Глава 35. Наталья Решетовская: последнее интервью

Глава 35. Наталья Решетовская: последнее интервью

Мы были знакомы семнадцать лет. С той еще поры, когда она пребывала в глубокой опале: Солженицын вычеркнул ее из своей жизни новым браком, детьми, и многие его поклонники не простили первой жене писателя изданную ею в Агентстве печати «Новости» книгу «В споре со временем», которая, как считали, была написана в сотрудничестве с КГБ.

Я пришел к ней в квартиру на Ленинском проспекте, которую она превратила в музей мужа-писателя, лауреата Нобелевской премии. Наталья Алексеевна поразила меня силой духа, феноменальной организованностью в творчестве и быту, ясным аналитическим умом, логикой суждений, удивительной упорной верностью делу, слову и… своему великому бывшему мужу. Мне даже тогда показалось, что в этом «овеществленном» фанатизме было нечто мазохистское – жить рядом с вещами оставившего ее мужа, молиться на них, оберегать этот пантеон. Возможно, так она хотела загладить свою вину перед человеком, которого очень любила. Возникшая раковая болезнь (которая вроде бы отступила, как, кстати, отстала опухоль когда-то и от самого Солженицына) усугубляла драматическую ситуацию.

Тогда мы почти подружились: я рассказал о Решетовской в печати, пригласил ее в «Зеленую лампу» с первым на ТВ сюжетом о вермонтском сидельце.

…С той поры прошло много лет, и вот я снова позвонил Наталье Алексеевне. Она обрадовалась, пригласила в гости. Если бы я знал, что старый недуг все же догнал несчастную женщину, то, может быть, не поехал и не мучил бы Наталью Алексеевну расспросами. Хотя, возможно, предчувствуя скорый уход, она хотела еще раз поговорить о самом больном…

– Наталья Алексеевна, когда Солженицын в 1994 году вернулся на родину, вы мечтали о встрече с ним?

– Увидимся мы или нет, я не знала. Зависело от него, но он не захотел. Мне кажется, что в каких-то душевных порывах он старался себе не сознаваться. Не может быть, чтобы его не тревожила совесть. Ведь, когда его посадили, я ждала его много лет. Не дождалась, что было, то было: вышла замуж за человека старше себя с ребенком. И этим потом мучилась, казалась себе преступницей… Нет, после его возвращения на родину мы так и не встретились. Правда, один раз он позвонил.

– Материально вам помогает? Ведь вы живете на пенсию.

– Три года назад я упала, сломала шейку бедра, стала лежачей. Он оплачивает сиделку (вернувшись в Москву, Солженицын выплачивал своей бывшей жене по 3000 долларов в год. – Ф. М.).

– Когда Солженицын сидел в лагере, вы его поддерживали?

– Из своей зарплаты преподавателя я посылала пятьсот рублей каждый месяц. Тогда это было сложно, я боялась, что меня вышвырнут из института, поэтому деньги я посылала своим родственникам в Ростов, а они уже отправляли ему продуктовые посылки.

Вообще мы долго жили на мою доцентскую зарплату. Только в 1969 году, когда он стал получать западные гонорары за книги, он сказал: «Я разрешаю тебе уйти с работы». Я ушла из института, в котором проработала много-много лет и вкладывала в работу всю свою душу. Ушла и стала писать мемуары. Точнее, вести дневник его трудов и жизни. Однажды Саня попросил меня дать ему дневник на прочтение. Читал-читал, потом через балкон зовет меня: «Иди на расправу». Пришла, а он: «Я от тебя такого не ожидал». Был восхищен. Ну вот, а дальше… А дальше – в том же году у Светловой начал расти животик. Я была беременна мемуарами, а его любовница – будущим их первенцем, Ермолаем. Мы же 27 апреля 70-го года отметили 25-летие совместной жизни. «Выпьем за то, чтобы до гроба быть вместе», – поднял Саня свой бокал. Вот так…

– Какие чувства вы испытываете сегодня к Наталье Светловой: ненависть, зависть, безразличие?

– Сейчас я спокойна, а тогда, конечно же, видеть ее не хотела. Разлучница. Все дело в ребенке. Он очень хотел ребенка. У меня же после операции рака матки не могло быть детей.

