Глава седьмая. Приказ — оставить Севастополь

Глава седьмая. Приказ — оставить Севастополь

В мае 1942 года произошли коренные изменения на Крымском фронте. Все началось с того, что враг, перейдя 8 мая в наступление, 18-го ворвался в Керчь, а на следующий день полностью овладел и Керченским полуостровом. Севастопольцы, вновь оставшиеся в одиночестве в Крыму, с тревогой следили за развитием событий.

Воздушные разведчики стали регулярно привозить данные о движении крупных сил вражеских войск и боевой техники с Керченского полуострова в направлениях на Симферополь и Севастополь. Над оборонявшимся Севастопольским гарнизоном нависала смертельная опасность.

На фронте, протяженность которого, по данным штаба Приморской армии, составляла всего 36 километров, пока царило то самое затишье, которое предвещает в скором времени бурю. С 20 мая противник стал наращивать здесь силу ударов авиации и артиллерии по нашим аэродромам, командным пунктам, порту и городу Севастополь. Ослабляя и изматывая противовоздушную оборону, враг всеми силами пытался нарушить управление войсками, помешать проведению оборонных работ и подорвать моральную стойкость героического гарнизона.

Он активизировал действия своих блокирующих сил с моря, а со 2 июня усилил удары с воздуха и артиллерией по нашим войскам на фронте.

На аэродромах Крыма продолжала расти численность авиации врага. 25 мая насчитывалось 77 бомбардировщиков и 29 истребителей, 1 июня соответственно 143 и 25, а 11 июня уже 253 и 69[26]. Кроме того, на севастопольском направлении действовал 8-й воздушный корпус, насчитывающий 700 — 750 самолетов. Эта армада базировалась на аэродромах Таврии, а командовал ею немецкий ас, любимец Гитлера генерал фон Рихтгофен.

В целом же к началу июня 1942 года соотношение сил авиации сторон, действующих в Крыму, составляло 5,2: 1, непосредственно перед третьим наступлением немецко-фашистских войск 9:1, а в дни решающего сражения за Севастополь, когда наши потери в самолетах стали значительными, оно возросло до 12:1 в пользу противника[27].

В условиях возрастающей активности авиации противника увеличивалось и напряжение истребительной авиации оборонительного района. Все ощутимее становились наши потери, а пополнение поступало лишь периодически, причем одновременно не более эскадрильи.

28 мая меня вызвал командир авиагруппы полковник Г. Г. Дзюба и поставил задачу: в ночь на 29-е вылететь на гидросамолете в Геленджик и на следующий день привести из Анапы на Херсонес 247-й истребительный авиаполк из состава 5-й воздушной армии.

Можно представить нашу радость: получаем целый полк, да еще и на современных истребителях! Ведь это же сила! А в полку-то, как потом выяснилось, насчитывалось всего десять Як-1, причем ни один летчик никогда не летал над морем и не участвовал в боях над ним.

Пусть не покажется странным, но первое обстоятельство — отсутствие опыта полетов над морем — было особенно серьезным. Дело в том, что для уверенных действий вдали от берегов на «сухопутном» самолете пилотам необходимо преодолеть довольно прочный психологический барьер. Ведь их долго учили тому, что при отказе техники или повреждении самолета в бою можно подобрать с воздуха подходящую площадку и посадить машину, если и не на колеса, то на фюзеляж. В конце концов можно спасти жизнь, выбросившись на парашюте.

А если под крылом бескрайняя водная гладь или, еще хуже, холодное бушующее море? Много ли шансов выжить, даже не будучи раненным, умея плавать? К этому можно добавить естественный страх человека перед одиночеством и бездонной глубиной под ногами… Словом, когда я объявил в полку маршрут перелета, некоторые пилоты заметно «скисли». Вот тут-то и выручил командир, слово и пример которого имеют в авиации особое значение.

Командир полка майор Я. Н. Кутихин подбодрил подчиненных, сказав, что полеты над морем доверяют только мужественным и надежным пилотам и таким доверием нужно гордиться.

— Я сам поведу вас вслед за лидерами, — заявил он, как бы ставя точку в разговоре. И возникшее было у летчиков напряжение словно растаяло. Забегая вперед, хотелось бы добавить, что командир полка был неразлучен со своими летчиками почти до самого конца обороны Севастополя и очень многое сделал для того, чтобы его подчиненные быстро вошли в боевой строй. Воевали они хорошо…

Перед вылетом из Анапы я информировал летчиков о том, что без драки с «мессерами» перед посадкой на Херсонесе вряд ли удастся обойтись. Вылетающие вместе с нами для пополнения, а в данном случае и в качестве лидеров, бомбардировщики Пе-2, ДБ-3ф и два СБ должны быть надежно прикрыты от возможных атак истребителей противника.

Утром 30 мая мы взлетели и легли на маршрут. Довольно скоро понесли потери, правда, пока небоевые — три «яка» из-за каких-то неисправностей вернулись в Анапу. Перелет же остальных самолетов прошел благополучно, и все они приземлились на Херсонесе.

Несколькими днями позже сюда прилетела эскадрилья из десяти Як-1, возглавляе. мая моим однофамильцем и однокашником по Ейскому училищу капитаном В. И. Денисовым. Виталий Иванович — опытный летчик, храбро воевал под Перекопом в составе 62-го авиаполка. Под стать ему был и комиссар эскадрильи старший политрук Виктор Андреевич Купцов — тоже умелый воздушный боец, прошедший школу войны в Китае и награжденный орденом Красного Знамени.

Прибытие в Севастополь за короткое время 27 истребителей новейших типов хотя и не решало всех проблем, но для малочисленной авиации 3-й отдельной авиагруппы значило многое. Осложнялось дело тем, что большинство летного состава эскадрильи Денисова, как и 247-го полка Кутихина, были необстреляны, а в силу сложившейся обстановки их пришлось сразу вводить в бой.

