V. Осторожно, леопарды

V. Осторожно, леопарды

В первые месяцы самостоятельной работы мне казалось, что я могу исчерпывающе ответить на вопрос: какие они, мои леопарды. Но первый побег уже несколько поколебал мою уверенность. И чем дальше, тем больше леопарды начали открываться мне все с новых и новых сторон, а иногда даже и с таких, что уж лучше бы и не открывались, а сохраняли свои «способности» при себе. Они начали на меня нападать. Я думал, что мои звери в общем-то простые. Но они, наверно, не хотели, чтобы о них думали так неуважительно.

Да, книги меня многому научили, но еще большему научили сами звери. И уроки, которые они мне преподают ежедневно, нельзя учить на «двойку». «Двойка» означает больницу и операционный стол. Поневоле стараешься быть отличником. Но я старался быть «отличником» не только из корыстных целей. Мне было необыкновенно интересно путешествовать по неведомому миру психологии хищников, вступать в почти никому не доступную область «внутренней жизни» зверей, которую, как казалось, никто не может познать и изучить так тонко, как дрессировщик. Ведь он встречается со зверями в «деле». А это самый плодотворный путь исследования.

А леопарды обставляли мой путь к познанию тайн всевозможными препятствиями. И подчас такими, что надо было так любить свою профессию, как любил её я, что бы не бросить все к чертовой бабушке и не заняться опять чем-нибудь спокойным и безопасным, например, стрельбой по живой мишени или полетами в торпедах.

И все-таки, несмотря на многочисленные несчастные случаи — о некоторых я расскажу в этой главе, — я не потерял куража. Каждое нападение зверей возбуждало желание исследовать причины агрессии и найти средства предотвратить ее в будущем.

«Что ж, — говорил я себе, — таковы, видимо, особенности моего дела, что опыт будет мне доставаться тяжелой ценой. Ведь я работаю с живыми существами, а живое и вечно меняющееся до конца постичь невозможно, Тем лучше! Значит, мне всегда придется искать и всегда будет, что находить».

Подумав так, я понял, что счастлив.

— Ну, — сказал я теперь уже леопардам, — нападайте, посмотрим, кто кого!

Когда человек выступает в цирке с хищниками, предполагается, что они могут на него напасть. Поэтому существует специальная техника безопасности, которая помогает предотвращать несчастные случаи.

Я тоже ждал их нападения. Но до тех пор, пока зверь не набросился на меня, я рассуждал об этом несколько отвлеченно. И первая атака застала меня врасплох. Я испытал тогда не страх, а удивление и даже досаду: как же так, мои леопарды, которых я так люблю, которым отдаю всего себя, вдруг набросились, кусаются, царапаются. И где-то в глубине души счел это случайностью. Поэтому, наверно, и второе нападение удивило меня, и третье… А потом я просто привык, и считал их неотъемлемой особенностью моей работы, и относился к ним, как к неизбежной, хоть и печальной необходимости.

Конечно, нападение зверя — это не шутка. Если дрессировщик недостаточно бдителен, ловок и силен, звери могут его порвать и даже загрызть насмерть. Таких случаев известно немало. Значит, надо ухо держать востро. Но как ни держи «востро» я ухо и глаз — их у меня только по два, а зверей — пять, а потом стало и девять, и двеннадцать, и за каждым не уследишь.

Поэтому в помощь дрессировщику за клеткой ставят ассистентов-пассировщиков, вооруженных различной техникой. На обязанности ассистентов — предупреждать меня обо всем подозрительном в поведении зверей. Особенно бдительными должны быть они, когда я выпускаю леопардов из поля зрения: для некоторых трюков приходится становиться к ним спиной.

Но леопард так неожидан и быстр в нападении, что и опытные ассистенты сплошь да рядом теряются и допускают оплошности, которые подчас дорого мне стоят. Я уж не говорю о случайных пожарных, которым их брандспойты отказывали в самый критический момент. Поэтому больше всего надеюсь на самого себя и стараюсь вовремя подмечать все подозрительное.

Со временем у меня выработалось «шестое чувство», чувство опасности. Оно очень выручает, особенно когда ассистенты теряют голову и не только не подают мне условного сигнала, но забывают употребить оружие, которое держат в руках…

В моей практике были эпизоды, которые только случайно не стали трагедией.

В 1939 году в Ташкентском цирке пассировщиком стоял дежурный пожарник. Он крепко обхватил руками брандспойт, от которого тянулся шланг, тугой от большого давления воды. Пожарник стоял несокрушимо и зорко наблюдал за мной и зверями. Посмотрев на него в начале работы, я успокоился: ну, думаю, здесь моя безопасность в надежных руках.

Все шло нормально до тех пор, пока извечные враги Нерро и Принц не устроили очередную схватку. И устроили они ее в самом неудобном для меня месте: чтобы вернуться на свой командный пункт, я обязательно должен был пройти между дравшимися леопардами и сидевшим на своем месте Ранжо.

«Ну, положим, мимо дерущихся я проскочу, они слишком заняты собой. А мимо Ранжо?» Но раздумывать не когда. Проскакиваю в единственную щель между леопардами, спиной к Ранжо, в трех метрах от него. И в тот же миг чувствую за спиной какую-то неловкость. Словно чуть слышный шум от прыжка с тумбы. Но ни оглядываться, ни размышлять некогда. Резко нагнулся и, обернувшись, увидел пролетающие над головой задние ноги Ранжо.

«Шестое чувство» сработало точно: не нагнись я во время, прыжок пришелся бы мне на спину. Быстро окидываю взглядом манеж и вижу, что нахожусь между Улей, Фифи и готовящимся к новому прыжку Ранжо. «Несокрушимому» пожарнику, который прозевал первый прыжок Ранжо, я уже сам подаю команду:

— Вода!

