Буряты. Этнографический очерк

Буряты. Этнографический очерк

В Восточной Сибири живут буряты[101], народ монгольского племени[102]. Прежде вся страна, окружающая Байкал, принадлежала им вместе с бродячими тунгусами. С приходом русских буряты должны были им уступить часть своих земель; в настоящее время страна, занимаемая бурятами, простирается от запада к востоку на 1000 верст и лежит между 116° и 137° в. д. и между 45°50? и 55° с. ш.

Весь бурятский народ делится на 11 племен; каждое племя подразделяется на несколько родов или аймаков. Численность всего народа доходит до 200000 душ; половина этого числа (110740) живет в Иркутской губернии, другая – в Забайкалье.

Семь из 11-ти племен живут на северо-запад от Байкала и четыре племени на юго-восточной стороне; здесь, у северного конца Байкала, живут буряты племени баргу, состоящие из 5-ти аймаков; они кочуют по р. Баргузину. Несколько южнее их живут хоринцы из 14-ти аймаков, у южного конца Байкала – кударинцы из 4-х аймаков и селенгинцы по р. Селенге и ее притокам – из 18-ти аймаков. На северо-западной стороне или, что то же, в Иркутской губернии, на самом севере ее, живут ленские буряты и верхоленские, от истоков Лены до Верхоленского острога; они составляют 10 аймаков; балаганские – 14 аймаков и идинские – 12 аймаков – живут по Ангаре около города Балаганска; аларские – 9 аймаков – по течению р. Белой и ее притокам; кудинские – по р. Куде до Байкала, в числе 14-ти аймаков, и тункинские у юго-западной оконечности Байкала, между Байкальскими и Саянскими горами, по р. Иркуту; их считается также 14 аймаков. Остров Ольхон также населен бурятами-ольхонцами из 5-ти аймаков; на Ольхоне жителей считается около 6000.

Шесть аймаков селенгинских бурят и некоторая часть аларских пришли в Россию недавно, в конце XVII ст. (1668). С прошлого века из селенгинских бурят было сформировано четыре казачьих полка. На севере и на востоке очень трудно определить, где кончаются земли бурят и где начинаются кочевья якутов и тунгусов; на западной границе земли бурят в настоящее время являются смежными и смешанными с владениями русских. Буряты северные, баргузинские и ольхонские, по всей вероятности, самые древние обитатели этого края: по крайней мере, упоминания о бурятах, живущих около Байкала, встречаются в монгольской истории в XII веке нашей эры.

Русские познакомились с бурятами в XVII в. В 1631 г. был выстроен на земле их Братский острог, затем в 1640 г. был основан Канский острог; в 1641 г. – Верхоленский, в 1648 г. – Идинский, в 1654 г. – Балаганский, в 1661 г. основан Иркутский. Буряты сначала нападали на эти остроги, но к концу XVIII века смирились. В 1681 г. был основан на берегу Байкала Спасо-Преображенский, так называемый Посольский, монастырь; незадолго перед тем на этом месте был убит бурятами русский посол Заболоцкий, возвращавшийся из Монголии. Первая дань была взята в 1627–1628 г. Петром Бекетовым с бурят, живших по р. Оки.

До недавнего времени буряты управлялись наследственными князьями-тайшами и старшинами, называемыми шуленги. Русское правительство учредило между ними степные думы, где заседают старшины родов под председательством тайшей. В важных случаях тайша обязан созывать народное собрание. В Иркутской губ. в настоящее время буряты управляются инородческими управами; тайшей у них уже нет, да и там, где власть тайшей сохраняется еще, это уже не наследственное звание, а должность по избранию. Слово тайша – то же, что тайджи: так в Монголии называют всех лиц ханского или княжеского происхождения.

Инородческие управы – то же, что наши волости; они управляются головой; переписка как в них, так и в думах ведется по-русски. Думы так же, как наши городские думы, ведают народное хозяйство. Суд принадлежит тайшам и совершается по народным обычаям и особому уложению, собранному в книге «Кудучени-токмол». Буряты, сохранившие тайшей, по русским законам судятся только в случае уголовных преступлений.

Язык бурят – монгольский; в произношении он во многом различается от собственномонгольского и несколько ближе к западномонгольскому или олетскому; менее близок к монгольскому язык хоринских бурят, тункинских и удинских, ближе всего язык селенгинских; в языке северных бурят встречается много тюркских слов, заимствованных бурятами, по-видимому, от якутов и других инородцев-соседей тюркского происхождения; есть, вероятно, заимствования из тунгусского языка. В настоящее время, живя среди русских, буряты заимствовали много слов русских, а местами и совсем усвоили русский язык; в этих случаях бурятский язык дольше сохраняется между женщинами.

Буряты своей письменности не имеют, и потому в школах, устраиваемых русским правительством, вводится русская грамотность. В Забайкалье, где бурятское население живет почти сплошной массой и где оно примыкает на юге к своим соседям-монголам, имеющим письменность, буряты чаще изучают родственную им грамотность монгольскую. Несколько десятков лет назад, в некоторых городах в Забайкалье были открыты монголо-русские школы, где дети бурят могли изучать и русский, и монгольский языки; но в настоящее время все такие школы закрыты. К настоящему году (1891) в средних учебных заведениях Сибири бурят было 12; кроме того, было несколько девиц в гимназии и в институте. В народных училищах Иркутской губернии бурятских мальчиков училось 279, но это только в школах Министерства народного просвещения. Вообще же число учащихся должно быть значительно больше; есть также и женские школы среди бурятского населения.

