Второй год

Второй год

Барнаул понравился разумностью городской планировки, центральным бульваром, текущей вдоль города Обью. Регулярные позже командировки в Томск позволяли сравнивать градостроительные подходы к жилищному строительству. В Барнауле строилось больше, выше, красивее, причём новые кварталы соединялись с центром широкими проспектами. Центр Барнаула выглядел просторней центра Томска. Существенно отличался вечерний контингент на улицах. В центре Томска студенческая молодёжь на улицах до утра «подавала голос», а в Барнауле больше гуляла подвыпившая рабочая молодёжь, к тому же улицы после 23 часов пустынны.

Центральная площадь окаймляется зданиями крайисполкома, универмага и химико-технологического факультета, метрах в двухстах построен главный корпус АПИ. Рядом студенческие общежития. В одном из них на первом этаже нам и предоставили жильё. Огромная (по меркам съёмных у частника 6 квадратных метров) комната + место в детском саду для Эльвиры — счастье, о котором в Томске бессмысленно было мечтать. Нюанс: мы оказались в юридически подвешенном состоянии (перевод аспирантов в министерстве увязывался с возможностью открыть подготовку по специальности «органическая химия», а соответствующий профессор в Барнауле отсутствовал). Проходит месяц, второй, третий…. Наконец, 1 ноября 1964 г. мы зачислены в аспирантуру Алтайского политехнического института. Стипендия в техническом ВУЗе выше — 78 рублей.

Алтайский политехнический институт в стадии становления. Велась подготовка студентов по многим специальностям, однако средняя квалификация преподавателей не выдерживала критики. На многотысячный АПИ только один профессор (Нечаев), специалист из сферы машиностроения, также недавно приглашённый из Томска. На ХТФ функционировали пять кафедр, с приездом Тронова планировалось выделение кафедры органической химии. Встретили нас с Ниной на факультете доброжелательно, предоставили временные рабочие места. Боже мой, какая разница с лабораториями alma mater в Томске, стол есть, вытяжной шкаф есть, а больше ничего. Всё надо создавать, собирать заново (установки, приборы, специальная лабораторная посуда, реактивы…). Заведующие технологическими кафедрами обещали всяческую помощь, разрешили доступ к своим складам.

Пытаюсь раскрутить диссертационный эксперимент, второй год аспирантуры учащённо тикает, а Борис Владимирович не приезжает. Факультетские бонзы, уверенные, что Тронов не появится, в вежливой форме начали меня «футболить». Аспирант-экспериментатор без поддержки, без надёжной «крыши» плодотворно работать не может, возрастающие потребности исследователя требуют привлечения вспомогательного персонала (лаборанты, кладовщики, стеклодувы, программисты…), а каждый из них имеет собственного начальника.

Наконец, вызывает ректор АПИ доцент Василий Григорьевич Радченко (лауреат Ленинской премии, из школы сварщиков Патона) и предлагает поехать к Тронову со специальным письмом. Ректорат разуверился в действенности прямых административных контактов и решил послать в Томск заинтересованное лицо. В качестве пряника — подобрана четырёхкомнатная квартира на втором этаже до хрущёвской постройки недалеко от института, прежним жильцам выделены четыре новые отдельные квартиры.

Поручение деликатное. Переговоры велись в профессорской квартире, хозяева оставили меня на ужин, достаточно торжественный, с вином и тостами. Познакомился с семьёй Бориса Владимировича. Единственный сын профессора Андрей, имеющий «хвост» дурной славы, сноха Мукарама (отец узбек). Внук Алишер. За ужином и младшая сестра Андрея по матери.