Пожарник рванул ручку брандспойта, и вода сильной струей ударила… мне в спину. Не подготовленный к такому варианту защиты, я упал вперед, в направлении Ранжо. Тот среагировал мгновенно, не то что пожарник, и рванулся ко мне. Но я остановил леопарда, метнув из очень неудобного положения подставку от тумбы. Подставка задела Ранжо, он отскочил в сторону и нехотя поплелся к своей тумбе. Я вскочил на ноги: зверь не может спокойно видеть лежащего человека. Но как только я встал, мне в спину снова ударила сильная струя воды. Отскакивая в сторону, я успел заметить, как сидевший в первом ряду зритель выхватил у незадачливого пожарника шланг и направил воду на Нерро и Принца, все еще продолжавших драться. Они сейчас же утихомирились и отправились на места приводить себя в порядок после битвы и бани.

Взглянув на Улю, я понял, что и она ждала момента включиться в наш поединок с Ранжо и, уж конечно, не на моей стороне. Но струя воды несколько охладила ее порыв. Облизываясь, Уля с некоторым разочарованием поглядывала на меня.

После представления пожарник, виновато оправдываясь, говорил, будто ему послышалось, что я дал команду «В меня!». Ну и окатил меня ни за что, ни про что. А ведь у него был такой обнадеживающий вид!

Как я уже говорил, ни одного такого случая в зверином поведении не оставляю без внимания. Но как ни старался я установить твердую закономерность в распознавании намерений зверей, леопарды все время вносили в нее свои коррективы.

 Ведь перед тем, как проскочить мимо Ранжо, я бросил на него взгляд и, честное слово, ничего дурного не заметил; ни жестокого выражения глаз, ни дрожания ноздрей, ни напряженного хвоста. Наверно, неожиданно для самого себя он среагировал на мою промелькнувшую спину. Вид спины, вожделенного загривка привел его, такого флегматичного, в столь «творческое настроение». И если бы я не держался постоянно начеку или хотя бы был менее быстрым в реакции, чем леопард, — не миновать мне иглы хирурга, которому пришлось бы «собирать» меня из разрозненных кусков заново.

Другая забота: как поступить с Ранжо? Наказать его?

Первое желание — наказать. Но, подумав, я решил оста вить его проступок без последствий. По нескольким соображениям.

Уж если наказывать, так это надо делать сейчас же после нападения, на манеже, а не за кулисами. Но на манеже зверей не наказывают, так же как и детей при гостях. А когда зверь уже за кулисами, он не поймет, за что его наказали, прошло слишком много времени, и другие события заслонили в его памяти проступок, он просто за был о нем. Это одно соображение.

С другой стороны, наказать — значит обострить злопамятность зверя, пробудить дремлющее в нем до поры чувство ненависти. Все эти врожденные инстинкты мне до сих пор удавалось побороть или по крайней мере заглушить. Хорошее он помнит, но недолго, а плохое забывает нескоро. Такова его натура. Наказать — это значит разрушить все то, что сам же в нем создал.

К тому же я знал, что в этот день Ранжо был в скверном настроении. И у хищников бывает такое, и их надо щадить. Оказывается, всепрощение тоже может служить средством воспитания леопардов. Нет, лучше не обострять отношений, тем более что на ласку Ранжо откликается всегда охотно. Не будем на сей раз выносить сор из избы.

Самым опасным был момент, когда я упал. Меня спасло только то, что Принц и Нерро были заняты дракой сами и отвлекали ею внимание зверей, хотя Уля уже начала переключаться. А ведь это уже почти закон — если упаду, значит, окажусь перед ними слабым существом. Видимо, мое вертикальное положение более всего для них загадочно. На нем, я думаю, в значительной степени и держится мой авторитет. И уж если я падаю — падает и авторитет, и можно начинать сводить счеты или по крайней мере выместить свою досаду и раздражение, которые у них вызывает моя настойчивость. Я должен быть всегда на высоте с моими леопардами в прямом и переносном смысле.

Интересно, что у леопардов ко мне как бы двоякое отношение: одно на конюшне, за кулисами, другое — на манеже. На конюшне, когда я их кормлю и ласкаю, они  ко мне относятся дружелюбно и даже любовно, а на манеже в лучшем случае терпят. Но я на них не сержусь — должна же природа где-то находить выход. Леопарды не могут превратиться в овечек. Даже домашняя кошка и та не особенно вас любит «просто». Она к вам ласкается, когда ей что-нибудь от вас нужно. Кошки — это не собаки и не лошади, которые привязываются к вам именно просто так «по склонности характера», а не из-за подачек.

Иногда меня спрашивают, неужели среди леопардов не найдется «защитника», который отбил бы меня у других зверей. Такие легенды сопутствуют номерам с хищниками. Я понимаю, как они возникают. Хотя бы вот из таких случаев.

Это произошло, правда, значительно позже того времени, о котором я сейчас рассказываю, в 1962 году, когда я работал уже с тиграми. Несколько дней спокойной работы в Рижском цирке ослабили мою бдительность. Стало казаться, что никаких осложнений не предвидится. И успех у публики большой, подолгу аплодировали после каждого трюка. И вот, повернувшись, как всегда, спиной к Радже, чтобы поблагодарить за такие аплодисменты, я расчувствовался и задержался в этом опасной для себя положении несколько дольше. Для Раджи эти лишние две-три секунды были как подарочек: он прыгнул на меня. Еще миг — и все будет кончено, так мне потом рассказывали ассистенты. Но в тот момент, когда Раджа был уже почти на моей спине, вечный игрун Карат схватил его зубами за заднюю лапу. Он и раньше часто так делал, когда Раджа шел на трюк. Но в этот раз он «подыграл» как нельзя более удачно. Только на секунду отвлекся Раджа и уже потерял направление прыжка.

Потом мне рассказывали: по Риге ходят слухи о том, что тигр сознательно спас жизнь укротителю. Но я-то слишком хорошо знаю характер и повадки моих зверей, чтобы хоть ненадолго поверить в «благородный» поступок Карата. Нет, я уверен, что, если набросится один, за ним, при удобных обстоятельствах, набросятся все.

