигуры, обозначает будущее укрытие от огня противника. Кто-то вонзил лопату в грунт:

— Экая слякоть, липнет, как смола.

— Рой, а не гляди на нее, как на святую. — По голосу узнаю — говорит командир отделения гвардии сержант Я. И. Астахов, бывший молотобоец. Сквозь редкие деревья вижу, как саперы дружно принялись за работу.

На КП подошли командиры подразделений, расселись прямо на влажной земле, раскрыли карты. Небритые, с воспаленными от бессонницы глазами, они внимательно слушали указания. Я кратко изложил создавшуюся обстановку и предложил обойти село Скорики с востока, а потом резко повернуть на запад и таким образом изолировать опорный пункт противника, блокировать его. Риск, конечно, но время не ждет. Офицеры нанесли на карты путь движения подразделений. В это время ко мне подошел командир санитарного взвода гвардии капитан медицинской службы Кириллов. Его трудно было узнать: полушубок изодран, на лице следы грязи. Он с трудом переставлял пудовые сапоги, облепленные густым черноземом.

— Каким ветром?

— Едва вас нашел. Санитарная машина застряла, а командир первого батальона не дает тягач. Раненые ждут…

— Мы обеспечиваем машины с боеприпасами и продуктами, — перебил Гой. — А он лезет со своей санитарной.

Я понимал, в каком положении находились экипажи танков гвардии майора Гоя, выделенные для помощи застрявшим в грязи автомашинам. Машины, как правило, застревали через каждые 100–200 метров, а порой оказывались в безнадежном положении. Танкисты были рады всем помочь, но не успевали.

Пришлось приказать майору, чтобы он помог и медикам.

Командиры расходились в темноте. Был поздний час. Баранов пригласил меня разделить с ним трапезу — банку тушенки. Я наспех поужинал и, забравшись в танк, стал слушать сводку Совинформбюро.

Войска 1-го Украинского фронта 4 марта перешли в наступление и, прорвав сильную оборону немцев на фронте протяжением до 180 километров, за два дня наступательных боев продвинулись вперед от 25 до 50 километров. В результате произведенного прорыва войска фронта овладели городом и крупной железнодорожной станцией Изяслав, городами Шумск, Ямполь, Острополь, районными центрами Каменец-Подольской области Ляховцы, Антонины, Теофиполь, Базалия, а также с боями заняли более 500 других населенных пунктов… и ведут бой на подступах к железнодорожной станции Волочиск.

Ямполь наш. Это была приятная весть, ведь и наша бригада внесла посильный вклад в освобождение этого города.

Пытаюсь уснуть на сиденье, но сон не идет. Думаю о предстоящем бое. Снова вытаскиваю из полевой сумки топографическую карту, освещаю карманным фонарем. Еще раз осмысливаю план предстоящего боя, взвешиваю, правильно ли принял решение.

Незаметно наступает рассвет. Соскакиваю с танка на землю. За ночь земля, схваченная легким морозцем, затвердела.

— Время наступать!

Мощный рокот двигателей разнесся по передовой, и тотчас над перелеском просвистели первые снаряды. Где-то к югу от нас захлопали немецкие пушки.

Уклоняясь от боя, наши танки свернули влево. Гитлеровцев это озадачило, и они вскоре прекратили пальбу, а спустя некоторое время, разобравшись, что мы их обходим, начали параллельно с нами отходить на юг: фашисты поняли, что их окружают.

Утренний туман постепенно таял, и вдали показались отдельные строения. Это была деревня Щасновка, расположенная на речке Збруч.

Тем временем разведчики скрытно подобрались к деревне, которая вытянулась вдоль небольшой речушки Самчик. Сведения были неутешительными. Деревня опоясана траншеями, на окраине находятся огневые позиции противотанковой артиллерии. Словом, еще один опорный пункт.

— Атаковать!

Едва наши танки показались на дороге, ведущей к опорному пункту, как гитлеровцы открыли ураганный огонь. Завязался бой за переправу. Фашисты дрались отчаянно, их снаряды все чаще и чаще ложились в наших боевых порядках. Продвигаться вперед становилось все труднее и труднее.

— Вдоль берега поставить дымовую завесу, — распорядился я.

