Глава 2. Боевой приказ отдан
Глава 2. Боевой приказ отдан
Части готовы к бою. Налет? Нет, учебная тревога. Новые формирования. Выполняем директивы Ставки. Противник ведет разведку. Первые победы. Бомбы падают на ложные объекты. Сталин принимает у нас экзамен.
Как только был подписан приказ, в войсках началась напряженная работа по выполнению мобилизационного плана. К тому времени зенитные батареи, прожекторные и пулеметные роты, прибывшие из лагеря, уже заняли огневые позиции, другие подразделения находились в пути, третьи еще ожидали своей очереди. Нужно было ускорить развертывание корпуса. Для этого предстояло скрупулезно уточнить наличие транспортных средств, по мере надобности перераспределять их между частями, организовывать наиболее рациональное использование автомашин и тракторов. Заняться этим я поручил свободным от дежурства работникам штаба. Самое деятельное участие во всех мероприятиях приняли и работники отдела политической пропаганды корпуса под руководством Н. Ф. Гритчина.
Сейчас, восстанавливая в памяти события первых дней войны, перелистывая документы, удивляюсь: «Поразительно, как мы успевали со всем справляться? Ведь в штабе и отделе политической пропаганды корпуса было в то время всего около 80 человек».
После выступления по радио Народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова в стране повсеместно прошли короткие митинги. Народ выражал свою непреклонную решимость грудью встать на защиту Родины, дать достойный отпор врагу.
То обстоятельство, что в первых агрессивных актах гитлеровцев против нашей страны участвовали большие
[24]
силы авиации, заставило нас особенно остро осознать свою роль в обороне государства.
Находясь на командном пункте, я имел возможность довольно точно знать, как продвигаются колонны подразделений, следующие из лагерей к Москве, как оборудуют позиции те, кто уже встал на «точку». К сожалению, не все шло гладко. Хотя мобилизационный план, казалось, предусматривал все, на деле обнаруживались изъяны, и приходилось оперативно вносить коррективы, требовать от подчиненных командиров инициативнее решать возникшие вопросы.
Несмотря на различные трудности и некоторые неполадки, войска корпуса в целом достаточно успешно провели развертывание. К 19 часам 22 июня на позициях в готовности к боевой работе уже находились 102 зенитные артиллерийские батареи и 18 прожекторных рот, входивших в состав зенитных полков. На дальних и ближних подступах к столице развернулось свыше 530 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи. Это была уже сила, способная дать отпор воздушному противнику. А еще через сутки, то есть спустя 38 часов после объявления приказа о развертывании, все наземные средства ПВО Москвы были изготовлены к бою.
На защите столицы
Проще дело обстояло с авиацией. Части 6-го истребительного авиационного корпуса находились на своих аэродромах, на месте был весь летный и технический состав. Это случилось потому, что 23 июня по плану боевой подготовки предстояло провести учение. Авиационные штабы также были в боевой готовности.
Я не могу, конечно, утверждать, что мы предугадали развитие событий. Однако запланированное учение авиаторов являлось одним из звеньев той большой работы, которая проводилась у нас в целях повышения боеготовности войск.
В первые дни войны командование корпуса обратилось к воинам с воззванием. В нем, в частности, говорилось:
«Партия и правительство возложили на нас, зенитчиков-артиллеристов, вносовцев, аэростатчиков и прожектористов, почетную обязанность, поручив охранять Москву — сердце страны социализма, штаб мировой социалистической революции.
Выполнение этой великой задачи является делом че-
[25]
сти, доблести и геройства каждого бойца, командира и политработника нашего соединения...»[2]
В эти дни под Москвой повсюду велись строительные и земляные работы. Зенитные батареи, расчеты прожекторов и звукоулавливателей, постов ВНОС и аэростатов заграждения оборудовали позиции, строили жилье, кухни. Авиаторы сооружали капониры, запасные аэродромы. Развертывались многочисленные командные пункты. Они нуждались в связи, и телефонные линии прокладывались но лесам и полям Подмосковья, а в некоторых местах даже по дну рек. Протяженность кабельных линий связи была огромной. Если бы представилась возможность вытянуть их в одну непрерывную линию, то она опоясала бы весь земной шар по экватору и еще остался бы солидный запас.
Огневая позиция зенитчиков у Никитских ворот
Таким образом, все звенья Московской противовоздушной обороны были связаны между собой и с главным командным пунктом, что позволяло управлять сложной системой средств ПВО, быть в курсе всей воздушной и наземной обстановки.
Корпус ПВО, развернутый по штатам военного времени, — это огромный и чрезвычайно расчлененный на обширной территории войсковой организм. Его деятельность немыслима без строжайшей централизации, теснейшего взаимодействия всех больших и малых звеньев. Нечеткость в работе одного из них может привести к бездействию всей системы.
Огромное внимание в войсках противовоздушной обороны уделяется службе времени. Расхождение в показаниях часов не только на минуты, но даже на секунды способно серьезно осложнить взаимодействие. Поэтому с главного командного пункта с первых дней войны по телефону и радио стали периодически передаваться сигналы точного времени для всех командных пунктов, огневых позиций, постов ВНОС и других точек.