В Забайкальской области к январю 1889 г. всего в школах было 3062 детей, из них 325 бурятских мальчиков, 163 православных и 132 некрещеных. Всего в Иркутской губернии и Забайкальской области обучалось 604 инородческих мальчика, в том числе было несколько тунгусов, но они не выделены в отчетах, и число их не должно быть значительно. По отзывам народных учителей, дети бурят по способностям не ниже русских детей и почти все выказывают способность к рисованию.

Настоящая древняя религия бурят – шаманство. Эта религия, по-видимому, возникла тут же, на месте, вместе с самим народом, а не заимствована у кого-либо другого. Та же религия существует и у других народов Сибири.

Шаманство – это вера в благодетельные и враждебные силы природы. Народ первобытный так сильно зависит от окружающей его природы и на первых порах своей истории так беззащитен против стихий, что невольно должен преувеличивать могущество физических явлений, среди которых проходит и от которых зависит его жизнь. Вначале, добывая себе пропитание исключительно охотой или рыболовством, человек чувствовал, что жизнь его вполне зависит от явлений природы, его окружающей. Если небо было туманно, если шел снег или дождь, если мороз заковывал реку непроницаемым для его слабых орудий льдом, – человек не только терпел от непогоды, он терпел также от голода, а нередко умирал.

Источником света, тепла и холода, дождя и снега первобытный человек, скорее всего, мог считать небо, – и действительно, у шаманистов небо пользуется прежде всего божескими почестями, оно считается подателем жизни, как бы всеобщим отцом. Атмосферические явления, зависящие, по представлению первобытного человека, от неба, были губительны или благодетельны для всей природы, как для животного, так и для растительного мира, от которых, в свою очередь, всецело зависела жизнь тогдашнего человека; и вот у первобытного бурята явилась мысль сильной зависимости от природы, но обобщать явления он не умел, он чувствовал свою зависимость именно от природы той местности, где жил, и, кроме обожания неба, у него явилось обожание той земли, той реки, озера, долины, горы, леса, среди которых он жил и где он добывал свое пропитание.

Живя вблизи гор, буряты научились наблюдать связь некоторых атмосферных явлений с ближайшими высокими вершинами этих гор, откуда текли к ним воды, где скоплялись облака, где гремел гром, тогда как долины не испытывали грозовых явлений. И вот у бурят явилась мысль выделить горы, как места особенно священные; у них явилось поклонение горам. С развитием скотоводческого быта, когда человек уже накопил много наблюдений над окружающей его природой, эта связь между окружающими его явлениями и его благосостоянием должна была сделаться ощутительнее, жизнь перестала быть рядом счастливых случайностей и стала больше зависеть от неизменно повторяющихся явлений одной и той же окружающей человека местности. Тогда у человека явилось чувство привязанности к месту и мысль, что природа относится не безучастно к тем, кто живет среди нее; свои собственные чувства к природе он придал ей, и затем явилась вера в существование духов данной местности.

В высокой горной вершине человек стал видеть не мертвый предмет, а существо чувствующее; он придал ей свои человеческие черты. То же самое понятие о духовности, о некоторых общих с человеком чертах было приложено первобытным человеком и ко всем другим физическим явлениям природы. Губительные бури на Байкале, наводнения рек, часто внезапные, сильные снежные бураны должны были казаться дикарю чисто произвольными явлениями, как будто это были действия живого существа. Таким образом, у первобытного человека явилась мысль, что силы природы – такие же личные существа, с такой же волей и с такими же страстями, как и человек, и что их так же, как и человека, можно устрашить, заклясть, умолить или умилостивить подарками. Вот происхождение в шаманской религии жертв.

Борьба с такими сильными противниками, каковы стихии, требовала от человека не физической силы, а чего-то другого, большого, и вот из среды народа выделились люди с особенно сильными умственными способностями, с сильным воображением и особенно с сильным нравственным мужеством; такие люди и брали на себя сношения с духами или с силами природы. Таково происхождение шаманов – так называют буряты посредников своих между духами и людьми. Эти выдающиеся своими способностями люди несомненно имели большое влияние на своих соплеменников, защиту которых от высших сил природы они брали на себя. Они и после смерти своей продолжали пользоваться уважением – и вот у шаманистов, вслед за появлением духов, олицетворявших различные явления природы, за духами-хозяевами (ижинами) гор, озер, рек и разных других урочищ, появились духи умерших шаманов, от которых они также стали ждать покровительства или вражды. Вслед за душами шаманов могли почитаться души и других, особенно почитаемых или особенно любимых людей.

Вместе с другими физическими явлениями первобытный человек, к тому же еще житель нашего северного климата, не мог не чтить огня – стихии, так важной и благодетельной в жизни. И действительно, почитание огня у бурят очень развито. Кроме того, огонь, горящий на очаге, постоянно поддерживаемый женщиной, сделался как бы символом семьи. До сих пор, вместо проклятия своему врагу, буряты говорят: «Да потухнет огонь твой!» – и это понимается, как желание прекращения рода.

