ВВЕДЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Года три назад мы выпустили книжку, собрав в ней несколько статей, обративших на себя кое-чье внимание в газетах, и напечатали их под общим заглавием «Очерки Москвы». Книжка пришлась ко времени: кое-что выяснила, пошумела и разошлась в довольно значительном количестве экземпляров. Означив на ней, что это первый выпуск, мы этим некоторым образом обязывались выдать и второй, но официальные занятия, в которых и сам как-то настраиваешься официально, помешали этому; вполовину же о чем бы то ни было говорить не хотелось… Поэтому-то второй выпуск «Очерков Москвы», может быть, к благополучию, не явился вскоре после первого и появляется, может быть, к неблагополучию, теперь… Может быть, он еще не будет последним, если передаваемые сведения о ходе общественной московской мысли, о работах и заботах москвичей о Москве и о том, как многие планы переходят в действительность и как нередко ею уродуются и наоборот, и, наконец, как именно ползет московская действительность, могут послужить к чьей-либо пользе или развлечению.

Москва в последнее время как будто изменилась; но это изменение большею частию кажущееся, нежели действительное. Думали, говорили и писали об этом ее изменении действительно много в последнее время, представлено, рассмотрено и решено весьма немало проектов, но еще очень не многое приводится в исполнение и еще менее исполнено… Главная роль в заботах об изменении Москвы к лучшему, бесспорно, принадлежит Московской городской общей думе, в которой соединились все знания и таланты, вся соль Москвы, так сказать, ее сливки — «сок умной молодежи», сказали бы мы стихом Грибоедова, но там все-таки не одна молодежь. Именно этой-то думской деятельности мы и посвящаем наш второй выпуск «Очерков Москвы».

Деятельностью Московской думы видимо и часто даже не шутя интересуются, что у нас вообще не часто в отношении серьезного дела; в том периоде этой деятельности, которого мы являемся бытописателем, деятельность эта была до того сильна и ярка, что разжигала даже страсти, что также у нас не часто; известный публицист «Московских ведомостей», вероятно, переломал не одну дюжину перьев, выпуская против направления этой деятельности статью за статьей, и даже отказался от содействия в трудах Думы как гласный — так он был затронут этой деятельностью! Некоторые гласные до того тормошились этим публицистом, были поставлены им в такое неудобное для них положение, что получили даже название девяти мучеников, и все это вследствие одной подписанной им рекламы. М. П. Погодин в одном из заседаний со свойственной ему прямизною сказал великую истину, что у нас, к сожалению, ясно и здраво понимают дело молчащие, а говорящие по большей части оказываются непонимающими, что, действительно, не раз подтверждалось самим опытом. Не однажды разные сословия встречались в Думе лицом к лицу во имя своих интересов и бились напропалую. Г. Ботвинский ходил целым ополчением против уничтожения безденежной, жеребьевой раздачи площадных участков мещанам, но в конце концов сознался, что он человек неученый и с учеными людьми спорить не может; ученым же на этот раз оказался г. Кетчер, который на заметку г. Шипова по поводу перевода боен при колбасных за город для отстранения дурного запаха отвечал, что если только по этому поводу, то придется и все сортиры перевести за город!

Вот что, между прочим, говорит о Московской общей думе один из лучших органов русской печати «Современник»:

«Вообще, как Петербург ни склонен смеяться над Москвой, а она с толком принялась за городское хозяйство и ведет дело умненько. Если она так же будет продолжать его, то есть всякое основание думать, что она далеко оставит за собой Петербург, довольствующийся большею частию одним красноречивым разъяснением вопросов. Это, впрочем, мы говорим не о думе Петербургской, а вообще о склонности Петербурга к красноречию. Правда, что и Москва не без красноречивых людей: в самой Думе заседают почетные редакторы «Московских ведомостей», которые отлично приготовляют все сорты российского красноречия, даже с латинскою приправою и которые чуть не погубили «Городской листок», находя более приличным и разумным предоставить для замечания о городском хозяйстве столбцы «Московских ведомостей», а для обнародования различных официальных документов Думы завести, пожалуй, при «Московских» же «ведомостях» особое приложение, с умеренной платой за оное редакции за шрифт, набор и печатание, но таковыхкрасноречивых людей в Московской думе находится немного. Большею частию заседают там все члены или мало говорящие, или молчащие. Это хороший знак. При частом употреблении того способа, какой хочет ввести М. П. Погодин для выпытывания из молчащих членов Думы их мнений, говорить их заставят и мало-помалу приучат. Зато, когда они будут говорить, они будут говорить только дело. Какая будет благодать! В них не будет страсти ни ставить вопросов, ни формулировать их, ни вотировать, ни интерпеллировать, ни делать амендементов и т. п., вообще не будет мерзкой страсти рисоваться формою парламентаризма, без чего русский красноречивый человек обойтись не может. А второе и главное, на них не будет иметь никакого влияния красноречие «Московских ведомостей» даже и в том случае, когда оно будет блистать самыми остроумными и глубокомысленными изречениями древних!