То, что мы, люди, называем солидарностью, проявится у леопардов к своим сородичам сильнее, чем ко мне, человеку. В моей практике таких случаев, чтобы кто-то из зверей защитил меня, не было. И все же я готов поверить, что в подобных слухах доля правды есть. Дружеское отношение ко мне зверей за кулисами дает основание думать, что можно специально натренировать зверя защищать человека. Но не каждого зверя. Ни тигра, ни леопарда этому не научишь; им с их коварством доверять ни как нельзя.

Такое чувство «товарищества» к человеку, скорее всего, свойственно львам. Недаром их считают самыми благородными кошками.

Итак, зверям дано природой право нападать на меня.

Мне же природой оставлено право защищаться, что я и делаю самостоятельно, не дожидаясь помощи от своих питомцев.

Я выхожу на манеж с мыслью, которая превратилась в инстинкт, — обороняться. Не думаю, что в каждом нападении леопардами движет желание съесть меня со всеми потрохами. Нападать — это их инстинкт, и они не могут не удовлетворять его. Я это знаю и строго соблюдаю правило: на манеже доверия ни одному зверю ни на грош.

Первая группа моих леопардов была особенно неспокойна из-за того, что с самого начала ее сформировали неправильно; нельзя было соединять в одной группе самцов и самок, нельзя было не обратить внимания на ту ненависть, которая сразу же возникла между Нерро и Принцем. В этом всегда — зерно трагедии, тлеющий очаг постоянной опасности.

Но не только дерущиеся и сердитые звери опасны для укротителя. Опасны их ласки, их желания поиграть и такое ценное для дрессировки их качество, как любопытство.

Очень часто они прыгают на меня от избытка чувств, оттого что им сию же минуту необходимо меня приласкать. Но попробуйте выдержать «любовный» прыжок с шести-семи метров. Поэтому любовь и признательность леопардов, хоть и редко она охватывает их на манеже, я принимаю сдержанно. Но ведь и я люблю их — вот почему так трудно иной раз «не рассиропиться».

На ночной репетиции с молодыми, родившимися в моей группе леопардами произошел такой случай. Репетиция шла успешно, звери работали хорошо, были послушны и сообразительны. И вот после хорошо исполненного Лолой трюка Елизавета Павловна говорит мне:

— Подойди к Лоле, погладь ее. Она — молодец.

От удачной репетиции и я был в хорошем настроении.

Ослабил бдительность, только чуть-чуть пренебрег осторожностью. С пустыми руками начал медленно приближаться к Лоле. Когда между нами оставалось метров пять, она бросилась мне на голову. Не помню, как устоял на ногах, все-таки пятьдесят килограммов веса да плюс стремительность прыжка. Зверь свободно мог опрокинуть меня на манеж. В какую-то долю секунды я успел нагнуться, и Лола проскочила мимо. Только задние ее лапы оказались у меня на голове. Двадцать когтей размером со среднюю морковь вонзились мне в голову, шею и спину.

В такие мгновения по быстроте реакции сам становишься не хуже зверя. Схватываю Лолу за задние ноги, отрываю их от головы и с силой перебрасываю ее кувырком назад. Сделав заднее сальто, она покатилась по манежу. Сам же отскакиваю в сторону, так как понимаю, что ответная реакция будет еще быстрей. А в руках у меня уже палка, подсунутая ассистентом.

Также как в случае с Ранжо, я не рассердился и не наказал Лолу. Ведь она не хотела сделать ничего плохого. Она тоже была в хорошем настроении и устремилась мне навстречу. Мы, так сказать, поняли друг друга. Но одно дело — я ее поглажу, другое дело — она меня!

На Лолу подействовала моя бравурная интонация, и она решила поиграть со мной. Возможно, подумала, что я сам приглашаю ее порезвиться, и со свойственной ей стремительностью откликнулась.

Нанесенные Лолой раны болели довольно долго, к тому же в них попала инфекция.

В каком бы чудесном настроении леопард ни находился, играть с ним опасно, а потому я всячески избегаю их шуток. Пусть уж лучше звери играют между собой. Я люблю смотреть, как они играют, особенно молодняк. На репетиции и за кулисами им это разрешается. Но представление — время рабочее, и каждый должен делать свое дело, а не развлекаться. Такая игра скажется и на качестве работы. Известно, что разыгравшихся детей трудно остановить. У леопардов, как и у детей, нет чувства меры.

Но иногда приходится быть и менее строгим наставником. Со временем у моих «артистов» появилось потомство, я с большим рвением начал выхаживать маленьких леопардят. Сначала не все выживали, большинство гибло от желудочных заболеваний. Но когда я догадался давать им вареное мясо и поить только кипяченым молоком, они стали здоровыми и крепкими, а падеж прекратился.

Я радовался «прибавлению семейства» — ведь это было пополнение. Я начинал готовить малышей в «артисты» с раннего возраста. И однажды наступал такой день, когда я выводил свою молодежь на манеж. Не для выступления, а чтобы привыкали к рабочей обстановке.

С десяти месяцев они выступали на утренниках. Шум и гам лучше всего приучали малышей к будущим представлениям. Говорят, в Индии, чтобы усмирить леопарда, его привязывают к доске, и в течение нескольких дней женщины и дети непрерывно галдят и барабанят около него. После этого зверь, совершенно оглушенный, покоряется и подчиняется человеку. Примерно то же самое, только в несколько меньших дозах, получали и мои малыши, развлекая ребятишек.

Леопардята привыкают на этих утренниках к неожиданностям: шуму зрительного зала и музыке. А дети с интересом смотрят на резвые игры маленьких хищников, да и взрослые получают удовольствие.

Однажды произошло такое непредвиденное событие.

Леопардята и черная пантера Цыганка весело и беззаботно играли на манеже. Но их игры были полны смысла. Вырвавшись из тесных клеток на волю, малыши не могут совладать с накопившейся энергией, поэтому в первые мгновения они мечутся в просторной «централке», как безумные. Бессознательно тренируют свою силу, ловкость, увертливость и приемы нападения, учатся защищаться. Такие игры укрепляют их мышцы, бодрят, улучшают аппетит и настроение. Кроме того, оберегают от рахита.

