ГЛАВА ПЕРВАЯ НА БАЛКАНАХ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НА БАЛКАНАХ

Югославию — страну сербов, хорватов и словенов, народов гордых и храбрых — танковым немецким дивизиям удалось протаранить насквозь, рассеять и взять в плен ее армию в течение нескольких дней, но это, как потом оказалось, нисколько не сломило воинственный дух этих народов и не поставило их на колени.

Национально оскорбленные югославы ринулись в борьбу с сильным и жестоким врагом, начав вести ее партизанским способом. Исключительно благоприятная для ведения «малой войны» гористая местность Балкан способствовала их патриотическому и героическому порыву.

В горных, поросших густым лесом, трущобах возникали очаги партизанской борьбы. Их численность, с первых же дней возникновения, с каждым днем неуклонно росла, подобно снежному кому, и вскоре превратилась в миллионную народную армию, покрывшую густой сетью своих подразделений всю страну.

Недосягаемые в своих трущобах югославские партизаны, сорганизовавшись и почувствовав свою силу, стали настойчиво и целеустремленно подтачивать и разъедать вонзенные в их страну немецкие стальные клинья. Немецкие войска, оказавшись плотно охваченными храбрым и настойчивым противником, при всей своей огневой мощи и боеспособности, оказались бессильны в попытках устранения этой, весьма существенной для них, помехи. Неоднократно предпринятые немецким командованием операции по уничтожению партизанских опорных пунктов не имели существенных успехов и лишь еще больше усиливали злобу и национальную ненависть к немцам и только увеличивали ряды партизан.

Возникшая партизанщина вначале носила исключительно национальный характер, причем силы ее ослаблялись существующей испокон веков внутренней враждой между православными сербами и католиками хорватами. Последние были оскорблены тем положением, что государство возглавлял сербский королевский двор и считали такое положение «сербским игом».

Немцы, с целью усилить разлад среди югославов, чуть ли не в первый же день захвата Хорватии, устами хорватских националистов-усташей, объявили Хорватию свободным и независимым государством. В начале эта авантюра имела успех и привлекла на сторону немцев большинство хорватского населения, которое видело или, вернее, хотело видеть, в лице немецких солдат своих освободителей от «сербского ига».

Ставленник немцев — хорватский националист поглавник Антэ Павелич — повел жестокую борьбу против сербов. Созданные им на подобие сталинского НКВД или гитлеровского Гестапо, усташские войска начали поголовно вырезать сербов, проживавших на территории Хорватии. Немцы рассчитывали с помощью хорватских шовинистов держать в своих руках все население Югославии и поощряли кровавые расправы этих молодчиков. Однако их расчеты вскоре провалились.

Хорватская беднота, заразившись усиленно распространяемой коммунистической пропагандой и к тому же убедившись, что их, так называемая, «Независтная Хорватская Држава», по сути всецело зависит от немцев, стали покидать лагерь хорватских шовинистов-усташей и присоединяться к интернациональному лагерю партизан-коммунистов. Вождь югославских коммунистов — Тито (хорват), обученный и воспитанный в Москве, оказался не только ловким политиком, но и весьма талантливым партизанским вождем. Под его руководством, разрозненные (коммунистические) партизанские отряды, были сколочены в хорошо организованные и весьма подвижные части и всецело подчинены ему.

Тито очень умело и успешно, сравнительно за короткий срок, сумел устранить в своем лагере национальную междоусобицу и, объединив партизанские силы, превратил освободительную национальную борьбу югославских партизан против немецких оккупантов в борьбу, преследующую политические цели. Отколовшиеся при этом сербские роялисты-четники, во главе с генералом Драже Михайловичем, обратили свое оружие против коммунистов. Однако это повело к тому, что англичане, увидев малочисленные ряды четников, несмотря на их лояльность к союзникам, незамедлили от них отвернуться и стали усиленно помогать Тито. Однако, покинутые на произвол судьбы четники, крайне патриотически настроенные, не бросили поле боя и продолжали вести свою одинокую героическую борьбу.

К осени 1943 года силы титовских войск настолько возрасти и стали приносить такой серьезный вред немецким коммуникациям, что немецкому командованию, чтобы их удержать, пришлось на борьбу с ними бросить такое количество своих войск, какое они ни в коем случае не могли предполагать. Фактически немецкие опорные пункты на территории Югославии оказались оазисами в пустыне, наполненной бесчисленным противником. Почти все население Югославии было крайне враждебно настроено по отношению немцев. В каждом населенном пункте, где только останавливались немцы, немедленно организовывалась круговая оборона, день и ночь у пулеметов дежурили часовые. Перешагнуть линию обороны — для немецкого солдата означало риск быть схваченным постоянно подстерегающими его партизанами.

Население, считавшееся мирным, было не менее опасным. Горя лютой ненавистью к оккупантам, оно было готово при каждом удобном случае, в любой момент, броситься и перегрызть горло каждому немцу.

В таком положении оказались немецкие войска в Югославии, исполняя директиву Гитлера, имевшую кодовое название «Марита». Немецкие войска успешно выполнили задание, но возникшая на Балканах партизанщина превратила этот успех, по сути дела, в неожиданный и серьезный проигрыш. Не желая расставаться с Балканами, что принуждало постоянно усиливать войска охраняющие коммуникации, немецкое главное командование, хорошо осведомленное о ненависти казаков к коммунистам к о приспособленности казаков вести противопартизанскую борьбу, решило бросить на Балканы Первую Казачью дивизию.

* * *

В середине октября эшелоны с частями Первой Казачьей дивизии стали подтягиваться к столице Югославии — Белграду.

В солнечный осенний октябрьский день Белград созерцал необыкновенную для него картину. Через город, цокая копытами, гремя оружием и скрипя амуницией, двигались бесконечные колонны казачьей конницы. Жители с недоумением и любопытством смотрели на проходящие войска.

