ВЕТЕР ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

ВЕТЕР ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

1917 год начался в севастопольском крепостном госпитале необычно. В одной из палат раненые устроили митинг. Несмотря на угрозы начальника госпиталя, митинг прошел под лозунгом: «Долой войну! Не будем возвращаться в окопы!»

Оказавшись невольным участником митинга, Дмитрий Ильич узнал, что «бунтуют» солдаты не только в госпиталях. По распоряжению коменданта крепости, казарма артиллерийского дивизиона оцеплена войсками. Идут переговоры командования с артиллеристами о выдаче зачинщиков митинга, заявивших: «Долой царя!» Командование флотом и гарнизоном торопилось локализовать очаги выступлений революционно настроенных солдат и матросов, опасаясь, что пламя восстания перекинется на весь город, а затем и на боевые корабли Черноморской эскадры. Тогда уж революцию не остановить никакими, даже самыми репрессивными мерами. Третий год полыхала война, и гнев трудящихся достиг предела.

Севастополь начала 1917 года был подобен бочке с порохом, которая могла в любой момент взорваться. В крепости насчитывалось 80 тысяч населения, из них почти 30 тысяч — рабочие военных предприятий. Кроме того, Черноморский флот состоял более чем из 100 боевых кораблей с экипажем в 40 тысяч матросов. В большинстве своем это были крестьяне из украинских губерний, а также рабочие, призванные из Ростова, Николаева, Луганска. Харькова — индустриальных районов. На отдельных кораблях и военных заводах Севастополя действовали большевистские агитаторы. Правда, Черноморский флот не имел большевистской организации, такой, как на Балтике. Здесь было засилье кадетов, меньшевиков, эсеров. Они называли себя борцами за демократию, но на деле занимали откровенно контрреволюционную позицию. Поэтому, не встречая сопротивления, командование флота безбоязненно отдавало в арестантские роты большевистски настроенных солдат и матросов.

Военно-полевой суд ждал и солдат крепостной артиллерии, отказавшихся выдать организаторов антивоенного митинга. Но в ночь на второе марта оцепление казарм неожиданно было снято. И еще двое суток город жил в неведении: как это понимать? В печати — никаких разъяснений. Мало того: подписчикам не поступили ни петроградские, ни московские газеты.

В столице что-то произошло. Об этом знало только командование флота. Но оно выжидало. Видимо, ему нужны были указания: как действовать дальше?

Третьего марта в госпитале творилось невероятное. Раненые вновь митинговали. Начальник госпиталя делал вид, что ничего не видит и не слышит. С утра он уехал в штаб, вернувшись, объявил: царь Николай II отрекся от престола, власть перешла в руки Временного правительства. Больше он ничего не сказал, но уже и этого было достаточно. Ликованию не было предела. Революция совершилась!

И севастопольская крепость из края в край забурлила митингами. Быстрее всех действовали кадеты. Уже к шестому марта они во всех городах Таврии сумели создать «общественные комитеты» и «комитеты общественного спасения».

«Общественный комитет» был образован и в Севастополе. По-прежнему действовала городская дума. Началась спешная перекраска городских учреждений в «революционный» цвет. Полиция стала называться милицией, полицейские — милиционерами. Кроме того, в числе милиционеров оказалась довольно большая группа черносотенцев, принимавших участие в расправе над соратниками лейтенанта Шмидта. Почувствовав силу, кадеты повели агитацию за поддержку Временного правительства.

В армии и на флоте, в сущности, все осталось по-старому. Адмирал Колчак, махровейший монархист, будущий «верховный правитель», уверенно, как и при царизме, командовал Черноморским флотом. Единственное новшество — к командующему был приставлен комиссар Временного правительства.

Севастополь наполнился «листками», «известиями», «бюллетенями» — печатной продукцией многочисленных буржуазных и мелкобуржуазных партий. В Крыму их было более двух десятков. Среди обилия листовок в Севастополе не оказалось только большевистских. Здесь большевики не имели своей типографии. Все типографии находились в частных руках. Предприниматели-полиграфисты выполняли заказы лишь за большие деньги. Севастопольские большевики не располагали не только деньгами, но и своей самостоятельной организацией. Они по-прежнему считались «объединенными» с меньшевиками. Благодаря такой половинчатой позиции некоторых большевиков все партийные средства оказались в руках у ренегатов.

Еще в 1914 году, сразу же по приезде в крепость, ознакомившись с партийной обстановкой, Дмитрий Ильич отрицательно отнесся к такому объединению. За два с половиной года он ни разу не присутствовал на «объединенных» заседаниях. Может, это уберегло его от ареста. Сейчас ситуация менялась. Настала пора выходить из подполья.

5 марта Иван Каллистратович Ржанников встретился с Дмитрием Ильичом у него на квартире, принес подарок: первую доставленную в Севастополь «Правду». После длительного перерыва газета снова издавалась. Для Дмитрия Ильича за последнее время это был, пожалуй, самый памятный день. О чем писала «Правда»? Она призывала создавать рабочие Советы по типу тех, которые были в годы первой русской революции. «Правда» писала, что такой Совет уже создан в Петрограде. Совет потребовал освободить всех политических заключенных.