По сравнению с предвоенным временем численность личного состава войск корпуса сразу же увеличилась в семь с половиной раз, а количество подразделений — почти вдвое. Обучить и натренировать сразу стольких людей было не так-то просто. Все понимали, что никто не может дать нам гарантии: учитесь спокойно, у вас
[26]
есть время, боевой работы пока не предвидится. Поэтому вновь прибывших бойцов приходилось обучать по ускоренной программе, тренировать в выполнении лишь самых необходимых приемов боевой работы.
Нужно отдать должное нашим кадровым красноармейцам и младшим командирам, получившим подготовку в мирное время. Они стали костяком вновь сформированных подразделений, прекрасными инструкторами для новичков.
Проверка системы ПВО Москвы, нашей готовности к отражению налетов воздушного противника произошла очень скоро, гораздо раньше, чем мы научились по-настоящему решать боевые задачи.
На исходе вторых суток войны, в 3 часа утра 24 июня, группа наших бомбардировщиков возвращалась с боевого задания на один из подмосковных аэродромов. Они потеряли ориентировку и направились прямо к городу. Наблюдатели многих постов ВНОС в то время еще не имели практики опознавания самолетов по звуку моторов. Не удивительно, что с постов стали поступать самые противоречивые данные. Короче говоря, ситуация создалась сложная. Однако, коль скоро самолеты летели к Москве, было решено открыть по ним огонь.
Безусловно, мы быстро уяснили бы свою ошибку, если бы «заблудившиеся» бомбардировщики развернулись и поторопились выйти из зоны огня. Но летчики не сделали этого, а один из них даже дал пулеметную очередь по беспокоившей его батарее. К счастью, все обошлось благополучно. Для нас же с Громадиным инцидент был исчерпан значительно позже и прошел вовсе не бесследно.
В то время обязанности начальника Главного управления ПВО Красной Армии исполнял генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов. Он знал состояние дел в корпусе и быстро разобрался в случившемся. Но отчет о происшедшем эпизоде пришлось сделать и заместителю Наркома обороны армейскому комиссару 2 ранга Л. З. Мехлису. Он приказал Н. Н. Воронову и мне срочно явиться к нему. До этого мне не приходилось встречаться с Мехлисом, но довелось слышать о его крутом нраве, о нетерпимости к каким-либо возражениям.
Было раннее утро, когда мы прибыли в приемную замнаркома. Порученец сообщил, что армейский комиссар
[27]
бреется, придется подождать. Ждать пришлось довольно долго. Наконец нас пригласили в кабинет. Поглаживав свежевыбритый подбородок, Лев Захарович произнес:
— Ночь не спал, а чувствую себя отлично.
Мне показалось, что это укор в мой адрес. Наверное, я выглядел не столь бодрым. Заботы и волнения ночи потребовали много сил. А бриться и принимать ванну просто не было времени.
После небольшой паузы Мехлис обратился уже прямо ко мне:
— Вам что, безразлично по кому стрелять: по немцам или по своим?
Смысл и форма вопроса показались мне очень обидными. Я стал отвечать довольно резко, что и впредь буду отдавать приказы об уничтожении любых самолетов, которые попытаются проникнуть в воздушное пространство Москвы, ибо такое указание имею и так понимаю долг войск ПВО. Меня поддержал Н. Н. Воронов. Он подтвердил, что самолеты действительно шли курсом к центру города.
— Допустить такие полеты авиации, да еще неопознанной, нельзя, — твердо сказал Николай Николаевич.
В самый разгар нашей беседы зазвонил телефон. Тон и выражение лица хозяина кабинета сразу изменились.
— Нет, нет, ничего, — говорил Мехлис, — мы только выясняем некоторые обстоятельства...
Положив трубку, армейский комиссар довольно быстро отпустил нас. Выходя из Наркомата обороны, мы решили, что Мехлису звонил Сталин.
Вернувшись на командный пункт, я застал там М. С. Громадина. Он рассказал, что недавно докладывал И. В. Сталину о ночном эпизоде. Сталин подробно расспросил обо всем, а потом потребовал разобрать со всеми командирами происшедший инцидент и принять меры к тому, чтобы подобные случаи больше не повторялись. В заключение он сказал: «Будем считать это учебной тревогой противовоздушной обороны». Так потом официально и было объявлено в печати.
Это разъяснение оказалось просто необходимым. Ведь москвичи пребывали в полной уверенности, что налетали вражеские самолеты. Многие из них не только слышали стрельбу, но и видели на улицах, во дворах, на территории предприятий многочисленные неразорвавшиеся «бом-
[28]
бы». Дело в том, что до войны наши зенитчики использовали шрапнель. Ею они вели огонь и в ту беспокойную ночь. При стрельбе шрапнельными снарядами убойные элементы разлетаются в воздухе, а стальные стаканы, в которых они находятся, падают на землю. Вот эти стаканы многие и приняли за неразорвавшиеся бомбы. Почти весь день в отделения милиции, в штаб Московского военного округа и военкоматы звонили с фабрик, заводов, домоуправлений с просьбой прислать саперов для обезвреживания обнаруженных «бомб».
Один такой шрапнельный стакан влетел в кабинет генерала П. А. Артемьева — командующего войсками Московского военного округа. Впоследствии он вручил мне этот «трофей» на память, запретив использовать шрапнель для стрельбы в городе. Этот стакан мне потом отникелировали, и он в течение всей войны стоял с карандашами на моем письменном столе, напоминая о тревожной июньской ночи.
Как ни досаден был эпизод с ночной стрельбой, но все же он принес и некоторую пользу. Мы подробнейшим образом проанализировали причины появления неопознанных целей, выявили пробелы в управлении.