«Черкесы су дошли. Русы…» — поползло по городу и по всей стране.

«Какое то? За што?!» — недоумевали сербы.

Испокон веков привыкшие называть Россию — «Русия-Матка», а русских считать самыми близкими своими братьями из всех славянских народов, сербы не могли понять, просто у них не укладывалось в голове — как это так? Руси, которые освободили Сербию от трехсотлетнего турецкого ига, руси, которые были вечными защитниками единоверного православного сербского народа и что эти же руси-«черкеси» появились в их стране, как союзники их лютого врага — гитлеровской Германии. Им совершенно не были понятны причины, принудившие борющихся против Сталина русских, оказаться на немецкой стороне.

Умелая коммунистическая пропаганда, попав на плодородную почву, какой была Королевская Югославия, расцвела пышным цветом. Мало цивилизованная, полуграмотная югославская беднота, как к солнцу потянулась к пропаганде, обещающей — «Свободу, равенство и братство».

Можно себе представить их негодование и их злобу к русским «черкесам», пришедшим в их страну огнем и мечем уничтожать коммунизм, ставший их идеалом.

С прибытием Казачьей дивизии на Балканы, как и следовало ожидать, титовская пропаганда немедленно направила все свои силы против казаков. Сразу же появились листовки, в которых казаки клеймились ворами, разбойниками, грабителями, наемниками Гитлера и т. д. и т. п. Народы Югославии призывались на борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами-казаками, пришедшими грабить их страну и подавлять коммунистическое движение. Однако титовская пропаганда оказалась совершенно бессильной при первом же соприкосновении югославов с казаками. Два родственных славянских языка — русский и сербско-хорватский — оказали большую услугу взаимному пониманию этих двух народов. Казаки, очень скоро научившиеся свободно объясняться по-сербски, в повседневной жизни среди населения принялись с присущим им темпераментом неустанно изо дня в день, рассказывать югославам правду о жизни в СССР, о лишениях и страданиях трудового народа, живущего под сталинским игом; рассказывать о своих личных мучениях, о тюрьмах, о концлагерях; рисовать ужасную картину террора и страха в сталинской империи.

В сущности, в Югославию в составе Первой Казачьей дивизии, прибыло не двадцать тысяч солдат, а — двадцать тысяч ярых антикоммунистических пропагандистов, и пропагандистов искушенных, испытавших на себе все прелести — «сталинского рая», имевших все основания утверждать, что коммунизм — это насилие, террор, голод, тюрьмы, концлагеря: что коммунизм — это неслыханный ранее в мире рабовладельческий строй.

В Югославии, и особенно в ее столице, проживала большая часть русской эмиграции 1918–1921 г.г. Но, если югославы и имели какие-либо основания не верить рассказам этих русских эмигрантов о коммунизме, рассматривать их как бывших русских капиталистов, помещиков, как трутней и эксплуататоров трудового народа, которых революция выбросила из России, то они не могли найти абсолютно ни малейших оснований рассматривать таким же образом «новых русских», пришедших в их страну в лице казаков из советской России. Пришедшие — «новые руси», никак не были похожи на — «старих русов» и по виду, и по речам. По их виду можно было сразу определить, что это простой трудовой народ — крестьяне и рабочие, что это люди, чьими руками пашутся поля и строятся заводы. И простому сербу невольно приходила мысль: почему же русский трудовой народ, проливший столько своей крови в революцию 1917–1920 г.г. за идею коммунизма, теперь вдруг поднялся на решительную борьбу против коммунизма, да еще в таких страшных условиях — в сотрудничестве с гитлеровской Германией?

Ставший ребром вопрос заставлял задумываться даже самых ярых и убежденных югославских коммунистов и давал им основание верить «новим русам», говорящим им правду. Первая Казачья дивизия была хорошо вооружена, но ее огневая сила, в сущности, была ничтожной по сравнению с той огромной политической мощью, какую она представляла собой в борьбе против коммунистического движения в Югославии.

* * *

Река Сава — естественная граница между Сербией и Хорватией. Пройдя через Белград, а затем через мост, переброшенный через р. Саву, мы оказались в Хорватии.

Штаб дивизии, совместно со штабом 5-го Донского полка, стал в местечке Рума, а полки и части обеспечения дивизии, расположились в окрестных селах.

Наша сотня расположилась в 5-ти километрах от штаба, в селе Ирик. Напуганные титовской пропагандой селяне, в начале с легким страхом встречали нас, но увидев дружеское к ним отношение казаков, стали улыбаться, вступать в разговоры и угощать нас созревшим виноградом и прекрасными ароматными спиртными напитками, которые они выделывали из слив и винограда. Живописное, окруженное виноградниками село, было очень зажиточным. Почти в каждом доме была, как говорится, полная чаша. У селян во дворах было полно скота, птицы и прочего добра.

В первый же вечер селяне созерцали нравы и быт казаков. Казаки, ознакомившись с гостеприимными хозяевами, незамедлили показать свою казачью удаль. По всему селу разливались песни и гремели двухрядки.

Проходя мимо дома, где помещалось первое отделение нашего взвода, я услышал музыку, топот и свист. Весь дом ходил ходуном. У открытой двери, заглядывая во внутрь комнаты, стояла толпа селян. В большой горнице, отодвинув стол в угол, казаки отплясывали — «казачка». Вокруг, тесным кругом, столпились женщины, мужчины и дети. В середине, прихлопывая по голенищам, мелкой дробью выбивая какие-то заковыристые «колена», припевая частушки и посвистывая, плясал наш командир взвода — вахмистр Чебенев. Вскидывая белобрысым кучерявым чубом, он с гиком пускался в присядку.

«Ходи хата, ходи печь, хозяину негде лечь» — подпевая скороговоркой и хлопая в ладоши, поддавали жару казаки. Наш сотский повар, Иван Болдырев, — «рвал» на двухрядке и, время от времени, не выдержав пускался сам в присядку вместе с гармошкой.