Чтобы ускорить процесс боевого становления этих авиаторов, я, получив разрешение командира авиагруппы, тут же включился в боевые действия в составе эскадрильи 247-го полка. А для достижения лучшего взаимопонимания, постоянного контакта с ними переселился в их землянку.

Летал теперь на боевые задания на «яке», который опять, как некогда любимый И-шестнадцатый, покраской отличался от остальных. Но на этот раз именно он был единственным не камуфлированным, а светло-зеленым. Это, как и все нестандартное, привлекло внимание. Мою машину легко различали в воздухе и тут же комментировали:

— Вон летит наш инспектор.

— Спасайся, кто может, — добавляли иногда в шутку, конечно, ибо никогда никаких разносов я не устраивал и при всей требовательности к соблюдению подчиненными законов и правил справедливость, объективность и сдержанность ставил превыше всего.

— Вашу салатную машину знают даже немецкие летчики и, похоже, побаиваются, — сказал мне как-то один из летчиков.

Побаивались не побаивались, не знаю. А вот что на ней меня ни разу не сбили, так это факт. Как и то, что отправили мы с ней на тот свет «юнкерса» и двух «мессеров»…

Однажды полковник Г. Г. Дзюба заметил мне:

— Как инспектор техники пилотирования, вы, конечно, должны летать в бой, но обязанности-то ваши гораздо шире. Чаще надо бывать в частях и изучать каждого летчика: как летает, бомбит, стреляет, ведет воздушный бой. О выявленных недостатках и путях их устранения информировать командиров эскадрилий и полков, а если дело серьезное, то докладывать и мне.

— Товарищ полковник, у нас ведь ни двухштурвалки нет, чтобы проверять технику пилотирования, ни тренировочный воздушный бой провести нельзя, когда кругом «мессера». На них и приходится тренироваться, — возразил я командиру авиагруппы.

— Освоение пилотами взлета и посадки можно проверять и без двухместного самолета, путем наблюдения с земли, — настаивал полковник. — Что касается остальных элементов техники пилотирования, то и в этом деле нужны наблюдательность, постоянный контроль. Важно вовремя выявить недостатки и сразу же отстранять слабаков от полетов. Летчиков-то у нас комплект, а вот каждая небоевая потеря самолета настоящая беда. В общем, почаще летайте ведущим, приглядывайтесь, анализируйте, как тот или иной ведомый умеет прикрывать в ходе атаки, как сам находит цель и ее атакует. Для проверки эффективности атак штурмовиков и бомбардировщиков подключайтесь в группы прикрытия.

В заключение Георгий Георгиевич подсказал, что надо бывать и у зенитчиков в целях отработки вопросов взаимодействия, а также в авиабазах и в авиаремонтных мастерских. Вот так в одночасье расширился и без того немалый круг моих инспекторских обязанностей.

После состоявшегося разговора я стал чаще бывать на всех трех «континентальных» аэродромах, как мы в шутку называли аэродромы и посадочные площадки, расположенные на Крымском полуострове, заглядывал и к лодочникам в Северную бухту. Но там общаться с летчиками было посложнее, ибо в отличие от нас летали они только ночью, днем же отдыхали. Проверял работу ночников с аэродрома Юхарина Балка. Добрался и до плавучей зенитной батареи "Не тронь меня" в Казачьей бухте. Да и летать на боевые задания стал то с одной эскадрильей, то с другой. Обо всем, что могло заинтересовать командира 3-й особой авиагруппы полковника Дзюбу, немедленно докладывал ему.

Признаться, «мотка» по аэродромам и другим объектам, встречи и знакомства накоротке с командирами и летчиками, когда в спешке ничего толком и не поймешь, и сам ничему не научишь (а вот оставить о себе память как о верхогляде вполне реально), — все это было не по душе. Скажу больше: на земле чувствовал себя неуютно — ведь вокруг свист бомб и снарядов, визг осколков, огонь и дым, стоны раненых. То ли дело в воздухе, где сам себе хозяин в бою, только смело и грамотно атакуй да смотри в оба, чтобы «худой» не зашел незамеченным в хвост твоему самолету.

Сейчас нередко я выезжал на точки вместе с военкомом авиагруппы полковым комиссаром Б. Е. Михайловым. И, быть может, впервые понял, кто же он такой, настоящий комиссар. Борис Евгеньевич обладал исключительными волевыми качествами и смелостью. Обаятельностью, активной партийной позицией, ярким, убедительным словом там, где непосредственно готовились к боевым вылетам, ремонтировали самолеты, оборудовали аэродром, обедали, отдыхали, искали ответы на трудные вопросы, комиссар очень быстро и накрепко завоевал всеобщее уважение. А уж у лодочников, где он служил раньше военкомом 2-й морской авиабригады, летал на «эмбээрах», его авторитет был поистине непререкаемым.

В одну из июньских ночей под грохот рвавшихся кругом снарядов мы с Михайловым добрались до пристани Третьего Интернационала, чтобы переплыть катером на другую сторону Севастопольской бухты.

Маневрируя между всплесками от разрывов снарядов и мин, катер быстро пересек бухту и, по указанию Михайлова, причалил не за изгибом берега, где менее опасно, а у капонира, вблизи пункта руководителя полетов. Нас встретил Герой Советского Союза Василий Иванович Раков. На его голове белела марлевая повязка, а забинтованную правую руку он держал в согнутом положении. Ему бы прямая дорога в лазарет, но ведь и командир 116-го полка летал всю ночь, поэтому заместитель командира авиагруппы оставался на посту, даже получив час назад ранения от осколков бомбы. А ведь недалеко от Ракова в это время взрывом бомбы убило инженера полка И. Д. Кравцова, двоих матросов и еще четверых тяжело ранило.

Вот вспыхнул на какие-то секунды прожектор, и тут же приводнился самолет, который был уже на выравнивании. Короткая подсветка почти в момент касания самолетом воды не давала противнику возможности прицелиться, точно послать снаряды — линия-то фронта всего в шести — восьми километрах от Северной бухты.