И сегодня они гонялись друг за другом, большими прыжками перемахивали один через другого, опрокидывали набегавших. Пригибаясь к манежу, как бы собираясь прыгнуть, вдруг неожиданно меняли направление и разбегались в разные стороны. Кто-то прятался за тумбой, как бы выслеживая «добычу», и, улучив момент, набрасывается на неё, повалит, вцепится в загривок зубами и будет волтузить по манежу. А «добыча» лапами отбивается от напавшего. А то вдруг какие-то особо резвые прыгуны столкнутся в воздухе и оба с грохотом повалятся на манеж, а под ними страдает третий. Мелькают головы, хвосты, лапы, и часто не разберешь, что кому принадлежит. Но ни разу никто никого не укусит и не поцарапает. Все это «понарошку», это только тренировка будущих навыков.

Я же стою в стороне и смотрю, чтобы не наскочили на меня. Да еще слежу, чтобы игры не переходили в азартный поединок, злобный и жестокий, когда уже и кусаются и царапаются по-настоящему. В таких случаях я немедленно вмешиваюсь и осторожно разделяю забияк. Здесь тоже необходимы терпение и снисходительность.

Несмотря на то, что играет молодняк, нужно быть очень внимательным. Зверята играли на манеже уже довольно долго, и я решил прекратить игры. Открылась дверка туннеля, и малышки, как я думал, должны устремиться в него со скоростью пули. Но не тут-то было! Они знали, что их загонят в тесные клетки, и не торопились уходить с манежа. Пришлось побегать за ними и по одиночке загнать в туннель.

На манеже осталась одна Цыганка и входить в туннель не хотела. Моя настойчивость, видимо, обозлила ее, и, улучив момент, она прыгнула на грудь, повисла на мне, вцепившись когтями за костюм, стараясь схватить за горло. Мгновенный удар кулаком по носу — и пантера на манеже. Снова прыжок — и снова удар по носу. Цыганка прыгает в третий раз, но в это время у меня в руках уже бич, и, натолкнувшись мордой на рукоятку, она в третий раз падает на манеж. Тушировка — и пантера стремглав бросается в туннель.

Конечно, надо было бы успокоить ее струей воды, но пожарники решили: раз в манеже молодняк, шланг не понадобится, и убрали его, когда закончилась работа взрослых леопардов.

Зрительный зал, находившийся до этого в хорошем настроении, вдруг замер. Женщины и дети взволновались не на шутку, и, когда «игра» Цыганки со мной закончилась, прежнего оживления как не бывало.

Я подсчитал свои «убытки». Восемнадцать царапин на груди, животе и ногах. Совершенно новый костюм, который я надел в это воскресенье впервые, пришлось списать в утиль. Суконная рубаха превратилась в кучу лоскутков, когти пантеры поработали не хуже ножниц. Но главное — испорченное настроение зрителей. Я не люблю, чтобы, зрители уходили после моего выступления мрачными. Вот уж не думал, что эта разминка, эта веселая физкультзарядка молодняка кончится так плачевно. Конечно, им не справиться со своей резвостью. И если уж у взрослых зверей слабы «сдерживающие центры», то у «молодежи» их нет подавно.  Я — их главный сдерживающий центр.

Но у леопардов поиграть любят не только дети. В Кемерово в 1949 году произошел у нас такой случай. Началось третье отделение программы. Дежурная пожарница (!) со шлангом в руках стоит наготове у бокового прохода. А ее начальник, главный пожарник и бывший клоун, строго взирает на все окружающее.

Аттракцион объявлен. Находясь, очевидно, в хорошем настроении, пантера Тези и леопарды Роза и Мерси, вбежав в клетку, затеяли игру. Они пустились по кругу, сшибая попадавшихся им по дороге других зверей. Догоняют, безобидно набрасываются, награждают друг друга шлепками. И так разыгрались, что не хотят занимать свои места. Бегают себе и не обращают никакого внимания на мои грозные команды.

Эта «игра» не дает мне начать представление. А публика прямо-таки с восторгом наблюдает за жизнерадостной возней ловких зверей. Если бы все это было на репетиции, я бы дал им набегаться вволю. Сам люблю смотреть, как резвятся и веселятся мои грозные леопарды. Но это представление. Значит, делу — время, потехе — час.

Мое положение было незавидное, я едва успевал увертываться от проказников, чтобы не попасть в их объятия.

Итак, время идет, представление не начинается, леопарды играют. Слова не действуют, а применить бич не разумно. Ведь звери в веселом настроении, а разве можно наказывать за жизнерадостность! Хотя некоторые матери, кстати говоря, не всегда понимают это. (Живя бок о бок со зверями, невольно становишься антропоморфистом.) Ну, думаю, дай немного побрезгаю их водичкой, она всегда хорошо успокаивает их нервы.

В одном месте уже назревал конфликт, я подал команду:

— Вода!

Но воды нет. Конфликт разгорается и уже требует радикальных мер. Снова командую:

— Вода!

Опять воды нет! Нетерпеливо оборачиваюсь в сторону пожарницы и вижу, как она колдует над брандспойтом. То ли его заело, то ли у нее силенок не хватает и она ручку не может повернуть, но вода не льется. Пусть. Пока надобность в ней отпала. Звери на местах.

В это время начальник пожарной охраны, наблюдая неловкую работу своей подопечной, сам с грозным видом направился к ней и, взявши брандспойт, тоже начал с ним манипулировать. Он даже перевернул шланг и стал осматривать, как осматривают ствол винтовки. Приблизив к глазам отверстие и в то же время шевеля ручку, он пристально вглядывался внутрь. В это время сильная струя вдруг шлепнула ему в лицо, залепив глаза, рот и ноздри. От такого внезапного эффекта своих исследований начальник закрыл руками лицо, а брандспойт бросил на произвол судьбы. А «судьба» его оказалась такой, что упал он на ступеньки и стал поливать зрителей первых рядов. Те врассыпную, а шланг, извиваясь от напора, казалось, старался захватить как можно больше народу, никого не обидеть. Все растерялись, и шланг продолжал делать свое веселое дело.