Еще дома, в Таганроге, в ансамбле песни и пляски я учился плясать. Казаки, зная, что я «спец» по этой части, увидев меня, схватили и, высоко приподняв, через головы селян, бросили на середину круга. Приземлившись я с ходу пошел «щупаком».

«У ха…, о ха…» — гремело кругом.

Восхищенные казачьей веселой натурой, крестьяне пожимали нам руки, приветствовали нас. Хозяин дома, весьма тронутый, гостеприимно угощал всех вином.

«Газда, а газда (газда — хозяин), — говорит один казак, обращаясь к хозяину, — вот ты имеешь свой дом, свою землю, коров, лошадей, птицу, виноградники; живешь богато и ни в чем не нуждаешься. А вдруг придут коммунисты, — они у тебя заберут все это. Загонят тебя в колхоз и будешь ты горбить не на себя, а на товарища Тито и его надсмотрщиков. Будешь сопротивляться, они тебя загонят в тюрьму, в концлагерь, где ты и согнешься. Понял, братушка? У вас, в Югославии, будет то же самое, что и у нас, в России. Все это всем нам, кого ты здесь видишь, пришлось испытать на своей шкуре».

Другие казаки, оставив веселье, вступают в разговор и на перебой начинают рассказывать о жизни в СССР. Хозяин и все другие селяне с явным интересом и, одновременно, недоверием слушают и задают вопросы. Веселье переходит в политику. Начинается ярая антикоммунистическая пропаганда. Разговор затягивается до поздна.

Вахмистр Чебенев, сделав мне знак, вышел на улицу. Я последовал за ним.

«Посты проверил, все в порядке?» — спрашивает он меня.

«Так точно, господин вахмистр, все в порядке», — доложил я.

«Смотри, будь осторожен и скажи своим казакам — в полку уже насчитывается восемь человек пропавших. Смотри, чтобы никто из казаков ночью в одиночку не ходил, никуда бы не отлучался. Эти титовцы, видать, ловкие ребята, но мы им… скоро покажем с кем они имеют дело» — загнув троекратным (матом) и вскинув чубом, закончил Чебенев.

«Иди… в случае чего… Я вот в этой хате сплю, понял?», — добавил он.

«Слушаюсь!» — вытянулся я.

В эту же ночь в местечке Рума, где стоял штаб дивизии и штаб нашего полка, произошла стычка с Титовцами. Около двух часов ночи казачий пеший патруль от 1-й сотни, проходя по улице заметил, что какая-то фигура стояла у калитки одного двора и быстро скрылась при его приближении. Начальник патруля, урядник Ковыль, сейчас же приказал бегом окружить двор. Ковыль и с ним трое казаков вошли во двор. Горевший в доме свет сразу же потух. Неожиданный огонь из автомата сразил на смерть урядника Ковыля и казака Седых. Из дома и сарая открылась автоматная и ружейная стрельба. Началась перестрелка. Подоспевший взвод первой сотни, окружив дом, заставил титовцев сдаться. Пленные, всего пять человек, оказались одетыми в форму нашего полка. Связанные и перепуганные на смерть хозяева дома, после того как их развязали, рассказали, что эти «черкеси»[1] сняли с них обручальные кольца, связали руки, заткнули рты и изнасиловали жену в присутствии мужа. Гардероб и шкафы побили и выбрали все ценное. Командир взвода — хорунжий Сидак — оставив патруль у дома, отправил пленных в штаб полка.

В штабе было установлено, что пленные титовцы были посланы штабом 12-й титовской бригады с целью компрометации казаков перед хорватским населением. Форму они отобрали у попавших к ним в плен казаков. Среди пленных титовцев оказался один русский, молодой, двадцатидвухлетний парень из Архангельска — советский парашютист. Остальные были сербы и хорваты.

Привыкшие почти безнаказанно нападать на немецкие войска Титовские партизаны, после появления казаков на Балканах, на первых порах стали смело и нахально набрасываться на отдельные казачьи разъезды, атаковывать ночью казачьи стоянки, подслеживать и воровать неосторожных казаков, проявляя при этом храбрость, коварство и обман. Применяемые ими методы партизанской борьбы были поистине замысловатыми и приносили им в начале немалый успех. Но прибывшие казаки только осматривались и не выпускали сразу свои «когти».

Кононов, после того, как среди Белого дня у села Павловцы была обстреляна группа казачьих офицеров, выехавшая на рекогносцировку, где был убит командир 1-й сотни есаул Сушков, выехал сам на место стычки с партизанами, подозвал к себе старших офицеров полка и сказал: «Пора этих ребят как следует проучить, всыпать им так, чтобы они и духу казачьего боялись!» — и тут же отдал приказ атаковать партизан, занимавших село Павловцы и окрестные села в лесу.

Через полчаса село уже горело и по улицам бежали ворвавшиеся в него казаки. Ошеломленные неожиданной «наглой», никогда раньше не виданной, ураганной атакой казаков партизаны, выбитые из села Павловцы, стали поспешно отступать к лесу, надеясь укрепиться в других оборонительных пунктах. Да не тут то было. Конные сотни уже давно сделали обход и охват отступающего противника. Казачьи конники, как муравьи, поползли через лес и горы. Кидавшихся из стороны в сторону партизан везде встречал меткий пулеметный и минометный огонь. Через час весь партизанский район превратился в горящий ад, из которого партизанам не было никакого выхода.

В этом бою мне пришлось впервые наблюдать ловкость и храбрость нашего командира взвода вахмистра Чебенева.