Убедились мы и в том, насколько измотались аэродромная команда и технический состав. Ведь для подготовки самолета к повторному вылету надо прежде всего поставить его на тележку и затащить в капонир, а потом вновь спустить на воду, освободить от тележки и отбуксировать катером на старт. И все это под артиллерийским обстрелом.

Нам рассказали, что в полку нет ни одного самолета или катера без осколочных пробоин. Поражало их, как, впрочем, и людей, даже щебнем, разлетавшимся в стороны при взрывах среди камней, бомб, снарядов и мин. Заделывание же пробоин требовало постоянного напряженного труда технического состава полка и авиамастерских.

Боевую деятельность лодочников обеспечивали и неизвестные «сухопутным» летчикам специалисты — водители катеров-буксиров. Во время бомбардировок и артобстрелов они вели себя исключительно мужественно, без суеты выполняли свои обязанности — ведь для них на чистой воде укрытий не было. Словом, все звенья 12-й авиабазы, которую возглавлял интендант 3 ранга В. П. Пустыльник, заменивший раненного и отправленного на Кавказ майора С. И. Литвиненко, работали напряженно и четко несмотря ни на что.

Очередная серия разрывов легла невдалеке от нас. Упали два матроса, бежавшие из укрытия для приема прибуксированного самолета. Один убит, другой ранен. А на смену им побежали двое других…

Давно обжитый аэродром Куликово Поле был изрыт воронками от бомб и артснарядов. Казалось, нет никакой возможности для какой-либо деятельности здесь людей. А на самом деле тут кипела боевая работа. Позже писатель Александр Ивич, посетивший аэродром в конце мая, напишет: "Снаряды по аэродрому фашисты кладут сериями — несколько штук один за другим, потом интервал. Сидя в кабине, запустив моторы, летчики ждут конца серии, выбирая направление рулежки — такое, чтобы не свалиться в воронку. С каждым днем, сколько ни разравнивали аэродром, все труднее находить прямую дорожку, годную для взлета".

Как бы в унисон наблюдению писателя, командир 2-й эскадрильи капитан Николай Алексеевич Спиров рассказывал мне:

— Как и на Херсонесе, мы уже не стали выруливать для взлета на старт взлетаем прямо от капониров. Сложнее, конечно, садиться, без ровной и достаточно длинной полосы не обойтись. И ее каждый раз приходится выбирать. В случае когда такой полосы не оказывается, мы, пока не засыпят воронки, сажаем самолеты, вернувшиеся с боевого задания, на аэродромы Херсонес или Юхарина Балка.

Труженики 20-й авиабазы, которую возглавлял интендант 1 ранга И. Н. Губкин, выполняли исключительно большую работу. База обслуживала все три сухопутных аэродрома, и каждый из них находился почти в одинаковом положении. Кроме всех видов довольствия требовалось своевременно засыпать и заравнивать множество воронок. Особую трудность представляла засыпка больших воронок, образовавшихся после разрывов бомб крупного калибра. Для этого требовалось много грунта, который приходилось иногда завозить издалека. Губкин и его комиссар старший политрук И. Т. Лукьянов постоянно находились на аэродромах. По их инициативе там трудились специально созданные аварийно-восстановительные команды, снабженные кое-какой, невесть где добытой, немудреной техникой.

Вспоминается подвиг командира тракторного отделения младшего сержанта Василия Падалкина, трудившегося в составе аварийно-восстановительной команды на аэродроме Херсонес. На наших глазах, закончив выравнивание взлетно-посадочной полосы, он отогнал свой трактор с катком на границу аэродрома. Вдруг послышался свист бомб, сброшенных с Ю-88. Одна разорвалась рядом с трактором. Показалось, что младший сержант погиб. Но только ушли «юнкерсы» и осела пыль, он вылез из катка, превращенного в надежное укрытие от осколков. А вот трактор пострадал, и очень не вовремя — вот-вот должны были вернуться самолеты с задания. Зная об этом, сержант добежал до другого трактора с катком, запустил его и к возвращению летчиков успел привести поле в порядок. За это Василий Кириллович Падалкин был награжден орденом Красной Звезды. О его подвиге 30 мая сообщила флотская газета "Красный черноморец".

В середине июня Падалкин заделывал воронки невдалеке от стоянки самолетов, и мне удалось осмотреть его «агрегат», как оказалось, уже модернизированный. Произошло это после очередной вражеской бомбежки, во время которой младший сержант и не подумал спуститься в отрытую рядом щель.

Когда прозвучал сигнал «Отбой», мы с инженером В. И. Груздевым подошли к машине младшего сержанта. Стряхнув пыль с гимнастерки, на которой уже был прикреплен только что полученный орден, Падалкин познакомил нас со своей чудо-техникой. Мы увидели, что вокруг сиденья тракториста закреплены где проволокой, а где и сваркой списанные самолетные бронеспинки, а две бронеспинки закрывали с боков мотор. Вот на таком броненосце и работал на аэродроме один из целой плеяды умельцев, имевшихся тогда в каждой части…

В Казачью бухту я прибыл для того, чтобы решить с командиром плавучей батареи № 3, расположенной всего в пятистах метрах от стоянки самолетов, некоторые вопросы взаимодействия. Плавучая батарея — недостроенный корабль, на стальной палубе которого были установлены четыре 76,2-миллиметровых, три 37-миллиметровых орудия и крупнокалиберные пулеметы.

Встретил меня молодой и статный капитан-лейтенант Сергей Мошенский. Я. представился и сообщил о цели прибытия. Прежде всего задал вопрос, который долго меня интересовал:

— Скажите, товарищ капитан-лейтенант, почему батарею называют "Не тронь меня"?