Все, что мы сейчас говорили о бурятском шаманстве, можно сказать вообще о шаманской религии. Но, как и следовало ожидать, в шаманстве каждая отдельная местность, каждое племя, каждый род имеют своих духов-покровителей, и в каждой местности рассказывают свои истории о происхождении тех или других духов, звезды, ту или другую родословную, сообразно с местными условиями, и также благодаря вымыслу местных шаманов и поэтов. Есть, однако, некоторые религиозные представления, общие для всех бурят. Так, у всех бурят главным божеством считается Хан-Тюрмас-Тэнгери. Хан-Тюрмас-Тэнгери имеет трех сыновей, один из них – Гэсэр-Богдо – есть любимое лицо народных легенд. Это обобщенное представление, по-видимому, есть уже позднейшее представление; в речи, в молитвенных призываниях чаще упоминаются западные и восточные небеса, которых насчитывается очень много, иногда до 99-ти небес.

Наблюдая названия этих многочисленных тэнгри (небес), упоминаемые в шаманских гимнах можно заметить, что это обилие небес появилось вследствие тех разнообразных явлений небесных, которые наблюдались людьми. Так, есть Хуху-тэнгри – голубое небо, Окторитн-тэнгри – ночное небо, небо красной зари и т. д. Слово «тэнгри», обозначавшее вначале только видимое небо, впоследствии стало употребляться также в смысле духа. Современный бурят, говоря о различных тэнгри, уже не представляет себе их иначе, как существами личными, духовными.

Кроме тэнгриев, существ небесных, буряты представляют себе еще посредников между этими высшими существами и людьми и называют их хатами. Хаты – небесного происхождения, но они спускаются также и на землю. Представляя себе много небес, буряты деляг их на восточные и западные. Перенося человеческую жизнь на небо, буряты думают, что у хатов восточных небес и у хатов небес западных происходит или происходила в древности борьба. Иногда в их легендах рассказывается о том, что борьба эта происходила между отдельными богатырями, представителями того и другого неба; иногда – и это более распространенное представление – борьба происходит между двумя быками: черным и сивым. Победа, по их представлениям, остается за представителем западных небес, и их буряты считают благодетельными для себя, а восточные небеса – враждебными.

Главным божеством неба, по легендарным сказаниям и сказкам бурят, является Эсзиэ-Малан-Тэшри. Все эти небожители, по представлениям бурят, как они отразились в их сказаниях, ведут жизнь, во всем подобную людской жизни. Они также женятся, имеют детей, слуг, врагов и друзей; у них также есть стада, такие же жилища и одежды, как и у бурят, только все это богаче, чем у простых смертных. Жизнь небожителей рассказывается в священных легендах, передаваемых шаманами во время их богослужений, и, кроме того, служит предметом бесчисленных, иногда очень длинных, сказок светского характера. Самым лучшим руководством для ознакомления с шаманской мифологией, по словам бурят, является героическая поэма о Гэсэр-хане – сыне неба. Сказки, в которых упоминаются имена божеств, слушаются бурятами с почтением; сказочники, умеющие верно, не искажая, передавать сказку, пользуются почетом; сами божества награждают таких сказочников, как думают буряты.

Кроме тэнгриев и небесных хатов, есть еще водяные хаты, уханхаты. Представителями хатов бывают заяны; это слово переводят буряты «творец», его же можно перевести словом «покровитель». Так, есть заян города Кяхты; буряты-шаманисты употребляют слово «заян» в значении божества.

Все эти три разряда духов, так сказать, небесного или высшего происхождения; кроме них, у шаманистов-бурят есть еще ближайшие к людям духи-покровители – это онгоны. Наряду с онгонами можно поставить также очень уважаемые бурятами бумал-шилуны – это камни, упавшие с неба; они почитаются теми родами или фамилиями бурят, на земле которых были найдены[103].

Онгонами считаются иногда некоторые животные, например: орел – у ольхонцев, лебедь – у хангинских бурят. Вероятно, желая сделать этих онгонов доступнее для людей, шаманисты делают их изображения – это или шкурка животного – горностая, зайца, хорька, соболя, украшенная лентами, или человеческая фигура, вырезанная из дерева, или сшитая из лоскутков кукла, а иногда – рисунок. Рисунки онгонов делаются или на досках, или, чаще, на лоскутках красной краской; иногда на лоскутке рисуется целый ряд фигур, например, девять небесных дев, две сестры Галзушины, двадцать кузнецов и т. д. Рисунок часто упрощен до последней возможности; это почти только символические изображения: человеческую фигуру, например, изображают кружком вместо головы, чертой, раздвоенной внизу, – туловище и ноги, и другой чертой, поперечной – руки. Но почти всегда посреди этого изображения прикрепляется металлическая, из жести или железа, фигурка, называющаяся душой. Несмотря на простоту рисунка, онгоны различаются своими атрибутами. О каждом онгоне существуют легенды; их надо знать, чтобы изобразить того или другого онгона.

Очень часто встречаются онгоны, изображающие некогда живших шаманов; иногда это фигуры людей с бубном в руках, иногда один только бубен. Иногда онгоны представляют предков; у хангинцев есть очень оригинальный онгон – это кружок из дерева, на котором грубо обозначены глаза, нос, рот; рассказывают про него, что, когда буряты переселялись из Монголии, один из бурят привез с собой отрезанную голову своего отца, которого звали Бёртё; этот онгон и называется Бёртё. Хангинцы и шараты особенно почитают лебедя; они рассказывают по этому поводу такую историю. Три дочери Тэнгир-Шара-Хасара спускались в виде лебедей на землю, на берегу озера снимали лебяжьи шкурки и купались в виде дев; во время одного такого купанья Хоридой-Моргон успел спрятать лебяжью одежду одной из дев, Хобоши-хатун; остальные две сестры улетели в лебяжьих одеждах на небо, а Хобоши-хатун стала женой Хоридоя; от их детей произошли эти два бурятские рода – шараты и хангинцы. Буряты племени Булагат и племени Эхирит считают своим предком: первый – Буханоина, т. е. одного из тех быков, которые участвовали в борьбе восточных и западных хатов; второй произошел из воды и считается сыном ухан-хатов; об обоих предках есть длинные и очень сложные, а также не всегда однообразно рассказываемые, легенды.