Верхами пробираясь через густой лес, согнувшись к конским гривам, мы едва успевали за Чебеневым. Наш взвод был послан обойти с тыла и уничтожить один опорный пункт противника на большой горе, с которой титовцы обстреливали дорогу. Зайдя с тыла мы спешились и, передав лошадей коноводам, поползли за взводным. На бугре, у самого леса, стояло несколько домиков. Вокруг были выкопаны окопы, из которых строчили пулеметы титовцев. Подобравшись совсем близко, Чебенев, оглянувшись на нас вскочил и крикнул: «Третий взвод, ура!» и стремительно бросился на ошеломленных партизан. Я видел, как он сразу же несколько человек сразил из автомата. Вывернувшегося неосторожно из-за хаты партизана, который хотел было в него выстрелить, Чебенев с такой силой, наотмашь, ударил автоматом по голове, что тот с раскроенным черепом свалился на землю. Продолжая строчить из автомата, Чебенев, увлекая нас за собой, побежал дальше. Быть может нескольким титовцам и удалось спастись от нас и скрыться в лесу. Уцелевших семь человек мы взяли в плен. Один станковый и два ручных пулемета, несколько автоматов и винтовок, ящик с гранатами — стали нашей добычей. Сев на лошадей, мы направились к своей сотне. Для раненых трех казаков мы сделали из веток носилки и заставили пленных нести их.

«Ну, ну, шагайте, братушки, веселей! Тоже еще вояки… с казаками воевать взялись», — подгоняя пленных подшучивал Чебенев.

К вечеру бой был окончен и сотни стали возвращаться на свои стоянки. Везде было слышно, как шутили и весело переговаривались казаки. Чебенев рассказывал, подошедшему к нему командиру второго взвода, вахмистру Давыдову о том, как мы захватили партизан.

«… Да я его… как заладил по рогам, так он так и слетел с катушек!», вскидывая чубом и пересыпая троекратным матом свою блатную речь, говорил Чебенев. Давыдов и казаки, любившие Чебенева за его бесшабашную храбрость, гоготали и, в свою очередь, наперебой рассказывали о своих боевых успехах.

Под Павловцами титовцам был нанесен первый кононовский удар, поколебавший их боевую уверенность. Большое количество оружия и всякого военного снаряжения стало трофеем казаков. Были потери и у нас, но совершенно незначительные. Всего несколько человек было убито и ранено. На другой день, на офицерском собрании, Кононов, после обсуждения минувшего боя, указав на некоторые, допущенные в этом бою, ошибки, а также подчеркнув особенный успех некоторых сотен полка, сказал, что ошеломленный вчерашним боем, растерянный и потерявший уверенность противник, должен, до последнего дня пребывания казаков на Балканах, постоянно находиться в таком состоянии, и что необходимо, во что бы то ни стало, внушить противнику, что он не в силах выдержать бой против казаков, что любая атака казаков несет ему неминуемое поражение.

«Мы должны, — сказал Кононов, — ни в одном бою не допустить того, чтобы противник удержал свои позиции. Мы должны заставить его верить в то, что мы сила, которой он не в состоянии сопротивляться. Противник должен быть в вечном страхе, в неуверенности и в растерянности. Тогда как каждый казак должен быть в полной уверенности, что всякое сопротивление противника будет сломлено. Если мы нанесем противнику подряд несколько сокрушительных поражений — мы этого добьемся».

Вечером этого же дня командиры сотен передавали своим сотням напутствование «Батьки». Впоследствии, в бесконечных боях, каждый казак в полку знал хорошо, что как бы ни трудно было сломить сопротивление противника, сломить его нужно во что бы то ни стало, иначе оно несомненно еще больше усилится. Каждый казак знал, что «так Батька сказал, а Батько знает» — в этом все были более, чем уверены.

В этом месяце полки казачьей дивизии постоянно перемещались в районе Словенская Пожега, Ново-Капела, Ново-Градишка, Рушено, Старо Петрово Село и др., но в бой с титовцами, одновременно, не втягивалось больше одного полка. Очень скоро они оценили боевые качества каждого казачьего полка в отдельности и, как правило, старались иметь дело с менее «страшными» полками. Особенно доставалось 3-му Кубанскому полку. Командир этого полка, подполковник Юнг-Шульц, постоянно жаловался на неудачи и удивлялся, что титовцы не нападают на другие полки, а постоянно преследуют только его полк.

Однажды пойдя на операцию 3-й Кубанский полк, не встретив противника, стал возвращаться. Спустившись с гор весь полк двинулся по дороге колонной, без бокового охранения. Войдя в село Псолский Дол, находившееся глубоко между больших гор, весь полк был неожиданно атакован окружившими его со всех сторон крупными силами титовцев. Полк был серьезно потрепан. Подоспевший на помощь 5-й Донской полк, после небольшого боя, отбросил обнаглевших титовцев. Получив приказ преследовать уходившего противника, 5-й Донской и 3-й Кубанский полки двинулись вслед за уходившими в горы титовскими бригадами. Наш полк, несмотря на старания, никак не мог настичь противника, тогда как 3-й Кубанский этой же ночью опять подвергся нападению титовцев.

Подполковник Юнг-Шульц переговариваясь с Кононовым по радио, опять пожаловался ему, что он, Кононов, гонит на него всех партизан.

«А ты их на меня нагони, я им дам!», — ответил Кононов.

Через несколько минут уже весь полк знал, как Батько ответил на жалобу Юнг-Шульца.

А однажды, в дружеской беседе старших офицеров, Кононов на жалобу Юнг-Шульца на неудачи шутя сказал: «Плохому танцору и известное место мешает»[2]. На другой день уже вся дивизия знала о шутках Батьки.

«Ну и Батько, уж если скажет, так скажет», — говорили смеясь «сыночки», восхищаясь своим казачьим Батькой.

Неудачи в боях постигали 3-й Кубанский полк в силу того, что и сам подполковник Юнг-Шульц и некоторые другие немецкие офицеры этого полка вели себя очень надменно и не любили казаков. Между ними и казачьими офицерами полка все время были трения и неурядицы. Это очень снижало боеспособность полка. Вмешательство командира дивизии ген. фон Панвица значительно поправило дело 3-го Кубанского полка.