Большинство пострадавших выскочило мокрыми на сорокаградусный мороз. Зрители же противоположной стороны просто надрывались от хохота. Смешнее всего была фигура недоумевающей пожарницы. А начальник, как бывший клоун, и сам был не прочь включиться в стихийную клоунаду. Дирижер оркестра понял, что музыка совершенно заглушена хохотом, опустил палочку, и весь оркестр влился в общую симфонию веселья. Униформисты смеялись. Билетеры смеялись. Хохотал сам дрессировщик. Едва ли когда-нибудь заранее придуманная и отрепетированная клоунада имела в цирке такой успех.

Наконец кран закрыли. Публика расселась по местам.

Звери начали свое выступление. Но работали они почему-то очень вяло. Я не заметил, правда, чтобы и они хохотали вместе со всеми и тем обессилили себя, но, вероятно, общее оживление как-то подействовало на них и сбило обычную энергичность и активность. Надо сказать, что самые смешные моменты в работу моего номера вносили именно пожарники. Наверно, я должен им за это быть благодарным. И я благодарен, когда не попадаю в больницу.

Не меньше хлопот приносит мне и любопытство леопардов. Они быстро заинтересовываются любым предметом, попавшим в поле их зрения. И сразу же стремятся завладеть этим предметом.

Служителям наказываю строго следить, чтобы ничто постороннее в клетки не попадало. Поблизости нельзя оставлять никаких предметов, — леопарды обязательно втянут их лапами.

Из-за такой именно небрежности погиб мой замечательный леопард Принц. Это было в Уфе, в начале войны, когда с питанием было туго и звери ослабели. В армию призвали двух квалифицированных служителей, взамен их пришлось взять новых.

Мы переезжали в Ташкент, и перед началом погрузки зверей я наспех проинструктировал новичков. Одного из них оставил на товарной станции в вагоне, где уже находилась клетка с Принцем и Фифи. Сам же поехал обратно в зверинец проследить за погрузкой остальных зверей.

Возвратившись, я увидел трагическую картину. Принц лежал на полу клетки уже полумертвый. А Фифи, вся в рваных ранах, спокойно зализывала их.

— Что здесь произошло?! — бросился я к служителю. Тот рассказал. Едва он повесил тряпку на крышу клетки, как Фифи сейчас же втянула ее к себе. Принцу тряпка тоже понравилась, и он захотел овладеть ею. Так и началась у супругов ужасная драка, которую неопытный: служитель не знал как прервать. Рассвирепевшие леопарды вонзались зубами друг в друга, катались клубком по клетке, царапались, уже забыв и про тряпку, лежавшую в стороне. Дрались они до тех пор, пока Принц, совершенно истерзанный, смертельно раненный, не повалился на пол.

Надо было спасать Принца. Отделив шибром Фифи, я влез в клетку. Принц — строгий и злой зверь, и, если бы он не был так изранен, я бы не решился вот так запросто войти к нему. Но сейчас он был слаб и беспомощен, как ребенок. У него оказалось множество ранений, особенно опасных на голове. Он едва откликнулся на мое появление.

Я положил его к себе на колени, чтобы получше промыть раны, сделал все необходимое, но все было напрасно. Принц умирал… Минут через сорок его не стало. Он оказался слабее Фифи, потому что истощен был больше в этот первый, трудный год войны.

Подумать только, из-за какой-то паршивой тряпки погиб такой замечательный зверь!

Фифи лишилась друга, с которым прожила вместе не один год. Она, конечно, чувствовала отсутствие Принца, а может быть, и понимала свою вину. Скучала. Стала еще более замкнутой и даже безразличной. Ее раны тоже были серьезны. Но Фифи нам удалось спасти лечением и хорошим уходом. Она вскоре снова стала работать.

А 1950 году ее постигла почти такая же участь. После представления служитель не успел перекрыть дверку за Фифи, и Парис, черная пантера, нагнавши ее в туннеле, схватил за горло, протащил по всему туннелю, втащил в свою клетку и не разжимал челюстей, хотя мы старались заставить его сделать это любыми средствами. Наконец он выпустил Фифи из пасти, но у нее была разорвана яремная вена, и через час она скончалась.

В начале войны мы оказались в прифронтовой полосе, и нас эвакуировали в Ижевск. На этом переезде Управление цирками «потеряло» меня, и началось мое дезорганизованное странствование по стране. Добравшись до Ижевска, я узнал, что в городе цирка нет. Директор уехал на охоту за дичью. А у меня корма на исходе. Что делать?

Тут еще и железнодорожное начальство требует, чтобы я немедленно выгрузил зверей: вагоны действительно нужны для срочной отправки на фронт военных грузов. В конце концов, сошлись на том, что я даю бесплатное представление для железнодорожников, а они отправляют нас до Свердловска и снабжают зверей мясом на дорогу.

Прибыл в Свердловск. И, чтобы не стоять без дела в ожидании дальнейших распоряжений главка, включился в программу. Надо же ведь было на дальнейшую дорогу и денег заработать — мы оказались вроде как на хозрассчёте.

В Свердловске сначала все шло хорошо, Но потом резко испортилась погода, а с ней упала и посещаемость. Деньги были нужны позарез — для переезда в Уфу, где был зверинец и тоже работал цирк. Посовещавшись с директором цирка Н. И. Слаутиным, мы выпустили такую ошеломляющую афишу:

Госцирк

Только 5 дней

Впервые в СССР вход постороннего человека

в клетку к хищным зверям

ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ

ЧАРЛИ ЧАПЛИН

В ГОСТЯХ У ЛЕОПАРДОВ

Тут уж ни дождь, ни ветер, ни колючая изморозь ничто не остановило зрителей, пять дней цирк был набит битком.

Чем же так привлекала эта необыкновенная афиша?