Конечно, я не первый интересовался происхождением этого названия. Поэтому мой собеседник ответил не задумываясь:

— Здесь своего рода сплав из морской романтики и реальных событий сегодняшнего дня. Дело в том, что в старом российском флоте такое наименование носил один из кораблей, не раз отличавшийся в морских баталиях. Наша батарея тоже оказалась для врага крепким орешком. Еще в то время, когда ее поставили на "мертвых якорях" неподалеку от входа в Северную бухту для прикрытия от нападения с воздуха Севастополя и наших кораблей в этой зоне, мы сбили не один десяток самолетов противника. Естественно, что враг неоднократно пытался уничтожить батарею, но при каждом воздушном полете на нее получал жестокий отпор. Вот и возродилось в наше время романтичное наименование "Не тронь меня". Теперь мы здесь, — продолжал Мошенский, — прочно сидим на мели. А работы стало значительно больше. Хорошо, правда, что людей чаще видам, жить веселее. Не подводили бы нас только с боеприпасами.

Скромное величие боевого экипажа батареи, как мне показалось, заключалось прежде всего в спокойствии людей. Никакой суеты, каждый занят определенным делом и в считанные секунды готов занять свое место в боевом расчете.

Конечно, им жить и воевать было нелегко — ведь укрыться-то негде, а цель для атаки с воздуха значительная по размерам, и к тому же неподвижная. Поразить ее с воздуха особого труда не представляло, если бы она не стреляла, и причем очень здорово. Мы не раз видели, находясь рядом, как зенитчики сбивали вражеские самолеты при их налетах на аэродром Херсонес и на 35-ю дальнобойную батарею.

По моей просьбе капитан-лейтенант Мошенский собрал командиров орудий и пулеметных установок. Я коротко объяснил значение их помощи летчикам при ведении воздушных боев над Херсонесом и особенно при взлетах наших самолетов и их заходах на посадку,

Рассказал, на каких удалениях от наших самолетов следует вести огонь по пристроившемуся в хвост истребителю противника, предупредил, что надо быть очень внимательными, когда наши самолеты выруливают на взлет и взлетают, ведь «мессеры» всегда шныряют на стороне солнца и стараются нанести по нашим самолетам внезапный короткий удар.

— Ну и, само собой разумеется, требуется отсекать огнем преследующих истребителей при возвращении наших самолетов с задания, — напомнил я.

В заключение убедился, что батарейцы знают сигналы взаимного опознавания, особенно в темное время суток, и понимают значение эволюции наших самолетов. Сергея Мошенского я пригласил посетить Херсонес и встретиться с летчиками.

Не менее напряженную борьбу с авиацией противника вели зенитчики, прикрывавшие Севастополь и войска на фронте. Да и не только с авиацией: в решающие дни июня 1942 года они будут вести огонь по танкам, а иногда и по наседавшей вражеской пехоте.

Не погрешу против истины, если скажу, что между летчиками и зенитчиками в Крыму установилась близость, измеряемая не только числом километров, отделяющих взлетные полосы от огневых позиций, но и душевная, связанная с единством целей, решаемых только разным оружием. Мы всегда аплодировали зенитчикам, когда они сбивали на наших глазах вражеский самолет, и они благодарили нас за надежное прикрытие от воздушных налетов. Сколько же «их» и «нас» обязаны этому содружеству жизнью!

Обладая подавляющим превосходством в воздухе, враг отказался от сопровождения своих бомбардировщиков истребителями. Теперь пары и четверки Ме-109 непрерывно барражировали над всем нашим оборонительным районом. Причем, как только обнаруживался взлет наших самолетов, наряд истребителей врага немедленно возрастал. Одновременно усиливался и обстрел аэродромов артиллерией.

В этих условиях даже взлет и посадка крайне усложнялись, требовали от летчиков высокого мастерства и железной выдержки. Тем не менее наши истребители, которых явно не хватало, летали ежедневно, вместе с зенитчиками сбивали по 15 — 18 самолетов врага. Активно действовали, подчас (в отличие от врага уже вынужденно) без сопровождения истребителей, штурмовики и бомбардировщики. Так что каждый боевой вылет, каждый час, проведенный в воздухе, нередко граничил с подвигом. Ну а как оценить иначе, если начинать воздушный бой нередко приходилось сразу после взлета, а закончив его после израсходования боеприпасов или горючего, тут же выпускать шасси и сажать машину.

Без боя не садились и самолеты, прилетавшие с Кавказа. Так, 3 июня девять ЛаГГ-3 и два Як-1 9-го авиаполка перед посадкой на Херсонесе на последних литрах бензина приняли бой с «мессершмиттами». И обе стороны потеряли по три истребителя. Смело могу заверить, что, будь у наших самолетов полные бензобаки, не думали бы наши летчики о том, что в любую секунду может «обрезать» мотор, превратив боевой самолет в мишень, результат боя был бы совсем иным.

В конце дня 7 июня командующий ВВС флота генерал-майор авиации В. В. Ермаченков и командир 3-й особой авиагруппы полковник Г. Г. Дзюба собрали во "Дворце культуры" на совещание командиров авиаполков и эскадрилий.

— Сегодня с рассветом после двухчасовой артиллерийской подготовки противник перешел в наступление на Севастополь, — начал свое нерадостное сообщение генерал Ермаченков. — На главном направлении — железнодорожная станция Мекензиевы Горы, Бельбек — он ввел в сражение четыре дивизии и 100 танков, а на вспомогательном — вдоль Ялтинского шоссе — две дивизии. Идут тяжелые бои. Ценой огромных потерь врагу удалось вклиниться на главном направлении удара в оборону наших войск на один-два километра.

Ермаченков сказал, что вражеская авиация в основном действует на фронте. Над нашими войсками отмечено уже около тысячи самолето-пролетов и, по предварительным данным, на них сброшено около четырех тысяч бомб. Штурмовики 18-го авиаполка действовали по артиллерийским позициям врага активно. Особенно отметил генерал удар по артиллерийским батареям немцев в районе Бельбекской долины восьмерки «ильюшиных», возглавляемой старшим лейтенантом М. Е. Ефимовым.