После некоторых перемещений на командных должностях и сделанной хорошей «накачке» как немецким, так и казачьим офицерам, полк сразу же стал проявлять успехи в боях.

За время пребывания дивизии в этом районе в нашем дивизионе произошли изменения. Командир дивизиона, немецкий ротмистр фон Ляр и наш командир сотни немецкий старший лейтенант были, по требованию Кононова, удалены из полка. Причиной послужило их недостаточное умение молниеносно выполнять боевые задания. Немецкое командование пошло опять на уступки и после этого с его стороны уже не было больше попыток вклинения немецких офицеров в ряды Кононовцев.

Дивизион принял есаул Мудров, Сергей Михайлович.

Нашу сотню принял хорунжий Пащенко, произведенный в сотники.

Командиры взводов нашей сотни — вахмистры — Давыдов и Чебенев были произведены в хорунжие. (В это время почти все под-офицеры всего полка, бывшие на должностях командиров взводов были произведены в офицеры).

Старый кононовец, есаул Мудров, немедленно стал наводить свои порядки в дивизионе, производя перемещения командиров сотен и взводов по своему усмотрению.

* * *

Исполняя главную возложенную на нас задачу, — охрану немецких коммуникации, — Первая казачья дивизия рассредоточила свои части на протяжении 300–350 километров вдоль железной дороги Загреб — Винковцы, прикрыв этим и параллельно идущие шоссейные дороги. Первое время местные небольшие бои не могли нанести сколько-нибудь значительного поражения силам титовцев, которые, в основном, находились глубоко в горах, что позволяло им безнаказанно оттуда действовать. Однако последние, после того как хорошо «понюхали» чем пахнет стычка с казаками и поняли с кем имеют дело, как правило, нападали исключительно и только большими силами на небольшие отдельные казачьи стоянки. В гористой, покрытой густым лесом, местности, так называемой, Фрушка-Гора, сосредоточились крупные силы титовцев, 3-я, 6-я, 12-я и 17-я бригады основательно укрепились в этом районе. Ограниченное количество хорошо проходимых дорог и многочисленность богатых хуторов и сел позволяли партизанам хорошо укрепиться и питаться из местных средств. К тому же, как с севера, так и с юга Фрушка-Гора прикрывается большими реками — Дунай и Сава. Сброшенный 27 июня 1943 года советский десант, а затем сброшенные советами оружие, средства технической связи, обмундирование и медицинские средства основательно поддержали силы титовцев. Советские инструкторы — специалисты по ведению партизанской борьбы, очень подняли обученность титовских войск. Оборона, с тактической точки зрения, была построена грамотно. Прочные ДЗОТы были связаны ходами сообщения и хорошо замаскированы.

Каждая титовская бригада имела определенный ей район обороны, поддерживая тесную огневую связь с соседними бригадами. Бригады имели достаточную телефонную и радио связь.

3-я и 17-я бригады имели задачу постоянно прерывать сообщение по Дунаю и шоссейной дороге Вуковар — Белград; 6-я и 12-я бригады — нарушать движение по железной и шоссейной дороге Винковцы — Белград.

Титовские бригады в этом районе с успехом выполняли возложенное на них задание, чем ставили в критическое положение снабжение немецких войск на Балканах.

Немецкое командование на Балканах в начале ноября 1943 года, отдало приказ Первой Казачьей дивизии провести операцию всей дивизией и разгромить войска Тито, укрепившиеся в районе Фрушка-Гора. 16-го ноября дивизия сосредоточилась на исходном положении для выполнения приказа.

В 11.00 17 ноября полки двинулись выполнять задачу.

Наступавшим 5-му Донскому и 6-му Терскому полкам противник оказал сильное и упорное сопротивление. Взорванные мосты и минированные дороги заставляли полки долго топтаться на месте. Лишь к поздней ночи, после упорных боев, эти полки продвинулись вперед всего лишь на 5–6 километров.

Наступавшие с флангов 1-й Донской и 3-й Кубанский полки не встретив трудных преград, опрокинув заслоны 3-й и 17-й титовских бригад, продвинулись на 12–15 километров вперед, охватывая противника с флангов.

В 4.00 18.11.43 дивизия возобновила наступление и к 18.00 этого дня, после тяжелых боев продвинулась, в основном, не более чем на 5–6 километров.

В 6.00 19.11.43 дивизия перешла в более решительное наступление по всему фронту и сломив оборону противника стала основательно теснить титовские бригады, особенно 17-ю и 3-ю.

В этот день особенный успех имел 1-й Донской полк.

В 24.00 этого же дня, после небольшого отдыха, дивизия начала ночное наступление, но успеха не имела и отошла на свое исходное положение, дожидаясь утра.

В 5.00 20.11.43 дивизия возобновила наступление и сломив последнее сопротивление противника вышла к реке Дунай, преследуя рассеянные и убегающие в беспорядке титовские бригады. Последние стремились уйти за реку Дунай, но лишь небольшой части 3-й и 17-й титовских бригад удалось переправиться через реку.

Основные силы титовских войск в районе Фрушка-Гора были уничтожены или взяты в плен, а части удалось разбежаться и скрыться в глубоких горах и лесах.

В этой первой крупной операции против титовских войск на Фрушка-Гора, Первая Казачья дивизия, выполнив боевое задание, показала большую боеспособность, упорство в выполнении приказа, методичность и маневренность в бою. Несмотря на исключительно трудное продвижение по бездорожью через горы и леса, при осенних дождях и распутице, с непрерывными тяжелыми боями, казаки и казачьи офицеры показали исключительную выносливость и бодрость. Дивизия захватила большое количество складов противника с оружием, обмундированием и продовольствием. Противник потерял до 1-й тысячи убитыми и до полутора тысяч ранеными. Попавшим в плен раненым титовцам, а также советским десантникам — солдатам и офицерам — была немедленно оказана медицинская помощь. Последние были очень тронуты братским к ним отношением казаков.

