Вторая серия. ОХОТА ЗА ШИФРАМИ. 1935 год
Вторая серия. ОХОТА ЗА ШИФРАМИ. 1935 год
Просторная продолговатая комната, стены которой отделаны мореным дубом, и потому в зимний день помещение кажется темным. Посреди комнаты массивный стол, накрытый для завтрака и сервированный на две персоны. Часы, прямо против зрителя, показывают около одиннадцати утра. За спинками стульев тех, кто будет сейчас завтракать, в стену вделаны большие круглые яркие витражи из цветного стекла, подсвеченного изнутри электрическими лампочками: витражи изображают древние дворянские гербы хозяина и хозяйки.
Из другой комнаты слышен громкий веселый женский голос:
— Вчера за мной заехал граф фон Брайзгау с супругой. Ты ее знаешь? Отвратительная кривляка! Мы поехали в Оперу…
В комнату входят супруги фон Голльбах-Остенфельзен. Барон Эрих — пожилой, небольшого роста, худенький брюнет с брезгливой гримасой, застывшей на плотно сжатых губах, а баронесса Люция — молодящаяся красивая блондинка лет за сорок. Оба садятся на противоположных концах стола. Входит горничная — миловидная девушка в черном платье с белым фартуком и заколкой в волосах.
— Прикажете подавать, герршафтен?
Барон молча опускает локти на стол, подпирает голову руками и погружается в раздумье.
— Да, да, Беатриса. Так вот, мы поехали в Оперу, и здесь случилось необыкновенное событие: в буфете…
Входит камердинер барона, останавливается за его креслом и начинает ждать, когда баронесса прекратит болтовню.
Баронесса наливает себе кофе, с аппетитом завтракает и в то же время продолжает болтать.
— В буфете к нам подходит, ну кто бы вы думали, Эрих? Мсье Франсуа Понсэ, посол Франции. Ах, Эрих, это — мужчина! Что за осанка! Что за лицо! Загляденье!
Камердинер деликатно покашливает.
— Его превосходительство подходит, отвешивает нам истинно парижский поклон, понимаешь, Эрих, на манер галантного маркиза королевских времен и…
Камердинер кашляет громче.
— И говорит мне: «Мадам, я счастлив, что вы не живете в Париже: ваша элегантность и красота затмили бы красоту парижанок и свели бы с ума наших мужчин!» Тут я улыбнулась и говорю: «Кроме одного, мсье, о чем трагически сожалею!» Мы смеемся, публика смотрит только на нас, репортеры щелкают фотоаппаратами и…
Камердинер кашляет изо всех сил. Барон, не поднимая головы:
— В чем дело. Карл?
— Звонили из Министерства иностранных дел, господин барон.
Не поднимая головы, сквозь пальцы рук барон глухо спрашивает:
— Кто?
— Его превосходительство статс-секретарь господин фон Зиттарт изволил передать привет госпоже баронессе, осведомился о здоровье господина барона и приказал передать, что сегодня ровно в два часа пополудни он ждет господина барона к обеду в ресторане «Адлон».
Люция капризно:
— Карл, отстаньте с этими глупостями! А Роберт фон Зиттарт очень мил! Очень! Понимаете ли, Эрих, мы стоим в буфете с бокалами шампанского в руках…
Камердинер и горничная уходят.
— Все смотрят только на нас… Но что с вами, Эрих? Вы больны или уже успели выпить?
Не поднимая головы, барон отвечает нехотя и серьезно:
— Вы знаете, что профессор Бок предупредил меня, что я умру в тот день, когда протрезвлюсь. Мое сердце может пока что работать только тогда, когда его подгоняет привычная доза алкогольного яда. Да, я болен и прошу вас, Люция, не произносить в отношении меня это мерзкое словцо «уже».
Люция с аппетитом завтракает и беззаботно щебечет дальше:
— Ах, какие глупости! Эрих, я умоляю, ответьте мне: по-нему наши мужчины не умеют носить усы с таким шиком и Удальством, как эти французы?
Укромный уголок в дорогом ресторане. Публики немного. За столиком обедают барон фон Голльбах-Остенфель-Зен и статс-секретарь Министерства иностранных дел Роберт фон Зиттарт, пожилой господин с сединой в волосах, с правильным бледным лицом аристократа. Оба говорят негромко, слегка склоняясь один к другому.
Фон Зиттарт вкрадчиво, с приятной улыбкой:
— Я хочу, Эрих, подвести итог нашим последним дружеским беседам. Мы в полном согласии установили три факта: оба живем не по средствам, оба не умеем ограничивать себя и оба идем к финансовому краху со всеми его служебными и общественными последствиями.
Барон сквозь зубы, морщась как от гадости, которую вынужден проглотить:
— Да, Роберт.
Фон Зиттарт:
— Мы оба не желаем опускаться на дно и полны решимости найти выход из положения. Мы — старые друзья и теперь подаем друг другу руки. Мы вместе найдем выход!
Барон сквозь зубы, угрюмо:
— Да, Роберт.
— Любой выход, Эрих, любой!
— Да, Роберт, любой. Отступать некуда.
Фон Зиттарт, незаметно осмотревшись по сторонам, вполголоса:
— Тщательно взвесив все обстоятельства, я пришел к выводу: безопаснее всего начать сотрудничать с большевиками. Для людей нашего круга работать на них не менее отвратительно, чем работать на нашего ефрейтора.
Барон вздрагивает и испуганно откидывается на спинку стула.
Мокрой и туманной весной 1930 года двое мужчин, один помоложе, другой постарше, сидели за столиком привокзального кафе «Эспрессо» в Милане и допивали кофе. Наступала ночь. Их одежда, торчащие из карманов последние номера нью-йоркских газет — все было американское, так же как и скучный разговор о каких-то деньгах, которые оба оставили в Штатах. Но разговаривали они вполголоса и по-немецки. Тот, что постарше, был рыжеватым и говорил с рижским произношением, а тот, что помоложе, красивый голубоглазый блондин, — с пражским. Рыжеватый, посмотрев на часы, буркнул:
— Хуже нет — ждать поезда…
И потянулся к соседнему столу, где лежали оставленные кем-то газеты.
— Ты что? — удивился блондин.
— Почитаю от скуки!
Рыжеватый от нечего делать уткнул свой веснушчатый нос в мятый лист вечерней газетки. Вдруг лицо его оживилось:
— В твоем паспорте отмечено, что ты доктор права, Йозеф? — спросил он блондина.
— Да.
— И член пражской коллегии адвокатов?