Несколько дополнительных пояснений, касающихся Тронова, без которых трудно понять дальнейшие сложности при учёбе в аспирантуре. Борис Владимирович ровесник моей бабушки, родился в нынешнем Алтайском крае в семье уездного врача. Учился в Томске. Первая печатная работа вышла в 1913 г. в соавторстве с младшим братом Михаилом (в будущем профессор-гляциолог, переживший лет на 10 старшего брата) и посвящена восхождению на высшую точку Горного Алтая Белуху. Борис Владимирович поступил в аспирантуру МГУ к академику Зелинскому, здесь пережил революцию. В разгар гражданской войны сдал магистерский экзамен и направился в Томский университет. В 1924 г. без защиты диссертации получил звание профессора. Вся сознательная жизнь отдана томским ВУЗам (университет, политехнический и медицинский институты), за исключением 2 лет во Фрунзе и 4 последних лет в Барнауле.

Семейная жизнь Тронова всегда вызывала пересуды. Борис Владимирович не был ни бабником, ни пробойным человеком. Его добротой и поглощённостью в собственные мысли постоянно пользовались недобросовестные люди. Женился Борис Владимирович в 40-летнем возрасте на 20-летней сотруднице научной библиотеки ТГУ («адская смесь» различных кровей). Через какое-то время жена бросила Бориса Владимировича и ушла к другому профессору (его дочь и была на ужине), предварительно она жила одновременно с обоими до вмешательства заботящейся о нравственности общественности и парткома, затем бросила в Новосибирске второго профессора и с чистейшим простолюдином переехала в Тюмень. А добрейший Борис Владимирович остался жить один со своим внешне очень похожим сыном, который генетически от матери получил мощный негативный заряд. Первый ребёнок (неофициально) появился от пионервожатой, когда Андрей учился в 9-м классе. Перспективы служебного роста Андрея в Томске были весьма ограничены, осведомлённая научная «публика» терпеть его не могла, но Андрею, сыну крупного учёного, никак нельзя без диссертации. Казалось бы, что плохого в профессиональных династиях, но в учёном мире эта практика порочна в принципе (не случайно, именно в интеллектуальной среде популярна поговорка «на детях природа отдыхает»), по пальцам можно пересчитать отпрысков крупных учёных, достигших или превзошедших отца в научной сфере.

В 1960 г. Борис Владимирович ради карьеры сына (+ обещания, связанные с республиканской академией наук) переезжает в Киргизский университет. Андрей оформлен ассистентом, будучи руководителем группы студентов на сельхозработах, соблазнил первокурсницу Мукараму. Её родственники подняли скандал, старшие братья обещали убить Андрея. Он бежит с Мукарамой в Казань к знаменитому академику Камаю (ученик Бориса Владимировича). После серии переговоров в Казани и Томске, Борис Владимирович вернулся в Томск заведовать кафедрой органической химии ТГУ.

И вот эпопея с переездом в Барнаул. Хорошо видно, Борис Владимирович не желает уезжать из Томска. Андрей же долго и обстоятельно выяснял моё мнение относительно руководства АПИ и действующих фигурах ХТФ. Естественно, я был очень заинтересован в переезде профессора. Несколько дней поработал в университетской библиотеке, побродил по родной кафедре и факультету. Все, с кем удалось пообщаться, отрицали возможность уезда Тронова. Не дождавшись письменного ответа ректору АПИ, уехал с обещанием Андрея подготовить письмо в ближайшее время. Вернулся в Барнаул уверенный, что Тронов вот-вот переедет, своё мнение изложил ректору, но прошло ещё несколько месяцев ожидания. Мне достоверно неизвестно, кого в Томске шантажировал Андрей уездом профессора, добиваясь особых льгот лично для себя, но сам факт не вызывает сомнения. Переезд состоялся весной 1965 г., помогал разгружать контейнера, запомнил тяжесть старинного рояля, по крышке которого любил бегать внук Алишер.