После разгрома титовских войск в районе Фрушка-Гора, Первая Казачья дивизия 1-го января 1944 г. была переброшена в Боснию.

Едва наш полк достиг Боснийских гор, как завязался бой, ставший особенно знаменательным для нашей сотни, бой за село Босанский Кабаш, давший нашей сотне имя «Лихой». Босанский Кабаш, прикрыт с одной стороны рекой Савой, а с другой большими горами. Прочно укрепившись в этом селе титовцы, делали вылазки, нападая на обозы и портили железную дорогу.

Помнится, всю ночь, под проливным дождем, мы без передышки двигались по извилистым крутым дорогам вверх в горы, покрытые густым лесом, и только к рассвету достигли этого села. Началась перестрелка и завязался бой. Хорошо укрепленный противник уверенно оборонялся. С утра до вечера, не стихая ни на минуту, кипел упорный бой. В одном месте, где проходила дорога, с большим трудом первому дивизиону, наконец, удалось сбросить противника с горы. Очутившись на самой вершине, мы увидели раскинутое у самого подножья гор большое село.

Наша сотня оказалась у дороги, которая почти отвесно, виляя и теряясь среди густого леса, спускалась к селу. Первый шаг для прорыва был сделан, но откатившийся противник укрепился внизу, у входа в село и, явно понимая опасность прорыва, засыпал дорогу ураганным огнем. С других гор, где все еще крепко держались титовцы, начался обстрел дороги из минометов.

Уже начинало темнеть, когда наш командир сотни, сотник Пащенко, подошел к командиру дивизиона есаулу Мудрову.

«Разрешите, Сергей Михайлович, я им на голову сяду», — просяще глядя ему в глаза, сказал Пащенко.

Черный, как цыган, с длинными усами и черными огненными глазами, Мудров был терским казаком и происходил из очень бедной казачьей семьи. Всю жизнь, с самой юности, он прослужил в Красной армии, начав службу в 1-й Конной Армии Буденного. Бывал он и комсомольцем, и коммунистом. Много раз был награжден. Крепко воевал он «за революцию» в 1917—22 г.г., за идею обещающую народу равенство, братство и счастливую жизнь, — за идею коммунизма. Но сталинщина привела к тому, что отличный командир Красной армии — старший лейтенант Сергей Михайлович Мудров — посвятил свою жизнь борьбе против коммунизма. Тот, кто его знал, тот знает с какой ненавистью относился он к сталинской системе террора и страха. Его черные, как огромные горящие угли, глаза метали искры при одном воспоминании об ужасах сталинщины.

Вспыльчивый и нервный, но неимоверно упорный в бою, он приходил в бешенство, когда бой затягивался и не обещал успеха.

«Угробишь мне сотню!» — сверкнув глазами, резко сказал он, а потом, нервно пройдясь из стороны в сторону, уже спокойно добавил. — «Давай, тезка, давай, родной мой! Батько приказал выбить из села противника».

«На конь!» — скомандовал нам Пащенко. Мы разобрали, стоявших в укрытии, вымокших от дождя, дрожавших лошадей. Пользуясь укрытием, мы рысью подошли к месту, где дорога делает последний поворот и, прямо перед нами, в 200–300 метрах от нас, у дороги под хатами увидели окопы противника.

Приподнявшись на стременах и оглянувшись на сотню. Пащенко, стеганув коня плетью, с криком «Ура» — бросился вперед. Вряд ли когда раньше, приходилось дороге ведущей в это село так содрогаться от конского топота. Охваченные неописуемым чувством атаки, мы опомнились только тогда, когда были уже в селе и увидели, как в беспорядке, через зеленую поляну направляясь к лесу, убегало множество титовцев.

«Огонь… Огонь… рас… мать…» — кружась на взбешенном, вздыбившемся коне, без шапки, с окровавленной головой, остервенело кричал Пащенко. Пулеметчики с ходу прыгая с лошадей, скользя и падая, лихорадочно спешились и никак не могли наладить к стрельбе пулеметы. Казаки, спешившись, на ходу в беспорядке стреляли из карабинов, но момент был упущен, — противник успел далеко уйти прежде, чем заработали пулеметы. «Эх… шашки бы, шашки…» — утирая на лице кровь, тоскливо глядя вслед убегающим титовцам, чуть не плача от досады, говорил Пащенко. (При наличии шашек у казаков, убегающий противник мог бы быть вырублен до последнего человека, но Первая Казачья дивизия на вооружении шашек не имела, а использовались шашки только в некоторых случаях на парадах).

Ворвавшиеся вслед за нами в село другие сотни теснили противника дальше в горы. Уже наступила ночь, когда полк получил приказ прекратить преследование противника. Взятое село открывало дорогу к реке, вдоль которой шла дорога по равнине, что позволяло нам спокойно отойти на отдых. На другой день, перед выстроенным дивизионом, Кононов сказал: «Вчера, Первый дивизион храбро сражался, а третья сотня… у меня лихая…»

Ведя тяжелые бои с титовцами в Боснии, нам, наконец, пришлось увидеть сербского героя — генерала Драже Михайловича, о котором мы много слышали и которого очень хотели видеть. Его героических солдат — четников — нам часто приходилось встречать в самой глуши Балканских гор, откуда они небольшими отрядами вели свою героическую борьбу против всех своих врагов.

В Боснии, в одном небольшом селе в районе Перняур, находился штаб Михайловича, а в нескольких километрах от этого села стал штаб нашего полка.

Кононов, давно уже мечтавший встретиться с Драже, узнал что сербский герой находится вблизи нас, немедленно отправился к нему. Вся дорога, по которой следовал Кононов, охранялась казачьими пикетами. Нашей сотне пришлось сопровождать Кононова.