Кроме онгонов-покровителей рода, есть множество онгонов-покровителей скота, особые для лошадей, коров, баранов; есть также онгоны различных болезней, онгоны игр, онгоны промыслов; есть, например, особый онгон весел, лодки, остроги; особенно развиты онгоны кузнечного дела, – их очень много.

Онгонов призывают в случае болезни детей, того или другого скота, при промыслах и также при играх. Призывая их, им иногда приносят жертвы, по большей части водкой и молочными продуктами, но в важных случаях приносят и кровавые жертвы. Онгоны сохраняются в особых деревянных ящиках (очень напоминающих наши скворечницы); иногда привязывают этот ящик на столбе к юрте, иногда отдельные онгоны размещаются на особых соответствующих их значению местах, так, например, подвешиваются в мешочке над кроватью или над колыбелью ребенка. Завести полный комплект онгонов очень трудно; надо пригласить очень сведущего шамана, который знал бы, как сделать каждый онгон; затем, когда онгоны готовы и положены на белую шкуру лошади, надо принести им жертву: кроме сметаны и масла, надо и жеребенка заколоть, а иногда барана и козла. Кроме этого жертвоприношения при освящении, усердные домохозяева не раз в своей жизни должны устроить жертвенное угощение своим онгонам; во время принесения жертв шаман поет гимны в честь их или говорит легенды о них.

После смерти хозяина дома онгонов следует сжечь, но при этом следует заколоть барана, завернуть каждую фигурку в бараний сальник и затем уже бросить в костер, устраиваемый где-нибудь в поле; избегая этих расходов, буряты чаще не сжигают онгонов, а складывают их в ящик и выставляют на шесте неподалеку от юрты или дома.

Сообразно с почитанием сил природы, буряты совершают моления в связи с главными годовыми явлениями: весной, когда появляются хорошие травы и у скотоводов наступает изобилие в пище, – и осенью, когда увеличившиеся стада позволяют убивать ожившую за лето скотину. Некоторые осенью приносят особые жертвы в честь матери-земли, которую представляют седовласой старухой.

На такие общественные жертвоприношения собираются иногда целым родом; число съезжающихся бывает в несколько тысяч; богатые роды делают такие общественные жертвоприношения – таилганы – чаще, по нескольку в год; бедные – реже, года через три. Бывают и меньшие общественные собрания, где участвуют только соседние улусы. На таилганах, кроме принесения жертв на общественный счет, устраиваются также игры, скачки, борьба, стрельба в цель и т. п. На таилганах женщины, как чужие к роду, не присутствуют; но девушки, как принадлежащие роду, принимают в них участие.

Кроме таилганов, бывают частные жертвоприношения, делаемые отдельной семьей или по обету, или по болезни; такое частное жертвоприношение называется кырык. На таилганах и кырыках всегда приносят в жертву скот, часто лошадей. Старые люди и шаманы знают, какой скот следует приносить в жертву в том или другом случае.

Место таилганов бывает обыкновенно уже издавна одно; на нем бывает обо, т. е. куча камней или хворосту, посвященная местному зяну или ижину – хозяину места.

После известных церемоний, устройства жертвенника, установления особых, украшенных лентами, березок тургэ, освящения через курение пихтой и вереском (juniperus) всех принадлежностей жертвоприношения, посуды, участвующих в нем людей и проч., начинают жертвоприношение водкой и молочными продуктами; после возлияния на огонь пьют водку шаманы и старики и дают или делают вид, что дают, назначенным в жертву животным; потом их убивают особым способом, очень древним по преданиям: им распарывают живот и затем запускают во внутренности руку и сжимают рукой аорту. Кожу снимают тоже особым образом, оставляя нижние кости ног, голову, легкие и сердце в коже; мясо животного снимают с костей и варят, а несколько жира и небольшую часть мяса сжигают на жертвенном огне. Шкуру с головой слегка набивают соломой и вешают на березку; если это происходит на таилгане, то голову чучела обращают на запад; если на кырыке, в честь восточных хатов, то чучелу обращают головой к востоку. Кости жертвенных животных сжигают на особо сложенных шире – жертвенниках, сложенных из камня, а где нет камня, просто на особом костре. Во время жертвоприношения и затем, пока варится мясо, участвующие в таилгане бывают заняты играми, борьбой, скачками, причем, конечно, старики представляют только зрителей. Сваренное жертвенное мясо делится по числу участвующих в таилгане семей и сделается каждой семьей отдельно; часть мяса непременно отвозится домой и раздается тем домашним, которые не могли быть на таилгане.

Самыми веселыми таилганами почему-то бывают таилганы ухан-хатам, водяным духам; они всегда устраиваются на берегу реки, на них участвуют также замужние женщины. Во все время праздника молодежь пляшет национальный танец. Во время жертвоприношения отцы семей подходят к реке и пьют воду, называя ее при этом аршан т. е. священная или живая вода. Затем шаманы в своих призываниях приглашают водяных заянов принять жертвы и за них ниспослать жертвователям блага земные, от них зависящие; после молений шаман бросается к реке, показывая намерение кинуться в нее. Молодые люди уже ожидают этого и удерживают его, а если не успеют, то вытаскивают из воды. Делается это потому, что шаман во время своего шаманского действия считается воплощением тех духов, которых он призывал; олицетворяя ухан-хатов, он должен возвратиться после призываний в свое жилище – воду. На этих же таилганах бывает гаданье, которого на других не бывает. Отцы семейств растапливают олово и выливают его в чашку воды, зачерпнутой из реки; вылившаяся фигура дает повод к различным толкованиям будущей судьбы. В гаданье это очень верят, и довольно неудачно вылившегося олова, чтобы веселье сменилось унынием.