Командующий продолжал:

— Учитывая, что у нас всего 98 самолетов, следует пересмотреть тактику их использования. Многоразовые действия малыми группами сейчас не эффективны. Будем наносить по вражеским войскам и технике два-три удара в день, но максимально возможным составом. Такие удары штурмовиков и бомбардировщиков легче обеспечить и истребительным прикрытием.

Прикрытие ударных групп, как он потом разъяснил, лучше осуществлять двумя группами истребителей. Первая, включающая около трети общего числа истребителей, должна осуществлять непосредственное прикрытие, а остальные две трети — представлять собою основные силы для борьбы с истребителями противника.

Командующий дал строгое указание об активизации ночных действий по объектам на фронте лодочных самолетов 116-го авиаполка. Основная задача изматывать врага, не давая ему покоя и в часы отдыха.

— Борьбу с вражескими бомбардировщиками, — сказал в заключение генерал Ермаченков, — будем вести также, в пределах возможного, крупными группами истребителей, эшелонируя их по высотам. Но поскольку их же придется выделять на сопровождение, прикрытие различных объектов от вражеских налетов да и на что угодно в случае возникновения непредвиденных обстоятельств, то для борьбы с вражескими бомбардировщиками будем поднимать их не более одного-двух раз в сутки.

Новая тактика действий в тех условиях себя оправдывала, но воспретить налеты вражеской авиации такими силами было просто невозможно. Волна за волной по 20 — 30 вражеских самолетов шли на фронтовые объекты и на Севастополь. В отдельные дни над Севастопольским оборонительным районом отмечалось до 1500 самолето-пролетов.

Наше командование вынуждено било вновь поднимать в воздух четверки, шестерки и восьмерки истребителей. Летчики бесстрашно и привычно вступали во всегда неравный бой с противником, как правило, все же расстраивали боевые порядки бомбардировщиков и принуждали их неприцельно сбрасывать бомбы. Но героический город горел, тонул в дыму, и даже на высоте приходилось дышать гарью. Раскаленное небо… Нет, это совсем не расхожее понятие! Таким было тогда небо Севастополя. То же можно сказать и о его земле…

На мою долю выпала тогда немалая нагрузка. Выполняя различные задания полковника Г. Г. Дзюбы, ежедневно летал с аэродрома на аэродром, вникал в боевые дела каждой авиационной части, каждого подразделения. Помогал организовывать вылеты на задания и при первой возможности поднимался в воздух сам. Особенно любил летать с эскадрильей капитана М. В. Авдеева, в которой служили наиболее опытные летчики. Часто сам командир вел в бой таких прославленных асов, как его заместитель старший лейтенант Константин Алексеев, командир звена лейтенант Михаил Гриб и другие.

— Ну, как, инспектор, летим? — обычно, едва завидев меня, спрашивал Михаил Васильевич Авдеев.

— Само собой разумеется, — отвечал я обычно. Но как-то раз на такой же вопрос ответил иначе:

— Полетим, но только ведомый у меня теперь свой- майор Кутихин закрепил за мной лейтенанта Виктора Головкова.

— Поздравляю, — отозвался Авдеев. — Постоянный и надежный ведомый половина успеха в бою.

Одновременно в воздух поднялись две группы самолетов. Наша из двенадцати Як-1 имела задачей борьбу с бомбардировщиками противника над Севастополем, а другая — пять Ил-2 и шесть ЛаГГ-3 — должна была нанести удар по скоплению вражеских войск в Альминской долине.

Зайдя с моря на малой высоте, «илы» выполнили внезапную атаку и стали отходить. Группа прикрытия, возглавляемая командиром 3-й эскадрильи 9-го авиаполка капитаном Д. Е. Нихаминым, ввязалась в бой с «мессерами». Мы, находясь немного в стороне и выше, были готовы помочь, но тут обстановка усложнилась и у нас: 27 Ю-88 рвались к Главной базе, а вокруг них, словно шмели, сновали пары и четверки Ме-109. Одного «худого» сразил Авдеев, а на нашу с Головковым долю пришелся Ю-88. Характерно, что, когда был сбит вражеский истребитель, а мы атаковали бомбардировщик, остальные «мессеры» не рванулись на помощь своему оторвавшемуся от группы бомбардировщику, а крутились на стороне солнца, выжидая момента для внезапной атаки. Такая тактика действий немецких летчиков была стандартной.

Рассчитывая на помощь наших зенитчиков, Нихамин вел бой с превосходящими силами до самого Херсонеса, но немного не дотянул до аэродрома. В результате атаки четверки «худых» "лавочкин" загорелся. И Давид Ефимович на парашюте приводнился в Камышевой бухте.

"Гроза воздушных пиратов", как прозвали Нихамина за отличные действия еще под Перекопом, на этот раз сильно пострадал: лицо его и руки обгорели. Но, подлечившись, он вскоре вновь вступил в строй.

Героев воздушных боев было тогда немало. Особенно выделялись Константин Алексеев, сбивший за несколько дней 7 вражеских самолетов, Михаил Гриб и Иван Калинин, записавшие на свой счет по 4 самолета. Сопутствовал успех и летчикам 247-го авиаполка. Лейтенант В. С. Головков сбил над Севастополем свой четвертый самолет, а лейтенант П. А. Матиенко одержал победу над «мессершмиттом». Всего же за 7 и 8 июня наши летчики-истребители сбили 37 самолетов врага[28].

В те напряженные дни до нас дошел слух, что 5 июня два наших истребителя атаковали в районе Ялты торпедный катер, на котором якобы находился командующий 11-й немецкой армией. Полковник Дзюба приказал мне установить фамилии этих летчиков и выяснить, почему ему не доложили сразу же о случившемся. Побывал я на всех трех «материковых» аэродромах, разговаривал с командирами полков, эскадрилий, звеньев и с рядовыми летчиками. Но тщетно…

И только спустя 15 лет Манштейн напишет: "Вдруг вокруг нас засвистели, затрещали, защелкали пули и снаряды, на наш катер обрушились два истребителя… За несколько секунд из 16 человек, находящихся на борту, 7 было убито и ранено… Это была печальная поездка. Был убит итальянский унтер-офицер, ранено 3 матроса. Погиб также начальник Ялтинского порта, сопровождавший нас, капитан 1 ранга фон Бредов"[29].