— В паспорте об этом не сказано. Но я ношу с собой членский билет, а в портфеле у меня папка бланков коллегии и личная печать.
Рыжеватый минуты две-три думал, потом протянул газету блондину, указав пальцем на одну короткую заметку:
— Прочти! Интересно, где находится в Чехословакии Ки-ральгаза?
— Не знаю, — пожал плечами блондин. — Наверное, где-нибудь в Словакии. Там много венгров.
— Эх, ты! Не знаешь своей маленькой страны!
— Я — немец из Судет, родился в городе, который по-немецки называется коротко и ясно — Ауссиг, а по-чешски длинно и сложно — Усти-над-Лабем. Похоже? Киральгаза в переводе с венгерского на немецкий — Кёнирсгоф, то есть Королевский двор, а где он и как называется теперь у словаков — не знаю. Зачем это тебе?
— Мне ни к чему, а тебе понадобится. Я уезжаю дней на десять. К моему возвращению ты обязан воскресить погибшего графа — он и его тетушка попали сегодня в автомобильную катастрофу на автостраде Рим-Милан. Надо спешить, пока тела не погребены и документы не отослали в посольство с извещением о смерти владельцев. Выезжай сейчас же, пока умершие юридически еще живы.
— Но…
— Никаких «но». Идем.
На рассвете следующего дня в деревушке, прилепившейся на склоне холма, миланский шофер узнал у прохожего ее название, улыбнулся и сказал пассажиру:
— Приехали в самый раз, синьор! — и открыл дверцу. — Жандармская станция вон там — видите вывеску? А рядом Церковь. Жандарм и поп дадут вам все сведения.
Деревня официально именовалась длинно и затейливо: "Святейшие ангелы рая», совершенно по-итальянски, но в быту называлась просто Парадизо. Старший сержант карабинеров внимательно и вежливо проверил документы синьора доктора права и адвоката Йозефа Леппина из Праги и равнодушно спросил:
— Вы собираетесь увезти тела в Чехословакию, господин адвокат?
— Ни в коем случае, господин старший сержант. Чехословацкое правительство разорило эту древнейшую графскую семью, и Италия стала для погибших их второй родиной. Я явился, чтобы похоронить изгнанников достойным образом…
Тут голос господина адвоката задрожал, он отвернулся и краем платочка смахнул с глаз слезы. Жандармы деликатно посмотрели в окно, а один принес кувшин вина и кружку и неуклюже грохнул их на стол.
— Воды, а не вина, свинья! — с угла губ обронил ему сержант.
— Ее у нас никогда не бывало, — оторопел солдат.
Между тем адвокат вынул бумажник.
— Вот эти деньги по своему усмотрению раздайте бедным, господин старший сержант, — с печалью в голосе распорядился он. — Эти отдайте человеку, который у вас ведает погребениями. Присмотрите, пожалуйста, чтобы надгробные плиты были скромными, но приличными.
— Слушаю! — щелкнул каблуками сержант и сунул пачку денег «для бедных» себе в карман. Его опытный глаз оценил пачку в три своих служебных месячных оклада.
— Согласно полномочию, подтвержденному пражской коллегией адвокатов, я прошу выдать мне бумаги, найденные при покойных, — мягко потребовал адвокат,
— Пожалуйста, вот они… — сержант протянул ему тощий портфель. — A-а… носильные вещи?
Раздайте бедным. Кроме бритвенного прибора. Это мой подарок бедному Иожефу.
Адвокат получил бритвенный прибор.
— Вот деньги, найденные в сумочке графини, — сказал сержант.
— Пусть ваши молодцы помянут души погибших…
— Спасибо, синьор адвокат! — хором рявкнули карабинеры.
— А ее обручальное кольцо? — не унимался неподкупный сержант.
— Преподобному отцу на нужды церкви, — распорядился адвокат. И спросил небрежно, хотя в ответе на этот вопрос заключался главный смысл операции: — Надеюсь, все?
— Нет, синьор, как же? Тут их паспорта и метрические выписки. Что с ними делать?
— Я возвращаюсь в Милан и сдам их в консульство Чехословацкой республики. Сейчас я дам вам расписку…
Несколько позже состоялись скромные, но достойные похороны, и неутешный адвокат, честно исполнив свой долг, уехал.
А граф и графиня Переньи де Киральгаза воскресли: на документы были наклеены другие фотокарточки, поставлены нужные визы, и паспорта съездили в Соединенные Штаты. Там паспорт графини остался у женщины, которой надлежало играть роль умершей «тетушки» и снабжать деньгами своего «племянника», а паспорт молодого графа вернулся в Европу уже в нагрудном кармане его нового владельца — пражского адвоката Леппина. Он по указанию Степана «приспособил» его для Сергея, и в конце концов Сергей на пять лет стал графом Переньи де Кирельгаза, а его приятель Йозеф Леппин — его помощником в той же антифашистской боевой группе.
Салон автомобиля Степана. Степан сидит у руля с трубкой в зубах, такой же мешковатый и щеголеватый, как всегда. Он перегнулся через сиденье и помогает Сергею побыстрее войти в машину.
— Входи, входи, Сергей! Поскорей, ну! Привет! Захлопни дверцу и откинься назад: теперь в Берлине стало еще опаснее!
— Здравствуйте, товарищ Степан. Да, положение здесь трудное, и я удивился вызову на свидание в Берлин.
— Ничего не поделаешь. Иштван ждет тебя по новому делу в Париже. Я принял все меры предосторожности: выехал в одной машине, которая известна шпикам, а в одном скверике незаметно пересел в эту — у нее фальшивые номера, ее подвел туда еще с утра один немецкий антифашист. В последний раз, при передаче почты, я сказал, что твоя группа переводится на особую работу — охоту за шифрами. Иностранные дипломаты — люди выдержанные, работа в этом году У тебя будет спокойная. Получил — передал, отдохнул недельки три, снова получил — передал. С таинственным Йоргом кончено — согласно сведениям берлинской полиции, он убыл в Амстердам для руководства своей фирмой «Саризэль». Ты теперь — венгерский граф, у тебя шикарная квартира, машина и личный шофер. Хочу пожелать — не потолстей от такой жизни! Держи себя в форме!
— Постараюсь, товарищ Степан!
— Пистолет при тебе?
— Как всегда.
— Парадокс! Это романтично, но делу вредит. Носить его с собой теперь не советую. Оружие — улика, полагайся на сообразительность, а не на силу. Запомни, Сергей: ум сильнее оружия! Насколько легка будет твоя работа, ты увидишь. Завтра Иштван познакомит тебя с готовым источником. Человек уже работает на нас и дает обильный, можно сказать, превосходный материал.
