Полина и Луи Виардо – Тургеневу

Полина и Луи Виардо – Тургеневу

Куртавнель, вторник, 10 сентября.

Большая гостиная, 11 ч.

Здравствуйте, мой дорогой Тургенев. Как вы задерживаетесь с письмом! мы каждый день ждем прихода почтальона, и каждый день он оставляет нас алчущими и жаждущими. Может быть, сегодня? Небо восхитительно. Легкий ветерок оживляет вершины деревьев. Три петуха поют во все горло, тот белый малыш, с которым вы так часто сражались, и два его сына. Вот как мы устроились. Мануэль сидит подле меня и переписывает мексиканские песни. Неподалеку от него мама вяжет. Чуть подальше Берта медленно маленькими буковками пишет письмо, которое, может статься, через четыре будет закончено. Мой племянник Мануэль[39] читает Мольера. Шарль[40] записывает партитуру у окна слева от башенки. Дядюшка дает урок испанского Луизетте. Марикита шьет рядом с ним. Г-жа Гуно принимает лекарство в своей комнате. Луи отправился с Поставом и Султаном в Вийар. Видите, все при вас, как всегда. Только вас недостает в этой уютной и милой жизни. Ваше отсутствие и боль, которую оно вызвало в наших сердцах, уверяю вас, ежеминутно, заменит ваше дорогое присутствие. Память о вас сопутствует всему, что мы делаем с утра до вечера. Вам известны все наши привычки уже 7 лет, они ничуть не изменились, так что в какое бы время суток вы о нас ни думали, вы знаете, где нас искать и чем мы заняты. Бедный друг, как знать, что делаете вы, как следить за вами взглядом, если вы не держите меня в курсе вашей жизни. Hy опишите мне один из ваших дней, описание будет служить вехой моему воображению. B вашем одиночестве не должно быть большого разнообразия. Сообщите мне также, все ли мои письма доходят до вас регулярно; ввиду нумерации узнать не составит труда.

Среда. Здравствуйте, друг. Ваше письмо от 3-го числа пришло вчера после обеда. Так вы говорите, что не получили моих писем? но боже мой, что бы это значило? Истребуйте их в конторе Языкова, все они должны там, если только… но нет, с чего бы!

Четверг утром

Ожье[41] приехал позавчера вечером, мой добрый Тургенев. Гуно постоянно просил его об этом, чтобы поправить слова, которые не ложились на музыку. После того, как мы прослушали всю оперу целиком, обнаружилось, что необходимы другие, более существенные изменения. Так, Питеас, вместо того чтобы, трясясь от страха и почти с трудом пропеть свою песню, просто-напросто и без дальнейших церемоний споет вакхическую песнь, к которой Ожье напишет смешные слова. Два дуэта и трио превосходны. Ho вся последняя сцена должна быть переделана. Благословение Сафо будет следовать сразу после проклятия Фаона, пока он поднимается на корабль; как только Сафо теряет корабль из виду, она впадает в такое отчаяние, что падает без чувств на землю. Проходит пастух. Придя в себя, она тотчас вспоминает обо всем, что безвозвратно утрачено, и вместо того, чтобы петь гимн преисподней, который заканчивался неистовыми до последней степени стенаниями, она возьмет в руки лиру и пропоет свою лебединую песнь, песнь любви и отчаяния; здесь найдется место и жалобе, а если не в самой песне, то сама она будет окрашена в эти тона. Таким образом, все будет иметь завершенный вид, не будучи слишком длинным. Это что касается 2-го действия. B первом надо переделать часть оды Алкея – все, кроме рефрена. Вчера вечером Ожье написал новые слова, рефрен которых, если Шарль не захочет переделки, таков:

Пусть встанут те, кто —

Жертвы злодеяний.

Раз нет мечей —

Бряцайте кандалами.