К сожалению, и до сих пор не удалось установить имена летчиков, атаковавших тот катер. Ясно одно: это были летчики-истребители 3-й особой авиагруппы и, по всей вероятности, те из них, которые в том полете или вскоре после него погибли в воздушных боях.

С началом наступления врага активно действовали наши штурмовики и бомбардировщики. 9 июня я дважды вылетал на сопровождение «ильюшиных» и наблюдал за их яростными атаками. Всего за этот день они нанесли пять ударов, в результате которых было уничтожено 8 танков, 14 минометов, более десятка автомашин, много солдат и офицеров противника. Истребители прикрытия сбили в воздушных боях 5 вражеских самолетов. Из-за сильного противодействия в воздухе бомбардировщики все больше переходили на ночные действия. Так, если 31 мая из 122 произведенных ими боевых вылетов на ночь пришлось менее половины, то 10 июня из 107 вылетов три четверти выполнены ночью.

В ожесточенных воздушных боях силы нашей авиации неумолимо таяли. Были сбиты почти все самолеты эскадрильи капитана В. И. Денисова, причем погиб сам командир и его славный военком старший политрук В. А. Купцов. В результате бомбежек и артобстрела были уничтожены 5 самолетов на аэродромах, погибли два летчика, инженер, несколько механиков и младших авиаспециалистов. В одну из ночей погиб на взлете от взрыва бомбы заместитель командира 1-й эскадрильи капитан Василий Григорьевич Рыбалко — мой сослуживец по Дальнему Востоку, награжденный орденом еще за участие в разгроме японских милитаристов в районе озера Хасан.

У нас оставалось не более 40 исправных самолетов, а на пополнение поступили всего 7 Ил-2 и 8 И-16. По-прежнему на износ работали техники и механики, готовившие под огнем врага самолеты к боевым вылетам. «Безлошадные» авиаспециалисты помогали в мастерских восстанавливать материальную часть. Ремонтом машин занимались и в специально отведенных местах на аэродромах. В 116-м авиаполку, например, создали группу, которая за короткое время совместно с рабочими авиаремонтных мастерских собрала из запасный частей и отдельных деталей, снятых с разбитых самолетов, три МБР-2.

Нередко техники и механики авиачастей и авиабаз вступали в единоборство с огнем, не думая о своей жизни. Техник Василий Иванько, выйдя из укрытия после бомбежки противником, увидел горящие ящики с зажигательными бомбами. Рядом текло из пробитых баков бомбардировщика горючее…

Вот-вот произойдет взрыв! Не раздумывая, он вместе с тремя товарищами бросился растаскивать ящики. Взрыв произошел, но взорвался не самолет, а одна из рядом лежавших малокалиберных осколочных бомб. Всех четверых раскидало по сторонам — кого контузило, кого ранило осколками. На всех горела одежда. Сохранить жизнь отважным воинам удалось, но у Василия Иванько навсегда остались шрамы на руках и лице.

Аналогичные подвиги совершались и в других частях. Так, воентехник 1 ранга Ш. Г. Погосян спас Ил-2. После бомбежки противника загорелось какое-то имущество в капонире, пламя подбиралось к «илу». Не раздумывая, Погосян бросился в кабину, запустил мотор и, как заправский летчик, зарулил самолет на безопасное расстояние.

С утра 9 июня, выполняя очередное боевое задание, я во главе шестерки Як-1 247-го полка сопровождал штурмовиков в район железнодорожной станции Мекензиевы Горы. А едва приземлился, как меня вызвали к телефону.

Несмотря на непрерывно рвущиеся снаряды на Херсонесе, периодические бомбежки, не говоря уже о бомбовых ударах по Севастополю, связь с КП 3-й особой авиагруппы на Историческом бульваре держалась. Честно говоря, не горел я в последнее время желанием выходить на связь с руководством группы, дабы не нагрузили меня дополнительно чем-нибудь далеким от боевой деятельности. Но, видно, и моим начальникам в эти дни было не до инспектора и инспекций. Но вот сейчас вспомнили.

Слышу в трубке возбужденный голос начальника штаба авиагруппы подполковника Василия Петровича Попова:

— Где вы пропадаете? Невозможно разыскать вас!

— Вылетал на боевое задание, только что произвел посадку.

— Прошу вас на будущее сообщать оперативному дежурному группы о месте своего пребывания. А сейчас вот что: полковник Дзюба приказал немедленно вам убыть в Анапу и привести оттуда на Херсонес 45-й истребительный авиаполк 5-й воздушной армии. Можете взять ведомого. Когда будете готовы к вылету?

— Максимум через 30 минут. Ведомый не нужен, самолетов и так не хватает, ответил я.

— Добро, так я и доложу командиру группы.

После взлета ушел прямо с обрыва к воде и на бреющем 50 — 70 километров на юг в море. Затем набор высоты 3000 метров и курс на Анапу. Такой маневр по курсу и высоте в какой-то мере обеспечивал скрытный уход от барражировавших истребителей противника и быстрый отрыв от них в случае преследования.

Анапа! Здесь дышится по-другому: кругом зелень и никакой стрельбы. Сразу направился к стоянке самолетов 45-го авиаполка. Летчики были в сборе. Как выяснилось, некоторые из них подумывали о передаче здесь самолетов черноморцам и возвращении к месту постоянного базирования полка в Каменск. Рождению такой «инициативы» способствовало то, что отсутствовал командир полка майор И. М. Дзусов, а оставшийся за старшего командир эскадрильи старший лейтенант Д. И. Аленин не имел на этот счет твердого мнения.