— Не понимаю! Тогда зачем понадобился я? Если человек завербован и работает, то всего проще соединить его с Лёвой. Не так ли?
— Нет. Человек, назовем его Роем, действительно работает, но он не завербован, а пришел к нам сам. Объяснил, что выбрал советскую разведку потому, что мы — самые добросовестные и внимательные хозяева. О себе самом сообщил, что работает в типографии Министерства иностранных дел, где печатают дипломатические документы и шифры, но мы этому не верим. Он слишком интеллигентен, да и манеры у него барские, несмотря на бахрому дешевого пиджака.
— Значит, на лице маска и маскарадный пиджак?
— Выходит так. Поэтому тебе дается задание: в предельно сжатый срок подойти к нему ближе, чтобы помочь легче и безопаснее работать. Рой должен понять, что это нам так же выгодно, как и ему. В силу обстоятельств мы — друзья и друзья честные…
— Гм…
— Сергей, надвигается гроза. Немцы уже вложили около двадцати миллиардов марок в военную промышленность. Ты понимаешь, какая угроза нависла над нами? Работу Роя надо ускорить и участить свидания!
— Но ведь новые шифры печатаются редко и по определенному плану.
— Конечно. Однако, кроме шифров, Рой дает интересные материалы: секретные донесения своих послов, и на каждом типографски отпечатанном листе штамп: «Совершенно секретно. Может находиться только в руках членов Кабинета министров». Они дополняют ответы фашистских главарей. Бывают сведения о совершенно секретных переговоpax Гитлера с послами. Все страны настойчиво и ловко натравливают фюрера на нас. Попадаются сообщения и из Москвы, их наша контрразведка читает с пользой для себя. Ну, теперь ты все понял, Сергей?
— Вполне.
— Ждать нельзя ни одного дня. Выезжай в Париж сегодня же. Завтра встретишься с Иштваном в двенадцать в нашем обычном кафе. Он покажет тебя Рою. Потом установишь отель, где он остановился, затем фамилию. Наконец разыщешь его дом, адрес, место работы и прочее. Возьмешь под наблюдение, выяснишь образ жизни и возможность сближения. Вот тогда инициатива будет в наших руках. Ты осознал важность дела?
— Конечно.
— Я торможу, выходи побыстрее. Черт, а народу-то сколько… Ага, вот свободное место. Привет, Сергей! Ни пуха, ни пера! Всего! Не толстей на сонной работенке!
Сергей выскальзывает, машина исчезает в гуще других машин.
На тротуаре около мокрой липы с последними почерневшими листьями стоят плотный мужчина в мокром гражданском плаще, его дородная супруга и сын, сытый мальчик лет двенадцати в форме гитлерюгенда.
— Туман какой мокрый, Рихард! — говорит женщина, раскрывая зонт. — Я говорю тебе: не будь скаредом, возьми такси: помни, дома нас ждет гусь с тушеной капустой, клецками и жареным салом!
— Какой гусь, Луиза? Откуда?
— Да я же тебе говорила: его привез из деревни мой брат Иоганн и…
Подкатывает машина Степана. На миг Рихард видит его лицо. Из машины выходит Сергей, без шляпы, но в легком пальто, минуту стоит, незаметно оглядываясь, потом начинает уходить и погружаться в туман.
Рихард молниеносно поднимает полу плаща, прикрываясь женой и сыном, выхватывает из заднего кармана брюк пистолет, вводит пулю в ствол, сует пистолет в карман плаЩа и устремляется за расплывающимся в тумане силуэтом Сергея.
— Куда ты, Рихард?
— Это большевик! Я узнал его, он сидел за рулем. Пригляделся…
Он поворачивается и, нахлобучив шляпу на глаза, решительно ныряет в туман.
— А гусь? — всплескивает руками жена.
— Германия важнее гуся! — слышится из мокрой сырой завесы.
— Гайль Гитлер! — восторженно кричит вслед отцу мальчик.
Мать расстроена.
— Заткнись, идиот! Ужин испорчен… Я уж знаю: теперь твой отец вернется к утру!
— Мама, но Германия важнее…
— Заткнись. Что общего у гуся с Германией, дурень?
Они уходят. Начинает падать мелкий снежок.
Сделав десяток шагов, Сергей как бы случайно скользит, оборачивается и замечает идущую за ним широкоплечую фигуру в дождевике и низко надвинутой на лоб шляпе. Сергей закуривает и смотрит на часы.
«Сейчас дома переоденусь в дорожный костюм. Куплю билет, скорый в 21:50. Поужинаю на вокзале. Утром в Париже».
Он не спеша идет дальше.
«В десять расставим по местам Ганса, Апьдону и Курта, в двенадцать состоится знакомство с Роем».
Сергей на ходу поднимает воротник пальто, небрежно и щегольски повязывает кашне. Оборачивается: в тумане за спиной маячит та же широкоплечая фигура в низко надвинутой шляпе.
Лицо Сергея: самоуверенность сменяется недоумением и тревогой.
«Что это? Неужели шпик?!»
Сергей прибавляет шаг, прикрываясь попутно идущими людьми, виляет по широкому тротуару. Темнеет. Зажигаются огни реклам. Подойдя к витрине магазина, Сергей останавливается, якобы заинтересовавшись пестрым товаром, и искоса смотрит назад.
Позади в тумане резко останавливаются уже двое — прежний, широкоплечий в шляпе, и новый — долговязый в котелке.
Мокрое, взволнованное и несколько растерянное лицо Сергея.
«Пойман… Если остановлю такси, они потребуют паспорт… Заберут… Надо стряхнуть слежку…»
Сергей прибавляет шаг. Почти бежит. Сворачивает. Снова угол. Еще один. Переходит улицу. Мокрое лицо Сергея: на нем проблеск надежды, затаенная радость в еще несмелой улыбке.
«Все будет хорошо! Ну…»
Он роняет платок и наклоняется. Двое в тумане круто тормозят шаг.
«Надежды нет. Провалился…»
Мокрое лицо Сергея, он с тоской смотрит вокруг.
«Все это останется… Москва… Товарищи… А я погиб, уже вычеркнут из жизни…»
Сергей вытирает лицо. Мгновение стоит вытянувшись перед витриной, внутренне собираясь с силами. Подбородок выставлен вперед, кулаки сжаты.