Имея в виду, что все наши новые городские думы будут держаться открытого обсуждения дел, какого держится Московская, мы думаем, что они могли бы быть с пользой избраны центральными местами для предварительного обсуждения проектов разных уставов, касающихся городского населения. Немного можно найти уставов, которые так или иначе не касались бы городских интересов; под городскими интересами мы разумеем не только интересы кассы городских доходов, но и интересы обывателей. Цель думы, мы полагаем, состоит не в том только, чтобы увеличивать доходы этой кассы и расходовать их, но и сберегать те силы и источники, с которых собирают эти доходы, — а следовательно, заботиться об интересах жителей, гимназия, устраиваемая на казенные деньги, конечно, не имеет никакого отношения по существующему порядку к думе, но в гимназию жители города будут платить деньги за обучение своих детей. Потому, чтобы деньги не платить даром, что бесполезно для местных потребностей, дума может войти в рассмотрение и соображение: какого рода, с каким курсом наук требуется ей гимназия? И при прениях об этом предмете, возбужденных в думе, вопрос о реальном и классическом образовании получит надлежащую почву и не будет казаться таким пустым, каким он является теперь в литературе. Точно так же и вопрос о готтентотских школах, возбужденный «Днем», найдет себе тогда действительный жизненный ответ. Вопросы почтовые еще более близки интересам городских жителей. И полезно бы было, чтоб при всех преобразованиях по этой части принимались в соображение отзывы и замечания городских жителей, а для этого опять лучшее место была бы дума. Одним словом, если какие-нибудь ведомства администрации пожелают призвать к участию в предполагаемых ими преобразованиях городское общество, то кроме придания этим проектам гласности путем печати самым верным средством для этого будет передача этих проектов на предварительное рассмотрение дум, поставленных так, как поставлена дума Московская. Тогда проекты действительно сделаются известны значительному числу общества и вызовут с его стороны ответы, которые будут соображены и разработаны в думе. Конечно, каждая дума будет рассматривать проект лишь настолько, насколько он касается интересов ее города. Но это ничего. Во-первых, большая часть вопросов, излагаемых разными уставами, такого рода, что имеют характер общий для всей России. Что не годится для одного города, то не может годиться и для другого. Во-вторых, предполагая, что у нас долго не учредятся в городах думы с новым устройством и что проекты уставов будут рассматриваться только в думах Петербургской и Московской, мы все-таки думаем, что знать по частным вопросам и мнения двух этих дум будет дело вовсе не липшее. Все-таки это будет реальная почва, держась за которую можно ближе подойти к действительности и относительно других городов.

К этой мысли о предварительном рассмотрении проектов уставов, касающихся городских интересов, в думе склоняется и приведенная нами заметка г. Погодина по требованию самой сути дела. Составляется проект по преобразованию полиции. Никакое учреждение не имеет столько отношений ни к Думе, ни к городским жителям, как полиция. Следовательно, тот или другой устав будет иметь полиция — это для Думы вопрос первой важности. Из Думы для участия в составлении проекта приглашены два депутата, и депутаты компетентные. Но г. Погодин весьма основательно доказывает, что этого мало. Он говорит, что необходимо к участию в составлении проекта устава о полиции привлечь всю Думу таким образом, чтобы депутаты, выслушав все рассуждения и заявления Думы по предмету благоустройства полиции, шли с этим запасом в комитет о ее устройстве, а оттуда, т. е. из комитета, приносили бы в Думу сведения о заявлениях и трудах его, так чтобы Дума в случае нужды могла представить свои просьбы, о чем будет надобность. На делаемое нами предположение о передаче в думы проектов преобразований, касающихся городских интересов, нам могут возразить: будут ли все думы так удачно составляться, как составлена в настоящее время дума Московская? Будет ли им возможность при-обресть во всех местностях обширного отечества нашего то положение, которым пользуется последняя? Во всех ли городах найдется достаточное число людей в думах, которые могли бы рассуждать по предметам различных управлений? Ведь явятся, пожалуй, и такие думы, которые потребуют основания готтентотских училищ, а то и хуже чего-нибудь? На все сии вопросы можно ответствовать, что думы занимаются предварительным рассмотрением и обсуждением проектов, но права утверждения их не имеют. Следовательно, если найдется какая-нибудь дума, которая потребует готтентотских училищ или чего-нибудь хуже еще, то это сделает она только к своему посрамлению и к вящей славе прогрессивных составителей уставов.