Действия Петроградского Совета радовали. Надо следовать примеру петроградских рабочих. Советы рабочих и солдатских депутатов в противоположность буржуазному Временному правительству — орган пролетарской власти. «Правда» разъясняла, что нужно делать пролетариату во всех уголках России.

Вечером этого же дня немногочисленная группа севастопольских большевиков собралась в столовой на Рыбной площади для обсуждения неотложных вопросов. Главным на повестке дня стоял вопрос об участии в выборах депутатов в Советы. Уже не было секретом, что кадеты и эсеры форсировали события, спешили создать Советы, по духу близкие к «комитету спасения». Даже наметили дату выборов: 6 марта. Большевики пришли к единственно правильному выводу: превосходство врагов временное. Надо на выборах, где только возможно, выдвигать своих, большевистских кандидатов. В полдень 6 марта начались выборы в Совет. Наряду с кадетами выборами руководили меньшевики и эсеры. Абсолютное большинство депутатов оказалось от мелкобуржуазных партий. В Севастопольский Совет первого состава вошло только два большевика, Калич и Сюсюкалов.

Обстановка в Севастополе не благоприятствовала работе большевистских депутатов. И о том, чтобы перетянуть массы на свою сторону, еще не могло быть и речи. Мелкобуржуазная волна, как писал об этом периоде В. И. Ленин, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, то есть заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику.

Город жил ожиданием больших перемен. Ждал вестей с севера и Дмитрий Ильич. Давненько послал письмо старшей сестре. Ответа долго не было. И вот наконец-то весточка.

«Дорогой мой Митек!

Послала тебе как-то открытку (в ответ на твою). Получил ли ты ее? Письма идут очень медленно…

…Вспоминаю прошлый год, когда мы видались. Вообще так грустно сегодня, когда вспомнишь прошлый год… От В[оло]ди было письмо, что никак не проехать теперь. Волнуется он там и рвется сюда. Намечает один путь. Все же приедет, я думаю, в более или менее скором будущем. Переселяйся и ты тогда в Питер или Москву…

Твоя Анна

1 апреля 1917 г.».

Письмо ободряло. Было предчувствие, что брат не сегодня-завтра вернется в Россию… С ним можно будет посоветоваться.

А пока — действовать, не теряя времени. Опыт подсказывал: прежде всего надо объединить усилия большевиков, работать согласованно, сообща.

Уже на первом собрании большевиков Дмитрий Ильич Ульянов поставил вопрос о создании в Севастополе большевистской организации. Его поддержали Ржанников и Калич. Будучи избранным в Совет, Андрей Калич посетил многие корабли флота, установил личные контакты с большевистски настроенными матросами.

В апреле 1917 года состоялось первое организационное собрание большевиков севастопольской крепости. Был создан горком РСДРП (б). Его членами стали: А. Калич, И. Назукин — матрос-подводник, И. Ржанников — большевик с 1903 года, С. Сапронов — матрос, участник революционного движения на Балтике в 1912 году. Дмитрий Ильич вошел в агитационную группу горкома.

Сразу же после собрания Калич уехал в Петроград с докладом в ЦК. Оттуда он привез текст открытого письма В. И. Ленина, адресованного участникам Всероссийского съезда крестьянских депутатов. В этом письме Владимир Ильич призывал крестьян и батраков объединяться, немедленно брать всю власть в свои руки. Он подчеркивал, что только крестьяне и батраки сами могут освободиться от помещичьей кабалы. Письмо удалось размножить в частной типографии. Денег хватило лишь на 500 экземпляров. Агитационная группа горкома распространила ленинское письмо на кораблях и в казармах. Меньшевики тотчас предприняли ответные действия против Севастопольского горкома РСДРП (б). Исполком Совета запретил владельцам частных типографий печатать большевистские листовки. И теперь большевики могли рассчитывать лишь на помощь товарищей, работавших в других городах. Газеты и брошюры стали поступать из Одессы, Екатеринослава, Харькова. Что же касается «Правды» и «Солдатской правды», тут дело обстояло гораздо сложнее. По распоряжению командования флота эти газеты задерживались под любым предлогом. Дело дошло До того, что судовой комитет «Трех святителей» обратился ко всем матросам, солдатам и рабочим крепости с призывом потребовать от командования флота не препятствовать доставке «Правды» на корабли флота.

Командующему Черноморским флотом адмиралу Колчаку все чаще докладывали об обнаруженных на кораблях листовках.

И вот адмирал пригласил для дружеской беседы руководителя местных эсеров Бирулю и лидера меньшевиков Канторовича. Памятуя о «духе времени», он не приказал, он попросил помочь ему «навести порядок на флоте».