«Нет, это еще не смерть! Это борьба за жизнь! Еще посмотрим, чья возьмет! Дойти до большого универмага, побегать по этажам, раз десять поднимусь и спущусь на лифте, затем на улицу и в такси! Раза два-три сменю машину и домой!»
Твердыми и быстрыми шагами Сергей идет вперед, решительно выставив вперед грудь и подбородок, насвистывая модную мелодию.
Впереди сквозь дождь и снег все ярче и ярче выплывает надпись «Femina».
«Это лучший в Берлине ночной кабак, подземный многоэтажный дансинг… Масса мужчин в темных костюмах… Один похож на другого…»
И, позабыв умный план, Сергей неожиданно для себя самого с лихорадочной поспешностью вильнул в сторону и проскользнул в освещенную дверь.
Шикарный вестибюль. Яркий свет. Статуи. Цветы. Мимо спешат мужчины в темных костюмах и дамы в вечерних платьях. Прислуга в золоченых ливреях. Сергей торопливо покупает входной билет и быстро спускается вниз по широкой мраморной лестнице. С каждым шагом вниз нарастает встречный гул толпы, все яснее и яснее звучат танцевальная музыка и ровный гул шарканья тысячи ног.
Первая площадка. Направо и налево коридоры и двери в ложи. Нарядные парочки отдыхают после танцев. Курят.
Вторая площадка. То же.
Дно золоченого подвала, третья площадка. Большой буфет и бар. Сергей облегченно вздыхает. Из-за колонны долго наблюдает за лестницей. Шпиков нет. Он радостно улыбается. У зеркала смахивает капли воды с волос, поправляет прическу и галстук.
«Как удачно, что я в смокинге. Хотел подождать время отъезда в ресторане, так и получилось! Таких, как я, здесь
сотни — я как ворон в вороньей стае: пойди отличи меня от других. Да, удачно, очень ловко получилось!»
Сергей возбужденно потирает руки и расправляет плечи как атлет перед выходом на состязание.
«А как вдруг захотелось есть! Вот и посижу в буфете часок».
Он садится за столик.
Молодая женщина, сидевшая за другим столом, подсаживается к Сергею.
— Не скучно одному?
Она вынимает сигарету, Сергей щелкает зажигалкой. Официант подает ужин на две персоны. Сергей улыбается и болтает с незнакомкой, но, покрывая немецкую болтовню, громко и укоризненно звучит по-русски внутренний голос, строгий голос разведчика, укоризненный голос долга:
«Эх, зачем сел… Сам навязал себе улику и свидетеля… По акценту запомнит… И зачем не сдержал себя, не дошел до универмага, а вбежал сюда — этот подземный дансинг может оказаться золоченой мышеловкой… Поддался нетерпению… Эх…»
Они что-то говорят, улыбаясь друг другу, а внутренний голос оправдывается:
«Да что я — заяц, что ли? Наблюдение удачно стряхнул, сейчас поболтаю для видимости, где-нибудь в пустой ложе подремлю до девяти и домой… Вокзал — рядом, чемодан запакован. Время есть. Все в порядке!»
— Что ж, пойдем танцевать, бэби?
Свет в зале гаснет, зажигается бегающий голубой и розовый свет внутри стеклянных колонн. Аргентинский оркестр играет танго. Сергей и женщина входят в струю танцующих.
Тот же столик в ресторане. Сергей незаметно кладет деньги в ладонь женщины.
— Ну вот и все. Мне пора. Я не один. Завтра зайду, мы потанцуем больше. Гутен абенд, майне даме!
Женщина явно разочарована. Она насмешливо щурит подведенные серые глаза вслед уходящему Сергею.
Сергей идет по коридору и приоткрывает двери в ложи. Одну, третью, пятую. Вот пустая ложа. Темно. Сергей тихо входит и садится в углу дивана.
«Надо отдохнуть. Шпики сейчас сидят над кружками пива в дешевенькой пивной и теряются в догадках, куда я исчез. Пусть… Вздремну — время есть. Завтра трудный день».
Сергей устраивается поудобнее и хочет закрыть глаза, свет в зале вдруг вспыхивает ярче и сквозь щель задернутых занавесок протекает в ложу. Сергей видит столик, сервированный на две персоны, холодный ужин с вином и на этом фоне острый профиль женщины, внимательно наблюдающей за танцами.
«Что делать? Уйти незаметно? Она может испугаться и поднять крик… А если явится ее кавалер. Тогда будет еще хуже. Уходить надо поскорее…»
Сергей встает и негромко говорит:
— Уважаемая дама, в темноте я не заметил вас и вошел в ложу без разрешения. Простите.
Незнакомка мгновенно задернула занавеску. В темноте звучит ее испуганный голос:
— Кто вы? Не открывайте двери в коридор!
— Я — случайный посетитель. Вы слышите по акценту — я иностранец. Но скажите, как можно уйти, не открыв дверь в коридор?
Голос из темноты:
— Там очень светло?
— Да.
Пауза.
— Сядьте. Посидите минутку. Потом я отвернусь, и вы выйдете.
— Но ваш спутник…
Горький смех.
— Ах, мой спутник… Его нет. Я пришла одна. Ужин на двоих заказан для прикрытия, чтобы прислуга не хихикала за моей спиной. Пусть думают, что я занята…
Сергей от нетерпения закуривает: «Надо уходить!»
— Но почему, мадам?
Пауза.
— В детстве я попала в автомобильную катастрофу и получила тяжелый ожог правой половины лица и правой руки. Я — пугало.
— Мадам, не всем дано счастье быть красивыми и не следует делать из этого драмы. У вас есть главное — жизнь и человеческая личность. Прощайте. Желаю вам душевного спокойствия.
Движение в темноте. Звук, как будто незнакомка в отчаянии ломает руки.
— Ах, задержитесь еще! Сядьте же! Нет, нет, вы не поняли меня, незнакомец: я не просто не красива, я отталкивающее пугало! Слышите — чудовище! Молодые мужчины говорят со мной лишь только по службе, по обязанности!
— По обязанности?
— Да. Я их ненавижу. Но в моей обгорелой руке есть власть, и я, как могу, пригибаю их к земле, чтобы вырвать у красивого молодого человека фальшивую улыбку привета, любезности, интереса к себе и даже любви. Я говорю с вами так, как никогда и ни с кем еще не говорила. И только потому, что мы не видим друг друга, вы не знаете меня и вскоре уйдете. А со мной останется только радость живого и честного разговора с молодым мужчиной без страдания и стыда за себя. Я несчастна и делаю несчастными кого могу. Сознание, что все улыбаются за моей спиной, приводит меня в ярость.