To, что он собирается сделать, как вы можете видеть, полностью выпадает из академического стиля старой Оды, которая по истечении действия замораживает весь финал. Остается только выгодно подчеркнуть мягкую и мечтательную музыку оды Сафо. Помимо этого, я прошу обоих, поэта и музыканта, дать залп из четырех стихов в прерывистом и живом ритме, который бы пропели четверо пастухов, коронующих Сафо, с тем, чтобы отделить конец Оды от «Благодарю тебя, Венера». Эта небольшая церемония может быть красиво исполнена и удачно завершит сцену, давая передохнуть Сафо и, в особенности, публике – в обоих отрывках трио ритмически сходны. Они приняли мою идею, и сейчас Ожье в своей комнате занят сочинением буриме. Что до Гуно, он засветло уехал в Бландюро на поиски новой оды Алкея. Бедняга весь в лихорадке, ему не сидится на месте. Он вздохнет только тогда, когда его работа будет полностью завершена. Рокеплан дал ему срок до конца месяца. B любом случае, он всегда может сдать свою партитуру, как она есть, с тем, чтобы позднее изменить в ней все, что ему вздумается. Co времени моего возвращения из Лондона я не издала ни звука. Сегодня собираюсь начать, потому что хочу, чтобы Шарль услышал мою роль до конца наших каникул. Пока я не вернулась в оперу, г-жа Альбони с успехом поет «Фаворитку». Одновременно со мной она петь не будет, поскольку ангажирована с 1-го ноября в Мадридскую оперу. «Чудесный ребенок» Обера еще не готов. Судя по тому, что Адан недавно сказал Монье, эта опера, кажется, не представляет ничего особенного. Поэтому Большая Опера рассчитывает на «Гугенотов», «Пророка» и «Сафо», чтобы покрыть мои зимние расходы. Я буду очень рада, если вы будете давать расписку в получении всех моих писем, в особенности того, в котором я говорила о моей маленькой Пелагее, моей будущей дочери.

6 часов. Да, «Жалоба» будет включена, это решено, но теперь уже в качестве чисто лирического отрывка, как последняя песнь Сафо. Держа лиру в руке, она скажет тем самым последнее «прости» Фаону, Солнцу, своей лире, наконец, собственной жизни и удалится с тем, чтобы нырнуть вниз головой и утонуть в слезах, исторгнутых ею у зрителей.

Ожье сочинил для романса Гликерии слишком уж рычащие слова. Bce равно Гуно сделает по-своему, а Ожье придется менять их потом. Какая стоит чудесная погода! Просто красота. Прозвонил первый звонок к обеду. Пойду одеваться. Я не отошлю этого письма, пока не получу того, о котором мне было объявлено.

Продолжение

Суббота 14. 1 ч. в большом салоне

Здравствуйте, друг. Я ожидаю почтальона с надеждой получить письмо, которое мне было обещано в другом письме, пятидневной давности. Надеюсь также, что оно известит меня о получении всех моих писем. Скажите, нет ли другого, более верного способа, чем контора? Может быть, это из-за их небрежности. A что если посылать их прямо на имя г-на Тютчева, а? B любом случае, востребуйте наши письма, они все должны находиться в одном месте.

Представьте себе, я ничего не делала со времени приезда, ну ничегошеньки, совсем ничего. Я, как ящерица, живу на солнце, на глазах покрываюсь загаром, поедаю все, что попадает мне на зуб. Я много думаю о вас. Таково краткое содержание одного из моих дней.

Воскресенье, 15, 1 ч.

Здравствуйте, мой дорогой Тургенев. Сегодня состоялся обычный ежегодный обед фермеров, и все домашние хозяйки немного не в себе. Марикита, мама и Кокотт. Мануэль уехал сегодня утром, увезя своих сорванцов, которые переломали все в доме. За три года их привычки крушить все подряд не изменились ни на йоту. Мануэль очень переживает по этому поводу, он не знает, что предпринять, чтобы C этим покончить. Они ничем не заняты, по-прежнему неуправляемы, и все же сердца у них добрые, ничего не скажешь. Дети такого сорта, должно быть, доставляют много хлопот своим родителям.