Саперы во главе с Лившицем выдвинулись к реке. Густой дым застлал землю. Под прикрытием дымовой завесы одним из первых форсировал вброд реку танк гвардии младшего лейтенанта Павла Кулешова и сразу же наткнулся на сопротивление врага.

— Прорвемся, механик-водитель? — обратился командир танка к гвардии сержанту Федору Кожанову.

— Вряд ли, — последовал ответ. — Впереди возле домов установлены противотанковые орудия.

Экипаж укрыл танк в овраге. Гвардейцы осмотрелись. Кругом — немецкие укрепления. Фашисты обнаружили машину и открыли по ней огонь. Экипаж оказался в тяжелом положении.

Связываюсь с комбатом. Федоров докладывает, что рота Пупкова уже полностью переправилась через речку и ведет бой за удержание плацдарма.

— Противник вовсю жмет, огонька надо, — просит комбат.

Возле моего танка оказался командир первого взвода минометной роты Налобин. Подзываю его к себе.

— Вот по этому месту дайте-ка огонька! — И я карандашом обвел на карте кружок возле деревни Пальчинцы.

— Есть! — отозвался гвардии лейтенант и, обращаясь к бойцам, скомандовал: — За мной, вперед!

Гвардии сержант Мараховский, придерживая полевую сумку, побежал за командиром взвода. За ним — наводчик Козминых со стволом. Бойцы выскочили на поляну, изготовились к бою.

Штаб переместился к реке. Нам хорошо видно поле боя. Мины ложатся точно в цель.

Справа бой завязал взвод гвардии лейтенанта Василия Лычкова. Он постепенно вгрызался в оборону. Пехота, посаженная десантом, не прекращала огня. Комбат Приходько просит спешить мотострелков.

— Добро.

Цепь покатилась к деревне. Противник усилил ружейно-пулеметный огонь. В бинокль хорошо было видно статную фигуру командира роты Сидорова. Он, увязая в грязи, бежал по полю, взмахом руки торопил мотострелков.

— Ура, ура-а! — неслось по цепи.

Дружно ударили наши танкисты. Слева, огибая деревню, показались машины роты Сидельникова. Они вскоре втянулись в деревню. Постепенно кольцо сжималось.

— Мурашов, вперед!

Высунувшись из люка, я внимательно наблюдал за ходом боя. Гитлеровцы в панике повыскакивали из траншей и побежали по огородам. Их настигали меткие пулеметные очереди. Танки, вырвавшись вперед, давили фашистов.

Мой танк подошел к реке Збруч. Глазам не верю: у берега в овраге стоит санитарная машина. Гвардии капитан Кириллов машет мне рукой и что-то кричит. Догадываюсь: мол, порядок. На разостланной плащ-палатке лежат двое раненых, возле которых хлопочет Дора Ефимовна Гриценко и сестра медсанвзвода Антонина Загайнова.

Реку преодолели успешно. Танк движется мимо дзотов, из амбразур которых торчат исковерканные стволы пулеметов, мимо застрявших в грязи немецких пушек, опрокинутых автомашин и брошенных автобусов.

Бой завязывается за село Токи. Уничтожая противника, стремительно врываемся в село. Нам навстречу бегут оборванные старики и старухи, вылезшие из укрытий. На глазах — слезы радости. Женщина, прижимая к груди ребенка, бросает на танк букет подснежников, невесть откуда взятых.

В центре села вокруг колодца сгрудились местные жители. Мурашов остановил танк. Я соскочил на землю и подошел к ним. И то, что узнал, потрясло меня. Отступая, фашисты сбросили в колодец убитых ими детей, женщин, стариков. Я снял фуражку и опустил голову.

Подошли начальник политотдела Богомолов, группа офицеров и бойцов из роты управления. Ко мне подбежала седая женщина и, рыдая, начала голосить:

— Там моя Марийка, трехлетняя, спасите!

— И мой сын Петро там, — плакала другая.