Пауза.
Снова дрожащий голос из темноты.
— Вы презираете меня?
Спокойное и мягкое:
— Нет.
— Жалеете?
— Да нет же! Вас не за что жалеть или презирать. Мне хочется вас понять, думаю, что всему виной ваше одиночество.
— Чему виной?
— Этому странному разговору в темной ложе ночного кабака, вашему отчаянию и неожиданной откровенности. Вы не такая, какой хотите себя мне представить, и вы преувеличиваете свое безобразие, как и внутренние страдания. Дайте руку. Чувствую, вы — неплохой человек! Прощайте!
Пауза.
— А если нет?
— Тогда всему виной еще ваше безделье и внутренняя пустота. Миллионы обездоленных находят выход в искусстве, науке, любви к ближним и, главное, в труде. Уважаемая незнакомка, мне пора уходить, но вам я советую остаться здесь наедине с собой и подумать — не допускаете ли вы ошибки, считая свое положение безвыходным? Помните: выход — в людях, в общении с ними. Прощайте. Дайте же мне руку!
Сергей поцеловал ее руку, чуть приоткрыв дверь, вышел.
Поправляя перед зеркалом прическу и костюм, Сергей смотрит на часы. «Восемь часов, еще рано, но лучше поскорей отсюда выйти. Дома спокойно переоденусь и на вокзал. Посижу на полутемном перроне».
Он прикуривает сигарету и замирает: вверху, на лестничной площадке, стоят, широко расставив ноги, два шпика — широкоплечий в плаще и шляпе и долговязый в котелке.
«Я пойман!»
Шпики быстро поднимаются вверх, к выходу, они его не заметили.
Сергей, стараясь не обращать на себя внимания, проходит коридоры во всех трех этажах. Проверяет все уборные. Присматривается к дверям, ведущим из кухни к барам. Ничего подходящего. Везде люди. Лазейки нет.
Выжидает момент, когда негритянский джаз отвлекает публику особенно бурной музыкой и паясничаньем своего дирижера, и незаметно ныряет за синюю занавеску. Узкий проход. Столик с пустыми бутылками и стаканами. На вешалках груда костюмов. Приоткрывает дверь, ведущую со сцены куда-то на пожарный выход. Полутемно. Он осторожно и бесшумно скользит к выходу.
Окрик:
— Извините, майн герр!
Рослый полицейский шагает впереди и берет под козырек.
— Это служебный выход, майн герр. Господа ходят по главной лестнице, в другом конце зала!
Сергей прикидывается пьяным.
— A-а? Какой… конец? Я… в туалет…
Он вынимает золотой портсигар, берет сигарету, не найдя свой рот, забывает о сигарете и сует золотой портсигар мимо кармана. Портсигар падает на пол.
«Удастся ли искушение?»
Сергей, шатаясь, идет к служебной лестнице.
— Ваш портсигар, майн герр!
Полицейский протягивает портсигар.
Сергей сует ему монету. «Честный дурак!»
Полицейский козыряет, щелкает каблуками и почтительно, слегка касаясь талии, ведет Сергея обратно в зал и сдает официанту. Тот доставляет пьяного в туалет.
Запершись, в кабинке Сергей становится на стульчак и яростно старается вырвать решетку, выходящую в большую вентиляционную трубу. Сквозь решетку видны скобы трапа. Решетка прочно заделана в стену. Ее не вырвать… Все напрасно. Он вытирает пот с лица, минуту стоит и тяжело дышит прохладным воздухом, струящимся из решетки.
Полукруглая ложа аргентинского оркестра. Сергей, улучив момент, боком скользит за алый бархат занавески. Такой же узкий проход, столы, вешалки. Два музыканта, одетые в пестрые костюмы гаучо, пьют лимонад.
— Что вам надо?
Сергей опять изображает пьяного и мычит что-то по-английски.
— Черт его знает, как ему объяснить, что дверь на черный ход заперта и у нас нет ключа? — говорит тонкий аргентинец толстому.
— Но, но, сэр! — машет руками. — Туда, туда! Там выход для господ!
Сергей убито бредет к выходу.
Сергей в дальнем углу кафе сидит в кресле. «Значит — мышеловка… Плохо. Остается телефон. Если полицейские не прослушивают, то я выберусь отсюда живым! Позвоню Вилему и дам ему номер вешалки в гардеробе — пусть возьмет мокрое пальто, оно — улика. Вилем явится в мундире шофера, и ему вещь доверят. А потом пусть подает машину, и все может закончится удачно! За дело!»
Сергей набирает номер. Напряженный момент. Долго вслушивается. «Шороха подключения нет. Не успели или здесь слишком много линий? Надо идти на риск!»
Он еле слышным голосом, иносказательно дает распоряжение. «Ну все. Теперь надо спрятаться к моей незнакомке. Эх, если бы она еще была там!»
Ложа. Во второй раз. Из темноты радостное:
— Вы?!
— Я, конечно. Сказочный принц возвращается к своей Золушке. Он голоден, как волк, а она…
Они хохочут и садятся за стол. Он наливает в бокалы вино.
— Я приоткрою дверь, мадам. Яркая полоска света ляжет через стол, так будет удобнее есть.
— Но она разъединит нас! Не надо света! Сегодня ночью вы, незнакомец, — мой свет! Знаете, я смотрю на вашу руку — в запонке блестит бриллиант, рядом на скатерти вижу золотой портсигар с дворянским гербом, слушаю культурную речь и думаю: вы не похожи, милый незнакомец, на профессионального кавалера для одиноких дам! Скажите — кто вы?
Сергей, опять наливая вино, шутя говорит:
— Я — черт с копытами!
— Может быть, и черт, но копыт у вас нет!
— Есть копыта!
— Нет копыт!
Они хохочут. Он подливает вино.
— Садитесь ближе и посмотрите! Она садится рядом, возня. На узенькой полоске синеватого света видно, как их губы сливаются в поцелуе.
Вестибюль. Единственный выход из дансинга. Два шпика ведут снизу молодою женщину, с ней час тому назад танцевал Сергей. Они что-то горячо ей объясняют. Видимо, женщина не соглашается. Шпики наступают. Один требует удостоверение личности и записывает ее фамилию и адрес. Женщина опять спускается вниз.
Та же темная ложа. Счастливый тихий смех незнакомки:
— Вы — черт с копытами!
Нежно, но серьезно Сергей отвечает:
— Нет. Я молодой и здоровый мужчина, своей исповедью вы тронули меня и сделали другом, а, став другом, я нашел в вас молодую женщину.