Такое высокое мнение мы имеем о будущем наших новых дум и не скрываем того, что это мнение родилось и созрело в нас под влиянием тех приятных впечатлений, которые производит на нас дума Московская своими разумными действиями.

Таково беспристрастие и самоотвержение петербургской литературы! Я уверен, что ни один московский литератор под угрозой смерти не согласится похвалить какое бы то ни было учреждение в С.-Петербурге, особенно если таковое же учреждение есть и в Москве! Это значило бы в их мнении унизиться до космополитизма, до измены, некоторым образом, бежать до лясу. Московская литература не может иначе говорить о Петербурге, как с пеною у рта. И это не вследствие какого-нибудь временного, мимолетного раздражения, а вследствие строго созданной и глубоко обдуманной теории.

Теория эта состоит в следующем: все человечество распадается на две половины: на человечество западное и человечество восточное. Необходимый признак западного человечества: отсутствие славянства и латинство. Под латинством разумеется, впрочем, не один папизм, но и лютеранизм со всеми его разветвлениями, ибо лютеранизм есть не что иное, как обратная сторона того же папизма (это уж у них так как-то выходит несомненно, читай славянофилов). Необходимый признак восточного человечества — славянство. Между восточным и западным человечеством примирение невозможно и должна идти нескончаемая вражда, пока они оба существуют. Впрочем, западному человечеству, по гнилости основ его, остается жить недолго. Тогда останется и будет процветать одно восточное человечество. Восточное человечество распадается на две неравные части: одну часть составляет Петербург с прилегающими близко к нему городами: Кронштадтом, Петергофом, Царским Селом и т. д., а другую все остальное восточное человечество, во главе которого стоит Москва. Петербург будет существовать дотоле, пока Россия, руководимая Москвою, очистит свое народное сознание от плесени противона-родных воззрений и грехов. И близко уже время, когда это очищение кончится.

Тогда Москва сделается весьма признанным нравственным центром всей России и всего восточного человечества. Петербург же потеряет всякое нравственное и политическое значение, а может и совершенно уничтожиться, что дело также возможное, судя по случающимся в нем время от времени наводнениям. Имея это в виду, московская литература давно уже приискивает место, где бы основать будущую столицу России. Хотя из сообщенной нами выше теории ее прямо вытекает, что столица России после нравственного или физического уничтожения Петербурга нигде не может быть основана, кроме Москвы, тем более, что там есть и ученые и литераторы, необходимые для украшения столицы; однако ж относительно этого пункта существует разногласие. «День» настаивает, чтоб столица была основана в Москве. Другие более полезным находят поместить ее в Киеве, вообще где-нибудь на юге России. В этом неопределенном состоянии вопрос о будущей столице России находится доселе.

В силу представленной нами московской теории московская литература, может быть, имеет полное основание ненавидеть Петербург. Но каково же Петербургу-то, оставаясь в живых и чувствуя себя в добром здоровье, присутствовать при доброжелательно устраиваемых ему другими похоронах и слушать надгробные над собою слова!

Каково тем более нам, случайным жителям его, чувствовать вместе с ним себя также некоторым образом заживо погребаемыми и слышать над собой надгробные речи еще более нелестные, чем какие выслушивает Петербург! И каково же должно быть благодушие петербургской литературы, когда и за всем тем она умеет отдать должную справедливость Москве в ее достойных делах».

Следовательно, и с этой стороны Московская общая дума рекомендуется весьма лестным для нее образом и из всех органов печати не нравится только «Московским ведомостям».