В маске Чарли Чаплина в то время выступали многие клоуны советского цирка. Выступал в ней, и довольно удачно, коверный Яков Пименов. Свердловчанам он очень полюбился, так что они сразу поняли, о каком Чарли Чаплине идет речь. Именно его предстоящий визит к леопардам и заинтриговал всех.

 После двух отделений и моего обычного выступления манеж опустел, но не надолго. На барьере появился Чарли Чаплин, и мы начали диалог.

Я привожу его здесь полностью, сознавая все его не совершенство, растянутость и даже некоторую упрощенность, ибо он был составлен на скорую руку, но мне хочется, чтобы читатели почувствовали, в чем смысл подобных «трюков».

-  Здравствуйте, Александр Николаевич.

— Здравствуйте, Яша.

— Ваши леопарды пригласили меня на чашку чая.

— Если вас пригласили мои зверюшки, пожалуйста, заходите в клетку.

— Скажите, а как войти в нее?

— Идите по барьеру на конюшню, там имеется дверка, откройте ее и входите в клетку.

— Я так не могу. Принесите эту дверку ко мне сюда.

— Но это невозможно!

— Невозможно! В Москве целые дома переносят с улицы на улицу, там можно, а здесь какую-то дверку не могут перенести. (Направляется к дверке. Вбегает в клетку с разъяренным видом. Кричит, палкой и бичом бьет по тумбам.) Нерро! Оф! Оф! (Я отбегаю от него в сторону.)

— Чаплин! Остановитесь! Что вы делаете?

— Разве вы не видите, я укрощаю ваших леопардов.

— Но их здесь нет.

— Как нет! (Ищет их, опрокидывая тумбы.) И правда нет! Так давайте их сюда!

— Впустите пока двух друзей Чаплина. (Входят два леопарда. Чаплин, испугавшись, в отчаянии бросается на меня, садясь верхом на шею, дрожит.)

— Чаплин, что вы делаете?!

— Я… я… ничего, так. (Сбрасываю его со своих плеч. Он дрожит, ноги трясутся.)

— Что с вами?

— Со мной ничего…

— Почему же вы дрожите?

— Я не дрожу. Это у меня местная лихорадка.

— Ну, это не страшно. Как вы себя чувствуете?

— Неважно.

— Тогда еще не все потеряно…

— Александр Николаевич, посмотрите вот на того леопарда. Видите, он косится на меня.

— Он на вас не косится. Он строит вам глазки.

— Глазки?! Нет уж, пускай глазки он строит девушкам. (В это время легкой тушировкой вызываю леопарда на себя. Зверь прыгает с тумбы. Чаплин, испугавшись, опрокидывает другую тумбу и засовывает в нее голову. Я ударяю бичом по тумбе.) Милиция! Пожарная команда! Спасайте!

— Вылезайте! (Он вылезает, держась за брюки.)

— Александр Николаевич, вы видели, как он сейчас меня схватил?

— Никто вас не трогал. Просто это вам показалось.

— Показалось? А я думал, что леопард меня укусил.

— Ну, как вы себя сейчас чувствуете?

— Лучше…

— Как это понять?

— Лучше не спрашивайте. Разрешите выйти?

— Куда?

— В страхкассу. Жизнь застраховать.

— Теперь уж поздно.

— Скажите, а они у вас сегодня ели?

— Нет, они еще не завтракали.

— Ну тогда они имеют отличную возможность поужинать.

— Может быть, пригласить еще одного леопарда?

— Нет уж, избавьте. Пусть они идут к себе домой. (Леопарды уходят. Как только за ними закрылась дверка, Чаплин с бичом бросается за ними вдогонку.) Что! Испугались! Убежали! А то бы я им сейчас показал, где раки зимуют! (В это время один из артистов, одетый в шкуру леопарда, вбегает в клетку, подражает рычанию зверя и хватает Чаплина за ногу. Тот с истерическим криком бросается на клетку, пытаясь выбраться наружу. Артист сбрасывает с себя шкуру.)

— Эх! А еще укротитель называется!

— Зачем же так пугать людей (На радостях, что так все хорошо закончилось, он приглашает всех пить чай.)

Сцена проходила под непрерывный хохот зрителей. Пименов играл замечательно, а я втайне удивлялся его смелости.

Четыре вечера все шло гладко, и мы уже подумывали продлить наши выступления еще на несколько дней. Но надо же было на пятый день одному из леопардов посмотреть на клоуна каким-то особенным, долгим, пронизывающим взглядом, угрожающе зарычать в его сторону. Пименов сразу сжался, оробел и спрятался за мою спину. Кое-как дотянули мы нашу сцену до конца. Как ни уговаривали клоуна выступить еще, он отказался наотрез, несмотря на солидное добавочное вознаграждение.

Впоследствии в разное время эту сценку разыгрывали со мной другие клоуны. С удовольствием назову здесь этих смельчаков: Николай Лавров, Эдуард Середа, Георгии Карантонис, Евгений Бирюков, Алексей Назаченко, Георгий Андреев и другие.

Особенно мне нравилось работать с Николаем Лавровым. Меня поражали его профессиональное самообладание и сила воли.

— Знаете, Александр Николаевич, — признался он мне однажды, — я очень волнуюсь, когда вы впускаете в клетку Уголька, я в испарине, пот прошибает даже парик.

Я удивился: никаких накладок у нас с ним ни разу не случалось. Он даже импровизировал в клетке.

Надо сказать, что войти так сразу в клетку к леопардам, и даже вместе с дрессировщиком, не всякий решится. На одном из моих творческих вечеров в клетку должен был войти клоун Левкопуло. В афише значилось: «Комик Левкопуло впервые в жизни в гостях у леопардов».

Как только в цирке узнали об этом, многие артисты начали над ним подшучивать, пугая его и постоянно рассказывая, какие это кровожадные звери. Постепенно розыгрыш принимал все более злой и жестокий характер, но «шутники», видимо, уже не могли остановиться. Левкопуло почему-то все принимал за чистую монету. Тем более что артисты не поленились раздобыть где-то Брема и постоянно зачитывали ему самые страшные сцены. Не оставляли в покое даже его жену. Левкопуло ходил сам не свой. Он уже начал всерьез опасаться за свою жизнь. Но в цирке существует неписаный закон: сказал — сделай, иначе прослывешь трусом.