Бируля и Канторович, знавшие лично Дмитрия Ильича и неоднократно слушавшие его выступления на митингах, решили использовать его имя в провокационных целях. По городу был пущен слух о том, что якобы к военврачу Ульянову собирается приехать его брат — Владимир Ильич Ленин. По всему Крыму буржуазные и мелкобуржуазные газеты, словно по команде, почти одновременно опубликовали «разоблачительные» письма Ленина, выставляя его как «немецкого шпиона».

Дмитрию Ильичу стало известно об этих слухах, но он на первых порах не придал им никакого значения. Враги распространяют любую ложь, лишь бы очернить революционеров. Он считал, что слухи сфабрикованы командованием флота, отъявленными контрреволюционерами. И хотя Дмитрий Ильич прекрасно помнил образцы политического двурушничества меньшевиков, он не хотел, не мог допустить мысли о том, что они смогли организовать эту гнуснейшую провокацию.

Больше того, Симферопольский Совет по настоянию меньшевистских и эсеровских депутатов высказался против приезда Ленина в Крым. Такое предложение от имени своей фракции внес не кто иной, как севастопольский эсер Бируля, якобы располагавший достоверными сведениями из самых авторитетных источников. Провокационное постановление эсеро-меньшевистского Совета опубликовали многие газеты Крыма.

Эта акция врагов революции вызвала гнев и возмущение крымского пролетариата. Рабочие и матросы потребовали принять резолюцию о политическом недоверии прислужникам буржуазии из Симферополя. На заседании Совета попытался выступить Калич, но эсеры, кадеты и меньшевики встретили его появление на трибуне невообразимой руганью и едва не стащили с трибуны. Тогда Сюсюкалов обратился с протестом в редакцию газеты «Крымский вестник». Редактор, ознакомившись с текстом, согласился напечатать, но… за баснословную сумму. Ни одна газета Крыма большевистского протеста не опубликовала.

Крымским большевикам помогли рабочие Одессы, Харькова, Донбасса. Ростовская газета «Знамя свободы» 16 мая напечатала резолюцию рабочих. В этой резолюции говорилось: «Выразить глубокое возмущение против насильственных мер, предпринятых исполнительным комитетом Совета, и позорного отношения названного Совета к старому солдату революции и выразителю интересов всего международного пролетариата — товарищу Ленину. Приветствовать его и выразить ему глубокое сожаление в том, что в России существуют рабочие и солдаты, подобные симферопольским депутатам».

В дальнейшем обстановка стала еще хуже. Ссылаясь на постановление Симферопольского Совета, эсеры, меньшевики, не говоря уже о кадетах, стали терроризировать большевиков и сочувствующих им солдат и матросов.

Как-то вечером санитар севастопольского госпиталя обнаружил выброшенное прибоем тело матроса. Матрос был еще жив. Санитар доставил его в перевязочную. Там ему была оказана необходимая помощь. Придя в себя, он узнал военврача Ульянова. Так Дмитрий Ильич познакомился с большевиком Михайловым, матросом с корабля «Борец за свободу». Оказалось, что днем Михайлов выступал на митинге, разоблачал Временное правительство, но эсеры его избили и выбросили за борт. Теперь Михайлову не было резона возвращаться на свой корабль — арестуют, и Дмитрий Ильич отправил его с провожатым на квартиру рабочего Клепикова. Утром в госпиталь нагрянули офицеры контрразведки, они потребовали от Дмитрия Ильича объяснений: куда исчез избитый на митинге матрос Михайлов. Ульянов отвечать отказался. Ему пригрозили арестом.

Эти слова не были пустой угрозой. Уже в мае в Севастопольской крепости было объявлено, что большевикам запрещается вести агитационную деятельность в какой бы то ни было форме. Севастопольский горком РСДРП (б) перешел на полулегальное положение, а вскоре был разгромлен. Уехавший в Петроград в составе делегации Черноморского флота Андрей Калич вернулся в Севастополь под конвоем.

Стало ясно, что против военврача Ульянова готовится провокация. Секретарь комитета Савелий Сапронов в целях безопасности Дмитрия Ильича советует ему поменять обстановку, хотя бы на время.

Выход был найден. В Одессе, в штабе Румынского фронта, работали друзья Дмитрия Ильича: Дзевановский — главным военно-санитарным инспектором, профессор Бурденко — начальником санитарной части армии. По требованию Дзевановского и по согласованию с Бурденко военврач Ульянов переводится «поближе к фронту» — назначается делопроизводителем управления санитарной части армии.

В начале июня Дмитрий Ильич выехал в Одессу. Это были горькие, тревожные дни. Уже в июле партия большевиков вынуждена была снова уйти в подполье. Газеты пестрели сенсационными сообщениями о розыске главного большевика — Ленина. Несколько раз на глаза Дмитрию Ильичу попадались заметки: Ленин арестован… Неужели все повернуло в старое русло?

С грустью писал он в эти дни в Питер Марку Тимофеевичу Елизарову, надеясь, что его письмо прочтут брат и сестра: «…Пока сижу за бумажными делами делопроизводителя врачебно-клинического отдела, но возможно, что в скором времени Дзевановский даст мне место врача для поручений».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.