Но как утешить женщин, убитых горем? Чем им помочь? Я попросил начальника политотдела задержаться в селе хоть на несколько минут, выделил в его распоряжение группу бойцов, а сам вскочил на танк…

Вокруг рвались снаряды. Гитлеровцы предприняли отчаянную попытку отбросить нас назад. Черные столбы дыма заслонили горизонт: загорелись хаты. Командир третьего батальона Маслов докладывал:

— Полный порядок, мои танки подходят к Скорикам.

— Как так?

— А мы немцам котел думаем устроить!

Оказывается, танки третьего батальона, обойдя Токи с востока, рванулись на Скорики. Фашистские солдаты, утопая по колено в грязи, начали отходить на запад.

Батальон Федорова сосредоточился в небольшой рощице, юго-западнее Токи. Направляюсь к одной из машин. Навстречу шагнул офицер, привычно вскинув руку к шлемофону.

— Товарищ гвардии подполковник, — начал было он.

— Здравствуйте, товарищ Кулешов, хорошо дрались ваши орлы, спасибо.

Экипаж Кулешова ужинал. На гусенице танка были разложены вскрытые банки консервов, лежали куски хлеба.

— Просим к столу, — пригласили меня бойцы. Командир экипажа протянул ложку. Я поблагодарил танкистов за угощение, похвалил за храбрость в бою. Уставшие лица засветились радостью. Но когда рассказал о зверствах фашистов в селе Токи, бойцы помрачнели.

— Надо мстить врагу за детей, — нарушил я молчание, — не давать ему передышки. Нас ждут в оккупированных селах.

— Мы бы неплохой подъем гитлеровцам устроили на рассвете, да беда боеприпасы на исходе, горючее кончается, — озабоченно проговорил гвардии младший лейтенант. — Механик доложил — топлива хватит на семь — десять километров.

После трехдневных тяжелых боев у нас иссякли боеприпасы, горючее. Командир корпуса обещал по воздуху подбросить горючее. Но воины бригады безнадежно посматривали на затянутое тучами небо. Надо было что-то предпринимать. У гитлеровцев тоже плохо с горючим. Их завязшие в грязи тяжелые грузовики, штабные автобусы, гусеничные тягачи стояли на раскисших дорогах с опустошенными баками.

Я еще раз напомнил заместителю по тылу В. И. Хохлову о принятии неотложных мер, а сам поспешил в танковые экипажи. Хотелось поговорить с офицерами, бойцами, узнать подробнее о тех, кто отличился, услышать, что говорят и думают челябинцы о проведенном бое.

Натыкаюсь на танк, замаскированный в кустарнике. Бойцы оживленно переговариваются. По голосу узнаю гвардии старшего лейтенанта Акиншина. Заметив меня, он соскочил с брони.

— Что тут у вас?

— Полный порядок, — отвечает командир роты. — Горючего только нет. И снаряды в роте можно по пальцам сосчитать. Минометчикам повезло: гитлеровцы убежали, оставили свои мины. Они к нашим 82-миллиметровым что надо подходят.

В лощинке, окаймленной кустарником, расположилась рота гвардии старшего лейтенанта Сунцова. Минометчики ловко орудовали вокруг раскрытых ящиков. Они удаляли с мин грязь, смазку, сортировали мины по весовым знакам. Сунцов не скрывал своей радости:

— Утром немцам зададим жару их же минами! Пусть нюхают, чем пахнут.

Уже темнеет. Плотный туман густой пеленой седлает лощины, легкий морозец прихватывает землю. А у нас свои заботы. Комбат Федоров подходит то к одному, то к другому командиру танка, участливо спрашивает:

— Задачу уразумел? Вот и хорошо.

В темноте возвращаемся на КП. У одного из танков встречаем гвардии подполковника Денисова. Его окружают танкисты. Политработник инструктирует агитаторов и редакторов боевых листков.

У КП какой-то оживленный разговор.

— В чем дело?

— Боеприпасы подвезли, — докладывает начальник штаба. — Пока что лишь одна машина сумела пробраться.

Командир взвода подвоза гвардии лейтенант Аверкин рассказал, с каким трудом удалось преодолеть последние километры. Я стал благодарить его, он смущенно заметил:

— Водителя надо хвалить, гвардии рядового Чижова.

— После боя к награде его представить, к ордену Красной Звезды.