Моя Луизетта примерно та же, что и прежде. Исключительно смышленая, но страшно упрямая в своих мнениях. Никто не выдерживает с нею достаточной строгости, в нашем отношении к ней нет единства. Одни портят то, что делают другие. Вот-вот придет Лежере, и Луи хочет закончить эту страницу. Дорогой добрый друг, я протягиваю вам свои руки и очень нежно люблю вас. Прощайте, пишите мне каждую неделю. Bce вас любят и посылают тысячу горячих приветов.

Полина.

Вот осталось немного места, мой добрый Тургенев, для моего обычного приветствия. Я заполню его небольшими новеллами, которые доставят Диане столько же удовольствия, что и вам. Во-первых, я должен вернуть честь моей славной шотландской собаке, о которой, думаю, наговорил вам немало дурного; у нее тот же недостаток, что у Дианы, – зависть; но это ее единственный недостаток. B остальном все превосходно: поиск следа, нюх, стойка, сообразительность. Впервые взяв ее на охоту, я подстрелил с ее стойки 17 куропаток. Это было на Новой Ферме. Дичь теперь очень просвещенная, ее не сыщешь нигде, кроме Плануа. И, тем не менее, именно оттуда я вернулся вчера несолоно хлебавши, о стыд! Правда, был очень сильный ветер. Это недостаток оправдание (Авель). Почтальон уже здесь, меня торопят. Прощайте до следующего раза.

Луи.

Москва.

Пятница, 24 ноября 1850 Вот уже три дня, как я здесь, дорогая и добрая госпожа Виардо, но едва нашел время, чтобы взяться за перо и наспех черкнуть вам несколько слов. He то чтобы нам с братом много приходилось делать – печати будут сняты только через неделю – но нам столько вещей надо обсудить, подготовить. Ha наши плечи свалилась ужасная ответственность.

Дом Виардо в Куртавенеле. Рисунок Полины Виардо

Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений; множество существ, зависевших от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать… K умершим подобает относиться только с уважением и сожалением – поэтому не скажу вам больше ничего. Bce же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничто не осталось. Ho делать нечего – все надо забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. A между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней. Избавляю вас от множества других подробностей; к чему? Мир ее праху.

Мой брат, его жена и я остаемся здесь до Нового года, чтобы постараться устроить возможно лучше наши дела. Поместья, оставленные моей матерью, находятся в очень незавидном состоянии, а урожая в нынешнем году, к несчастью, почти не было. Придется нам, насколько возможно, ограничивать себя до августа будущего года. Я предложил брату незамедлительно уплатить все частные долги матери (которых немного), вознаградить всех служащих и употребить на это все наличные деньги. Сбросив с плеч эту обузу, мы будем действовать лучше и скорее. Я рассчитываю вернуться в Петербург через шесть недель, в апреле уехать в деревню и пробыть там до ноября. Потом – увидим. Я, как вы знаете, вовсе не деловой человек; я намерен доверить управление своими землями моему доброму, милейшему другу Тютчеву. Мой брат – человек, конечно, вполне достойный, и я был бы очень рад поручить ему все это; но я боюсь недоразумений – он очень бережлив, почти скуп и стал бы скупиться ради меня – он никогда бы не согласился на продажу какого-либо имения, как бы необходима она ни была – вот всех этих-то семейных неурядиц мне хочется избежать. Я принял решение разделить наши поместья, т. e. производить раздел будет, конечно, он, и сделает это, без сомнения, в тысячу раз лучше моего. У меня будет во всяком случае не меньше 25 000 франков дохода, а это уже богатство. Я еще поговорю с вами обо всем этом; но скажите мне, что думаете вы и ваш муж о моем решении.

Дорогой и добрый друг, как часто я думаю о вас!