Жизнь била ключом и до приезда Тронова. Появился друг, которого я считаю лучшим в моей жизни. Взаимное интеллектуальное и эмоциональное воздействия поразительны. Аникеев Валентин Семёнович (02.04.1940 г. — 21.02.1992 г.). Физик-теоретик из Москвы после окончания МГУ и химик-практик из Томска фактически одновременно в 1964 г. прибыли в молодой Алтайский политехнический институт. Образовалась удивительная пара, которая часами могла обсуждать любые проблемы: от научных до спортивных, от политических до рыбацких и охотничьих… Наш специфический жаргон поражал окружающих и студентов, привлекая внимания к сути излагаемого предмета. Прошло более 40 лет, остатки «разговорных изысков» научной молодости удивляют даже мою нынешнюю жену Тамару.

На институтской кафедре физики Валентин на голову выше всех профессионально, но до заведования его не допускали. Внешний вид: никакой спортивности, небольшая голова, лысоват, нос чуть-чуть крючком, очки в позолоченной оправе. Заметен интеллект, естественно, тому, у кого есть что-то в собственной «коробке». Я не случайно упомянул форму носа. Читатель может подумать, что намекаю на еврейское происхождение Валентина, отнюдь, и если доля соответствующей крови присутствовала, то не от родителей, а от прошлых поколений (мне приходилось в Москве бывать в квартире родной тётки Валентина, типичной русачки). Одно из любимых развлечений — игра в карты «под интерес», а в качестве «интереса» выступал нос (денег на забаву не было). Нередко мне приходилось бить, у Валентина где-то к десятому удару постоянно на кончике носа выступала капля крови. Вынуждены были «жестокие» стимулы отменить. А играли мы с ним преимущественно в «дурака» вдвоём, очень даже интеллектуальная игра, в сериях из 10, 20 партий случайный выигрыш практически исключён. Публика со стороны не могла понять, почему два «умника» занимаются ерундой. Впрочем, не так давно узнал, что «дурак вдвоём» — распространённое развлечение крупнейших шахматистов, в частности Анатолий Карпов даже участвует в чемпионатах по этому виду карточных игр.

Мы общались с Валентином практически ежедневно и не по одному разу весь период моей жизни в Барнауле. Рядом жили всего 4 года, но затем много раз встречались на Всесоюзных конференциях в Риге, Каунасе, сразу и не вспомнишь, где. Валентин находил общий язык с моими жёнами Ниной и Надей, неоднократно бывал у нас в Томске.

Мы с ним были отличной научной парой, но в разговорчивости — антиподы. Валентин любил поговорить (только в подпитии я его перебарывал), брался объяснять любую проблему сразу, а я его своим скепсисом придерживал. Вспоминая наши взаимоотношения, так и видишь картину Перова «Охотники на привале», где Валентин увлечённый рассказчик, а я чешу затылок. Не помню случая взаимных обид. Совместно опубликовали более десятка научных статей, которые стали частью моей диссертации.

Валентин активно сотрудничал и с другими химиками, имел внушительный перечень совместных научных работ. Свою диссертацию Валентин защищал лет через пять после меня, автореферат состоял из нескольких страниц с малопонятным текстом и списком работ из десятка наименований без соавторов. В своём отзыве в Учёный Совет по защите я отметил важную роль Аникеева в совместной деятельности с химиками. Ясная голова физика-теоретика нередко подсказывала химикам правильное направление исследований (бывали и ошибочные предсказания, но это наука!). В учёном мире Томска я, мотаясь по делам своей диссертации, сделал Аникееву большую рекламу. Томск в научном плане, конечно, не Москва, но и не Барнаул. Через некоторое время Аникеев зачастил в Томск, в 80-е много раз останавливался в моей квартире (типичная картина — я, жаворонок, уже сплю, а Валентин с Надей на кухне часами курят и беседуют «за жизнь»). В конце 70-х, начале 80-х поддерживал Аникеева финансово, несколько лет оплачивал из средств ТНХК его хоздоговорную работу. Работники ВУЗов знают, каких трудов стоило выбить на промышленном предприятии хоздоговор.