Сразу же были приняты меры для установления более тесной оперативной связи со штабами ВВС и дальнебомбардировочной авиации. Мы обстоятельно договорились с ними относительно своевременного оповещения системы ПВО о всех полетах самолетов в Подмосковье, уточнили маршруты. Хотя в условиях войны вылеты самолетов проводились не по заранее установленному расписанию, а высоты полетов и маршруты выдерживать было довольно трудно, эта мера все же помогла, и столь досадные эпизоды больше не повторялись. А ведь с подмосковных аэродромов поднимались различные воздушные корабли. Это были дальние бомбардировщики, которыми командовал полковник А. Е. Голованов, самолеты ВВС, летавшие на бомбежку и штурмовку фронтовых целей, самолеты гражданской авиации и других ведомств. Словом, хлопот с организацией диспетчерской службы и взаимодействия было немало.
Мы с глубокой благодарностью восприняли помощь московских партийных и советских организаций, которые всегда с большим вниманием относились к нашим нуждам. МГК ВКП(б) мобилизовал специально для частей
[29]
ВНОС 600 коммунистов. Нам помогли обеспечить все посты ВНОС биноклями, часами, альбомами силуэтов своих и вражеских самолетов. Все это делалось под руководством секретаря ЦК и МГК ВКП(б) А. С. Щербакова.
А. С. Щербаков на позиции 193-го зенитного артиллерийского полка
Внимательно относились к нам и в Центральном Комитете партии. Особенно это было заметно по тому, как заботливо подбирались кадры руководящих работников для нашего корпуса. Когда маршала С. М. Буденного назначили на пост главнокомандующего войсками Юго-Западного направления, на должность начальника ПВО он взял с собой полковника Н. Т. Селяха, моего заместителя. Признаться, в хлопотах я не успел ни к кому обратиться с просьбой о замещении вакантной должности. Об этом позаботился Центральный Комитет партии. Вскоре мне позвонили и сказали, что заместителем командира корпуса рекомендуется полковник С. И. Макеев.
С. И. Макеев
Семен Ильич Макеев стал моим заместителем. Вместе с ним мы работали долгое время, и я всегда считал, что выбор Центрального Комитета был сделан очень удачно. С. И. Макеев — отлично подготовленный артиллерист-зенитчик, человек высокой культуры. До назначения к нам он работал в Управлении командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова.
С самого начала войны стали приниматься энергичные меры по перевооружению и увеличению войск корпуса. Нескончаемым потоком к нам поступали новые 85-мм и 37-мм зенитные орудия, зенитно-пулеметные установки, самолеты, прожекторы. Особенно интенсивно этот процесс стал осуществляться после того, как Государственный Комитет Обороны 9 июля 1941 года принял постановление о противовоздушной обороне Москвы, в котором были изложены конкретные меры по увеличению численности войск, боевой техники и совершенствованию организационной структуры ПВО столицы. В том же документе предусматривалось создание городских аварийно-восстановительных формирований местной противовоздушной обороны. Вскоре появились специальные полки по восстановлению дорог, энергетических сооружений и отдельные батальоны по восстановлению других объектов городского хозяйства.
В соответствии с постановлением ГКО от 9 июля 1941 года 6-й истребительный авиационный корпус был усилен еще двумя истребительными авиационными пол-
[30]
ками: 95-м — командир полковник С. А. Пестов и 208-м — командир майор И. Кибирин. На вооружении этих полков находились двухместные многоцелевые самолеты Пе-3. На них были установлены по две 23-мм пушки и два пулемета, а под плоскостями имелось восемь держателей для реактивных снарядов РС-82 и РС-132. Самолеты обладали скоростью 550 километров в час и дальностью полета 2 тыс. километров. К концу июля мы располагали уже 340 новейшими самолетами МиГ-3, ЛаГГ-3 и Як-1, в то время как 20 июня в корпусе их было всего 175. Число полков в соединении за первый месяц войны возросло до 29[3].
Увеличилось и количество наземных частей ПВО. Мы сформировали два новых полка зенитной артиллерии среднего калибра, три полка зенитной артиллерии малого калибра, два зенитно-пулеметных полка и два зенитно-прожекторных полка. К 22 июля 1941 года в корпусе уже насчитывалось 796 орудий среднего калибра (из них 564 пушки 85-мм и 232 пушки 76,2-мм), 248 орудий малого калибра (37-мм), 336 счетверенных пулеметных установок[4].
Это позволило повысить плотность огня в черте города, в частности над Кремлем, районами вокзалов и другими важными объектами. Значительное количество огневых средств было выделено и для усиления обороны города на наиболее вероятных направлениях налетов вражеской авиации. Система ПВО обеспечивала надежную защиту всей территории Москвы, и, кроме того, выделялись средства для обороны отдельных, наиболее важных объектов, расположенных вне города.
Боевые порядки зенитной артиллерии среднего калибра были развернуты с таким расчетом, чтобы каждое из угрожаемых направлений прикрывал один стоорудийный зенитный артиллерийский полк:
— северное направление — 176-й зенитный артиллерийский полк (командир — майор А. В. Кравцов);
— северо-восточное направление — 250-й зенитный артиллерийский полк (командир — майор Н. С. Никифо-
[31]
ров);
— юго-восточное направление — 745-й зенитный артиллерийский полк (командир — майор П. А. Афанасьев);
— южное направление — 329-й зенитный артиллерийский полк (командир — полковник Е. М. Середин);
— юго-западное направление — 193-й зенитный артиллерийский полк (командир — майор М. Г. Кикнадзе);
— северо-западное направление — 251-й зенитный артиллерийский полк (командир — майор Е. А. Райнин);
— центральная группа, защищавшая центр города, — 864-й зенитный артиллерийский полк (командир — подполковник Ф. И. Ковалев).
