Театр — любовь моя

Театр — любовь моя

Каждый знает с детства, что лучший способ применения сил — это всяческие игры, а я убежден, что наилучшая из всех игра на свете — это театр.

Самое известное сравнение театра — с зеркалом. И как правомерно многообразие зеркал, так же правомерно множество способов театрального отражения жизни.

Бывают зеркала прямые, бывают наклонные. Кто-то предпочитает смотреться в трюмо, а кто-то — в карманное зеркальце. Многие любят отвести душу в комнате смеха с причудливо вогнутыми и выгнутыми зеркалами. И получают от этого удовольствие, хотя и выглядят иногда вовсе не симпатично. Маяковский писал: «Театр не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло». Чем больше разных «зеркал», тем, думаю, и интереснее.

К сожалению, театральное искусство быстротечно. Не оставляет ни книг, ни симфоний, ни картин, ни прекрасных зданий. Но все равно ничего интереснее театра я в своей жизни не знаю.

Может быть, я покажусь кому-то несовременным, но я не люблю кино. Снялся когда-то в молодости в незначительных ролях, но особого удовольствия от этого, честно говоря, не получил. Потом как-то Григорий Александров пригласил меня попробоваться на роль композитора Глинки. Я попробовался, и, признаться, неплохо получилось. Мне даже самому понравилось. Вдруг при обсуждении встал один очень известный человек, не хочется называть его фамилию, и произнес фразу: «А вам не кажется странным, что русского композитора Глинку будет играть актер с фамилией Менглет». После этой тирады я для себя решил твердо — ноги моей на киностудии больше не будет.

Последний раз, это было десять лет назад, ко мне «с ножом к горлу» пристал Евгений Матвеев и уговорил сыграть небольшую роль Черчилля в его фильме «Победа». Я сопротивлялся сколько мог. Но он уверил, что, кроме меня, никто на Черчилля не похож. Пришлось согласиться.

Почему я не люблю кино? Убежден: актер рожден театром и для театра. Один актер на сцене (даже без декораций и режиссуры) — это все равно театр. А талантливый монтаж кадров, снятых «скрытой камерой», два часа музыкального, яркого рассказа на экране, где нет ни одного актера, — все равно кино. Творцы кино — это прежде всего режиссер, оператор, монтажер и в последнюю очередь — актер.

В театре, в отличие от кино, артист может ошибиться и исправиться. Исправиться и на репетиции, и даже в уже играемом спектакле. К тому же мне очень важна живая реакция зрителей. Я люблю театр за то, что он неповторим. А спектакль, даже снятый на пленку, не передает подлинного ощущения. Театр жив зрителями. Они заряжаются эмоциями от нас, а мы — от них. Слышать аплодисменты, вздохи, плач, смех — для меня допинг.

Когда— то я был свидетелем такого случая. В одном театре шел спектакль «Раскинулось море широко». Массовка огромная, человек сто, а в зрительном зале -человек пятьдесят. Тогда играли все пять написанных актов (это сейчас укладываются в один-два). И вот после первого акта в зале осталось человек тридцать, после третьего — десять, а когда начался последний, пятый, в зале в первом ряду остался один пожилой человек. Но спектакль шел. И вдруг этот человек посреди действия встает, тихонько подходит к рампе и говорит: «Друзья, вы меня извините, я пойду, а вы играйте, играйте…». И ушел. Это было ужасно.

А может быть, моя нелюбовь к кино объясняется и тем, что я не люблю разъезжать, как это приходится делать киноактеру. У меня нет охоты к перемене мест. Я люблю семью, дом, постоянное место — театр, труппу.

Собственно говоря, как это ни звучит банально, Театр сатиры — это тоже мой дом, моя семья. И, как в любой семье, там тоже возникают разные ситуации, складываются разные отношения.

Разные моменты были у меня и с Валентином Николаевичем Плучеком. Как-то он вызвал меня к себе в кабинет, встал с кресла и говорит:

— Вы хотите стать худруком? Вот вам мое кресло.

— Вы с ума сошли?

— Нет. Мне доложили.

— Ну, раз доложили, вот и работайте с теми, кто доложил, а я ухожу из театра.

Развернулся и вышел. Он за мной гнался по всему театру.

Но в какой семье за пятьдесят с лишним лет не возникают конфликты?

Театр сатиры был для меня всегда островком, где я встречал любимых людей. В большинстве своем талантливых, с которыми мне было интересно общаться. Я знал, что все мои недостатки и достоинства здесь оцениваются справедливо.

Этот театр дал меня все, о чем можно мечтать, — любимую жену, любимые роли, друзей.

Я никогда не пил, в театре все к этому привыкли, но вот с людьми незнакомыми у меня из-за этого порой случались неприятные моменты. Однажды мы были на гастролях и пошли с Ниной погулять. По дороге нам захотелось попить. Подошли, чтобы купить воды, а продавщица любезно спрашивает: «Может, чего покрепче?» Когда же я отверг это предложение, она почему-то страшно рассердилась и стала кричать на Нину: «Что же это за мужик, если он не пьет?»

А в другой раз один поклонник предложил мне махнуть по рюмочке. Я отказался. Вдруг он изменился в лице и злобно прокричал: «Что, хочешь до ста пятидесяти лет дожить?» Я честно ему ответил: «Хочу!»

Я действительно не хочу прощаться ни с жизнью, ни с театром, потому что люблю и жизнь, и театр. А любовь для меня все. Любовь — для меня главное. Любовь к женщине, к своей профессии, к театру, к футболу.

Кто— то из актеров заметил: пока человек жив, он должен, засыпая, знать, чем сможет заняться утром. Это не красивые слова. Тем более для нас, актеров. В 1999 году мне посчастливилось -в театре «Вернисаж» я сыграл роль Барона в «Скупом рыцаре» и получил за нее Пушкинскую медаль и приз как лучший исполнитель мужской роли в Пушкинском фестивале. Но главное, конечно, не медаль и не приз, хотя получать их было очень приятно, главное — эта роль невероятно очистила мою душу. Я попытался сыграть не монстра, а обычного человека, с незаглохшей еще совестью, с задатками добра. Это подарок судьбы.

Я убежден, интереснее и лучше нашей профессии ничего нет. А потому считаю себя счастливым человеком. Моя мечта осуществилась. И если прав был Шекспир и весь мир — театр, то я могу пожелать, чтобы повезло всем талантливым исполнителям больших и малых ролей. Пусть ни одна прожитая ими сцена не вызовет горького эха в памяти.

Я знаю, что человек не может и не должен жить без театра, как ребенок без игр. А потому театр не умрет, пока бьются сердца, существует любовь и есть наивные люди, которые покупают билеты и продолжают ходить в театр.

Литературная запись Е. Владимировой