Валентин не был сексуально озабочен, но женщины к нему липли. Неожиданно, в 2006 г. через Самиздат WWW.lib.ru на меня вышла внебрачная дочь Валентина от сотрудницы родной кафедры Томского университета. Никогда не слышал о её существовании, но фото внука Василия, удивительное внешнее сходство отбросили сомнения.

Женился Валентин на скромной студентке-умнице Лиде Ситниковой. Те упомянутые хоздоговора ТНХК должны были стать экспериментальной основой диссертации Лиды. Валентин настоял, чтобы Лида прекратила заниматься наукой (имела диплом с отличием, подавала блестящие надежды) и занялась детьми. Когда Валентин неожиданно умер, Лида осталась с сыном-студентом МГУ (Павел), двумя близнецами-девятиклассниками (Таня, Илюша) и, практически, без средств к существованию. Что такое преподаватель вуза без учёной степени? Зарплата чуть выше, чем у дворника.

Последний раз я видел Валентина в марте 1991 г., он специально приехал поздравить меня с 50-летием, подарил картину-пейзаж тех мест Горного Алтая, где мы в 60-е вместе бродили. На банкете Валентин сказал прочувственный тост в мой адрес. Естественно, мы с Надей годом раньше были и на его юбилее.

Валентин Аникеев умер в Барнауле, не дожив до 52 лет, что-то с сердцем, не успели довезти до больницы. Позвонил сын Илюша в этот же вечер. Шок, появилось ощущение, вот-вот умру. Надо ехать, но сказал Наде, что я там или по дороге умру. Ограничился посылкой денег, а время было такое, что переводы больше 500 рублей не принимали, отправлял с трёх точек. Хоронили Валентина 23 февраля 1992 г.

Сколько вёдер, бочек сухого вина мы с Валентином выпили, обсуждая научные, да и не только, проблемы. Ещё неженатым он любил возиться с Эльвирой и Игорем, а потом у него стало трое детей, я этого вытерпеть не мог, появилась Юлия (шучу, конечно). Грех ранжировать смерть друзей и близких, но уход Валентина оказал на меня самое сильное воздействие за прожитую к тому времени жизнь. Светлая ему память!

Продолжу тему барнаульских друзей. Вокруг нас с Аникеевым постоянно крутилась группа приятелей человек в 5–6, причём преимущественно это были друзья Валентина, вследствие его значительно большей коммуникабельности. Супруги Корнейчуки, физики Афанасьев и Кондратенко, технолог Витя Мироненко — список можно продолжать, хотя многие фамилии забыл. Особо следует сказать о Вите Левине.

Витя Левин, крупный парень, существенно превосходящий меня габаритами, окончил Томский политехнический институт на год раньше, но мы вместе поступали в 1963 г. в аспирантуру к Тронову. Витя не стал переезжать в Барнаул, а решил делать диссертацию в Томске. Приезжая в Томск в командировку, спал с ним на одной койке в аспирантском общежитии на Ленина 49. В свою очередь и Витя, появляясь в Барнауле, останавливался у нас в комнате. Дуэт превращался в изумительное трио «умников» (+ Аникеев), которое в состоянии было «забить» интеллектом любую барнаульскую кампанию, а может и не только барнаульскую.

Запомнилась поездка на охоту 8-10.05.65 г. с Аникеевым и Левиным. Пострелять, постреляли, но ничего не убили. Промокли до нитки, спас от болезни только НЗ спирта. «Для полного счастья» уже в общежитии обнаружил впившегося клеща. В Томске борьба с клещевым энцефалитом разворачивалась активно, по крайней мере, на словах. А как в Барнауле? На всякий случай куда-то позвонил и мне ответили, что в окрестностях краевого центра не зафиксированы укусы заражённым клещом. На этом успокоился. Вдруг через 3 недели (примерный срок инкубации клещевого энцефалита) резко подскочила температура с сильной головной болью. Валентин с Витей перепугались (Нина с Эльвирой была в Бийске), вызвали скорую помощь. Что-то прописали… Обошлось. Это был первый из 4-х зафиксированных укусов клещём, но последующие сопровождались в Томске уколом? — глобулина. Как-то бог проносит мимо энцефалита, а сколько знакомых пострадало.