Все командиры полков были отлично подготовленными офицерами, хорошими организаторами, а П. А. Афанасьев оказался еще и прекрасным хозяйственником.
К этому времени значительно возросло число постов ВНОС, прожекторных станций (с 318 до 618), постов аэростатов воздушного заграждения (со 124 до 303). В последующем из месяца в месяц усиливались все средства обороны города.
При разработке до войны планов противовоздушной обороны Москвы было установлено, что средства 1-го корпуса ПВО должны прикрывать город как единый объект в радиусе 8—10 километров. Организация защиты от воздушного противника важных объектов, не входящих в эту черту, возлагалась на командование Московской зоны ПВО.
Но командующий Московской зоной ПВО генерал-майор М. С. Громадин не располагал ни достаточным аппаратом управления, ни должными средствами для выполнения этих задач. Поэтому нашему корпусу — главной силе в зоне — стали поручать все новые и новые задания. Нас обязали выделить силы и средства для (Обеспечения противовоздушной обороны городов Электросталь и Серпухов, аэродромов истребительной авиации, водонасосных станций за пределами Москвы. Выделили мы орудия и пулеметы для усиления прикрытия Тулы.
А. С. Щербаков попросил нас позаботиться о противовоздушной обороне города Шатура и Подмосковного угольного бассейна. Они снабжали столицу электроэнергией и топливом. Оставить их без прикрытия было нельзя, и наши штабники стали изыскивать для них средства. Позже поступило распоряжение, исходившее непосредственно от Верховного Командования, — прикрыть важ-
[32]
нейшие железнодорожные мосты в окрестностях Москвы. Теперь трудно было сказать, где сфера действия 1-го корпуса ПВО, а где — Московской зоны противовоздушной обороны.
Существовавшая в начале войны структура управления Войсками ПВО страны была еще недостаточно совершенной. Истребительная авиация, предназначенная для ПВО, находилась в ведении командования ВВС и только в оперативном отношении подчинялась начальникам противовоздушной обороны пунктов. В двойном подчинении находились и корпуса, дивизии, бригады ПВО. С одной стороны, их деятельностью, планированием боевой подготовки занималось Главное управление ПВО Красной Армии, а с другой — штабы военных округов, на территории которых эти соединения находились.
В ноябре 1941 года эта система была изменена. Государственный Комитет Обороны учредил должность командующего Войсками ПВО территории страны (им стал М. С. Громадин) и его штаб. Некоторые из существовавших ранее зон ПВО были реорганизованы в корпусные и дивизионные районы ПВО, уже не подчинявшиеся командованию военных округов. Правда, истребительная авиация в этот период по-прежнему оставалась лишь в оперативном подчинении начальников ПВО пунктов, и это вызывало немалые трудности.
Наш корпус до реорганизации управления Войсками ПВО страны подчинялся командованию Московского военного округа и входил в Московскую зону ПВО вместе с 6-м истребительным авиационным корпусом, Тульским и Калининским бригадными районами ПВО. Эти соединения составляли немалую часть сил и средств противовоздушной обороны страны.
Все практические вопросы мы решали с командующим Московской зоной ПВО М. С. Громадиным, его начальником штаба генерал-майором артиллерии А. В. Герасимовым. А наиболее важные, принципиальные проблемы противовоздушной обороны Москвы разбирались на самом высоком уровне — в Государственном Комитете Обороны и Генеральном штабе.
А. В. Герасимов
Для командования корпуса всегда были открыты двери к секретарю Центрального и Московского городского комитетов партии А. С. Щербакову, председателю Моссовета В. П. Пронину, секретарю Московского обкома
[33]
ВКП(б) Б. Н. Черноусову и председателю Мособлисполкома П. С. Тарасову. Они всегда внимательно выслушивали нас, охотно помогали.
В. П. Пронин
Вследствие особого положения нашего корпуса нам почти не приходилось обращаться за помощью в Военный совет Московского военного округа и в его штаб. Но так как 1-й корпус ПВО все же был подчинен округу, Военный совет, Политическое управление, штаб МВО считали себя обязанными контролировать нашу деятельность, руководить ею. Мы были признательны командующему округом генерал-лейтенанту П. А. Артемьеву и члену Военного совета бригадному комиссару К. Ф. Телегину за помощь нам советами. Однако для практического решения каких-либо вопросов у штаба округа просто не было возможностей.
Наоборот, командованию округа часто приходилось обращаться за помощью в корпус, так как уже в начале войны в округе почти не осталось других соединений, кроме соединений ПВО. Дело в том, что штаб МВО формировал дивизии, полки, батальоны, оснащал их всем необходимым, но они немедленно передавались фронтам. Приходилось изыскивать резервы для укомплектования новых подразделений. В этой большой и важной работе опорой и базой штаба округа стали части и тылы нашего корпуса.