В полночь мне удалось встретиться с Хохловым и Егояном. Обессиленные, измученные, они ввалились в наспех оборудованный командный пункт и тут же попросили разрешения прилечь на кучу хвороста. Но весть они принесли радостную: в бригаду пришли еще четыре машины. Одна с боеприпасами, три — с горючим.

Сон как рукой сняло. Пришлось заняться распределением прибывшего груза. В подразделениях ликовали. И я, не скрывая своей радости, крепко обнял уставшего гвардии капитана Егояна. В боях на Украине в пору распутицы, в последующих боях Сиракан Арамович не раз выручал бригаду, и мы ему многим обязаны.

Пожалуй, я в ту ночь глаз так и не сомкнул. На рассвете танки должны были сняться с места. Я уже посматривал на часы, чтобы дать сигнал, когда услышал рокот автомобилей. Оборачиваюсь и вижу: из подошедшей машины вылезает командарм В. М. Баданов, из других — сопровождающие его офицеры.

— Как дела, Фомичев, готовы к атаке? — протягивая руку, спрашивает генерал. — Имейте в виду, правый фланг у вас почти открыт.

— К атаке готов, но вот туман мешает.

— С этим сейчас не приходится считаться.

Командующий интересуется, как бригада намерена атаковать противника, какими средствами она усилена, как обеспечена боеприпасами.

Докладываю о плане предстоящего боя, о высоком наступательном порыве гвардейцев.

Баданов внимательно слушает, поглядывает на часы, на впереди лежащую местность. Потом говорит:

— Пора.

Даю сигнал. Дружно ударили орудия. Чувствуем, что снаряды точно накрыли обнаруженные цели.

— Теперь седлай своих стальных коней, — весело говорит Баданов, — и на полном скаку — на врага.

— Есть! — И тут же по радио передаю условный сигнал.

Танки уходят в сторону Скориков. Конечно, на полном скаку они не могут ворваться в расположение гитлеровцев. Мешает распутица. Большую скорость по такому раскисшему грунту не разовьешь. Тем не менее, преодолевая грязь, танки неуклонно двигались вперед.

— Жми на пятки, Фомичев. Не давай возможности противнику остановиться и укрепиться!

Баданов вдруг меняется в лице. Я смотрю на генерала и думаю: в чем дело? Почему одухотворенное, радостное лицо командарма стало другим?

— Давайте попрощаемся, Фомичев. Может, не скоро теперь придется встретиться.

Я порываюсь спросить почему, но генерал опережает:

— Отзывают в Москву, — и он крепко жмет мне руку, второй тепло похлопывает по плечу. — Бывай здоров, Михаил Георгиевич.

Баданов уезжает, а я сажусь в танк, тороплю механика-водителя сержанта Мурашова: надо скорее догонять батальоны, скрывшиеся за увалом. По радио связываюсь с командирами батальонов, требую доложить обстановку.

Первым откликается гвардии капитан Федоров, докладывает, на какой рубеж вышли его подчиненные. Батальон Федорова идет впереди, прокладывает дорогу всей бригаде. На него основная надежда. Ему и труднее других. Туман постепенно рассеивался. Мы полагали, что село Скорики удастся взять с ходу, так как поначалу гитлеровцы не приняли боя: после первых орудийных выстрелов небольшой заслон был смят. Однако при подходе к Медыне, северной части Скориков, передовые подразделения бригады были встречены сильным артиллерийско-минометным огнем. Фашисты пытались внезапным ударом остановить нас и даже перешли в контратаку. Оказалось, это были смертники и штрафники, осужденные за сдачу Киева. В этот район они были спешно выдвинуты из города Подволочиска. Фашисты предприняли отчаянную попытку смять наши боевые порядки, сильной атакой отбросить нас назад.

Бой длился два-три часа, но был очень жестоким. Минометная рота Сунцова поставила заградительный огонь перед контратакующей цепью. По просьбе гвардии капитана Маслова приданная артиллерия ударила по скоплению пехоты на левом фланге. Контратакующих встретил дружный огонь наших стрелков и танкистов. Гитлеровцы залегли. Тогда Сунцов, находясь в боевых порядках танков, внес коррективы в исходные данные и беглым огнем точно накрыл фашистскую пехоту.