Михайлович, в то время, уже был прекрасно осведомлен об отношениях казаков к четникам. И те, и другие не раз выручали друг друга из беды. Главной причиной симпатии четников к казакам являлось то, что казаки по прибытии на Балканы категорически стали на защиту единоверных православных сербов, живших в Хорватии, от уничтожения хорватскими шовинистами-усташами. Можно привести много примеров, когда казаки защищая сербское население вступали в бой с усташами, несмотря на то, что последние были союзниками немцев и, хотя и невольными, но все же союзниками и казаков.

Опишу такой случай: в районе села Дьяково, где стоял Первый Донской казачий полк, ночью 3-го января 1944 г. казаки узнали от местного населения, что усташи привели около 200 сербов, — мужчин и женщин, малых и старых, загнали их в печи кирпичного завода и начали приготовления, чтобы их сжечь. Казаки немедленно доложили об этом командиру 1-го дивизиона немецкому майору Максу и стали просить его принять меры для спасения сербов. Последний согласился и с сотней казаков прибыл к месту происшествия, где потребовал немедленно освободить людей. Усташи категорически отказались и вызывающе предложили казакам удалиться и не мешаться в дела их «державы».

Казаки начали насильно открывать двери и выпускать сербов.

Усташи (их было около роты) вступили в драку с казаками. Завязалась свалка с применением оружия, в которой 17 казаков и 2 офицера были убиты. Однако усташей усмирили. Около 30 человек их было убито, а остальные разбежались. Не успевших убежать, казаки связали и в злобе избили плетями.

Смертельно перепуганные сербы, выбравшись из печей кирпичного завода на свободу, падали перед казаками на колени и плача от радости благодарили своих спасителей.

Семнадцать казаков и два казачьих офицера отдали свои жизни за спасение единоверных сербов.

Другой случай, происшедший уже после похода в Боснию. В апреле 1944 года, наша сотня, возвращаясь из операции в районе г. Петриня, проходя через село Гора, узнала, что явившиеся в село усташи, около 20 человек, собираются взорвать православную церковь и подкладывают под нее мины.

Наш командир сотни, сотник Пащенко, немедленно послал связного доложить об этом Кононову. Через несколько минут связной вернулся. «Господин сотник! Батько приказал церковь разминировать, усташей выгнать, а если буду сопротивляться, дать им хорошую взбучку», — доложил, осаживая взмыленного коня, связной. (Я сильно смягчаю настоящее выражение связного).

Мы окружили церковь и Пащенко подойдя к усташскому офицеру приказал ему немедленно вынуть мины и повесить все иконы, которые усташи поснимали, на место.

«Наша хорватская независимая держава — мы в ней хозяева, а вы убирайтесь прочь отсюда» — надменно и вызывающе ответил усташский офицер.

Пащенко сказал ему, что казаки не собираются отнимать у хорват их «державу», но что казаки ни за что не допустят чтобы усташи жгли православные церкви и уничтожали сербский народ.

«Вы бы лучше геройство свое проявляли в борьбе против коммунистов, а не против церквей и мирного населения» — посоветовал Пащенко.

Оскорбленный усташский офицер замахнулся на Пащенко, намереваясь ударить его по лицу, но стоявший сзади казак схватил его за руку.

В этот момент один усташ выстрелил из карабина и насмерть убил этого казака. Урядник Чеботарев ударил прикладом усташа по голове и тот упал распластавшись на землю. Другие усташи стояли и не решались вступить в драку. Пащенко приказал всех усташей разоружить, заставить их вынуть из-под церкви мины и повесить иконы на место. Усташи приутихли и исполнили все приказания. Однако они этим не отделались. Пащенко приказал всыпать им по десять плетей каждому, что и было выполнено нами с большой охотой. После этого сотня продолжала свой путь.

Случаев подобного рода было больше чем надо и, конечно, об них знал Драже Михайлович.

Узнав о прибытии Кононова, он с группой офицеров вышел к нему навстречу.

Заросшие, с бородами и длинными по женски отпущенными волосами, (четники поклялись не стричь волос пока не освободят Сербию от всех врагов) в форме югославской армии, они поистине были похожи на каких-то сказочных существ. С особенно радостным приветствием приняли они приехавших казаков.

«Живио србский православный народ!» (Да здравствует сербский православный народ) — приветствовали мы их на сербском языке. Конечно, такие слова им были очень милы и они восторженно и дружно отвечали нам: «Живио брача казаци!» (Да здравствую братья казаки).

В двухчасовой беседе с Михайловичем, Кононов основательно договорился с ним о взаимной помощи, а в дальнейшем, быть может, и о возможных взаимных действиях. Михайлович имел хорошую информацию о Власове и определенно заявил, что он готов присоединиться к Освободительному Движению Народов России, так как верит, что Свободная Россия не оставит Сербию на произвол судьбы и, как и прежде, поможет сербскому народу освободиться от всех его врагов. (Россия в свое время освободила Сербию от 300-летнего турецкого ига). Кононов обещал, пока что в секрете от немцев, помогать Михайловичу боеприпасами и трофейным оружием (что с тех пор постоянно и делалось).

Кононов и Михайлович расстались большими друзьями. Впоследствии четники, в благодарность казакам, не раз приходили и предупреждали казаков о готовившемся нападении титовцев, среди которых четники имели своих людей.

* * *

В походе в Боснию наша 2-я бригада совершила, в основном, марш — Дубница — Костайница.

Из Дубицы на Костайницу — две шоссейные дороги и железная, которые проходят между реками Сава и Уна.

Местность горная, покрыта густыми лесами. Бригада двинулась двумя колоннами: правая колонна — 5-й Донской полк, левая колонна — 6-й Терский, 3-й Кубанский полки и штаб бригады. К 8.00 5.1.44 бригада сблизилась с противником, а в 8.10 наша сотня, двигаясь в голове полка, вступила в бой с охраняющими подразделениями 18-й бригады Тито. Через некоторое время все казачьи полки ввязались в бой.