Уже в первые дни войны, когда мы были поглощены работой по развертыванию системы ПВО, пришла директива о необходимости параллельного формирования противотанковых дивизионов и зенитных артиллерийских полков для противовоздушной обороны войск на фронтах. Мы понимали, как это необходимо: нашей пехоте не давала покоя вражеская авиация, господствовавшая тогда в воздухе. Нужны были средства ПВО, и мы отдавали свою боевую технику.
Особенно жаль было расставаться с новыми 85-мм зенитными орудиями, которые предназначались для защиты Москвы от воздушного противника. Но и с этим приходилось мириться. Дивизионы, вооруженные такими пушками, прекрасно воевали с танками неприятеля. Зенитные бронебойные снаряды, обладавшие высокой начальной скоростью полета, оказались отличным средством борьбы с бронированными машинами врага.
Корпус ПВО выделял из своего состава для вновь
[34]
сформированных частей кадровых военнослужащих, а взамен принимал новичков.
В эти дни к нам прибыла и большая группа выпускников Рязанского артиллерийского училища. Как родных, встретил я своих бывших воспитанников. Приятно было видеть, какие умелые командиры из них получились. Очень хотелось оставить ребят в корпусе, по по требованию приказа пришлось направить их во вновь формируемые части.
Позже, в декабре 1941 года, я получил письмо от майора А. И. Малофеева. «Товарищ генерал! — писал он. — Наш полк, где почти 40 процентов начсостава Ваши воспитанники-рязанцы, дерется на малоярославецком направлении. Деремся мы неплохо. Выпустили уже 8 тысяч снарядов. И выпустили не напрасно. Семь человек представлено к правительственным наградам. Среди них командир 1-й батареи лейтенант Шершнев, которого Вы, наверное, помните курсантом. Здесь, на фронте, мы убедились, что училище многое нам дало...»
Я и сейчас храню это письмо как дорогую реликвию. Прислали мне и альбом с фотографиями, отображающими боевую деятельность полка. Он сейчас находится в Музее боевой славы Московского военного округа.
Судьба многих бывших воспитанников Рязанского артиллерийского училища мне неизвестна, но уверен, что все они с честью выполнили свой воинский долг.
Инициатива формирования новых частей за счет наших войск исходила, конечно, не от штаба Московского военного округа. Такие решения могли принимать лишь Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Командования. Так, 17 июля 1941 года мы получили от Ставки срочное задание — сформировать 10 противотанковых полков. На выполнение этой задачи нам дали всего сутки. Корпус выделил из своего состава 200 орудийных расчетов с их техникой, а потом пришлось «заделывать бреши», готовить новое пополнение.
За первое военное полугодие 1-й корпус ПВО сформировал большое число подразделений, в общей сложности — 72 части. Из них только 19 — для пополнения корпуса. Остальные мы передали для прикрытия объектов Московской зоны ПВО и для действующей армии. В этот период из войск корпуса во вновь сформированные части ушло 3905 командиров и политработников и свыше
[35]
10000 младших командиров и красноармейцев. Так же дело обстояло и в подразделениях истребительной авиации.
В Москве был создан своеобразный формировочный пункт. Тысячи людей, сотни орудий и пулеметных установок прошли через этот гарнизон перед отправкой на фронт. Там постоянно трудились работники штаба и политотдела корпуса. Огромную работу вели комиссар корпуса Николай Федорович Гритчин и начальник политотдела полковой комиссар Н. А. Петров (16 июля 1941 года отделы политической пропаганды в Красной Армии были реорганизованы в политические отделы и введен институт комиссаров в войсках).
Кроме формирования маршевых полков и дивизионов приходилось срочно выполнять и другие задания. Вдруг поступает распоряжение: немедленно выделить 30 тыс. винтовок для дивизий народного ополчения. На другой день: выслать столько-то автомашин для переброски частей на рубеж обороны. Потом еще и еще: приказания, директивы, распоряжения.
Страна и армия напрягали все силы, чтобы сдержать врага, нанести ему наибольшие потери, измотать в боях и подготовить условия для решительного контрнаступления. Вот и приходилось считать и пересчитывать наши ресурсы, с точностью до одного снаряда учитывать их.
Между тем приближение фронта к Москве с каждым днем ощущалось сильнее. В зону действия наших постов ВНОС и истребительной авиации все чаще стали наведываться воздушные разведчики неприятеля. Изучая маршруты их полетов, проложенные на наших картах по донесениям наблюдательных постов, нетрудно было определить, какие направления особенно интересуют противника, откуда он намечает наносить удары по Москве. А что такие удары готовятся, сомневаться не приходилось.
Первый вражеский разведчик появился в нашей зоне в районе Вязьмы в 18 часов 1 июля. Это был Ю-88. На другой день над Ржевом пролетел «Хейнкель-111», а 4 июля один немецкий самолет достиг западных окраин Москвы. Всего с 1 по 21 июля посты ВНОС зафиксировали 89 разведывательных полетов, а летчики 6-го истребительного корпуса в тот же период провели немало воздушных боев с перехваченными ими неприятельскими самолетами.
Боевой счет открыл лейтенант С. С. Гошко. 2 июля
[36]
он уничтожил «Хейнкель-111», который пытался изучить район Ржева. Это был не только первый вражеский самолет, сбитый в зоне действия Московской противовоздушной обороны, но и первый из 23 воздушных таранов, выполненных во время войны летчиками корпуса.