Главными действующими лицами во время жертвоприношений являются шаманы; их роль особенно важна в том случае, когда совершается кырык по случаю болезни или другого частного события.

Шаманы не представляют у бурят определенного сословия, так как шаманом может сделаться не всякий, а лишь тот, кто получит дар свыше. Чаще всего, однако, шаманство бывает наследственно в том или другом роде. Дар шаманства может получить и женщина, и в бурятском народе сохраняется память о многих знаменитых шаманках; дар шаманства даже чаще передается по женской линии. Бывают также шаманы, получившие дар шаманства по особому случаю: если, например, человек умрет от грозового удара, то кто-нибудь из его родственников по нисходящей линии должен сделаться шаманом.

Шаман, как известно, должен иметь сношение с духами, приходить в особое восторженное экстатическое состояние, иметь видения или, по крайней мере, живое творческое воображение; понятно, что не всякий способен на это; для людей нервозных, легко возбуждающихся, это легче, чем для хладнокровных; понятно также, почему шаманская способность передается по наследству: в большинстве случаев это обусловливается наследственностью темперамента и того психического расстройства, которое в большей или меньшей степени существует у всех шаманов.

Иногда шаманы тяготятся своим званием, но они не всегда могут отказаться от наклонности к шаманству; рассказывают, что с такими, удерживающимися от шаманства, лицами делаются нервные и даже эпилептические припадки, указывают даже случаи самоубийства. Есть шаманские роды, где эта наклонность к самоубийствам проявляется очень часто.

Чаще всего люди, наклонные к шаманству, еще смолоду присутствуя на шаманских действиях, начинают принимать в них участие в качестве помощников. Иногда такой молодой шаман начинает тосковать, удаляться от общества, в уединении начинает предаваться шаманской пляске, а затем уже выступает и перед обществом. Бурятские шаманы, при вступлении в это звание, подвергаются особому посвящению с довольно сложной обрядностью.

Сообразно делению хатов на восточных и западных, на благодетельных и враждебных, и шаманы у бурят бывают двух родов: черные и белые. Одни призывают светлых духов западных, другие – восточных, или подземных. Разница эта сказывается в обрядах и в одежде шаманов, если не всегда при жизни, то, по крайней мере, по смерти: при похоронах черного шамана одевают в синюю шубу, белого – в белую. Черным шаманам часто приписываются различные бедствия, постигающие их соседей; нередко к ним питают ненависть, а иногда, говорят, и убивают из мщения, обезопасив себя осиновым гробом и гвоздем, которым труп шамана прибивают к могиле вниз лицом. Впрочем, это, очевидно, уже позднейший способ погребения; более древний – сжигание шамана, после чего собирали кости и пепел, выдалбливали в дереве пустоту, закладывали туда прах и сверху опять заделывали отверстие; на этом же дереве вешали его плащ и его бубен, если шаман его имел. Хоронят шаманов и таким образом: ставят гроб его на дереве. Хоронят обыкновенно на горах. Души умерших шаманов делаются заянами и обыкновенно известны под именем горных старцев.

Шаманское действие состоит наполовину из определенного обычаем ритуала, отчасти же из импровизации, каждый раз новой. Если шаман призывает светлых духов, он в своей мистерии представляет поездку или полет на небо; если он призывает темные силы, он должен изображать свое посещение подземного мира. Конечно, подробности в том и другом случае должны быть различны.

Совершается шаманское действие таким образом: в юрте или на открытом воздухе разводится огонь, на него бросают пихту, вереск, богородскую траву для курений; юрту обрызгивают молоком; если шаман с бубном, то нагревают бубен, чтобы он был звонче, у бурят, впрочем, шаманы редко употребляют бубен. Затем шамана одевают в особую шубу и шапку, если он посвящен и имеет эти вещи. Шуба шамана обыкновенно делается из замши, обшита бахромой из ремней и железными привесками; первые иногда изображают, а иногда только носят название змей. Шапка у бурятских шаманов состоит из железного сквозного шлема; к ободу, надеваемому на голову, прикрепляют две железные полудуги, перекрещивающиеся на вершине; иногда такой шлем делается с рогами спереди. В прежнее время бурятские шаманы употребляли очень грубо сделанные маски, но теперь их не употребляют. Потому шаману подают его жезлы: это самая необходимая его принадлежность. Жезлы делаются из железа или дерева; они представляют коня, вверху у деревянных жезлов вырезана лошадиная голова; кончаются они копытом; посредине жезла есть легкий выгиб, подобие лошадиной спины, – на этом месте подвешиваются маленькие стремена.

Становясь у огня, шаман и его помощники, одевавшие его, начинают петь гимны; при этом шаман раскачивается туловищем во все стороны, ноги его остаются неподвижны, или же он делает прыжки, упираясь на свои костыли. Эти движения шамана, очень сильные и быстрые, приводят его в особое настроение; в него, как думают шаманисты, входят духи, которых он призывал, или говорят, что его душа в это время уходит из тела и совершает странствия в жилища западных или восточных хатов, или в царство Эрлэн-хана, в царство умерших людей: там ему приходится быть в том случае, если он молится за больного. Буряты думают, что послы Эрлэн-хана похищают души людей раньше наступления смерти и что болезнь и смерть – только последствия того, что организм человека не может жить долго без души.

