1987: ГРАЖДАНСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ

1987: ГРАЖДАНСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ

"Рокер — тоже человек,

А, возможно, и артист.

Он страдает за свой век —

Гражданин и гуманист"

(народная бормотуха).

Было ясно что играть, а вот о чём петь?.. Отсутствие "своей темы" стало головной болью молодой группы. Западные «металлисты» в наставники не годились: крутые парни пропагандировали такие же крутые забавы — бухло, кувырканье с девками, наркоту и уличный мордобой. Самые оголтелые вообще заигрывали с сатанизмом. По меркам советской морали, всё это расценивалось не иначе как "духовная отрава".

Не очень-то помогли своим примером и наши мастера «металлопроката». Чтобы обмануть цензуру, им приходилось крутиться, как ужу на сковородке. Группа «Ария» ударилась в абстрактные нравственные искания ("С кем Ты?", "Воля и Разум", "На службе Силы Зла"). "Черный кофе" воспевал "деревянные церкви Руси" и советский пацифизм ("Знамя мира — миру нести, Люди мира, нам по пути!"). Другие, менее талантливые, несли безопасную чушь про "рокот космодрома".

Что ж, у кого что болит, тот о том и говорит: в Дзержинске, напичканном чадящими заводами-монстрами, самой актуальной была тема экологии. Неслучайно свой первый хит «Припять» ("Заколдованный город") Майк Староверов, главный поэт-песенник «ГПД», написал по мотивам катастрофы на Чернобыльской АЭС:

Город спит, как ребёнок невинный,

Мать-Земля над ним склонилась.

Смерть вздохнула над Украиной —

Мир, ты должен знать о том, что случилось!..

Такие песни-предостережения находили в Дзержинске горячий отклик. Старшее поколение еще не забыло, как в 1941-м город жестоко бомбили немецкие «юнкерсы» — их целью были склады с советским химическим оружием. С тех пор даже прыщавые подростки понимали: случись крупная авария на местном «оборонном» заводе — жертв в Дзержинске будет поболее, чем в Чернобыле…

Поначалу Чиж стоял в стороне от сочинения песен: "Я не умел писать на заданную тему. У меня сразу руки опускались. Я не понимал, как это можно сделать".

Помочь группе вызвался Юрий «Йорган» Киселев, общий приятель и несостоявшийся барабанщик. Это был человек из породы талантливых «чудиков», которыми славится российская глубинка.

— А так он — Маяковский! — говорит Баринов. — Приносит текст и начинает его читать — громко, с чувством. Потом обязательно поинтересуется: "Ну как?..".

Что ж, тексты подходили для «хэви» просто идеально — "звездные войны", ядерный Апокалипсис, страшилки с ведьмами и вурдалаками. Вдобавок Йорган выпекал их, как блины. По дороге с репетиции он раскрыл Чижу свой секрет: "Прихожу домой, ставлю бобину с какой-нибудь западной песней, и в этой ритмике пишу свои стихи".

— А ты, когда читаешь, не врубаешься — ну текст и текст… — изумляется Чиж. — А Юрка тыкает в листок: "Вот это — "Highway Star", это — "Лестница в небо". Я офигел, я такого не встречал никогда!..

Впервые как автор Чиж попробовал себя на программе "Завтрак в Сан-Растяпино", посвященной родному городу. Тема была близка, понятна, и он сразу написал три песни из пяти. Сегодня он по-настоящему гордится только балладой "Ты и я".

— Мы выходили на сцену, — вспоминает Чиж, — и красиво тянули ее на три глотки как спиричуэлс…

Фактуру подсказала примета горбачевских 80-х — кооперативное "безалкогольное кафе". Его вывеска "Ты и Я" сильно смутила Чижа. В Дзержинске такой интим был почти неприличен. Особенно на фоне «совковой» пошлятины — сплошные "Алые паруса", «Бригантины» и "Юности".

Две других песни ("Мой город", "Токсикоман") были обычными вальсами, «посаженными» на «металлические» риффы. Их тексты представляли собой язвительное послание местным гопникам, которые — тут Чиж целиком был согласен с Майком Науменко — "мешают нам жить":

Ребятки в фуфайках по улицам города

Бегают, как корольки —

Слегка приблатненно, сейчас это модно —

И на голове — "гребешки".

Город мой родной,

Когда ты поумнеешь?