Удивляли две особенности в характере Левина. В нашей компании много травили анекдотов, вдруг обнаружилась негативная реакция на еврейские анекдоты, оказалось, Витя «болен» превосходством еврейской нации, а я (немец) даже не задумывался, что он еврей. Второе внешне повышенная сексуальная озабоченность. Похоже, эти причины стали основными нелепого конца жизни чуть за 30 лет, когда уже после защиты диссертации, работая в Новосибирске, разошёлся с женой, оставил ей квартиру, доцентом жил в общежитии с какой-то медсестрой. Застрелился из охотничьего ружья, стрелял в сердце, скорая помощь застала ещё живого, повторявшего: как я мог промахнуться. Что дало конечный толчок к самоубийству, не знаю и спросить не у кого. Да и зачем? А талантливый был химик. Очень! Много лет у меня за спиной над рабочим креслом висит фотография размером А-4, в середине 60-х украшавшая выставку народного хозяйства Алтайского края под названием «Профессор Тронов консультирует аспирантов». На ней мы с Витей Левиным с умным видом внимаем позирующему Борису Владимировичу, водящему ручкой по какой-то ведомости.

Среди молодёжи, «крутившейся» вокруг Тронова, была и женщина (координаты опущу). Работая на кафедре органической химии ТГУ старшим лаборантом, закончила вечерний факультет с отличием. Поступила в аспирантуру к Тронову (в Барнауле) под непосредственное руководство Андрея. Смышлёная женщина, наработала огромный экспериментальный материал, но так и не защитила диссертацию. После смерти Бориса Владимировича только очень самостоятельные сотрудники смогли продвинуться. И особенно в сложном положении оказались химики, связанные научной работой с Андреем. С ней же связан очень неприятный для окружения Бориса Владимировича инцидент. Украла в гардеробе АПИ красивую меховую шапку и начала её носить. Аспирантка опознана хозяйкой, также сотрудницей АПИ. Аспирантка срочно улетает в Томск к родителям, заходит на родную кафедру, берёт и выпивает 100 г метанола. К счастью, нервы не выдержали, в клинике Савиных успели её откачать. Дефекты зрения остались навсегда. Друзья сделали вид, что ничего не знают, некоторое время присматривали за ней. До сих пор не пойму историю с шапкой, женщина-то неглупая. Кратковременный психоз? Аспирантская бедность? Способ одинокой женщины привлечь внимание мужчин?

Алтайский политехнический институт преподал несколько наглядных и воспитательных уроков на тему такого позорного явления, как взятки в ВУЗе, о них все наслышаны, но до суда конкретные дела доходят редко. Ноябрь 1964 г. В химическом корпусе АПИ несколько дней проходит открытый суд над преподавателем сопромата. Этот деятель лет 35–40 собирал с заочников через старосту с каждого студента энную сумму с гарантией положительной оценки, а заочнику больше тройки и не надо. Сдавали, боюсь соврать, по 20 рублей, в общем-то, мизерная сумма и по тем временам. Хотя как посмотреть, 2–3 месячных преподавательских оклада с группы за один экзамен немало по ощущениям аспиранта со стипендией в 78 рублей. С интересом слушал свидетелей — заочников. История вылезла на поверхность только потому, что преподавателю показалось мало денег, он потребовал от одной или двух заочниц ещё интимных услуг. Несмотря на то, что этот образованный подонок от всего отказывался, у меня, молодого аспиранта, широко открылись глаза на проблему. Очевидно, что он брал и раньше, ещё более очевидно, что заочники с радостью и добровольно сдавали деньги. Кстати, слава о «берущих» экзаменаторах в среде заочников передаётся как эстафета из поколения в поколение. Прискорбно, но заочники сами ищут взяточников среди преподавателей, более того, создают новых, решая главную проблему — любым способом (знание предмета — задача вторичная) перейти очередной экзаменационный рубеж.