— Вы разбудили ее во мне… Помогли найти ее… В полоске синеватого света видно, как голова женщины склоняется к руке Сергея.
Ее томный голос вдруг говорит:
— Знаете что, милый? Уходите! Чтобы ничем не осквернить этот золотой сон! Величайшее мгновение моей жизни… Мое счастье…
Они целуются.
— Прощайте! Я благословляю вас, мой великолепный и щедрый черт с копытами!
Сергей перед зеркалом, он улыбается. Шпиков на площадке нет. С довольным видом оправляет костюм и прическу. По лестнице медленно спускается молодая женщина с подведенными серыми глазами.
— Вот вы где, наконец-то… Я вас искала. Вы сказали, что здесь не один… Отдыхаете? Пойдемте, я покажу вам укромное местечко!
Где-то в глубине сознания собирается и закипает ярость! Лицо Сергея спокойно. «Это — моя смерть, но один я не умру!»
Он идет позади женщины. Она впускает его в маленький кабинетик, очевидно дежурного администратора. Столик с телефоном и какими-то бумагами, стул, рядом — диван. Она запирает дверь, ложится и принимает соблазнительную позу. Сергей у ее ног. Он с ненавистью глядит на нее, но нежно говорит:
— Не соблазняйте меня… Я — раб красоты, дорогая…
— Садитесь же ближе, мой мальчик! Еще ближе! Я заметила вас еще на улице и сразу же сказала себе: «Он будет мой!»
Они улыбаются друг другу.
«Тварь! — думает Сергей. — Ловит…»
— Дорогая, вы ошиблись! Вы не могли увидеть меня на улице, я приехал в машине.
— В машине? — серые глаза шарят по костюму, стараясь определить, не влажен ли он. — Ах, как вы красивы!
Приподнявшись, она обеими руками берет его за плечи и пригибает к своей груди. Сергей чувствует, как она проверяет его плечи и волосы. Потом слегка от себя отталкивает, она разочарована, волосы и плечи уже сухие.
— Так вы приехали в своей машине? И не один?
— Нет, дорогая! Я здесь с невестой!
— С невестой?
Она думает. У нее напряженное лицо.
— Ах так… Ну, что же… Тогда идите к ней, мой мальчик… До завтра!
Ложа в последний раз. Она ярко освещена. Стройная девушка в форме гауптшарфюрера СС стоит спиной к двери и поправляет на голове форменный головной убор — пилотку с костями и черепом. При звуке шагов Сергея она поворачивается, испуганно бросается к выключателю, но уже поздно. Пораженная неожиданностью, она бессильно стоит перед Сергеем, который тоже растерялся и застыл, будучи не в силах сказать что-нибудь.
Это было удивительное в своем безобразии лицо. Пепельно-льняные волосы были закручены на затылке в тугой узел, открывая высокий бледный лоб, нежный овал лица и пухлый девичий рот. Лоб, щека и подбородок справа были обезображены большими ожоговыми рубцами, кожа оттянута от глаза кверху и книзу, а угол рта — к уху. Пораженный смущением, Сергей смотрел то на левую розовую половину лица, то на правую черную.
— Ну… Вот… Теперь вы видите… Все…
Сергей порывисто склонился к ее правой руке, но, машинально взяв в руки черную, корявую, содрогнулся. Взял левую белую и поцеловал ее.
Девушка застонала от боли.
— Вот я какая…
Но Сергей уже владел собою.
— Мой новый и дорогой друг! Какой бы вы ни были, я с вами!
Она судорожно прижалась к нему. Они обнялись.
— Идемте, дорогая!
— Еще один поцелуй!
Долгий поцелуй.
Видна спина Сергея, черные и белые пальцы девушки на его плечах. Правая рука Сергея находит задний карман брюк и снимает пистолет с предохранителя.
«Надо идти… Будь что будет… Но я умру не один…»
Они выходят.
— Ах! — подведенные глаза широко открываются, женщина ожидала всего, только не этого. Она отступает спиной к стене.
Сергей, выпрямившись, гордо и твердо правой рукой ведет по лестнице свою даму. Скосив глаза, видит бледный профиль ангела. Но все стоящие от них справа расступаются в изумлении: они видят черную половину…
Вестибюль. Парадная дверь на улицу. Четыре шпика ждут добычу. Однако при появлении такой пары они смущенно отступают.
Властное и небрежное:
— Машину графа Переньи де Киральгаза!
— Машину гауптшарфюрера Шерер!
Входят Вилем в ливрее шофера и молодой эсэсовец. У них лица автоматов. Они ничего не выражают.
Сергей:
— Карл, вы свободны.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Подайте машину завтра к десяти.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Идите.
— Слушаю, ваше сиятельство.
Деревянными шагами Вилем идет к выходу.
Гауптшарфюрер Шерер:
— Водитель, граф проводит меня.
— Слушаю, мой фюрер.
— Потом вы доставите его домой.
— Слушаю, мой фюрер.
Водитель марширует к двери.
Щедрые чаевые розданы. Прислуга склоняется в почтительных поклонах. Странная пара, надменно подняв головы, проходит через парадные двери. Шпики растерянно топчутся на месте, пытаются подойти, но черное лицо оборачивается к ним, и они покорно застывают на месте.
Квадратное лицо широкоплечего в шляпе. Он растерян.
— Ну, обознался… Обознался, ребята…
— Тебе жена никогда не говорила, что ты идиот? — дружно шипят три его товарища. — Так мы тебе это сейчас скажем, Рихард!
Столик в парижском кафе. На диване из красной кожи мужчины: один в светлом дешевом костюме, второй в темном и дорогом. Две пары ботинок — рабочих и щегольских. Между собеседниками лежат два совершенно одинаковых толстых пакета, завернутых в одинаковую бумагу.
Голос Сергея:
— Когда следующая встреча?
Приятный голос Роя, по-барски картавя, отвечает:
— Ровно через месяц. Здесь. В это же время.
Рука Роя опускается. Ее находит рука Сергея и передает небольшой плотно набитый темный конверт.
— Сколько?
— Две.
— Благодарю. Я ухожу первым.
— Как угодно.
— Прощайте.
— Прощайте.
Рой «по ошибке» берет пакет, лежащий рядом с Сергеем, оставляя свой. Сергей придвигает его к себе.