Во время действия (камланья, как говорят русские, производя этот глагол от слова кам, как называются шаманы на тюркских наречиях) шаман должен сообщить присутствующим, что с ним происходит, и для этого он и его помощники поют заранее сложенные на этот случай песни, или импровизируют подходящие к случаю рассказы, или даже разыгрывают подходящие сцены, объясняя их значение коротенькими фразами, которыми шаман перекидывается с помощниками. Так, например, шаман мимически изображает свой страх при появлении перед очи грозного Эрлэн-хана, свои униженные мольбы перед ним, поднесение подарков и т. д. Конечно, большее или меньшее искусство при этом зависит от способностей и знаний шамана.

Ненормальное восторженное состояние, которое должно овладевать шаманом, для того чтобы его мистерии были искренни, наступает не у всякого человека скоро; иногда шаманить приходится и 2–3 суток, чтобы вдохновение посетило шамана. Шаманство тогда совершается с небольшими отдыхами. С некоторыми шаманами, особенно часто с женщинами, делаются при этом эпилептические припадки: они падают на пол и в конвульсиях бьются на полу, изо рта их течет пена, они рычат или кричат, подражая животным, бросаются на присутствующих, угрожая им когтями, – отчасти это болезненные явления, отчасти, вероятно, сознательное желание устрашить присутствующих. Вообще определить границу, где у шамана сознательные действия и где он сам находится во власти ненормально возбужденных чувств, очень трудно. Присутствующие, видя беснованья шамана, думают, что им овладели и духи, которых он призывает или с которыми ему приходится бороться. Изречения шамана в таком возбужденном состоянии считаются пророческими.

В настоящее время шаманство, как религия очень грубая, первобытная, перестало уже удовлетворять бурят, и многие из них переходят к христианству или буддизму. Там, где влияние русских сильно, как это мы видим у северозападных бурят, они почти все крещены; в Забайкалье, где связи с Монголией крепче и куда в XVII в. пришла часть селенгинских бурят-буддистов, религия эта распространилась по всему краю и держится крепко. Говоря одним языком и, главное, чувствуя свою большую умственную и нравственную близость с одноплеменными им монголами, чем с чужими по крови и духу русскими, буряты, очень естественно, быстро усвоили ламайское вероучение. Этому также много помогла буддистская веротерпимость и общность многих верований ламайского буддизма с общим всем восточным народам древним шаманизмом.

Более высокая нравственность в буддизме, стройное вероучение, красивая обрядность, монашеские учреждения – все должно было повлиять благоприятно на то, чтобы буряты от шаманства перешли к ламайству. Только в 1741 г. государство признало за забайкальскими бурятами право исповедовать буддизм, а в настоящее время у многих из них уже утратилось всякое представление о том, что предки их были, и притом еще так недавно, шаманистами. Забайкальские буддисты искренно верят, что желтая вера, как они называют буддизм, была их исконной религией[104]. В 1764 г. правительство позволило бурятскому народу избрать себе особого духовного руководителя; это так называемый хамбо-лама, т. е. ученый лама; он ведает духовные дела края и считается настоятелем самого большого ламайского монастыря на Гусином озере в Забайкалье. Лицо это избирается пожизненно из среды бурятского ламайства; во время богослужений хамбо-ламу окружают большими почестями. В настоящее время правительство относится несколько ревниво к его влиянию на бурят и старается ограничить его права; так, например, чтобы совершить поездку по подведомственному ему краю, он должен испрашивать разрешение у губернаторской власти.

Главой веры наши буряты признают все-таки главу всего буддистского мира, Далай-ламу тибетского[105], а также чтут и хутухт ургинских. Лам, т. е. лиц, принявших монашеские обеты, как этого требует буддистское учение, между бурятами много, но не все они живут в монастырях; большинство остается в семьях и ведет обычное хозяйство. Отчасти это зависит от того, что русское правительство, не желая уменьшения платежных сил бурятского народа, для каждого монастыря назначило определенное число лам, ввело так называемые штаты лам, а все монахи сверх этого, дозволенного законом, числа официально ламами не признаются. С другой стороны, в характере бурят нет особой наклонности к аскетизму, и потому часто встречается нарушение монашеских обетов. Происходят эти нарушения потому, что в ламы часто посвящают малолетних их родители. Хотя для посвящения в высшие духовные степени монашества требуются некоторые знания, но так как знания эти могут быть достигнуты и школьником, то часто случается, что монашеские обеты произносятся мальчиками и юношами, не достигшими совершеннолетия, почему и случается часто, что впоследствии, не снимая с себя звания ламы, такие люди нарушают обеты и живут людьми семейными.

Главный монастырь буддистов в Забайкалье находится, как мы уже сказали, на Гусином озере, в нескольких верстах от Селенгинска; есть в Забайкалье и другие монастыри, например, Агинский и Усть-Цыгульский, оба в Нерчинском округе, и несколько меньших. Кроме штатных лам и ширетуя[106], т. е. настоятеля, в каждом монастыре живет много молодых лам, послушников, или хувараков; в монастырях есть также школы. Ламы в монастырях изучают также тибетскую медицину и приглашаются бурятским населением, как врачи.