Когда посты ВНОС донесли о появлении разведчика в районе Ржева, командир 11-го истребительного авиационного полка, базировавшегося на аэродроме близ Великих Лук, получил указание поднять на перехват врага наши самолеты. «Хейнкель» удалось заметить лейтенанту Гошко, пилотировавшему Як-1. После нескольких атак у нашего истребителя отказало вооружение, и тогда Гошко принял решение идти на таран.
Оказавшись над противником, лейтенант быстро настиг его и, сблизившись, винтом своего истребителя ударил по хвостовому оперению «хейнкеля». Таран был выполнен мастерски. Вражеский самолет врезался в землю, а наш летчик сумел посадить машину на свой аэродром и после замены винта вновь летал на ней.
Мы постарались использовать первый боевой опыт для воспитания у наших авиаторов мужества, чувства личной ответственности за выполнение воинского долга. Надо отдать должное политработникам, партийному и комсомольскому активу 6-го истребительного авиационного корпуса и 1-го корпуса ПВО — они использовали разнообразные формы работы, чтобы рассказать всем воинам об итогах первого воздушного боя.
Но этот бой заставил нас сделать и некоторые другие выводы. В первых же атаках на истребителе отказало бортовое оружие. Что это — недосмотр оружейников или недостатки в конструкции вооружения? Как показала проверка, и то и другое. Нам еще много предстояло работать, чтобы научить младших авиаспециалистов правильно эксплуатировать новые типы самолетов, и в частности пушечное вооружение, являвшееся тогда новинкой. Да и конструкторам, производственникам пришлось немало потрудиться над доводкой боевой техники. Все недостатки были устранены в новых модификациях самолета Як, которые появились в последующие годы.
Вспоминается и другая схватка наших летчиков с воздушным противником. 6 июля стало известно, что в направлении одного из объектов идет группа вражеских бомбардировщиков в сопровождении истребителей.
[37]
Это выглядело уже как разведка боем. На перехват немецких самолетов поднялось звено, возглавляемое старшим лейтенантом В. А. Шишовым из 178-го истребительного авиационного полка. Неприятельских бомбардировщиков было восемь, но Шишов смело повел своих ведомых в атаку. Ему сразу же удалось сбить один из самолетов противника. Строй бомбардировщиков рассыпался. Они стали беспорядочно сбрасывать бомбы и стремительно уходить на запад. Но в это время наших летчиков атаковали фашистские истребители. И снова Шишов бесстрашно ринулся на врага. Ему удалось поджечь один из «мессершмиттов», однако он был ранен в руку. Ведомые прикрыли командира и дали ему возможность выйти из боя. Управляя самолетом одной рукой, старший лейтенант успешно посадил его на свой аэродром. Большое мужество и высокое воинское мастерство Владимир Александрович Шишов показал и в других боях при обороне столицы. В 1942 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Это высокое звание заслужили и два других участника первых воздушных боев под Москвой — лейтенант Владимир Григорьевич Каменщиков и младший лейтенант Степан Григорьевич Ридный.
В. Г. Каменщиков
Лейтенант Каменщиков пришел к нам, уже обладая некоторым боевым опытом. Война застала его на аэродроме близ Белостока. 22 июня он принял первый бой, в котором открыл счет сбитым вражеским самолетам. В наш 126-й истребительный авиационный полк Владимир Каменщиков прибыл, имея на боевом счету четыре уничтоженные неприятельские машины.
Так же стойко и умело он дрался с гитлеровцами в небе Москвы (7 июля сбил «Мессершмитт-109», 10 июля — «Юнкерс-88»), а позже — в небе Сталинграда, куда был послан 126-й истребительный авиационный полк, возглавлявшийся опытным летчиком, участником воздушных боев в Испании и Монгольской Народной Республике майором В. М. Найденко.
В. М. Найденко
Младший лейтенант Ридный открыл свой боевой счет 10 июля, сбив Ю-88. 11 июля он уничтожил в воздушном бою Хе-111, а 12 июля в паре с младшим лейтенантом Иваном Левшой сбил еще два «юнкерса». Позже Ридный тоже сражался под Сталинградом.
С. Г. Ридный
[38]
Именно из таких летчиков, как В. Г. Каменщиков и С. Г. Ридный, вырастали подлинные советские асы — летчики-истребители, достигшие наивысшего боевого мастерства.
Успешная борьба с вражескими разведчиками не давала возможности командованию 2-го воздушного флота противника детальнее узнать характер построения противовоздушной обороны Москвы. Уничтожая воздушных разведчиков малыми силами, и в основном на дальних подступах к городу, вне зоны действия зенитной артиллерии, мы не позволяли неприятелю вскрыть наши боевые порядки.
Для дезориентации врага по указанию Ставки были закамуфлированы наиболее выделяющиеся здания, замаскирована излучина Москвы-реки около Кремля, созданы многочисленные ложные объекты.
Москвичи-старожилы, безусловно, помнят, как преобразились здания Совета Народных Комиссаров СССР, гостиницы «Москва», библиотеки имени В. И. Ленина, Центрального театра Красной Армии и многие другие.
Московские партийные и советские организации, которым было поручено проведение всех работ по маскировке и созданию ложных объектов, в короткий срок сумели сделать очень многое.