Другое дело добровольно-принудительное изнасилование. В принципе интимные связи преподавателей со студентками имеют длительную историю, студентки частенько влюбляются в умных преподавателей, знаю факты, когда девчонки 3-го курса через балкон на третьем этаже лазили к страшненькому речистому философу, но интим в качестве взятки — очередное откровение, скорее прозрение. Начал присматриваться. Прошло несколько месяцев и уже непосредственно на химико-технологическом факультете АПИ скандал. Заведующего кафедрой физической и коллоидной химии внешне плюгавенького Мешкова застукали в служебном кабинете прямо во время полового акта с заочницей на письменном столе. Выяснилось, Мешков регулярно прелюбодействовал с заочницами, в этот раз его сознательно подловили сотрудницы кафедры, выбив запертую дверь. Прошло более сорока лет, а шок от мерзкого поведения опытного доцента, мгновенно уволенного по собственному желанию (ректорат пытался избежать огласки) и исчезнувшего из Барнаула, забыть невозможно, тем более что и жена его работала на ХТФ.

Крайне неприятное событие — контакт с чекистом в Барнауле, вскоре после переезда (в конце 5-го курса надеялся, что распрощался с «товарищами» навсегда). Неожиданно вызван в отдел кадров, начальник заводит в безлюдную комнату и исчезает, появляется подчёркнуто аккуратный мужик, закрывает дверь на ключ, показывает документ (майор КГБ) и начинается «знакомая песня». Попытался сразу прекратить вербовку, но фактор «тёти в Канаде» не сработал. Скорей, наоборот. Давление методично шло по национальному признаку. В 60-х в Москве прорабатывался вопрос создания в Алтайском крае национального образования российских немцев (шли слухи о создании республики), соответственно ожидались массированные наезды «любопытных» иностранцев и управлению КГБ в Барнауле понадобились свои люди немецкой национальности. Обещали командировки в Германию. В конце концов, согласие к сотрудничеству с КГБ дал, но с условием работы только с иностранцами. Откровенно говоря, внутренне я очень боялся последователей железного Феликса.

Началось обучение. Полная секретность. Присвоена агентурная кличка — фамилия одной из моих сокурсниц. Никаких контактов с КГБ в институте. Периодичность двухчасовых встреч — 1–2 раза в неделю, позже 1 раз в 2 недели. Конспиративные явки (как в кино!) в служебных гостиницах, иногда в обычных квартирах, но без хозяев в доме. Отрабатывались: составление «легенд», способы обнаружения слежки, формы отчётов («Источнику стало известно…»). Приносили для моего самообразования дефицитные в то время детективы на документальной основе, запомнил «Операция Цицерон», «Конец Цицерона».

На очередной встрече вместе с обучавшим меня майором появился очень крупный чин. Разговор — знакомство. Опять обусловил своё сотрудничество с КГБ работой только с иностранцами. В ответ прозвучали мягкие рассуждения на тему необходимости извещать КГБ об антисоветских высказываниях на праздничных демонстрациях, в коллективе. Почувствовал, «влип» окончательно.

Разработал тактику мелкого саботажа (никакой инициативы, антисоветских высказываний не слышал, очень занят на работе). Принципиально порочная тактика может затянуть в большие неприятности, но другого выхода я не видел. Резко отказаться от контактов с КГБ нельзя без неприятных последствий. Пакость можно ожидать в любую минуту, причём и не поймёшь, откуда ветер дует. Напомню, в описываемый период я аспирант со стипендией 78 рублей, двое маленьких детей, комната в общежитии. Сложная, конфликтная ситуация во взаимоотношениях с сыном научного руководителя, когда всячески препятствовали выходу с диссертацией на защиту. Не знаю, влияли ли «органы», и каким образом на решение ректора отпустить первого аспиранта института, в срок защитившего диссертацию, в Тюмень, но при уезде предупреждали о наведении контактов с местным КГБ («если к Вам обратятся»). Слава богу, за 9 лет работы в Тюменском индустриальном институте, КГБ ни разу не пытался привлечь меня к сотрудничеству. Состоялось несколько открытых встреч с чекистами, когда они совместно с ОБХСС разбирались с финансовыми махинациями в ТИИ.