Немцы дрогнули. Раздалось дружное ура. Танки ворвались в село. Задерживаться некогда. Наша задача — овладеть селом Старомищина, что севернее Подволочиска. Наступаем строго на юг. Юго-западнее деревни расположился командный пункт правого соседа — стрелковой дивизии. По неширокой полевой дороге направляюсь туда. Погода разгулялась, из-за туч выглянуло яркое солнце. Фашистский самолет-разведчик рама парит в воздухе. Пока что нас не беспокоила вражеская авиация: погода мешала. По дороге в сторону Старомищины ушли наши танки. За ними — стрелки соседней дивизии. Вид у пехотинцев был довольно усталый. От тяжелого перехода в распутицу, от липкого чернозема у многих развалились сапоги. На шинелях, шапках — следы грязи. Кое-кто пристроился на попутных грузовиках, а некоторые — на трофейных лошадях.

Я побывал на КП стрелковой дивизии. С командиром дивизии уточнили вопросы взаимодействия.

Возвращаясь назад, я увидел у обочины дороги изрешеченную осколками санитарную машину нашей бригады. Спрашиваю у шофера, где гвардии капитан Кириллов.

— Взвод оказывает раненым помощь, — отвечает солдат.

Возле раненого хлопочет Антонина Загайнова. Слышу, как она успокаивает бойца:

— Все обойдется, потерпи, милок. Вот забинтую — и станет легче.

Пехотинец зло ругается, а потом просит прощения:

— Сестричка, вырвалось. Ох как больно!

— Которого перевязываю, со счета сбилась. — Антонина рукой отбрасывает со лба волосы, и на ее бледном лице проступает легкий румянец. — Наши все целы, скороговоркой выпаливает она и продолжает перевязку.

Антонина Сергеевна Загайнова у нас недавно. До этого она служила в Унечской мотострелковой бригаде. В боях на орловской земле медсестра спасла жизнь многим бойцам и офицерам, под огнем врага ни разу не дрогнула. Отвагу и мастерство девушки высоко оценила Родина: она награждена орденом Красной Звезды и двумя медалями За отвагу.

Позже я узнал, что во время последней бомбардировки Антонина Загайнова одной из первых бросилась на помощь раненым. За ней — Дора Ефимовна Гриценко, Маша Бахрак, Лида Петухова. В санвзводе в то время находился и сын бригады Толя Якишев. Он не отставал от девушек: подносил бинты, помогал раненым уйти в укрытие, а иным даже делал перевязки.

Спешу в бригаду. На броне танка примостился и Толя. По сторонам дороги разбитые машины, трупы гитлеровцев, брошенные дальнобойные орудия и ящики с боеприпасами.

Возле застрявшей в болоте машины — группа людей. Узнаю гвардии подполковника Богомолова: он в своем неизменном черном полушубке. Михаил Александрович, завидев меня, поднимает руку.

— Танки бригады уже в селе Старомищина, — доложил он.

На броню танка усаживаются Богомолов, бригадный врач гвардии майор медицинской службы Агамалиев и старшина второго батальона Девисенко. Он прихватил пару мешков с продуктами: бойцы нуждались в питании.

— Мурашов, жми, — приказываю механику-водителю.

Под руководством саперов местные жители расчищали дорогу, растаскивали подбитую технику, в овраге настилали переправы из бревен и камня.

Небольшой подъем. Танк, натужно урча, медленно ползет вверх по колее, проделанной немецким тигром. Переваливаем подъем, и впереди как на ладони раскидывается село. Справа — два наших подбитых танка.

Навстречу идет группа немецких военнопленных. Они в оборванных шинелях, на головах поверх пилоток повязаны платки. Пленные уступают нам дорогу, заискивающе улыбаются. Гвардии лейтенант Ясиновский, высунувшись из люка, громко крикнул:

— Ниже головы, горе-завоеватели!