Пришлось обратиться за помощью в Военный совет. Старшего лейтенанта Аленина отстранили от руководства частью за его нерешительность. Но быть в Севастополе обязали. Мне же приказали вступить в командование полком и, не дожидаясь прибытия его второй эскадрильи, немедленно вылететь с десятью Як-1 на Хереснес. Так на исходе дня 9 июня, уже в новом амплуа, я был на месте. А на следующий день прилетели еще семь Як-1, но Ибрагим Магометович Дзусов был нездоров и оставался в Каменске со своей третьей эскадрильей.

— Командуйте полком так, как командовали в свое время эскадрильей, — решил командующий ВВС флота генерал Ермаченков. — Важно настроить летчиков психологически на ожесточенные бои, и в этом вам поможет полковой комиссар Михайлов.

Тут же приказом командующего инженером полка был назначен военный инженер 3 ранга В. И. Груздев. Он быстро подобрал технический состав и закрепил его за самолетами. Из нескольких человек был сформирован штаб полка. На все это ушло около полутора суток, а уже 11 июня часть всем наличным составом вступила в боевую страду.

Не сбылись предсказания фашистских обозревателей о сроках взятия немцами Севастополя: "Вопрос трех дней, может быть, одной недели…" Фашисты забыли, видно, что Севастополь не просто город, а слава России, гордость советского народа и за него каждый боец был готов умереть, не сделав и шагу назад.

Почувствовав силу сопротивления севастопольцев и не добившись решающих успехов на главном направлении, враг попытался 12 июня развить наступление вдоль Ялтинского шоссе в направлении на Сапун-гору. Сюда же была нацелена и его авиация. Противодействовал ей главным образом наш наиболее свежий и многочисленный по составу 45-й истребительный авиаполк.

Накануне полк уже получил истинно севастопольское боевое крещение: три вылета — три воздушных боя. Мне, участнику двух из этих вылетов, понравились действия летчиков. Видно, помогли им проведенные 9 июня мероприятия, когда определили ведущих и ведомых с учетом летного опыта, знания тактики своей и противника, а затем провели два проигрыша вариантов воздушного боя.

Завершились занятия вечером встречей с приглашенными тремя асами из 1-й эскадрильи 8-го полка, возглавляемыми Константином Алексеевым. Они подробно рассказали об особенностях ведения воздушного боя в условиях превосходства противника в воздухе.

На организованных занятиях особое внимание уделили выполнению взлета и посадки при артобстреле аэродрома, взаимной выручке в бою, радиодисциплине. Рассмотрели порядок атаки вражеских бомбардировщиков и надежные способы прикрытия атакующих.

Эта предварительно проделанная работа и не замедлила сказаться. 11 июня лейтенант Иван Шматко сбил Ю-88, а из прикрывающей пары лейтенант Николай Лавицкий — Ме-109; обе вражеские машины рухнули на землю в районе Балаклавы. К сожалению, и полк потерял самолет — в воздушном бою лейтенант П. М. Берестяев получил ранения в руку и ногу. Он спасся на парашюте.

Рано утром 12 июня я пригласил к себе командира эскадрильи старшего лейтенанта Дмитрия Аленина и поставил ему задачу:

— Шестеркой Як-1 прикрыть пять Ил-2, наносящих удар по войскам противника в районе Итальянского кладбища. Это ваш первый боевой вылет. Готовы выполнить такое задание?

Услышав положительный ответ, я уточнил:

— Имейте в виду: вы как бы второй этаж прикрытия, а на первом, в непосредственном прикрытии, будут «ишачки». Держитесь выше на 400 — 500 метров и ни на минуту не теряйте их из виду.

Как я и надеялся, задание было выполнено. Бой произошел, но без потерь с обеих сторон. А вот следующие два вылета оказались результативными. Драться пришлось и с истребителями, и с бомбардировщиками противника, которые одиночно и небольшими группами буквально «роились» над линией фронта, выбирая себе цели, чувствуя свое полное превосходство в воздухе.

В обоих вылетах участвовали по восемь Як-1. Причем одна четверка была атакующей, а вторая прикрывающей. В первом вылете я был в составе прикрывающей группы, во втором — в атакующей.

— Вижу Хе-111, иду в атаку, — слышу по радио позывной командира звена лейтенанта Ивана Шматко.

— Атакуй, прикрываю надежно, — ответил ему младший лейтенант Алексей Труфанов.

Все шло нормально. Но вот на машину лейтенанта Василия Шаренко, атакующего Ю-88, пикирует пара Ме-109. Немедленно с ведомым сержантом Владимиром Панаевым идем на выручку. Атака отбита, однако оба «мессера» уцелели, «свечой» взмыв вверх. Вижу, как горящий Ю-88 пытается уйти за линию фронта, но его добивают Шаренко и его ведомый.

— Молодцы! — подбадриваю по радио своих летчиков. — Будьте внимательными и держитесь группами — «мессеры» прибывают. Отходим на свою точку.

Аналогичным был и второй бой. Но если в первом мы не имели потерь, то во втором был сбит лейтенант Василий Шаренко. Раненный, он все же сумел покинуть горящий самолет и на парашюте приземлился на своей территории. В результате двух боев нами были сбиты два Ю-88, один Хе-111 и один Ме-109.

Все участвовавшие в боях летчики получили от генерала Ермаченкова благодарности. А главное — почувствовали в себе уверенность — ведь до этого они всякого наслушались о боях над Севастополем.

Все чаще нам и эскадрилье капитана М. В. Авдеева стали ставить задачу борьбы с бомбардировщиками противника, а «лагги», "ишачки" и «чайки» в основном были переключены на сопровождение «ильюшиных».