Теперь о более приятном. Следом за Окуджавой на песенно-гитарном горизонте всходила звезда Владимира Высоцкого. Впервые услышал фамилию, когда Валентин Аникеев привёз из Москвы магнитную катушку с записью концерта Высоцкого в актовом зале физфака МГУ. С большим трудом где-то раздобыли огромный магнитофон (1964 год!), притащили в общежитие и несколько раз прослушали. Впечатление произвело, хотя запись любительская, много постороннего шума, к тому же магнитная лента скрипела от «переработки». Однако восторженный приём зала передавался и нам. Высоцкий приобрёл всенародную популярность (сначала интеллигенция, космонавты, молодые офицеры, затем остальные), хотя власти чинили препятствия его концертам, видели крамолу в его песнях. В 70-е я встретил только маленькую пластинку с 4 песнями, одну из которых играли даже в детских садах: «Если Вы в своей квартире…». Думаю, не в песнях они видели крамолу, а в независимом поведении Высоцкого. Ведь травили Высоцкого не только партийные функционеры, но и известные деятели культуры, не желавшие принимать манеру исполнения хриплым горлом и признавать, что являются свидетелями прорыва в некую новую эстетику.

В описываемый период немало пили. Предпочитали пиво (трудно было достать) и сухое вино. Именно в первое барнаульское лето я установил личный рекорд потребления пива, в речном порту мы втроём за вечер выпили три ящика пива, т. е. в среднем по 10 литров на нос. Жуткое опьянение, с трудом добрался до общежития, урок на всю жизнь.

Из сухого вина предпочитали «Димиат» по 1 руб. 25 коп., «Мискет» и «Гамзу» по 1.45 (водка стоила 3.12). В 1964 г. Барнаул забили болгарским вином десятков наименований, большинство предпочитали креплённые «Варну» и «Биссер». Любил сухое вино и Борис Владимирович. Много раз мы с Аникеевым (+ 2–3 человека) приходили в квартиру Тронова с подаренным родителями гигантским портфелем (а он вмещал до 18 бутылок вина). Мукарама готовила отличный плов. Андрей следил за отцом и пытался отправить его спать, но не тут-то было.

Борис Владимирович в подпитии разговорчивый, вспоминал любопытные детали научного бытия. И о привлечении в 20-х 30-х годах в университет абсолютно безграмотных, но политически правильно ориентированных абитуриентов; об арестах профессоров с неожиданным возвратом отдельных учёных (профессор-химик Кулёв, колчаковский офицер)… В то же время в публичных лекциях Борис Владимирович часто поминал мракобесов науки, традиционно «вытирая ноги» о дважды нобелевского лауреата Лайнуса Полинга и его теории резонанса (штамп советской пропаганды в течение 30–40 лет). Книги Бориса Владимировича начинались дифирамбами в адрес партии Ленина-Сталина. Любил Тронов поговорить и писать о взаимоотношениях химии и философии (как-то неловко даже вспоминать эти факты). По-видимому, это защитная реакция крупного периферийного учёного, выработанная коммунистическим режимом.