Воскресенье

Здравствуйте, дорогой и добрый друг, meine teuerste, liebste Freundinn[42]. Контора Языкова только что переслала мне ваше милое и прелестное письмо – преклоняю колени, чтобы поблагодарить вас за него. Маленькая Полина приехала – и понравилась вам – и вы ее уже полюбили! Дорогой, дорогой друг, вы – ангел. Каждое слово вашего письма дышит неизъяснимой добротой, лаской и нежностью. Как же и мне, в конце концов, не полюбить эту девочку до безумия? – Вы так весело и просто делаете добро, что от благодарности к вам чувствуешь себя счастливым, словно ребенок. Как будто оказываешь вам большую услугу, доставляя вам случай сделать кому-нибудь одолжение. He знаю, право, что и сказать, дабы заставить вас почувствовать, насколько взволновало и растрогало меня ваше дорогое письмо… Я ищу слов – мне ничего не остается, как повторить вам снова, что я с обожанием падаю перед вами ниц. Будьте тысячу раз благословенны! – Боги – как она счастлива, эта девочка! Ведь она в самом деле сейчас оказалась у Христа за пазухой – как говорит русская пословица об очень счастливых людях… Тем лучше, если она обладает не только умом: надо было бы иметь уж очень дурную природу, чтобы, живя возле вас, не заразиться немножко вашей добротой. Я все-таки надеюсь, что эта большая перемена в жизни спасет ее. Пожалуйста, поцелуйте ее от меня. Теперь, когда я стал богаче, я не боюсь дойти до тысячи франков в год: пусть она учится играть на рояле. Вышлю вам денег дней через десять.

Я очень счастлив, когда думаю, что вы нашли в ней сходство со мной, и что это сходство вам доставило удовольствие. Набросайте карандашом и пришлите мне маленький ее портрет. Еще раз повторяю вам, что в конце концов я совершенно привяжусь к ней, если только буду знать, что вы ее любите… Ваш успех в «Гугенотах» бесконечно обрадовал меня; с нетерпением ожидаю подробностей…

Вторник

Guten Morgen, theuerste, liebste, beste Freundinn. Ich kiisse mit Anbetung Ihre schonen Hande[43]. Добрый день, дорогая госпожа Виардо. Мы начинаем понемногу разбираться в наших делах. Моя мать назначила 50 000 рублей молодой особе, которую она воспитала. Мы поспешили признать этот долг; до замужества она останется у моей невестки, и мы будем ей платить, помимо ее содержания, 8 % годовых. При выходе замуж она получит эти 50 тысяч. Моя мать не сделала никаких других завещательных распоряжений – но мы это восполнили – и, я думаю, нами останутся довольны.

Дорогой друг, все это время я не переставал думать о вас – и о маленькой Полине. Чувствую, что она становится мне дорогой, потому что она в ваших руках. He знаю, сколько раз я перечитывал ваше письмо. He могу выразить все, что я чувствую, когда ваш дорогой образ, не покидающий меня никогда, еще отчетливее возникает в моей памяти. Будьте благословенны тысячу раз! Напишите мне подробности о девочке. По-прежнему ли вы довольны ею, и что говорит г-жа Ренар? Вот уже скоро месяц, как она в Париже. Какую фамилию вы ей дали? Благодарю от всего сердца добрую госпожу Гарсиа и госпожу Сичес за их милое отношение к ней. Одним словом – вы все ангелы – и я вас всех люблю до безумия.

Здесь все принимают меня с распростертыми объятиями, особенно милейший папаша Щепкин. Я не могу много бывать в гостях; тем не менее, за неделю моего пребывания здесь я уже был два или три раза у него и у некоей графини Салиас, прелестной женщины, с большим умом и талантом, которая, хоть она и писательница, все же не синий чулок. K несчастью, она очень хворает. – Последняя вещь, которую я написал – «Певцы в кабачке», – имеет здесь большой успех. Кончаю письмо, чтобы можно было его отправить сегодня. Завтра начну новое. Скажите Виардо, которого целую от всего сердца, что уже несколько дней я все перечитываю томик Монтеня, который он мне подарил в Петербурге. Поцелуйте от меня Гуно и не забудьте рассказать мне о «Сафо». Тысячу добрых пожеланий всем, а что касается вас – припадаю к вашим стопам. Bei Ihren lieben Fiissen will ich leben und sterben. Ich kiisse sie stunden lang und bleibe auf ewig Ihr Freund[44]

И. Тургенев.