Вся ответственность за эту трудоемкую и очень нужную работу легла на Михаила Алексеевича Яснова, являвшегося в то время заместителем председателя Исполкома Моссовета. Надо было обладать поистине неисчерпаемой инициативой и энергией, чтобы в трудные дни войны выполнить все, что предложили специалисты. Помогали ему начальник одного из отделов Наркомата внутренних дел подполковник Д. Ф. Федоров, главный архитектор Москвы Д. Н. Чечулин, военный инженер Колосницин, который погиб во время командировки в Сталинград.
Особенно большую роль сыграли ложные объекты. В различных районах под Москвой и на ее окраинах строители возвели макеты, с воздуха воспринимавшиеся как подлинные промышленные предприятия, аэродромы и другие объекты. Приведу несколько цифр, характеризующих эффективность ложных сооружений.
Немецкая авиация неоднократно подвергала ожесточенной бомбардировке «элеватор», построенный в районе
[39]
поселка Плетениха. На этот «важный объект», видимо отмеченный на оперативных картах командования люфтваффе, было сброшено 943 фугасные и зажигательные бомбы. Массированным атакам подверглась и «нефтебаза», выросшая в пригороде Москвы, около Томилино. На нее немецкие летчики израсходовали 402 фугасные и зажигательные бомбы.
Понятно, что «объекты» эти сильно пострадали. Но М. А. Яснов и его помощники не жалели теса, фанеры и красок для восстановления «предприятий», а плотники и декораторы приложили немало усилий, чтобы выполнить эти работы как можно быстрее и лучше.
В один из ясных солнечных дней я решил проверить, насколько правдоподобно выглядят ложные объекты с воздуха. Такое же пожелание высказал и В. П. Пронин. На двух самолетах По-2 мы облетели районы ложных объектов и убедились: они не без основания привлекают пристальное внимание противника.
Как-то на допросе один пленный немецкий летчик сообщил нам, какие комбинации ракет и световых сигналов они получают от своих лазутчиков в нашем тылу, чтобы ночью безошибочно атаковать нужные цели. И тогда в районах ложных объектов стали давать условные сигналы. Вражеские летчики очень старательно следовали этим «подсказкам» и обрушивали свой бомбовый груз на пустыри.
Излюбленным тактическим приемом немецкой бомбардировочной авиации при ночных налетах было сбрасывание фугасных бомб на очаги пожаров. Самолеты первых эшелонов использовали главным образом зажигательные бомбы, вызывая ими пожары. На них, как на своеобразные маяки, шли другие бомбардировщики. Мы учитывали это. В болотистых и пустынных местах специальные команды заготавливали штабеля дров и хвороста, а когда начинался воздушный налет на город, зажигали их. Гигантские костры, как правило, привлекали внимание фашистских летчиков, и они сбрасывали на них десятки бомб, предназначенных для столицы.
Всего на ложные объекты и искусственные очаги пожаров гитлеровцы обрушили 697 фугасных, 2521 зажигательную и 156 осветительных бомб. В этих районах наши истребители и зенитчики сбили несколько самолетов противника.
[40]
Эксплуатацией ложных объектов занимался в ту пору подполковник Д. Ф. Федоров, человек весьма энергичный и знающий (долгое время он возглавлял одно из строительных управлений Москвы). Нужно сказать, что обслуживание их во время налетов было делом опасным. Но люди работали самоотверженно. Большую роль здесь играл личный пример Д. Ф. Федорова.
Подполковнику Федорову приходилось руководить и восстановительными командами МПВО, лично рекогносцировать здания города, подвергшиеся бомбардировке. Нужно сказать, что для этой цели в Москве и области было создано большое число формирований.
Местная противовоздушная оборона представляла большую силу. В ее состав в общей сложности входило 8 полков, 25 отдельных батальонов и до 5 тыс. групп самозащиты. Организованные на предприятиях и при домоуправлениях, они выполняли ответственную и нелегкую работу: гасили вражеские зажигалки, предотвращая пожары.
Начальником местной противовоздушной обороны по положению являлся председатель Исполкома Моссовета B. П. Пронин. Практическое же руководство ею осуществлял комбриг (затем генерал-майор) С. А. Фролов, а начальником штаба там бессменно был полковник C. З. Лапиров.
* * *
Подходил к концу первый месяц войны. С горьким чувством знакомились мы со сводками Советского информбюро. Противник оккупировал значительную часть Прибалтики, Белоруссии, Украины. Линия фронта на западе уже проходила у Ельни и Ярцево, на северо-западе — около Великих Лук. Угроза нависала над Ленинградом.
В руках противника оказались крупнейшие аэродромы на территории Белоруссии, откуда он мог организовывать на Москву налеты бомбардировочной авиации в сопровождении истребителей. Было ясно, что гитлеровцы не преминут воспользоваться этими благоприятными условиями, чтобы попытаться нанести по столице бомбовые удары, нарушить ее нормальную жизнь и тем самым дезорганизовать управление страной.
В предвидении налетов мы добивались, чтобы вся
[41]
система противовоздушной обороны Москвы находилась в постоянной готовности к бою, продолжали настойчиво совершенствовать управление войсками, учить людей.
21 июля меня предупредили: «Сегодня начальник Генерального штаба проведет с руководством 1-го корпуса ПВО и 6-го истребительного авиационного корпуса игру на картах. Вам и авиаторам нужно подготовить оперативные группы». Я попытался выяснить подробности, но мне ответили: «Все узнаете на месте».