Так уж в моей жизни получилось, что с последних курсов университета до пенсионного возраста немало пьянствовали, но у читателя не должно сложится ощущение, что автор — законченный алкоголик. Поясню употребляемую терминологию. Одни и те же слова, касающиеся потребления спиртных напитков, не однозначно понимаются (и применяются) разными группами пьющих. Люди, уверенные в себе, чаще интеллектуально развитые, не стесняясь, вслух говорят — «собрались на пьянку», «пропьянствовали вечер», «пойдём выпьем водки», «хочу выпить водки» и т. д. Люди, действительно подверженные пьянству в понимании словаря русского языка Ожегова (постоянное и неумеренное потребление спиртных напитков), или опасающиеся чужого негативного восприятия, никогда по отношению к себе таких фраз и выражений не произносят. Здесь наиболее употребляемые выражения: «хорошо посидели», «неплохо отдохнули», «по грамульке приняли» и т. п. Запомнилась с тех времён популярная в компаниях молодёжи частушка: «На столе стоит стакан, рядом четвертиночка, мой милёнок — цзаофань, а я — хунвэйбиночка!» Удивительно, но молодое поколение россиян в массе своей не имеет представления о «культурной» революции в Китае в 60-х годах.

1966 г. Барнаул. Юбиляр (75 лет) Борис Владимирович Тронов с аспирантами, в центре Витя Левин.

Всё описанное выше является неким фоном к основной деятельности, экспериментальному изучению комплексов галогеннафталинов с нитросоединениями, нудной работе с утра до вечера с ощущением, что финишная прямая находится непонятно где за горизонтом. Год интенсивной работы в Барнауле показал бесперспективность и второй темы, предложенной Троновым в связи с отсутствием достаточно чистых монозамещённых нафталинов. Не буду утруждать читателя специальной терминологией, скажу только, что изучались тонкие эффекты межмолекулярного взаимодействия (комплексы с переносом заряда) методами спектрофотометрии. Решил поставить крест на нафталинах, ещё раз обратился к Тронову с просьбой поменять объекты исследования. Тронов согласился с условием, что уже наработанные в Барнауле результаты будут оформлены мной в виде статьи. Так, в 1966 г. в Журнале общей химии АН СССР появилась моя первая статья (в соавторстве с Б.В. Троновым).

Я уже описал выше недоразумение, возникшее во взаимоотношениях с Борисом Владимировичем при подготовке данной статьи. Урок профессора не пошёл впрок. Алфавитному принципу расстановки соавторов я следовал во всех последующих работах, написанных моей рукой, чем удивлял столичных научных «бонз», особенно когда первыми авторами оказывались неизвестные научной публике студенты или аспиранты. Вообще говоря, вопрос соавторства в научной работе чрезвычайно деликатен и расстановка соавторов в соответствии с фактическим вкладом (наиболее справедливая!) чревата несравненно более конфликтными ситуациями, чем в принятой мной алфавитной системе. Химик-экспериментатор в наше время, практически, не может работать один, без помощников. Как правило, хорошо работает коллектив, численность определяется объёмом поставленных задач, в котором чётко просматривается внутренняя (негласная) структура: голова, руки, жопа. Кто-то должен уметь всё основательно продумать, кто-то хорошо отработать экспериментальные методики, а кто-то (большинство) своей усидчивостью должен обеспечить надёжность экспериментальных результатов. Я никогда не стеснялся включать в число соавторов исполнителей низшего звена, скажем студентов 2-го курса. Никогда не принимал и не принимаю распространённый подход авторов, особенно характерный для медиков-экспериментаторов, которые выпускают статью под своей фамилией. В конце текста мелким шрифтом выражают благодарность Иванову за подготовку литературных данных, Петрову за проведение экспериментальных работ, Сидорову за помощь в статистической обработке результатов, Фёдорову за плодотворные консультации и т. п.

Итак, научным руководителем сформулирована 3-я тема: изучение комплексов галогенанилинов с нитросоединениями. Прошло 2/3 срока аспирантуры, а до диссертации, «как до луны». Выполнена литературная проработка темы, сданы кандидатские экзамены, приобретён приличный экспериментальный опыт, т. е. наработан стартовый капитал, не более того. Пришлось взять тайм-аут, академический отпуск (01.10.65–05.11.66), поучить студентов и разобраться с новым направлением диссертационной работы.