Машину бросает на неровностях. Я стою правее люка заряжающего, придерживаюсь левой рукой за поручень башни и внимательно осматриваю окраину деревни, где идет жаркий бой. Взрыв необычайной силы потряс воздух, и я, пока сообразил, в чем дело, оказался в луже. На несколько метров в сторону отбросило начальника политотдела Богомолова и других товарищей. Вздыбленный танк с порванными гусеницами остановился. Я торопливо поднялся и бросился к машине. О броню танка ударили пули. Это засевшие на чердаках фашисты открыли огонь. Я пополз в кювет и тут только почувствовал резкую боль в левой руке. Взглянул на окровавленную руку: большой палец болтался на коже. Врач Агамалиев оказал мне первую помощь.

Пытались подобраться к подбитому танку, но не смогли: мешал огонь фашистских снайперов и пулеметчиков. Ко мне подполз Толя Якишев:

— Разрешите мне?

— Нельзя!

Спустя две-три минуты из танка вылез гвардии лейтенант Ясиновский и сообщил печальную весть: убиты механик-водитель гвардии сержант Мурашов и стрелок-радист, фамилию которого я, к сожалению, забыл.

По небольшому оврагу скрытно пробрались к деревне. Командир роты гвардии старший лейтенант Любивец коротко доложил обстановку. По его рации я связался с командирами батальонов, которые находились в боевых порядках своих подразделений.

— Подходим к Подволочиску, — радировал комбат Маслов.

В это время во Фридриховке, районном центре Каменец-Подольской области, вели ожесточенные бои Свердловская и Унечская бригады.

Ночью совместными усилиями частей корпуса была взята станция Волочиск. А наутро разгорелись бои за крупную железнодорожную станцию Подволочиск, Тернопольской области. Наши танки таранили эшелоны, готовые к отправке в Германию, давили метавшихся в панике фашистов. Загорелись станционные постройки. Дым, гарь…

Неожиданно на перроне появились оборванные, грязные, худые парни, они выскакивали из вагонов и приветливо махали нам руками.

На борт танка на ходу взобрался паренек лет восемнадцати. В руках у него немецкая винтовка. Хлопец кричит мне на ухо:

— Товарищ командир, разрешите с вами!

— Добро!

Люди подбирали оружие и становились в строй.

К вечеру гитлеровцы предприняли мощную контратаку. При поддержке танков они начали теснить подразделения бригады. Им не хотелось примириться с мыслью, что Подволочиск уже в наших руках. Этот обширный край прорезала единственная железная дорога, по которой фашисты могли подбрасывать подкрепления, увозить награбленное добро. И вот мы оседлали эту дорогу. На угрожающее направление я быстро выдвинул приданную самоходно-артиллерийскую батарею гвардии капитана Дружинина, минометный взвод гвардии лейтенанта Ильченко и несколько танков третьего батальона.

Бой длился до глубокой ночи. Контратаки фашистов не имели успеха. Превосходящим силам противника был поставлен прочный заслон. Ни на шаг не отступили гвардейцы. К полуночи стрельба заметно стихла.

Штаб обосновался в небольшом домике. Сюда собрались командиры батальонов и их заместители. Глаза всех светились радостью. Бригада за эти дни прошла с упорными боями свыше ста километров и освободила несколько населенных пунктов.

Офицеры делились впечатлениями. Гвардии майор Курманалин, энергично жестикулируя, рассказывал, как мотострелки батальона, в котором он служил заместителем командира по политчасти, отражали сегодня контратаку:

— На позицию пулеметного взвода коммуниста гвардии старшего сержанта Касымова ринулось до роты гитлеровцев. Эх и здорово их встретили пулеметчики! А потом кончились боеприпасы. Касымов начал кидать в гитлеровцев гранаты. Бойцы пустили в ход приклады. Отважно дрались гвардейцы. Не дрогнули.

С рассветом возобновился бой. Немцы подтянули свежие силы. Около десятка юнкерсов в течение получаса бомбили наш передний край. Появились тигры. Со стороны Тернополя подошел бронепоезд.

Тридцатьчетверки, маневрируя между домами, неожиданно били по бортам тигров, меткими очередями расстреливали гитлеровцев, рвавшихся к станции Подволочиск. В короткой артиллерийской дуэли части корпуса разбили бронепоезд, а танкисты бригады сумели расстроить боевые порядки контратакующих.

Сражение длилось несколько дней. Уральцы-добровольцы выдержали натиск врага до подхода основных сил 4-й танковой армии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.