Часов в пять вечера нас пригласили в особнячок, находившийся во дворе, рядом со зданием штаба корпуса, и проводили в кабинет Верховного Главнокомандующего. Входили мы туда довольно робко. Личность И. В. Сталина в то время была окружена ореолом исключительности и, я бы сказал, некоторой таинственности. Каждое его слово воспринималось как непререкаемая истина.
До этого мне доводилось видеть И. В. Сталина только в президиуме, когда приходилось участвовать в заседаниях сессии Верховного Совета РСФСР, а близко — всего однажды, во время работы XVIII съезда партии, делегатом которого мне посчастливилось быть. Теперь же предстояло не только видеть его, но и держать перед ним экзамен.
И вот мы в просторном кабинете, посредине которого стоит длинный стол. Вдоль одной из стен сидят члены Государственного Комитета Обороны. В углу слева заняли места М. С. Громадин и А. В. Герасимов.
Нам предложили развернуть карты и подготовиться к работе. Когда полковник Н. Ф. Курьянов, начальник оперативного отдела штаба корпуса, разложил свое громоздкое хозяйство на столе, оказалось, что для карт авиаторов места не осталось. И. Д. Климову и его помощникам пришлось расстилать их на полу.
Наконец все было готово.
— Покажите нам, как вы будете отражать массированный дневной налет авиации противника на Москву, — обратился к нам Сталин. А потом кивнул в сторону Громадина: — Можно начинать.
Игра длилась часа полтора. По данным, заранее подготовленным штабом Московской зоны ПВО (их считы-
[42]
вал генерал Герасимов), ваши операторы наносили на карты обстановку, а я и генерал Климов оценивали ее, принимали необходимые, по нашему мнению, решения и отдавали условно обозначенным войскам соответствующие распоряжения.
Нужно сказать, что авторы разработки создали достаточно сложную обстановку. Согласно их данным, воздушный противник пытался прорваться к Москве тремя большими группами, эшелонированными по высоте и времени. Мне с Климовым пришлось здорово потрудиться, организуя отражение настойчивых атак врага. В пылу работы я незаметно для себя обрел уверенность и перестал волноваться. Видимо, тут мне помог опыт, полученный на фронтах гражданской войны, привычка в любых условиях не терять самообладания.
Пока мы «воевали», И. В. Сталин медленно прохаживался по комнате, наблюдая за тем, как складывается обстановка на наших картах. Когда программа игры была исчерпана, Верховный Главнокомандующий ограничился лишь несколькими замечаниями. Коротко подвел итоги начальник Генерального штаба Г. К. Жуков. Из его слов было ясно, что в основном мы со своей задачей справились.
Затем нам разрешили свернуть карты, и И. В. Сталин сказал:
— Завтра вы нам покажете отражение ночного налета.
Однако второй игре на картах не суждено было состояться ни на следующий день, ни позже. Всего через несколько часов нам пришлось отражать налет на столицу не условного, а вполне реального противника.
Тот факт, что Государственный Комитет Обороны нашел возможность заняться проверкой готовности противовоздушной обороны Москвы, весьма характерен. Руководители партии и правительства придавали огромное значение защите столицы. По всей вероятности, они располагали данными о готовящихся массированных налетах авиации противника на Москву и решили лично убедиться, как готова столица к отражению этих ударов.
Возвратившись к себе на командный пункт, я снова и снова восстанавливал в памяти детали только что проведенной игры. Наверняка не все мы делали правильно. Были, видимо, и недостаточно обоснованные выводы, и не лучшие тактические решения, и просто ошибки. «Ну
[43]
что ж, — успокаивал я себя, — давно ли ты познакомился с новыми для тебя родами войск? Всего два месяца прошло, как принял командование корпусом. К тому же, самое главное — не ошибаться в бою, когда от твоих решений будет зависеть жизнь десятков тысяч людей».
После пережитого волнения я чувствовал себя таким уставшим, будто целый день таскал тяжелые мешки. Познакомившись с обстановкой и отдав необходимые распоряжения, решил подняться к себе и немного отдохнуть. Моя квартира в то время находилась здесь же, в здании штаба корпуса.
Дверь открыла Полина Захаровна — неизменный спутник моей жизни еще с далеких дней гражданской войны. Она без слов поняла мое душевное состояние и, верная своей привычке не докучать расспросами, захлопотала у стола. Но отдыхать долго не пришлось. Зазвонил телефон.
— Товарищ генерал, идут... — послышался в трубке взволнованный голос полковника Н. Ф. Курьянова.
— Кто идет? Говорите толком, — переспросил я, но тут же все понял: налет вражеской авиации.
— В границах нашей зоны появились неприятельские самолеты, — торопливо докладывал начальник оперативного отдела.
— Тщательно наносите обстановку, сейчас буду на КП.
Лифт быстро опустил меня в подземный коридор. И вот уже просторная комната оперативной группы. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — противник держит курс на Москву. Первые донесения постов ВНОС уже давали представление о высоте, направлении полета и количестве самолетов врага.
— Частям корпуса положение номер один! — распорядился я. Было 22 часа 5 минут 21 июля 1941 года.
По многочисленным линиям связи, по радио к артиллеристам, пулеметчикам, прожектористам, аэростатчикам, вносовцам, на аэродромы истребительной авиации полетела команда: «Привести в полную боевую готовность технику, нести около нее дежурство, усилить наблюдение за воздухом». Повсюду на позициях по этой команде началась работа, зарокотали двигатели машин. В считанные минуты вся система противовоздушной обороны столицы была изготовлена к бою.
[44]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.