Внутренний вид кафе. Стойка, за ней хозяин и полки со множеством бутылок. За стойкам посетители пьют аперитив. Из глубины к выходной двери идет Рой — мужчина небольшого роста, на вид ему за пятьдесят, у него бритое морщинистое лицо, его надменное выражение не соответствует скромности костюма.
От другого столика к выходу из кафе идет молодая женщина. Это — Альдона.
Парижский парк. Весна. Нежная зелень. Первые цветы. Сергей сидит на скамейке в тихой аллее. Подходят Альдона, Ганс и Курт.
— Ну, как дела?
Все трое смущены. Молча разводят руками.
— Опять упустили?!
— Опять…
— Ну, ребята, это уж безобразие!
Альдона вспыхивает.
— Никакого безобразия, Сергей! Это же не Берлин, а Париж. Народа — тьма! Подумай сам, мы не можем держать его за руку! Стараемся держать наблюдение так, чтобы он этого не заметил, но…
Пауза.
— Да-а, — недовольно тянет Сергей. — Второй раз…
— Сергей, а почему он не берет такси? — хмуро спрашивает Ганс.
— Черт его знает, почему… Боится подставного. Думает, что за такси следить легче. Опять выстрелили в воздух! Теперь придется ждать еще месяц!
Служебный кабинет статс-секретаря фон Зиттарта. Фон Зиттарт с ледяной вежливостью молодому секретарю:
— Пожалуйста, позовите из отдела шифров господина барона фон Голльбах-Остенфельзена.
Молодой человек отвечает с легким поклоном:
— Сию минуту, господин статс-секретарь.
Тот же кабинет. Входит барон. Фон Зиттарт поднимается навстречу, отводит его на середину комнаты и тихо говорит:
— Здравствуйте, дружище! Все ли у вас в порядке?
— Здравствуйте, Роберт. Пока все хорошо. Они стараются раскрыть меня, но я удачно ухожу от наблюдения. Для них я по-прежнему типографский рабочий!
— Зачем им нужны ваша фамилия и адрес?
— Вероятно, чтобы крепче взять за горло.
— Гм… Может, они захотят снизить плату?
— Маловероятно. Они платят точно и в срок.
— Может быть, ищут возможности для какого-то шантажа?
— Не похоже, Роберт. Они безупречно вежливы и предупредительны. Чтобы не смущать меня, они назначили связистом какого-то графа, из-за долгов попавшего к ним в лапы. Граф — светский человек, с ним приятно работать.
— Его назначение — жест деликатного понимания и заботы, не так ли?
Светлый небольшой зал. Деловая обстановка. Молодые Мужчины в штатском. У них офицерская выправка. Они за отдельными столиками работают с бумагами. Входит седой толстяк в штатском. Все встают. Седой подходит к одному из столиков. Молодой человек встает и вытягивается по стойке «смирно».
— Почта обработана, герр инженер Горст?
— Так точно, мой фюрер.
— Вся?
— Никак нет. Не готовы сообщения из Сибири, мой фюрер, и Румынский филиал задерживает информацию.
Небрежное:
— Ну, румыны… Обработанные материалы не задерживайте! Немедленно сдайте их в сейфы гауптшарфюреру Шерер!
— Слушаю, мой фюрер!
Седой идет дальше вдоль ряда столиков. С соседнего столика молодой человек говорит шепотом Горсту:
— Идешь на свидание с нашей прелестной Дорис?
— Черт бы ее взял, бешеную псину!
Инженер Горст нервно поправляет галстук и прическу, делает приветливое лицо, подмигивает товарищу и, собрав папки со стола, спешит между столиков к небольшой стальной двери, около которой, расставив ноги, вытянулись как изваяния два эсэсовца с пистолетами на поясе.
Окованная стальными листами камера. Множество сейфов с выдвижными стальными ящиками. Около них, расставив ноги, стоит неподвижно гауптшарфюрер Дорис Шерер.
— Разрешите войти? Стол номер 43. Сдаю документы.
— Ленинград?
— Да, мой фюрер.
— Что означает ваша улыбка, герр инженер Горст? Я вызываю у вас веселое настроение?
— Я… Извините, мой фюрер… Вчера вы сами сделали замечание, что…
— Вчера кончилось в двадцать четыре часа. Идите.
— Я…
— Идите!
Гостиная в квартире Дорис. Входят Дорис в форме СС и с пистолетом у пояса и Сергей в модном костюме.
Дорис снимает пояс с портупеей и пистолетом.
— Фу, наконец-то можно сбросить эту сбрую!
Она снимает мундир и галстук, засучивает рукава коричневой рубахи и входит в спальню. Сергей уходит за ней, берет стул и садится так, чтобы его хорошо было видно. Дорис скрывается в ванной и начинает умываться: слышен плеск воды и ее нарушаемый умыванием голос.
Сергей:
— Сколько весит вся эта амуниция, Дорис?
Дорис:
— Много. Но оружие — моя гордость. Я — дочь Вотана! Настоящая немецкая женщина немыслима без оружия.
Сергей, закуривая:
— Зачем оно вам? Вы умеете стрелять?
Дорис фыркает, плещется и хохочет.
— Умею ли я?! Да я — лучший стрелок среди наших женщин в Цвайгштелле! Была бы лучшей и среди мужчин, если бы не этот Конрад Горст.
— Кто это?
— Дипломированный инженер и чудесный стрелок. Лучший стрелок Стрелкового союза в Берлине! Понимаете, граф, в этом году на общегородских состязаниях он занял первое место! Во всех других отношениях — дурак и шляпа. Он работает у нас. Я как могу его дрессирую. Не мужчина и не немец, а размазня! У вас есть пистолет?
Сергей смеется:
— Нет. Зачем он мне?
— Вы и стрелять-то, наверное, не умеете?
— Со стыдом сознаюсь: не умею! Вы скажете: «Ведь вы не немец и не человек!».
— Конечно, не немец, хотя я страстно хотела бы, чтобы вы родились немцем. Вы не человек, а мой милейший Черт с копытами. Но вам и не надо стрелять: у вас барские руки, вы — граф де Киральгаза, и ваши белые руки мне очень импонируют! Я — дочь официанта и парикмахерши.
Она выходит из ванной с полотенцем в руках.
— Оружие должны держать сильные руки. Руки немцев. Вы знаете, о чем я мечтаю?
Сергей поднимает брови и улыбается.
— Когда мы освоим Чехословакию и подчиним себе Венгрию, гауптшарфюрер СС Дорис Шерер сама вложит оружие в ваши руки! Я сделаю вас человеком, милый мой Чертик!