Москва.

Понедельник, 1/13 января 1851

Добрый день, дорогая и добрая госпожа Виардо, theuerste, liebste Freundinn![45] He хочу начинать новый год, не обратившись к моей кроткой и дорогой заступнице и не призвав на нее благословение неба. Увы! неужели пройдет весь этот год, а я так и не буду иметь счастья вас увидеть? Это весьма жестокая мысль, но все же мне надо привыкать к ней…

Вчерашний вечер мы провели у одного из моих друзей, и когда пробило полночь – вы легко можете себе представить, к кому я мысленно обратил свой тост! Bce мое существо устремлялось к моим друзьям, к дорогим, далеким друзьям… Да хранит их небо!.. Moe сердце всегда с ними, я чувствую это. До завтра. Сейчас я должен сделать несколько визитов. Мне надо рассказать вам множество вещей. Я не без основания оставался так долго в Москве. Я привел к желанному концу одно довольно трудное и щекотливое дело. Обо всем этом расскажу вам завтра. Сегодня вечером на любительской сцене у графини Соллогуб будет разыграна одна моя рукописная комедия. Меня пригласили присутствовать на представлении, но я, конечно, воздержусь от этого; я слишком боюсь, что буду играть там смешную роль. Каков будет результат – напишу вам. До завтра. A сейчас я хочу склониться к вашим ногам и поцеловать край вашего платья, дорогой, дорогой, добрый, благородный друг мой. Да хранит вас небо!

Среда, 3 января

Кажется, моя комедия имела третьего дня очень большой успех; сегодня ее повторяют, и я получил настойчивое приглашение присутствовать. Ha сей раз я пойду; я не хочу иметь вид человека, который много о себе воображает. Вчера я давал прощальный обед своим друзьям. Всего нас было двадцать человек. Должен сознаться, что к концу вечера мы все были как нельзя более оживлены. Среди них был один комический актер, человек большого таланта, г. Садовский; мы умирали со смеху, слушая импровизированные сценки, диалоги из крестьянской жизни и пр. У него много воображения и столь совершенная правдивость игры, интонации и жеста, какой я почти никогда не встречал. Нет ничего более привлекательного, чем искусство, ставшее природой. Вчера я обещал вам рассказать, почему я оставался в Москве гораздо дольше, чем предполагал. Вот в нескольких словах причина: надо было удалить из нашего дома двух женщин, беспрестанно вносивших туда раздор. По отношению к одной из них это было нетрудно (она – вдова лет сорока, которая была при матери в последние месяцы ее жизни). Ee мы щедро вознаградили и попросили найти себе иное местопребывание. Другая – та молодая девушка, которую моя мать удочерила: настоящая г-жа Лафарж[46], лживая, злая, хитрая и бессердечная. Невозможно изобразить вам все зло, которое наделала эта маленькая гадюка. Она опутала моего брата, который по своей наивной доброте принимал ее за ангела; она дошла до того, что гнусно оклеветала своего родного отца и потом, когда мне совершенно случайно удалось поймать нить всей этой интриги, созналась во всем и при этом держала себя так вызывающе, с такой наглостью и самоуверенностью, что я не мог не вспомнить Тартюфа, когда он, со шляпой на голове, велит Оргону покинуть собственный дом. Невозможно было оставлять ее дольше у нас, но все же мы не могли и выгнать ее на улицу… Ee родной отец отказался взять ее к себе (он женат, у него большая семья). Наше положение было весьма затруднительно; но, к счастью, нашелся один человек, доктор, друг отца этой девицы, который согласился взять на себя заботу о ней, предупредив ее наперед, что она будет под постоянным надзором. Мы братом выдали ей заемное письмо на 60 000 франков из 6 %, с уплатою через три года, весь гардероб моей матери и пр. и пр. Она нам выдала расписку, и теперь мы от нее отделались! Ух, и трудная же это была задача! He знаю, что вышло бы из ее пребывания у моего брата; но знаю только, что лишь теперь, когда здесь ее нет больше, мы вздохнули свободно. Что за дурная, извращенная натура в семнадцать лет! Можно ждать от нее многого. Правда, она получила отвратительное воспитание… Ну, не будем больше говорить о ней: теперь она довольна, и мы тоже. Признаюсь вам все-таки, что я не создан для подобных дел! Я вкладываю в них достаточно хладнокровия и решительности, но это ужасно расстраивает мне нервы. Я слишком привык жить с хорошими и порядочными людьми. Я не боюсь злобы и особенно коварства, но они возмущают мне душу. B течение этих двух последних недель я совершенно не мог работать… До завтра. Уезжаю я в пятницу, самое позднее – в субботу. Дайте же мне ваши дорогие, добрые и ласковые руки, я прижму их к глазам и губам, и пусть ваш благотворный и благородный образ отгонит прочь от меня все скверные и тягостные воспоминания…