В монастырях обыкновенно бывают дацаны, или храмы, наполненные буддистскими изображениями богов, статуями и картинами; такие дацаны есть и отдельно от монастырей или, по крайней мере, с очень скромным числом живущих при них лам. Дацаны есть и среди бурят Иркутской губернии; в Аларском и Тункинском ведомствах есть даже небольшие монастыри. Как мы уже сказали, буддизм слабо распространяется у северозападных бурят; у забайкальских же в настоящее время замечается некоторое религиозное одушевление и нравственный полем; так, например, в некоторых местностях Верхнеудинского округа имеет большой успех проповедь лам против пьянства.

Христианская проповедь среди бурят началась еще в XVII ст.: в то время была в Забайкалье основана православная миссия, но в половине XVIII ст. миссия прекратила свою деятельность. В начале XIX ст. в Забайкалье была основана английская миссия; вместе с ней возобновили свою проповедь и православные миссионеры. В 1842 г. обе миссии снова прекратили свою деятельность. С 1861 г. православная миссия возобновила свои труды и с того времени действует и поныне. К сожалению, русские священники, проповедуя христианство, настаивают обыкновенно на том, чтобы принявшие православие буряты приняли вместе с тем и образ жизни русских, а это не всегда бывает легко сделать как отдельному человеку, так и целому народу. Не знаем, чему это приписать, но нельзя не заметить, что у бурят-христиан гораздо больше можно встретить так называемого двоеверия, чем среди буддистов: считаясь официально христианами и даже исполняя обряды православной веры, буряты часто не оставляют своей древней религии, шаманской, совершают таилганы, держат в домах онгонов и т. д.; конечно, от русских и в особенности от духовенства они тщательно скрывают это обстоятельство.

Переменяя старую религию на христианство и буддизм, подпадая влиянию окружающего их русского населения, буряты во многом уже изменили свои нравы и обычаи; несомненно, однако, что и теперь еще у них можно наблюдать много старины и переживаний старого быта. К сожалению, систематичных наблюдений над их жизнью не делалось, и все наблюдения носят случайный и поверхностный характер.

Как на наиболее резкое противоречие старых нравов с современными, мы можем указать на обычай бурят умерщвлять стариков, доживших до 70-летнего возраста. В настоящее время такого обычая уже нет, но рассказы о подобных событиях настолько подробны, что заставляют думать, что обычай этот существовал не так давно.

Рассказы передают, что все родные старика, обреченного смерти, собирались в его юрту, и устраивался пир; старика угощали и напоследок давали ему глотать жир, отрезанный длинной полосой; глотая этот жир, старый человек давился и умирал. Обычай убивания стариков, по-видимому, существовал и у других инородцев Сибири. Чукчи и в настоящее время убивают старых людей, но там это имеет, по-видимому, другие мотивы и скорее может быть причислено к самоубийствам.

Есть также следы давней старины в некоторых свадебных обычаях. Свита, сопровождающая жениха и невесту, всегда очень велика; невесту, прежде чем везти в дом к жениху, приходится силой отнимать у ее подруг. После того как невесту привезли в дом жениха и гости кончили пиры в улусе жениха, провожатые невесты, возвращаясь домой, стараются отогнать сколько-нибудь скота из женихова улуса, а сторонники жениха должны отбивать силой захваченный скот; но чаще всего они поступаются хоть одной скотиной, и тогда поезд невесты на полдороге или по возвращении домой устраивает пир из захваченной у жениха скотины. Это, по-видимому, указывает на военный захват девиц и, как возмездие за это, на угон скота.

В легендах же можно проследить у бурят еще более древнюю форму брака, когда жених поступал в дом невесты.

В обычаях родильных много очень грубых архаических черт, и есть намек на то, что отец или, может быть, род должен решить, – оставлять ребенка в живых или бросить.

Браки у бурят между лицами одного рода не допускаются, хотя бы всякая память о родстве уже исчезла. Жен берут, выплачивая калым, размер которого строго определяется при договоре. У бедняков, небогатых скотом, очень в обычае мена невестами, т. е. молодой человек берет невесту и, если есть подходящий жених в том же доме, отдает за него свою сестру. Иногда родители сговаривают своих детей очень рано, еще в младенчестве, чтобы иметь время исподволь выплатить калым; браков ранних в настоящее время не замечается, но раньше нередко, говорят, случалось, что женили малолетних на взрослых девушках. Дочерей не торопят отдавать замуж, так как девицы у бурят обыкновенно работают наравне с мужчинами во всех полевых работах.

В настоящее время у бурят, под влиянием христианства и русских, а также под влиянием буддизма, целомудрие требуется и уважается как в замужней женщине, так и в девушке. Но есть основание думать, что последние в этом отношении еще очень недавно пользовались полной свободой. Я. П. Дуброва в своем сочинении «О бурятской женщине»[107] рассказывает, что матери иногда упрекают своих дочерей за то, что последние не имеют любовников; по их мнению, это указывает, что девушка имеет мало привлекательности и, стало быть, мало шансов найти себе выгодного жениха. Есть также бурятская поговорка: «Девушки растут на радость парней». Это как будто указывает на то, что незамужние женщины составляли достояние целого рода. Дуброва указывает, что дети, прижитые незамужней дочерью, считались детьми ее отца и, при выходе ее в замужество, оставались в семье родителей. Некоторые игры и особенно некоторые онгоны указывают на то, что бурятами очень ценилась способность к деторождению, и любовные связи не считались предосудительными.