Дождусь ли я светлого дня?…

Мы пели, — вспоминает автор, — а эти "ребятки в фуфайках" сидели внизу, в партере, и кривились. В принципе, могли и по дыне нам настучать.

Чиж скромничает: обитатели блочных микрорайонов безошибочно угадали, что на сцене — "свои".[37] В Дзержинске конца 80-х было немало талантливых бэндов: «Резонанс», «УБ», «Визит», «Штаб». Но только рвущий душу «металл» давал возможность «разрядиться», выплеснуть лишний адреналин. Вдобавок яркие шоу ГПД-шников образцово утоляли провинциальный голод на зрелища.

Выполняя «соцзаказ» земляков, парни настойчиво искали новые краски. Вскоре у них появился свой "сценический свет". Это были две огромные, сваренные на заказ железные рамы, на которые цепляли чуть ли не сто мотоциклетных фар, украденных где-то на заводском складе. Пучки слепящих лучей заставляли Чижа щуриться, как китайца. В конце концов он стал петь, закрывая глаза. (Многие полагали, что так он "входит в образ").

Но не только эта деталь повлияла на его сценическую манеру (драйв при внешней статичности). В отличие от звезд "heavy metal", Чиж не тряс гривой, не тёрся гениталиями о микрофонную стойку и не вскидывал в ложном пафосе руки. Во-первых, его ограничивал микрофон ("когда ты одновременно поешь и играешь, он не дает тебе по сцене скакать"). С другой стороны, его рок-мачизм проистекал от нежелания "выглядеть клоуном" — это противоречило дворовой эстетике.

Зато эмоции фэнов били ключом. Заслышав «металлические» риффы, они тут же начинали вспарывать «козами» воздух или «колоситься», т. е. топтаться у сцены, покачивая вскинутыми руками. Словом, вели себя вполне по западным стандартам.

У группы даже появились юные поклонницы. Но, как вспоминают не без ревности, «клеить» пытались в основном Чижа — симпатии барышень, справедливо это или нет, обычно достаются вокалисту, парню у микрофона.

— Мне не звонили, записок не писали, — утверждает Чиж. — Кому надо, тот знал, где я работаю. Можно было меня на улице встретить — не сегодня, так завтра. Город маленький. Там не было никаких тайн абсолютно.

* * *

Любовь публики придавала задора, и в августе 1987-го «продлёнщики» взялись за новую программу "Последний Ангел" — уже четвёртую за полгода. Свидетелем ее шумного успеха стала Ольга Егорова, бывшая сокурсница Чижа. В то время она работала в ДК Свердлова педагогом в детской музыкальной студии.

— Когда заканчивались занятия, я часто спускалась к ним в подвал. Они играли «металл», и у меня в голове это не укладывалось: в училище Серёжка увлекался совсем другой музыкой. Мне его даже в хард-роке было сложно представить. Как, откуда это могло взяться?.. Он стал приходить ко мне в класс, показывать свои песни. Помню, спел «Ассоль», а была такая смурная погода: осень, темно, за окном дождь бесконечный… Спрашиваю: "Чья песня?" — «Моя». Я не поверила. Да не может быть, думаю, чтоб Сережа, которого я полжизни знаю, взял и сочинил такую обалденную песню!.. Потом они пригласили на свой концерт. В зале было две-три сотни молодняка. Принимали их бурно. Сергей спрашивает: "Ну что, тебе понравилось?". Говорю: да, очень…

Кумирами подростков признал «ГПД» даже главный комсомолец города М. Кузнецов. В передовице местной газеты «Дзержинец» он благосклонно заметил: "Среди молодежи, и в первую очередь учащейся молодежи, особой популярностью пользуется рок-музыка. Наши рок-ансамбли «Визит», «Резонанс», "Группа продленного дня", «Сентябрь» собирают большую аудиторию".

Сама "учащаяся молодежь" выражала свои симпатии (судя по письмам в тот же "Дзержинец") куда категоричней: "Я читаю вас только потому, что ищу в последней колонке объявление о концерте "Группы продленного дня".

Настоящим триумфом «ГПД» стала первая годовщина Дзержинского рок-клуба, которую, как в музыкальной школе, решили отметить "отчетным концертом". Рост своего мастерства демонстрировали сразу несколько групп. Но определить настоящего фаворита, по словам Баринова, можно было с первого взгляда:

— Солидная часть публики явилась в кожаных куртках, цепях, все проклёпанные… Мы точно знали: это пришли на нас.