Иван Тургенев в шапочке и мантии доктора Оксфордского университета. Париж. 1879 г.

«Нас было 9 новых докторов в красных хитонах и четвероугольных шапках… народу было пропасть… такой же доктор представлял нас поочередно вице-канцлеру – предварительно возвеличивая каждого в латинской речи; студенты и публика хлопали – вице-канцлер принимал нас также по-латыни, жал руку – и мы шли садиться на наши места».

Из письма Павлу Анненкову

Пятница, 5

Да, в самом деле, я имел третьего дня очень большой успех. Актеры были отвратительны, особенно героиня (княгиня Черкасская), что, однако, не помешало ни публике аплодировать до чрезвычайности, ни мне пойти за кулисы горячо их благодарить. Тем не менее, я был доволен, что побывал на этом представлении. Мне кажется, пьеса моя будет иметь успех на театральной сцене, раз она понравилась несмотря на то, что ее изуродовали дилетанты. (Ее дают в Петербурге 20-го, здесь – 18-го) Я получил множество поздравлений, комплиментов и пр. и пр. A ведь это забавно – видеть свое произведение на сцене. Уезжаю завтра, но напишу вам еще раз до отъезда. Мне не терпится получить письмо от вас. B Москву их мне больше не пересылают, они ждут меня в Петербурге… До завтра. Tausend Kiisse den lieben Fiissen![47]

Понедельник

Человек предполагает, а Бог располагает, дорогая госпожа Виардо. Я должен был уехать в субботу, а вот еще до сих пор в Москве. Я схватил кашель, и пока он будет продолжаться, мне нельзя будет выходить из комнаты. Надеюсь, что он пройдет через несколько дней. Эта задержка мне довольно неприятна, но надо покориться.

Вчера Диана произвела на свет семь щенков, белых и желтых, как она сама: шесть кобельков и одну сучку. Ee материнская нежность доходит до свирепости: она делает страшные глаза, как только я прикасаюсь к одному из ее детенышей. Кроме меня никто не осмеливается даже приблизиться к ней. Отсылаю вам это письмо сегодня, напишу еще раз до отъезда. Надеюсь, что смогу сделать это в четверг. Вот уже больше двух месяцев, как маленькая Полина в Париже. Как она поживает, делает ли успехи?

Я убежден, что найду подробности о ней в ваших письмах, ожидающих меня в Петербурге; уверен, что их там не меньше двух.

Люблю и обнимаю вас всех. Ах, вот мысль: если мне написать Гуно, вместо того чтобы писать вам перед отъездом? Так и сделаю. Итак, прощайте до Петербурга.

Ваш И. Тургенев.

«Настоящая г-жа Лафарж» – это Варенька Богданович-Лутовинова, та самая малышка Биби, с которой Тургенев когда-то совершал налеты на «бакалейный шкаф». Вскоре она вышла замуж за егорьевского помещика Дмитрия Павловича Житова и поселилась в Егорьевске, в котором прожила 44 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.