Наконец наступил «роковой» день. Артисты и сотрудники цирка столпились в проходах партера. Вот из главного выхода появляется Левкопуло. Вид у него — словно он идет на казнь египетскую: голова понурая, в глазах страх, движения неуверенные, лицо так бледно, что этого не скрывает даже клоунский грим.

Как бы из последних сил поднимается он на барьер манежа и… молчит. Я жду его первой реплики: «Здравствуйте, Александр Николаевич! Ваши леопарды пригласили меня на чашку чаю».

Молчит. Думаю, может, с испугу забыл свой текст.

Подхожу к самой клетке, подсказываю. Молчит. В зрительном зале тишина. Я повторяю ему реплику уже погромче, так, что ее и зрители слышат. Левкопуло опять продолжает молчать.

В публике послышались смешки, разговоры, движение. Артисты, стоявшие в проходах, уже не сдерживаясь, хохотали.

Им-то хорошо веселиться, а мне надо вести сцену. Я подсказываю все громче. А Левкопуло по-прежнему смотрит в пространство и молчит.

Начинают хохотать и зрители. Они думают, что все это клоунская шутка, что все так нарочно сделано.

Е. Ф. Плахотников поспешил на выручку. Взял Левкопуло за руку и ввел ко мне в клетку. Ну, думаю, здесь немой заговорит! Напрасные надежды! Какие бы реплики я ему ни подавал, уже приноравливая их к его состоянию, ни одна не вернула ему дара речи.

Даю команду впустить леопарда. Может быть, он настоящего испуга он скажет хоть словечко, а потом, постепенно, перейдем и к клоунаде.

Леопард впущен. Левкопуло молчит.

И тут, когда зрители увидели искаженное ужасом лицо клоуна, они поняли, что это не шутка и не буффонада. Смех моментально стих.

Продолжать испытывать Левкопуло было бы бесчеловечно. Я отпустил леопарда, потом клоуна. И, чтобы закончить эту жуткую сцену, сказал, обратившись к зрителям, как бы извиняясь за неудавшееся антре:

— Сегодня вы видели человека, действительно впервые в жизни вошедшего в клетку к хищникам. Как видите, от этого иногда теряют дар речи.

На следующий день Левкопуло опомнился. Он взял себя в руки, и мы исполнили наше антре вполне благополучно. Какую великую победу над собой одержал этот человек!

Страх охватывал не только Левкопуло. В Ростове-на-Дону один артист оперетты согласился было спеть в клетке с леопардами свою любимую арию. Была проведена только одна репетиция, которой было вполне достаточно, — от выступления он решительно отказался.

Итак, заработав в Свердловске денег, мы двинулись в Уфу. Здесь нас ждал новый сюрприз. Цирк, оказывается, погорел, и для отправки артистов продают все, что можно: униформу, электропроводку, ковры, дорожки и т. п.

Зато дирекция зверинца приняла меня с распростертыми объятиями. Еще бы! Пополнить спою экспозицию хищниками, да еще такими образованными!

Хотя зверинец стоял на базарной площади, он плохо посещался. А нет зрителей — нет денег, нет денег — нет кормов. И стали гибнуть ценнейшие экземпляры животного мира. Тут еще мороз да снег густой, а вся экзотика под открытым небом: обезьяны, удавы, слон, попугаи и мои леопарды. Снег заметает клетки, мы с Елизаветой Павлов ной не успеваем расчищать. Кое-как загораживаем всем, чем можно. И перспектив на улучшение никаких.

Мои леопардики лежат по углам клеток жалкие, свернувшись калачиком, отогреваются собственным дыханием. Те, что живут парами, попеременно меняются местами и согревают друг друга. Холостяку Ранжо хуже всех. Вскоре у них, отощавших, появились пролежни на боках и бедрах, кровоточившие и гноившиеся.

Лихорадочно перебирал я все способы, какими можно было бы поправить дело. Приходили на память даже литературные аналогии.

Вспомнилось, как в Англии у директора зверинца Вумвеля пал от болезни слон. Конкурент Вумвеля Аткинс, воспользовавшись несчастьем соперника, вывесил огромный плакат: «Только здесь демонстрируется живой слон единственный в Англии!» Вумвель в отчаянии. Погибший слон был основой всего дела. Но вдруг он велит изготовить и вывесить объявление: «Только здесь можно увидеть единственного в Англии мертвого слона». Аткинс был побежден.

Нам, как и Вумвелю, надо было найти какой-то не обыкновенный выход. Но наше положение было, пожалуй, более отчаянным. Животные в зверинце мёрли один за другим. Зрителям же в это трудное время было совсем не до забав, а их надо было привлечь во что бы то ни стало, чтобы заработать денег на корма для всего зверинца и для переезда моих леопардов, которые пока еще все живы, в теплую Среднюю Азию.

Решили и мы прибегнуть к рекламе совершенно ярмарочного стиля: «Спешите видеть! Только 15 дней выступления укротителя А. Н. Александрова с группой африканских леопардов. Впервые Африка на уфимском снегу».

И что вы думаете?! Пошел народ.

Быстро установил клетку и с огромным трудом выгнал зверей на снег. Они обнюхали его с недоумением, ведь по такому «манежу» они ступали впервые. Пробежав к тумбам, они красиво наследили на свежем снегу подушечками своих лап. Но заставить их снова сойти на обжигающую холодом белизну стоило мне чрезвычайных усилий. Отощавшие, обозленные холодом, ослабевшие звери работали неохотно, через силу. Мне было жаль их до слез. Но что оставалось делать? В их усилиях было наше спасение. Если бы я мог им это растолковать!

Сам-то я все-таки житель севера и одет был тепло, хоть и забавно: парадная гусарка, обшитая аксельбантами на лакированных ботфортах тускло поблескивали галоши; все это увенчивала меховая ушанка. Вероятно, мой вид производил впечатление своеобразное. Но кто тогда думал о внешнем виде? Я и сам-то его осознал только много лет спустя, рассматривая старые фотографии.