Загородный парк. Весна. Поют птицы. По аллее медлен-ио идут Сергей, Ганс и Альдона.
Сергей:
— Ты, Альдона, в адресном столе Берлина узнай адрес дипломированного инженера Конрада Горста. Он работает в отделе документации фирмы «И.Г. Фарбениндустри» в Цвайгштелле. Возраст и другие данные неизвестны.
Альдона делает себе заметки в книжечку.
— Запись уничтожь, Апьдонушка!
— Конечно!
— Ты, Гансик, узнай адрес берлинского Стрелкового союза и установи, где и когда члены Союза тренируются в стрельбе. Будет удобно, вверни в разговор фамилию Горста и узнай о нем. Встреча послезавтра в десять вечера у сигарной лавочки «Лезер и Вольф» на Потсдамшрассе! Желаю удачи!
Они расходятся.
Вечер на большой и оживленной улице. Огни реклам, масса народа. У выступа стены Сергей встречается с Гансом и Альдоной.
Ганс:
— Держи, адреса Союза и главного тренировочного стенда. Горст живет вместе с матерью, не женат, тихий и вежливый человек. Его хобби — почтовые марки.
Альдона:
— Фрау Горст больна и плохо ходит. Сын о ней очень заботится. Раньше фрау Горст могла ездить лечиться, но в последние годы обстоятельства изменились, и фрау Горст чувствует себя все хуже.
Сергей:
— Товарищи, Горста мы будем называть Экономистом. Начнем разработку новой линии. Сегодня я обо всем доложу Иштвану!
Парижское кафе. За столиком сидят Альдона, Ганс и Курт. Они читают немецкие газеты, Ганс опускает свою. Он расстроен. Говорит медленно и мрачно:
— Фашисты Генлейна поднимают голову в чехословацких Судетах, я родом оттуда. Неужели моя семья когда-нибудь очутится в их руках? Что делать? Может, мое место сейчас там?
Молчание.
Быстро входит Сергей. Подсаживается. Он взбешен.
— Что, заждались? Рой оставил меня в дураках! Слушайте. Как договорились, я вышел из кафе первым и подстерег его на углу. Но квартала через два он меня заметил. Подождал и говорит с улыбкой: «Хорошо, что я вас заметил. Нам нужно поговорить не о деле, а о себе — узнать один другого и подружиться. Ведь мы спаяны в одно целое. Запишите мой парижский адрес, а пока проводите до нашего консульства. Сегодня вечером, часов в семь, заходите — посидим, поговорим». Я проводил его до дверей консульства, но ждать вечера не стал. Сел в такси и поехал по полученному адресу — обследовать место и дом, чтобы подготовить для вас места на улице.
У слушателей радостное оживление на лицах.
— Ну?!
— Подъезжаю. Что бы вы думали? Под этим номером значится строящийся дом! Подлец, он на всякий случай подготовил эту увертку!
Общее разочарование.
— Вот тебе и печатник!
— Он не печатник, а матерый разведчик! Как ловко он ушел от меня!
Значит, мы потеряли еще один месяц…
Небольшая спальня. Спиной к зрителям стоит Дорис Шерер. На ней черный халат из блестящего шелка. В зеркале видно лицо, разделенное на черную и белую половины.
Дорис пудрит левую сторону и слева подкрашивает губы. Шепчет: «С этой стороны недурна. Хороши глаз и лоб. Красива линия губ. А с этой… — она приближает лицо к зеркалу. Видна отталкивающая маска. — Брр… Ради Германии надо терпеть… Я приведу этого смазливого дурачка за ухо к ногам фюрера».
Черное бархатное покрывало широкого дивана. Вдали на стене в черной раме неясно виден большой портрет Гитлера. На диване в розовом белье навзничь лежит Дорис, сунув под себя обожженную черную руку и повернув вниз черную половину лица. Белокурые гладкие волосы волнами лежат на черной ткани, нежное розовое лицо ласково и привлекательно. Перед ней сидит Сергей. На нем щегольская бархатная куртка, очень светлый двубортный жилет и светлые брюки. Он одной рукой опирается в черный бархат.
— Как можно жить одними поцелуями, граф?
— Но, Дорис…
— Я понимаю, что любовь такого диковинного зверя, как я, весьма пикантна; вы говорите, что розу любят не только за аромат, но и за шипы. Это якобы дразнит. Ну а если попытаться хоть на минуту оторваться от сладкой жизни и заняться чем-нибудь серьезным?
— Зачем, Дорис?
— Вы — мужчина, граф! Как вам не стыдно! Скажите, вы знаете, какое место у нас занимает Геринг?
— М-м-м… Позвольте… Генерал? Да, кажется, он ваш главнокомандующий?
— А Геббельс?.. Гесс? Гиммлер?
Сергей думает. Потом беспомощно разводит руками. На лице смущение.
— Милая Дорис, у ваших вождей такие убийственно похожие фамилии… У нас в Америке их никто не различил бы…
Дорис насмешливо щурится.
— Но вы в Великой Германии, граф. В стране, где рождается Новый порядок. И я хочу сделать вас если не нашим патриотом, то, по крайней мере, человеком, знающим и уважающим страну, где он так приятно проводит время. Я буду обучать вас политике!
— Согласен. Плачу поцелуями. Сколько за урок?
Они смеются. Он наклоняется к ней.
— Даю задаток!
Сергей у себя в спальне, сидит в кресле, глубоко задумавшись. «У нее есть какой-то план. Она играет со мной, как и я с ней». Он встает и идет к зеркалу. Смотрит на себя, повернувшись к стеклу правой половиной лица. И вдруг пальцами оттягивает нижнее веко книзу. Из зеркала на него смотрит слезящийся глаз, окруженный красной каймой.
Сергей вздрагивает, передергивает плечами, бормочет «бр…», садится опять в кресло и опускает голову на руки.
Париж, поздняя весна. Каштаны отцвели и уже покрыты пылью. Бульвар над рекой. На скамейке Сергей и Иштван.
— Плохо, Иштван.
— Не думаю. Сергей, ты же любишь повторять: разведка — это школа терпения. Ну и терпи. Мы скоро будем хозяевами положения, и тогда твоей обязанностью будет смягчить, а потом вовсе устранить его недоверие и страх.
— Жалко времени!
— Но потеря времени зависит от нас — мы за нее в ответе!
Парижское кафе. Иштван читает газеты. Быстро входит Сергей и садится рядом. У него возбужденное и сияющее лицо.
Иштван понимающе улыбается и кивает головой.
— Поймали?!
Сергей взволнованно закуривает.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.