Нам остается теперь, пред изложением самой деятельности, сказать два слова собственно о механизме этой деятельности: как начинается каждое общественное дело, какие оно проходит инстанции, кем и чем движется и каково участие в нем того или другого сословия. Скажем об этом коротко и не будем вдаваться в тонкости, особенно же постараемся избегать личностей, хотя в механизме этой деятельности, к счастию, есть такие личности, около которых, без прибавления, все группируется, которые без шуму, без громких фраз умеют вести и направлять дело именно по тому пути, на котором °но приносит возможно больший процент пользы, — есть и такие, которые, не пользуясь правом голоса, проводят в общество свое благотворное влияние, знакомят его с настоящим его положением и добавляют его всеми современными и научными данными… Таким личностям, по нашему мнению, главным успехом. Есть, разумеется, и другие, с совершенно противоположным направлением. Но есть ли в этой Думе действительно полный общественный элемент всех сословий — выражает ли она все желания московского населения, дружно ли идут все силы в работе? Да! Видите, чего захотели! Скоро больно! В чем же дело? По нашим наблюдениям, время промежутка между двумя половинами заседаний, в которое гласные собираются курить и пить чай в другой зале, рядом с залою заседаний, разрешает этот вопрос самым наглядным образом: промежуток этот соединяет разрозненные сословия в отдельные кружки и развязывает язык не только у лиц говоривших, но и молчавших. Нередко при этом слышатся мнения более здравые и несравненно более идущие к делу, нежели в самой зале собрания…

— Почему же вы там этого не говорили, или почему же вы постоянно молчите, когда можете провести такие полезные мнения? — приходилось нам не раз спрашивать у подобных лиц.

— Там другое дело, там все-таки заседание, дело ответственное; да и говорить-то мы не умеем.

— Да вот теперь говорите же?

— Мы это так, между собою, попросту.

— Да и там бы можно так же попросту.

— Нет, там этого нельзя… там говорят все люди ученые, складно, красно…

— Да зачем же после этого и приезжать?

— Ничего не поделаешь — служба!

Замечательно то, что при равноправности в собраниях Общей думы одно сословие ярко отличается от другого; в главе всего стоит, несомненно, дворянство обеих категорий, что давало некоторым повод предполагать в Московской думе аристократический элемент, которого на самом деле нет, а на место этого действительно есть несколько влиятельных лиц, дающих многому тон, но без этого уже трудно, особенно у нас. Из купечества, к сожалению, как бы наперекор старому, выделяется весьма немного деятельных и способных к общественному делу лиц; из мещанства еще менее; ремесленники представляют самое бесталанное сословие для этого дела, и Ремесленная управа постоянно отличается всевозможными выдающимися из общего уровня служебными скандалами. Только соединенными лицами, главный процент которых приходится на образованные сословия, и движется дело. В этом круге даже мало заметны и следы сословных отношений… Одно только можно поставить в упрек им — это то, что круг их несколько замкнут и иногда отличается нетерпимостию, что не всегда с полною готовностию выслушивают мнения посторонних лиц или лиц, не держащихся ничьего направления, между которыми есть, однако, деловые; но все-таки при всем при этом можно с отрадою сказать, что деятельность Московской общей думы довольно дружна, что она старается выйти из исключительности и что даже и влиятельные лица тут не вредят. Есть промахи, что говорить, но на них мы и обратим внимание в самом изложении деятельности Думы… […]

Говоря про деятельность Московской городской общей думы, считаем нелишним сказать несколько слов и про состав ее, а также и про порядок избрания гласных и привести по этому поводу параллель подобных учреждений в Англии и Франции.

Московская дума состоит из 175 гласных, избираемых выборными, которых каждое сословие имеет в своей среде по сту человек. Эти же выборные избирают и городского голову. Дума в общем своем составе разделяется на Общую и Распорядительную. Общая дума рассматривает положение городских дел, входит посредством избранных из среды гласных разных комиссий в рассмотрение того или другого предмета городского хозяйства и в особых докладах передает свои соображения общему собранию Общей думы. Эта последняя делает свои приговоры, поступающие на утверждение генерал-губернатора или министерств и потом уже передает для исполнения Распорядительной думе, состоящей под председательством городского головы из пяти членов, избираемых также из гласных. […]