Враг почувствовал, что мы изменили тактику действий, и ответил на это привлечением на дежурство в воздухе большего количества истребителей. И вот 13 июня, поднявшись на выполнение своей основной задачи, нам пришлось драться только с истребителями. Преимущество было на стороне противника, поскольку он непрерывно наращивал усилия в воздухе за счет подкрепления с ближайших аэродромов. У нас же такие возможности были предельно ограниченными.

Это был один из тяжелейших боев за время третьего штурма Севастополя, продолжавшийся от взлета и до посадки. Лейтенанты Александр Филатов и Иван Шматко сбили по одному Ме-109; потери 45-го полка составили три Як-1. Шматко и старший сержант Вазьян спаслись на парашютах, а вот лейтенант П. А. Ушаков погиб.

Вскоре я предложил еще один вариант тактики действий наших истребителей: периодически поднимая в сторону моря 10 — 15 «яков» и «лаггов», имитировать их перелет на Кавказ, а над морем набирать большую высоту, затем со стороны солнца на большой скорости выходить к линии фронта и уничтожать неприкрытые группы и одиночные бомбардировщики противника.

Это предложение вначале не было положительно оценено командующим ВВС флота генералом В. В. Ермаченковым. Но потом, когда меня поддержал начальник летной инспекции Н. А. Наумов, ставший к этому времени подполковником, генерал изменил свое мнение. 16 июня десять Як-1, возглавляемые мною, поднялись в воздух и начали действовать по задуманному плану. Эксперимент удался — враг потерял четыре бомбардировщика и два истребителя, мы же потерь не понесли.

Подобные полеты истребителей выполнялись и в последующие дни, но, к сожалению, не часто: истребителей становилось все меньше, а на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков Пе-2 требовались все большие силы.

Будучи инспектором, а затем исполняя обязанности командира 45-го авиаполка, я продолжал ревностно следить за делами родной 3-й эскадрильи. Она, получая периодически пополнение, воевала с полным напряжением. Правда, «старичков» в ней становилось все меньше. И вдруг 16 июня во второй половине дня как снег на голову сообщение: сбит и тяжело ранен один из лучших в прошлом летчиков лейтенант Михаил Урядников.

Вместе с командиром эскадрильи капитаном И. И. Сапрыкиным я направился на все той же, удивительно живучей, «карете» в лазарет 3-й авиагруппы, расположившейся в казематах 35-й батареи. По дороге Иван Иванович рассказал мне, что, когда вместе с «илами» "ишачки" штурмовали войска противника в районе железнодорожной станции Мекензия, в самолет Урядникова попал снаряд из «эрликона». Летчик сообщил по радио, что ранен, а поврежденный мотор дает перебои. Ему было приказано следовать прямо на аэродром, но в воздухе шел тяжелый и неравный бой, некому было его прикрыть. Из общей группы оторвались два «худых» и начали преследовать Урядникова. Собрав последние силы, истекая кровью, летчик посадил «ишачка» на фюзеляж среди камней. Однако «мессеры» атаковали его и на земле и еще раз тяжело ранили. Подбежавшие бойцы завернули Михаила в парашют и быстро доставили в лазарет.

Нас встретил главный врач Управления ВВС флота военврач 1 ранга А. И. Катков, возглавлявший медицинскую службу Севастопольской авиагруппы, сказал:

— Трудно не только вам, но и нам. Несмотря на двухъярусные койки, мест для раненых не хватает, к тому же очень медленно идет отправка их на Кавказ.

Я и сам знал, что обстановка под Севастополем с каждым днем осложнялась. Вслед за теплоходом «Абхазия» и эсминцем «Свободный» на днях был потоплен транспорт «Грузия». Теперь лишь периодически прорывались боевые корабли в Северную бухту, быстро разгружались и сразу уходили. Кругом завалы, подъехать к причалам было практически невозможно… Но что же с Урядниковым?

Увы, буквально несколько минут назад лейтенант Михаил Никитович Урядников, не приходя в сознание, скончался. По нашей просьбе провели нас в один из казематов, где размещались раненые летчики. Их было около двадцати. Обрадовались нашему приходу, сразу же засыпали вопросами.

— Как обстановка под Севастополем? Что нового на аэродромах? Здесь мы будем долечиваться или нас куда-то отправят?

Благо, наступала ночь и мы с Иваном Ивановичем Сапрыкиным имели кое-какое время на разговоры. Всемерно, конечно, старались успокоить раненых. Наконец, уже под утро, пожелали всем им скорейшего выздоровления и направились к выходу. Здесь столкнулись с бодрствовавшим всю ночь А. И. Катковым. Прекрасный он человек, и какой дружный, неутомимый создал коллектив. Вполне по заслугам многие из него за оборону Севастополя были удостоены государственных наград. Сам же Антон Иванович вскоре после окончания войны станет генералом и возглавит медицинскую службу авиации Военно-Морского Флота.

Я еще не освободился от тяжелых впечатлений после посещения лазарета, как вдруг с утра 17 июня новый удар: шестерка Як-1 45-го полка вместе с И-шестнадцатыми 3-й эскадрильи сопровождали пятерку Ил-2. Уже было выполнено задание и один за другим сопровождаемые «илы» производили посадку на Херсонесе. А над Камышевой бухтой тем временем разгорелся напряженный воздушный бой. Вдруг один из «яков», выпустив шасси, но с убранными тормозными щитками на большой скорости пошел на посадку в Херсонесе. Явный перелет!

Все же летчик приткнул к земле самолет колесами на середине взлетно-посадочной полосы, но оставшейся ее части для полной остановки самолета не хватило. «Як» врезался в капонир, в котором стоял самолет командира авиагруппы. В результате полностью разбиты два новых, современных истребителя, погиб боевой летчик.

Это был старшина Николай Кузьмин Чайка. Вскоре после осмотра тела погибшего врач доложил, что в воздушном бою летчик получил тяжелые ранения в живот и ногу, но попытался посадить самолет…

До этого старшина прекрасно воевал и только накануне в паре с лейтенантом Алексеем Поддубским сбил в районе Балаклавы Ю-88.