Другие показания говорят, напротив, что прежде у бурят в этом отношении нравы были строже и что на теперешние случаи нарушения супружеской верности смотрят, как на порчу нравов под влиянием городского и приискового быта русских. У бурят Аларского ведомства существует обычай побратимства между девушкой и одним из ее товарищей по улусу. Девушка избирает себе одного из своих сверстников в постоянные товарищи; с ним она ездит по гостям, он защищает ее от грубых притязаний других парней. С этим избранным отношения девушки очень близкие, иногда он спит в одной постели с ней, но и только. При выходе девицы замуж этот друг ее, которого она зовет старшим братом аха, играет очень важную роль: он вел ее коня при свадебной церемонии; его благодарят, как верного хранителя, если девушка оказалась невинной, – в противном случае его упрекают, а если он же был и соучастник в ее вине, его жестоко бьют. У молодой четы этот аха продолжает пользоваться уважением и дружбой.

Происходит ли такая коренная разница в обычаях и нравах потому, что явления наблюдались у двух, может быть, далеких по своему происхождению бурятских родов, или это обычаи двух разных эпох – мы решать не беремся, но думаем, что скорее первое.

Между бурятами в настоящее время замечается наклонность к разводам; вероятно, это указывает на то, что старая форма брака, по договору родителей, выход замуж непременно за человека чужого рода, перестала удовлетворять нравственному чувству бурят, появилась потребность личного выбора. Развод не затрудняется у буддистов, а у христиан, вследствие нерасторжимости брака по закону, часто выходят семейные драмы там, где обе стороны не согласны уладить дело по старым обычаям. Разведенная жена у бурят не избегается и скоро находит себе нового мужа. Если муж отсылает жену, он возвращает взятый за нею в приданое скот ее родителям; если желание разойтись существует с обеих сторон, тогда возвращают и калым. Обычное право, кажется, подробно разбирает все случаи в таких делах.

Каждая женатая пара у бурят помещается по возможности в отдельном доме или юрте. Родители обыкновенно строят юрты для своих взрослых сыновей. Обычай многоженства не особенно распространен, и нам не случалось слышать, чтобы буряты имели более двух жен.

Буряты всегда очень желают иметь детей, особенно сыновей; говоря о детях, они подразумевают, большею частью, только мальчиков; бывают случаи покупки детей малолетними, чтобы увеличить рабочую силу семьи или чтобы иметь потом невесту. Особенного принижения женщины у бурят незаметно; хотя г. Дуброва и говорит, что бурят смотрит на женщину, как на рабочий скот, но ведь то же самое можно сказать иногда и о русском крестьянине.

В прежнее время буряты всех своих покойников сжигали, в настоящее время хоронят в землю; но делают это, как сами говорят, по требованию русских. Людей почетных или шаманов ставили иногда в гробах на деревьях. На могиле убивали любимую лошадь покойника, на которой привозили труп на место сожжения. Ныне во многих местах лошадь, привезшую покойника, стараются прогнать так далеко от дому, чтобы она не возвратилась. Детей и в настоящее время не закапывают, а закладывают гробик камнями.

Буряты раньше были звероловами и скотоводами, хлебопашество появилось между ними сравнительно недавно. О старой охотничьей жизни их мы можем иметь некоторое понятие по тем обычаям, какие наблюдаются у них в настоящее время на общественных облавах, называемых у них зэгэтэ-аба или абахайдык. Теперь эти облавы уже почти выводятся или устраиваются в особенно обильные дичью годы или в тех местах, где разводится много волков. Но в бурятском народе сохраняется много преданий о старых обычаях, и эти обычаи они называют обычаями во времена зэгэтэ-аба или, как переводил нам это бурят, обычаями облавного быта. На большие облавы собирались всем племенем; они совершались по определенным правилам, на время их выбирались особые власти с особыми названиями. Мы имеем описание такой современной облавы, сделанное одним из бурят Верхнеудинского округа, и другое, где указываются более старые обычаи.

Главный начальник охоты назывался тубучи, при нем было два засула; лица эти обыкновенно исполняли свои обязанности несколько лет, а иногда передавали их по наследству своим детям. Кроме того, в облаве всегда должен быть гадзарчи-вожак и два хошучи. Тубучи по совету с засулами избирал место охоты и становился в середине отряда; под предводительством двух хошучи, от него вправо и влево отделялись и ехали в указанном направлении с равными промежутками рядовые всадники. Впереди на указанных местах стояли почетные лица – доторчин. Хошучи со своими отрядами охватывали большой круг, а согнанные и захваченные в этом кругу звери должны были бежать на доторчинов. Кроме того, в облаве было столько галши – огневщиков (от слова гал – огонь), сколько в ней участвовало родов.

В облаве забайкальской, описанной г. Вамбоцыреновым[108], было всегда семь галши, так что некоторые роды соединялись и имели одного галши. Галши заведовали продовольствием облавщиков; они со своими помощниками везли палатки и припасы на заранее назначенный пункт и здесь раскладывали огни и варили пищу. Облавщики к ночи подъезжали к этому месту, и здесь галши каждого рода призывали своих, выкрикивая родовой пароль или ура по-бурятски. Так, галши галзотского рода кричали «дагай», кубдутского рода – «бургут», так как дагай и бургут были ура их родов. На эти крики запоздавшие облавщики подъезжали каждый к своим огням. У огней устраивались веселые пиры, на которых старики выпивали, а молодежь играла в игры или все общество слушало певцов и сказочников. На эти вечерние пиры приезжали и женщины из соседних улусов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.