Наш полк стал наносить удар противнику правым флангам, стараясь прижать его к реке Уна и нагнать на главные силы нашей бригады. После часового боя полк, преодолев укрепления 18-й титовской бригады, стал энергично теснить ее к югу. Наша сотня, первая вступившая в бой, была выведена в резерв командира полка. Остальные сотни активно наседали на титовцев не давая им выйти из боя и уйти за реку. Оставшись в тылу, ежась от холода, мы стояли спешенные вдоль дороги и прислушивались, как захлебывались впереди пулеметы и рвались мины. Вдруг из-за леса на дорогу выехала легковая машина и быстро помчалась к нам. «Батько» — сказал кто-то. Все оглянулись. Из машины выскочил Кононов, подбежав к Пащенко, он что-то ему быстро сказал, вскочил на коня и, с места взяв наметом, скрылся за горой, где кипел бой.

Мы с недоумением и тревогой посматривали на помрачневшего Пащенко. Впереди, не стихая, кипел бой. Через непродолжительное время примчавшийся связной, передав приказание сотне идти вперед, сообщил, что убиты командир дивизиона есаул Мудров и командир минометного взвода хорунжий Семенов и полностью один минометный расчет. Как потом мы узнали, оказалось, что один из минометчиков впопыхах вложил в минометный ствол подряд две мины, разорвавшийся батальонный миномет сразил наповал семь человек. Все это произошло в самом разгаре боя. Примчавшийся Кононов не допустил замешательства и 1-й дивизион продолжал не отпускать от себя противника, нанося ему удар за ударом.

В 9.15 из штаба 2-й бригады 1-й Казачьей дивизии была получена всеми полками радиограмма такого содержания:

«8.40 5.1.44 Штабриг 2, 1 каз. 10 км зап. Дубица.

1) 5 Дон. ведет бой с 18 тит. бриг., нанося удар правым флангом.

2) 6 Тер., ведя упорный бой с 4 тит. бриг., успеха не имеет.

3) 3 Куб. сильным пулеметным и минометным огнем обстрелян с юж. берега р. Уна. Полку, нанести удар левым флангом форсировав р. Уна. Захваченные полком пленные принадлежат 5 тит. бриг.

4) Разведкой 3 Куб. установлено движение с юга колонны противника до 3-х км.

5) Приказываю: 5 Док и 3 Куб. быстро форсировать р. Уна, окружить и уничтожить пр-ка на ее южн. берегу.

6) 6 Тер. энергично продолжать действия против 4 тит. бриг., не допуская ее отход на юг.

Комбриг 2 — Шульц»

Бой носил скоротечный характер. Противник несмотря на старания не принимать боя, не сумел оторваться от наседавших на него казачьих полков. Только подразделениям 4-й и 21-й бригад Тито, удалось быстро выйти из боя и без особых потерь уйти на юг, в горы. 18-й и 5-й бригадам, хотя они и успели переправиться на плотах и лодках через реку Уна, все-таки уйти не удалось. Конные сотни 5-го Донского и 3-го Кубанского полков, переплыв реку, с обоих флангов обошли противника с тыла и отрезали ему отход.

Пешие сотни, используя крестьянский скот и все что попадало под руки, организовав переправу (р. Уна шириной от 50 до 70 метров), невзирая на проливной дождь с градом, перебравшись через реку, рванулись преследовать противника. К 15.30 5.1.44 бой был закончен. 18-я и 5-я бригады Тито, были полностью разгромлены. Казачьи полки расположились на отдых и заняли круговую оборону. Нашей сотне выпало занять оборону на вершине огромной горы. Ледяной ветер пронизывал насквозь и нас, и измученных наших верных и неразлучных боевых товарищей — коней. Несмотря на опасность, было разрешено развести костры и высушиться после суточного «купания» под дождем, а затем в реке Уна. Среди темной ночи высоко в черное небо поднялись огненные столбы: казачье войско на Балканах, разгромив противника, отдыхало после битвы.

В этом бою противник оставил на поле боя более двухсот человек убитыми и тяжело ранеными, а также большое количество оружия и военного снаряжения.

Утром 6-го января 1944 г. полки двинулись к городу Костайница и простояв там одни сутки мы двинулись в район городов Сисак, Петриня…

Во время похода в Боснию, в одном селе наша сотня подобрала сербского мальчика сироту. Ему было 10 лет. Этот мальчик — Душко Маркович — рассказал нам, что его отца и мать убили усташи, как и всех сербов, которые проживали в этом селе. Ему удалось спастись скрывшись в лесу, в когда усташи ушли, он вернулся в село и жил прося милостыню. Уцелевшие жители-сербы также рассказали нам, как однажды в их село зашли усташи, сожгли православную церковь и убили всех попавших к ним в руки сербов от малого до большого. Уцелели только те, которым удалось скрыться в лесу. Подобную историю мы уже слышали не раз, и в нашем полку, как и вообще во всей дивизии, в это время было уже очень много подобранных детей — сербских мальчиков сироток. Взятые на воспитание дети приучались к порядку и воинской дисциплине. Для них была пошита казачья форма, их учили русскому языку и старательно прививали казачью сноровку. Вскоре дети стали чувствовать себя казаками и впоследствии показали, что данное им воспитание было не напрасным.

Душко Маркович был очень хорошим послушным мальчиком. Взявший его на воспитание командир хозяйственного взвода, вахмистр Суханов, полюбил его, как родного сына, и заботливо его воспитывал. Придя а гор. Петриня штаб нашей бригады расположился в этом городе. Наша сотня расположилась в селе Комарево в 10 км от Петрини.

В этом месяце я был произведен в урядники.

10-го января в гор. Петриня состоялись похороны убитых в бою под Костайницей казаков и казачьих офицеров.

На похороны собрался весь полк.