– Это правда, что после операции врачи заявили Солженицыну, что он не сможет иметь детей?

– Да, это так. После той операции я круглые сутки сидела возле него… «Нам дети не нужны, у нас другое предназначение…», – все повторял он. Но жизнь, как видите, распорядилась иначе – мое предназначение, как оказалось, быть всегда с Солженицыным, а вот детей Бог ему дал.

– Почему вы целых три года не давали мужу развода? Биографы считают, это его озлобило.

– Я была уверена, что, если я не дам развода, я буду его женой всегда. Мне было обидно – со мной он стал известным писателем, Нобелевским лауреатом, я отдала ему всю жизнь, а тут другая женщина… Кстати, могу заметить, что у Солженицына всегда были поклонницы, он видный, интересный мужчина. (Есть свидетельства, что после того как Решетовская узнала о присуждении бывшему мужу Нобелевской премии, она написала завещание и приняла убийственную дозу мединала. Муж вызвал врача, тот ввел в кровь глюкозу, и несчастную отвезли в больницу, где она проспала трое суток. Наталью Алексеевну спасло то, что она запила таблетки холодной водой, а не горячей. – Ф. М.)

– Вы сильный человек…

– Да, представьте, столько перенести болезней, второй рак переживаю. Но, если честно, устала от операций, вот еще и шейку бедра сломала. В Пасху, 30 апреля, три года назад засмотрелась на пасхальную передачу и уснула. Телевизор разбудил меня противным сигналом, я вскочила, чтобы выключить, и упала.

– А кто сильнее – вы или Александр Исаевич?

– Нет, я хоть и храбрюсь, но сравнивать себя с ним не смею.

– Правильно то, что Александр Исаевич отказался принять из рук Ельцина орден Андрея Первозванного?

– По-моему, нет… Впрочем, мне сейчас уже труднее стало судить о тех или иных вещах. Ведь все надо взвешивать, анализировать. Раньше у меня была чистая голова, какое-то обостренное мышление. Сейчас некоторые вещи как в тумане.

– А надо ли было Солженицыну возвращаться в Россию?

– Нет! Но это был бы уже не он, если бы не вернулся.

– Сохранилась ли ваша переписка и где хранятся письма? Ведь это письма великого человека.

– Во время войны Саня письма нумеровал, сохранилось более двухсот. Некоторые я использовала в своих книгах, их у меня шесть. Десять лет назад я передала их в архивы Москвы и Ленинграда, Пушкинский дом мне кое-что даже заплатил. А Москва – нет. Тогда-то у меня деньги были, все-таки от Солженицына я получала доллары. Дело не в деньгах, все кругом шаталось, а мне важно было сохранить его письма для потомков. А конспирации мы учились одновременно.

– Вы сходились с мужем характерами?

– Да, очень сходились. Даже трудно сказать, в чем мы расходились.

– А как, по-вашему, когда он стал известным писателем, общественным деятелем, – изменился?

– Да, когда начали широко печатать, стал меняться. И по отношению ко мне, и вообще…

– Значит, правда, что слава портит любого человека?

– Думаю, что да. Во всяком случае, я по отношению к нему не менялась, а он стал другим.

– Когда он все же один-единственный раз вам позвонил, чтобы поздравить с днем рождения, как выдержало ваше сердце такую эмоциональную нагрузку?

– А я только и смогла произнести: «Боже мой!» Голос у него не изменился, такой же быстрый, молодой. Но когда я иногда в свой монокуляр вижу его крупное лицо по телевизору, я твержу: «Нет, это уже не мой Саня».

Мне показалось, что Наталья Алексеевна устала, речь ее становилась все медленнее… И хотя она готова была еще продолжать разговор, я стал прощаться.

– Вы просмотрите наше интервью перед публикацией? – спросил я собеседницу. Ответа я уже не услышал. Решетовская заснула. Я уверен, что в эту ночь ей приснился навечно любимый человек. Саня, Александр Исаевич Солженицын. Великий писатель XX века. Ее муж, ее гордость, ее боль, вся ее жизнь.

2002

Данный текст является ознакомительным фрагментом.