ГПД-шники не подвели своих фэнов. К тому времени группа отказалась от клавишных, хоть немного смягчавших суровое, как наждак, звучание «хэви» — Быня упорно жал на то, что в «металлических» группах нет клавишника, там чешут два лид-гитариста (имелась в виду "двойная гитарная атака", которую открыли Judas Priest и которая была взята на вооружение всеми «металлическими» бэндами). В конце концов синтезатор, к радости Чижа, убрали в чулан, а ему пришлось срочно искать гитару — в точном соответствии с рокерской поговоркой: "Могильщики покупают себе лопаты сами". Приличной «электрички» в продаже не было, и он заказал самопальный "Fender Stratocaster" у местного мастера.[38]

Со второй лид-гитарой группа приобрела мощный звук. Он бил фэнов, как разряд электричества. С этого момента их любовь к «ГПД» стала носить оттенок истерии. В полной мере ее силу ощутила на "отчетном концерте" джаз-роковая группа «Визит», которую «металлюги» свистом и выкриками "долой!" прогнали со сцены, дабы поскорее услышать своих кумиров.

"Концерт прошел под несмолкающий вопль "Даёшь "хеви"!", — писала городская газета, — что, по мнению вопивших, означало: "врубай гитару, чтоб ревела!". Публика свистела, улюлюкала и «успокаивалась», лишь получив очередную порцию гитарного рева".

"Металл"-то мы даём, но вот доходит ли он до них… — жаловался прессе Чиж — Очень обидно, когда для кого-то тексты — пустое место. Ведь мы стараемся донести до молодежи острые проблемы".

Но молодежь пришла на концерт не за проблемами — за драйвом. Когда Чиж с Быней обрушили на публику свой двойной «запил», кто-то из фэнов от восторга швырнул с балкона стул. Он угодил прямиком в звукооператора. Тот, в свою очередь, прогулялся этим стулом по хребтам не в меру рьяных зрителей, нечаянно оборвавших несколько проводов. Чтобы унять этот рок-шабаш, потребовался 15-минутный перерыв — в зале вспыхнул свет, появилась милиция…

Впрочем, фэны приносили не только проблемы. Два таких горячих поклонника-старшеклассника попросились в «ГПД» на роль пиротехников. Перед концертом они выносили на сцену аптечные пузырьки, набитые таинственной стружкой. Как настоящие фугасы, их приводили в действие при помощи дистанционного пульта, по проводам

— Щелкают выключателем, типа комнатного, — рассказывает Баринов, — взрыв, искры летят… Баночка цела, а оттуда дым валит!..

Этот «артобстрел» удачно дополнял набатную тематику текстов (правда, из-за треска и грохота зрители с трудом разбирали слова, и без того искаженные плохой аппаратурой, но тексты, напомним, волновали публику мало). С другой стороны, ГПД-шникам приходилось передвигаться по сцене, как по минному полю. В противном случае они рисковали, как Джеймс Хетфилд из «Металлики», получить, зазевавшись, серьезные ожоги.

Но фантазия техперсонала не знала отдыха. Чтобы красиво «задымить» сцену, они придумали использовать вместо "сухого льда" (вряд ли он тогда имелся даже у столичных "металлистов") порошок для производства боеприпасов. Щепотку за щепоткой его бросали на переносную электроплитку, спрятанную за кулисами. Едкий желтый дым клубился по сцене, затем спускался в зал и накрывал первые ряды.

Реакция зрителей была предсказуемой. Когда на очередном концерте в вестибюле ДК вывесили огромный лист ватмана (каждый мог оставить там свои пожелания группе), первое, что бросилось в глаза «продлёнщикам», — крик чьей-то измученной души: "МЕНЬШЕ ДЫМА!!!".

— Меня на подиуме с барабанами вообще не было видно, — рассказывает Баринов. — А внизу маячили три силуэта, как в тумане… Глаза жутко слезились. Но Серега умудрялся петь даже в этом чаду.

"Я пел фальцетом и забирался ближе к третьей октаве, — вспоминал Чиж. — Я не лажал, не надрывался и пел совершенно спокойно. Видимо, так глотку свою натренировал, что выходил и убирал всех вокалистов легким движением гортани. Людям нравилось. Энергия пёрла".