Первое представление дало изумительно большой сбор.

Еще бы — Африка на снегу да на базарной площади! Самое приятное было то, что число желающих посмотреть наше представление все росло, и в первый день мне пришлось дать пять «сеансов». Последующие дни тоже собрали людей и денег не меньше. Теперь мы могли уже вы ехать в Ташкент.

Мы до сих пор благодарны уфимским зрителям, которые помогли нам сохранить основной костяк зверинца и дрессированную группу леопардов.

В Ташкенте цирк действовал нормально и условия жизни для зверей стали вполне сносными. Поправившись от пролежней, мои леопарды приступили к работе.

В течение долгого времени мы ездили по городам Средней Азии. Я радовался тому, что звери не мерзнут и у них не появляются эти ужасные раны. Правда, с кормами было по-прежнему туго, но мне все же удавалось выкрутиться каждый раз самым неожиданным способом. Однажды случайно током убило лошадь с пивоваренного завода, превосходную по упитанности. Цирк сейчас же купил ее для моих леопардов. А то, вспомнив свои успехи в снайперском деле, я отправлялся стрелять ворон и набивал их не один десяток. Бывало, что всем цирком мы начинали ловить бродячих собак. И был самый тяжелый момент в моей жизни, когда, сняв с себя пальто, я пошел продавать его на толкучке, чтобы купить мяса леопардам.

Вот так со дня на день и перебивались. Но зверей я сохранил. От голода у меня не погиб ни один. Выглядели мои красавцы, как бездомные захудалые кошки, но жили, работали и приносили пользу.

Советская Армия стала одерживать победы на фронтах, и нам в глубоком тылу немного полегчало. И я занялся очень трудным делом — решил во что бы то ни стало сохранить, выходить потомство леопардов. Это мало кому удавалось. Ведь леопарды редко плодятся в неволе, и опыт по выхаживанию молодняка очень невелик. Но мне это удалось, хоть и не сразу. Зато, когда прозвучал победный марш конца войны, моя группа зверей, в отличие от других, не только не уменьшилась, но, наоборот, увеличилась почти вдвое.

С гибелью Принца аттракцион лишился многих интересных трюков. Долго мы работали по сокращенной программе: где достать леопарда во время войны.

Трагическая смерть Принца сильно подействовала на меня. Я трудно переживал его потерю. Он был по-настоящему хорошим «артистом». Я долго не мог забыть его глаз, когда он лежал у меня на коленях. Они молили о помощи. Мне казалось, что именно тогда признался, он в своей вере в мое «могущество. Раз и научил: его таким странным штукам, значит, могу все. Так неужели я не спасу его?!

Он был сердитым зверем, но исправно нес свою солдатскую службу и переносил строгую муштру.

Много дней не находил я себе места, мне мерещился Принц, его необыкновенно выразительные перед смертью глаза. И на манеже было не легче, все хотелось вызвать его на трюк. Пустоты в программе отдавались во мне болью.

Вот, оказывается, как ни нападают леопарды, как ни свирепы, а терять их так тяжело, и долго в груди не заживает тоскливая, ноющая рана.

Конечно, не всегда их любопытство кончается так трагически. Чаще всего оно просто забавно… если принять необходимые меры предосторожности.

В Киевском цирке униформисты оставили бархатный занавес близко от туннеля, по которому звери выходят на манеж.

Оркестр заиграл наш выходной марш, и я в клетке жду своих партнеров, а они, оказывается, сбились в туннеле, один из них втянул занавес, а остальные, набросившись на него, рвут самозабвенно на части. Может быть, их подвел красный цвет, и они, не внюхавшись, подумали, что это мясо, а потом уже просто озверели и ничего не соображали.

С большим трудом удалось выгнать их на манеж. Зрелище было незабываемое: чуть ли не каждый держал в зубах красную бархатную тряпку. А как только расселись по тумбам, обхватили свои трофеи лапами, выпустили даже когти для охраны и приняли самый угрожающий вид.

Моя резкая команда заставила их по привычке идти на пирамиду. «Игрушку» пришлось оставить, неудобно же работать, когда «руки» заняты! Служители в это время успели убрать остатки занавеса с тумб. Возвращаясь на свои места, звери о тряпках и не вспомнили. Наверно, действительно их внимание переключилось на работу. Вот какие пай-леопардики!

В Одесском цирке они таким же образом оголили пианино, сорвав чехол; причем служители сами забавлялись не меньше, глядя, как леопарды растаскивают его по кускам.

Однажды зверь втянул в «централку» плюшевую дорожку с барьера, а второй, вцепившись зубами в другой ее конец, тянул к себе. Чем не соревнование в перетягивании каната! Это был настоящий экспромт в нашей программе.

Леопарды удивляли меня все время, что я с ними работал. Судите сами, разве не интересно посмотреть на такую картину.

Во время исполнения группового трюка в зрительный зал Московского цирка вошла женщина, одетая в леопардовое манто. Мои звери, как по команде, повернули головы в сторону этой диковинки и с большим любопытством начали следить за ней. Когда она села, звери, вытянув вперед уши, просто дыхание затаили.

После пирамиды все без всякого принуждения направились по своим местам. Только Ранжо и Мерси вплотную подошли к клетке, уперлись в нее передними лапами и, просунув морды в ячейки, бесцеремонно стали рассматривать непонятного «зверя», такого похожего на них, но по чему-то ходящего на задних лапах и по ту сторону решетки.

Я им не чинил препятствий, ждал, что будет дальше. Публика тоже с интересом следила за событиями. Однако пауза затягивалась, становилось скучновато. И мне пришлось вернуть леопардов к действительности. Звери исполняли трюки, но как-то машинально, по привычке, их «душа» была там, у необыкновенного «зверя». И даже уходя с манежа, они все еще продолжали оглядываться. Да же домой на этот раз бежали не так стремительно.